Первым выступает товарищ Курт. Он приветствует собравшихся от имени Правления Германской коммунистической партии. Подобные манифестации, по его словам, есть один из показателей правильности той политики, которую проводят в Западной Германии прежде всего коммунисты, желая предотвратить ад новой, еще более чудовищной войны. Коммунисты стоят за прочный союз со всеми миролюбивыми силами, и наше сегодняшнее содружество здесь, в Штукенброке, есть прежде всего содружество чести, совести и доброй воли, которому не страшны ни дождь, ни угрозы наших врагов, ни сами враги, какой бы мощью они ни обладали. Ибо нет больше и победоноснее силы, чем нормальный человеческий разум и нормально чувствующее сердце. Они в конечном счете определяют будущее Земли.
Товарища Курта внимательно слушают все — и те, кто стоит на трибуне, и те, кто сидит под зонтиками, и те, кто отважно мокнет под дождем с непокрытой головой, лишь подняв воротник куртки, — это молодые активисты, продолжающие нести свою добровольную службу. Даже полицейские, которых местные власти прислали сюда «на всякий случай», как-то посерьезнели — перестали переговариваться между собой и усмехаться. Мне с трибуны хорошо видны эти молодые, крепкие, упитанные парни в светло-зеленой форме, стоящие в стороне, у своих служебных машин. Поза у полицейских уверенная — ноги расставлены, руки сложены на груди, но в глазах я читаю смущение, растерянность. В казармах им, наверно, внушают, что коммунисты — зло для Германии, что их речи — «вредная крамола», но как же тогда сопоставить это с тем, что они слышат сейчас?..
Сила слова! Но разве я могу в полной мере испытать ее на себе, не понимая толком и половины того, что говорится? Однако суть мне понятна, понятна и форма — простая, ясная, без шаблонных ораторских приемов. Кроме того, меня и всех слушающих привлекает еще и личность оратора. Я думаю: скажи то же самое другой человек, за кем не стоят долгие и трудные годы жизни, борьба, каждодневный риск — все то, что является уделом героев-подвижников, — его слова не имели бы той притягательной силы. Нет, не имели бы!
На какую-то долю секунды в памяти снова встает другая трибуна и другой оратор — наш полковник из сборного пункта, с медалью на груди. Казалось бы, что между ними общего? Тот был русский, этот — немец, тот — военный, этот — штатский, у того был высокий голос, у этого — низкий. Но, право же, они представляются мне очень похожими…
Товарищ Курт говорил недолго — ровно пятнадцать минут, столько, сколько установлено регламентом для каждого оратора. Следом за ним выступает узкоплечий мужчина в очках. Кто он, я не расслышал, Виктор тоже, известно лишь, что это представитель от социал-демократов округа. Виктор замечает, что на прошлых манифестациях бывали даже «соцдемовские» лидеры из Дюссельдорфа, министры из Бонна. Сегодня правящая партия представлена скромнее. Почему? Вернер объясняет это тем, что приближается предвыборная кампания, и социал-демократы, боясь, что правые обвинят их в «заигрывании» с красными, проявляют осторожность.
Социал-демократа сменяет на трибуне представитель духовенства. Этого молодого пастора я приметил еще на возложении венков — бросились в глаза его бледность, черная, аккуратно подстриженная бородка, сосредоточенный взгляд темных глаз. Он говорит, что истинный христианин не может принять идеи войны и всего того, что ей сопутствует, приводит изречения философов, цитаты из Библии. Я понимаю его речь меньше, чем речи предыдущих ораторов, но опять же, уловив суть, а главное, слыша глуховатый, идущий словно из души голос и глядя в еще более побледневшее лицо с широко открытыми глазами, я верю в его миролюбие.
«Да пребудут дела наши в детях наших!» Не знаю, что было в мыслях у пастора, но, во всяком случае, наверное, не этот музыкальный шабаш, который вдруг начался сразу, едва закончилась речь. Полуголые «дети», как какие-нибудь дьяволы, выскочили из-за занавеса на площадку под трибуной и принялись исполнять эксцентрические танцы, сопровождаемые «зонгами». Зачем их выпустили, этих громогласных, исступленно дергающихся юношей и девушек? Однако, как я заметил, они никого не шокировали, Наоборот, и на трибуне, и в публике к ним относились вполне сочувственно, награждая время от времени аплодисментами. Это были самодеятельные артисты. Они пели, как оказалось, «зонги» на тексты прогрессивных поэтов, обличали неофашистов и поджигателей новой войны.
Закончился последний номер, босая танцовщица с красным флагом в руках сделала прощальный круг и убежала за занавес, а на трибуну вышел очередной оратор.
Я обратил внимание на то, что среди приглашенных на трибуне была лишь одна женщина, вернее, девушка, в мундирчике мышиного цвета и в такой же пилотке. Вначале я принял ее за представительницу учащейся молодежи — в Германии, как нигде, любят всякую отличительную форму; только, у студентов с их корпорациями и обществами десятки, а то и сотни разных костюмов, головных уборов, нарукавных и нагрудных знаков. Кто же эта?
