Маврышка заревел как сумасшедший, набросился на Гену с кулаками, стал лупить его ногами, но здоровяк не думал отпускать мелкого гаденыша и продолжал его трясти. Лишь после того как Маврышка, изловчившись, сумел вцепиться здоровяку в руку зубами, Гена отшвырнул своего неприятеля, и тот рухнул на землю. То, что произошло потом, заставило Никиту войти в ступор. Быстро оглядевшись, Маврышка заметил торчавшую из земли большую ржавую железяку, вырвал ее и бросился на Гену. Первые несколько ударов пришлись на предплечья и кисти, которыми Гена пытался прикрыться, четвертый и пятый удары достигли своей цели.
Из рассеченного лба Гены брызнула кровь, он пошатнулся, опустился на колени и снова прикрыл голову рукой. Еще дважды ударив здоровяка по рукам и дождавшись, когда тот упадет, Маврышка отшвырнул свое оружие, потом несколько раз ударил Гену ногой в живот и повернулся к Никите и его приятелям.
– Ну что, шушера, есть еще желающие посмотреть на то, как я играю в очко? – По вискам Маврышки тек пот, на губах выступила пена, а глаза сверкали яростным блеском.
Ни Никита, ни оба его друга не могли и пошевелиться. Маврышка, видя, сколько жути он навел на всех троих, торжествующе хмыкнул и указал на корчащегося от боли Гену Ермолаева:
– Отведите этого жирдяя к мамке, пусть она ему примочку сделает, и навсегда запомните, говнюки, что со мной шутки плохи.
Сплюнув в очередной раз, на этот раз уже на штаны лежавшего в его ногах Гены, Маврышка сунул руки в карманы и, насвистывая «Песню жигана», вразвалку удалился.
Два следующих дня Никита не выходил из дома. Все это время он сидел в своей комнате и думал о Маврышке, вспоминая о том, как они с Компотом и Фимой помогали Гене Ермолаеву добраться до дома. Побледневшее от ужаса лицо матери Гены покрылось слезами, она помогла сыну подняться и захлопнула перед его сопровождающими дверь. Все это время Никита неустанно проклинал свою трусость, с трудом оправдывая себя тем, что и Компот, и Фима так же, как и он, не смогли вступиться за несчастного крепыша, а, дрожа от страха, наблюдали за происходящим на их глазах избиением. Лежа в своей кровати с книжкой, Никита то и дело сжимал кулаки и мысленно клялся, что, если нечто подобное в его жизни случится еще раз, он обязательно вступится за слабого и не спасует. Матери наконец-то удалось выгнать Никиту на улицу со словами: «Ты чего это у нас? То с дружками своими допоздна во дворе пропадаешь, то тебя из дому не выгнать! А ну, сбегай в булочную, а то дома крошки хлеба не осталось».
Спустя пять минут с авоськой и тремя смятыми рублевками в руке Никита вышел из подъезда и быстрым шагом двинулся вдоль домов. Ноги Никиты тряслись, он прекрасно знал, что короткая дорога до булочной идет через поросшую кустами пустошь и имеет дурную славу. По словам Фимы Лившица и еще дюжины местных ребят, Никита знал, что именно там очень любит проводить почти все свое свободное время Маврышка со своими дружками. Именно там они регулярно курили папиросы, резались в стиры и даже пили портвейн. Туда же они часто силком отводили ребят, тем или иным способом переступивших дорогу злосчастной троице, и наказывали за борзость. Кого-то просто ставили на деньги, кого-то били, но были и такие, которым пришлось по-настоящему унижаться. Таких ставили на колени и обливали грязной жижей из соседнего ручья, кого-то привязывали к дереву и секли прутом, а одного мальчика, который отказался платить дань малолетним ублюдкам, избили, повалили в грязь и поочередно помочились на голову. Жаловаться решались немногие, а тех, кто решался, обычно спустя какое-то время снова тащили на пустошь и расправлялись с ними.
До сей поры мало кто из его приятелей и прочих местных ребят решался ходить через пустошь и ходил по обходной дороге, но сегодня, прекрасно помня свою клятву, Никита решил, что пойдет по короткому пути. Он твердым шагом двинулся по тропинке к росшим в сотне метров кустам и собирался пройти через пустошь, и именно тут он и увидел шагающего у него за спиной Симу Карманова по прозвищу Шкарняк. Никита вздрогнул, остановился как вкопанный и тут же сошел с дороги. Когда Шкарняк поравнялся с Никитой, то остановился и указал на авоську, которую паренек держал в руке:
– В магазин шуруешь?
Врать Никита не решился.
– Мать за хлебом послала.
Шкарняк огляделся по сторонам и вновь посмотрел на Никиту с недобрым прищуром.
– Значит, фильками[11] богат. Сколько мать отсыпала?
Никита почувствовал, как лоб покрывается испариной.
– Три рэ у меня с собой, на буханку хлеба и на две бутылки молока…
Шкарняк схватил Никиту за запястье, разжал пальцы и вытащил из руки три полученные от матери помятые рублевые купюры. Шкарняк усмехнулся:
– Не соврал! Хвалю. – Вымогатель вернул Никите две рублевки, а третью сунул себе в карман. – Раз не соврал, два рэ возвращаю. Аккурат на хлеб и бутылку молока хватит.
Никита поморщился:
– Мать две просила купить…
– Скажешь матери, что купил две, но одну по дороге разбил, – перебил Шкарняк. – Чего же вас всех все время учить нужно. Ладно, пошли, проведу тебя мимо своих, а то если они тебя увидят, то и остальные два рубля отнимут. Пошли, не бойся. – Шкарняк одобрительно похлопал Никиту по спине и подтолкнул в сторону кустов, в которых находилась злополучная пустошь.