Девушка стояла спокойно и скромно. Среди взрослых мужчин она казалась маленькой и хрупкой. Прядка золотистых волос спадала на чистый белый лоб, темные пушистые ресницы прикрывали большие голубые глаза. Девушка о чем-то думала, может быть, готовилась к выступлению. Лишь однажды, на какой-то миг, она подняла взгляд, и я уловил строгий холодноватый блеск. Это была, по-видимому, девушка с характером!
Вдруг до меня донеслось: «…солдат бундесвера Франк Вировски», и объект моего наблюдения пошел к трибуне. Мама родная, как же я опростоволосился! «Девушка» заговорила ломким юношеским баском. И как заговорила — пламенно, бесстрашно, с каждым новым словом завоевывая симпатии слушающих.
Молоденький красивый солдатик гневно обличал двуличие властей, которые, с одной стороны, заявляют о своем стремлении к миру, а с другой — потворствуют реваншистам; разрешают сборища, где открыто прославляется культ силы; играя в «объективность», дают простор для выпуска книг и фильмов о «подвигах» фюрера и его присных. «Как, например, — говорил он, — расценить такую акцию: недавно нашей военной казарме было присвоено имя гитлеровского фельдмаршала Роммеля? Тем, кто там размещается, объяснили, что Роммель якобы антифашист и участвовал в заговоре против Гитлера. Да, участвовал, но тогда, когда увидел, что «третий рейх» трещит и разваливается. Нам не нужны такие липовые «антифашисты», мы не хотим жить в казармах, освященных именами палачей и завоевателей!»
Я, да и все вокруг смотрели на него с восхищением. Право, его смелости могли бы позавидовать многие дюжие мужчины. «Молодец этот Франк! — думал я. — Но не поплатится ли он за свою страстную речь?» Не выдержав, спросил у Виктора. «Определенно поплатится, — услышал в ответ, — и он, и те, кто с ним». Только сейчас я заметил среди слушающих группу военных, развернувших над собой лозунг: «Нейтронной бомбе — НЕТ!», и невольно подивился их мужеству. Если бы все люди на земле могли так правдиво, так независимо выражать свое отношение к злу, вряд ли ему удавалось бы поднимать свою кровожадную голову!
Одним из последних, уже под занавес, выступает наш генерал. Председательствующий называет его не по званию, просто: представителем советских ветеранов войны. Но люди его бурно приветствуют. Все знают, что этот человек приехал из страны, которая пострадала от войны неизмеримо больше других. К тому же он немолод, безусловно, сам прошел по кровавым полям войны, и прошел доблестно — об этом красноречиво свидетельствуют ряды орденских планок на его груди.
Так я — сам для себя — перевожу на язык логики и эти аплодисменты, и трепетную уважительную тишину, которая затем воцаряется вокруг. Алексей Кириллович Горлинский говорит о том, что объединяет всех нас, наши народы, — о желании жить в мире, ибо мир — это плодородие земли, благословенная тишина лесов, чистая вода рек и морей, мир — это счастье матерей, чья любовь и забота помогают растить нового, счастливого человека, мир — это созидание и творчество, великие искры, высекаемые при соприкосновении мысли и духа и озаряющие человечеству путь в будущее…
Я слушаю речь и удивляюсь, словно бы ее текст не знаком мне почти дословно. Есть какой-то необъяснимый секрет: те же слова, написанные на бумаге, казались гораздо будничнее, чем сейчас, когда они звучат с этой высокой и торжественной трибуны, близ кладбища, где погребено шестьдесят пять тысяч. Разве можно найти более убедительное подтверждение мысли оратора?
И, как бы отвечая на этот немой вопрос, Алексей Кириллович начинает говорить о минувшей войне, о жертвах фашизма. «Преступная шайка убийц, претендуя на мировое господство, развязала войну, которая унесла в могилу десятки миллионов людей. Жертвы войны! Это был цвет человечества, наиболее дееспособная часть населения — молодые, сильные, талантливые. Сколько могли бы они одержать трудовых подвигов, совершить замечательных открытий, создать прекрасных произведений искусства? Взять хотя бы лагерь в Штукенброке. Никто и никогда уже не узнает, что унесли с собой в могилу мертвые — какие невысказанные мысли, какие несостоявшиеся свершения. Но мы знаем, на что оказались способны те, кому, пройдя круги гитлеровского ада, посчастливилось дожить до освобождения. После окончания войны они вернулись на Родину и приняли самое деятельное участие в восстановлении разрушенного войной народного хозяйства. Многие работали и учились. Некоторые со временем выросли в руководителей крупных предприятий, в знатных рабочих и тружеников полей, в известных всей стране ученых, писателей, артистов. Назову хотя бы тех, кто побывал на прошлогодних манифестациях в Штукенброке, — вы видели и слышали этих людей! Владимир Сильченко — ныне доктор медицины, профессор из Воронежа. Валентин Родинков — орденоносец труда, инженер-рационализатор и организатор производства на московском автозаводе. Александр Мордань — один из авторов памятника и оформления кладбища, где мы только что возложили венки, ставший впоследствии видным художником-монументалистом. Это — капля, в которой можно увидеть море. И пусть каждый из нас вспомнит, сколько молодых, подававших надежды людей — наших знакомых, родных, близких — унесла война!»