Они прошли метров триста, и Никита увидел очищенную от кустов поляну, на которой был установлен сколоченный из досок стол и пара врытых в землю самодельных лавок. Тут же было оборудовано и сложенное из старых кирпичей кострище, в котором уже горели дрова. За столом на одной из лавок сидел Маврышка и старым самодельным тесаком точил березовый сук. Напротив Маврышки сидел Гунька и пил что-то дымящееся из алюминиевой кружки. Увидев Шкарняка в сопровождении Никиты, Маврышка оживился.
– Очередную жертву привел? Отлично, тащи-ка его сюда.
Шкарняк подтолкнул Никиту вперед и процедил:
– Иди уже! Я же сказал, что проведу тебя, а я свое слово держу, – и добавил уже для своих более громко: – Этот мне уже заплатил, так что пусть топает своей дорогой.
– А ну погодь, чего это, пусть топает? Подожди… – возмутился Маврышка, но Шкарняк уже подошел к столу и швырнул на него смятый рубль.
– Пусть идет, он за это заплатил. Оставь его.
Никита, не дожидаясь, чем закончится спор двух хулиганов, ускорил шаг и в этот момент увидел привязанного к дереву лохматого белого щенка с отвислыми черными ушами и таким же пятнышком на боку. Щенок лежал на земле и как-то очень жалостливо смотрел на Никиту. Елизаров чуть сбавил темп, но останавливаться не стал и вскоре покинул поляну.
Остальной путь он проделал едва ли не бегом. Купив в магазине буханку хлеба и пол-литра молока, вышел на крыльцо. Тут-то навстречу ему попался высокий статный темноволосый мужчина лет тридцати пяти в форме капитана милиции. Высокий, ладный, спокойный и уверенный взгляд, Никита невольно вытянулся в струнку.
– Слышь, парень! – пробасил милиционер вполне добродушно. – Не подскажешь, как мне на Полтавскую попасть. Ты ведь наверняка местный?
Никита сглотнул и указал направление.
– Через пустошь дорога есть, только… – Никита запнулся.
– Что только?
– Да так! Ничего… Можно в обход пройти, только так дольше, но если через пустошь пойдете, то на развилке правее берите, потом на следующей опять правее, тогда не заблудитесь.
– Понял, спасибо, дружище. – Капитан улыбнулся и в шутку козырнул. После чего двинулся совсем в другом направлении.
– Я же сказал, туда вам надо…
– Я понял, только туда я потом пойду, мне тут еще в пару мест заскочить нужно, а только потом на Полтавскую.
Капитан подмигнул Никите и вскоре скрылся за углом. Эх, рассказать бы этому… кто в пустоши на поляне обретается, да про все грешки злобной троицы поведать, уж этот бы им показал, где раки зимуют. Никита тяжело вздохнул и посеменил в сторону объездной дороги, сделал полсотни шагов и обернулся: «А чего это я трушу, пройду мимо этих, денег у меня все равно больше нет, осталась какая-то пара гривенников, и все». Никита решительно развернулся и двинулся к пустырю.
Подходя к тому самому месту, где троица оборудовала себе место для отдыха, Никита ощущал, как пот течет по его спине. День был солнечный и даже душный, но потел он не от жары. Капли, которые текли меж лопаток, были холодными и просто леденили душу. Смутные мысли терзали его: «А что, если вернуться, зачем мне все это? Никто… да-да… никто из приятелей сейчас не пошел бы этой дорогой, так зачем же я?..» Мысли прервал громкий визгливый собачий лай, Никита почувствовал запах гари, потом раздался дикий и жалобный визг. Сердце забилось так сильно, что он ощутил головокружение. Снова пахнуло гарью, снова раздался визг, и тут Никиту словно подменили. Он бросился к злосчастной поляне, и то, что он увидел, заставило его побагроветь. Холод сменился пламенем, страх превратился в ярость.
Трое коротышек-выродков стояли возле врытого в землю креста, сделанного из орешника или осины, громко хохотали, о чем-то спорили и подкидывали к кресту зеленый лапник. На кресте, распятый, висел тот самый пес, белый с черными ушами, и жалобно скулил. Не задумываясь ни на секунду, Никита бросился вперед. Он ударил плечом Гуньку, отчего тот рухнул в траву. После этого Никита с размаху саданул по лицу Маврышке авоськой с продуктами. Бутылка с молоком лопнула, послышался звон разбитого стекла. Маврышка, залитый молоком, взвыл как сумасшедший. Из рассеченной брови брызнула кровь, которая смешалась с молоком и обагрила рубашку маленького злодея. Видя все это, Шкарняк, который только сейчас понял, в чем дело, поначалу подался вперед, но, встретив яростный взгляд Никиты, невольно отшатнулся. Никита подбежал к костру, выдернул из земли уже пылающий крест и отскочил в сторону. Щенок, не понимая, что он оказался в объятиях своего спасителя, сильно хватанул Никиту за палец. Брызнула кровь, но Никита, напротив, не откинул щенка, а прижал его к груди. В этот самый момент Гунька, который уже успел встать, схватил какую-то палку и стал лупить им Никиту что было сил. Маврышка вскоре тоже пришел в себя и тоже бросился на Никиту с кулаками. Его сбили с ног и пинали не меньше минуты, но Никиты лежал спиной вниз, закрывая при этом все еще скулящего щенка. Удары сыпались градом, но Никита, стиснув зубы, терпел.