– Ханна, дури, – и на цифре «восемь» останавливаюсь. Хотите верьте, хотите нет, до сих пор путаю восемь и девять на всех языках, которые учила.
Когда я пошла учиться в русскую школу, разговаривала только на корейском языке.
В классе села за первую парту, какая-то девочка начала что-то говорить и отталкивать меня. Я вцепилась в свое место и не отошла ни на шаг.
Ей пришлось сесть позади меня.
С тех пор я никогда не выбираю другое место. Только первое в среднем ряду. Не уступаю его никому. Уже тогда поняла, что никому нельзя позволять себя отодвигать.
Отец все тосковал, что у него нет наследника. Сына хотел, а по дому бегали девочки.
Мне надоело выслушивать частые вздохи отца:
– Умная, но ганазяки (т. е. девчонка). Кому ты нужна? Вот сын – другое дело!
Хотелось мне доказать, что я не хуже мальчика. С двоюродным братишкой, он был на год старше меня, дралась в день по несколько раз. Я нападала первой. Царапала его лицо, стараясь попасть пальцами в глаза.
Тетка мрачно жаловалась бабушке:
– Нинка вчера расцарапала лицо моему дурачку, шрамы останутся на всю жизнь.
Бабушка отмахивалась от нее:
– Дети всегда дерутся.
Дралась я хорошо. Поняла то, о чем прочитала позднее у великого стратега древности Сунь-цзы в книге «Искусство войны»: «Гнев может превратиться в радость, злоба опять может превратиться в веселье. Война – это путь обмана. Успешные правила ведения войны заключаются в том, что…»
Почитайте сами трактат. Он полезен всем и всегда: и воину, и бизнесмену, и женам, и мужьям, и молодым, и старым. Жизнь – война с редкими перемириями.
Меня бесила сестренка. В ее адрес только и слышно было: «Ах, какая молодец! Ах, какая послушная!»
Однажды ночью, когда все уснули, я достала ее портфель и разбросала книги. Подумала и съела школьный обед, который был в портфеле. Всего-то два пирожка с картошкой. Утром все проснулись от воя. Сестренка рыдала и показывала руками на пустой портфель. Нетрудно было догадаться, чьих это рук дело.
Мама схватила палку, а я – наутек. Она за мной и кричит:
– Стой, до Москвы добегу, но догоню!
– До Москвы ты добежишь, но меня не поймаешь, – бормочу и оглядываюсь назад.
В другой раз она меня почти поймала. Загнала в угол и радуется. Я полезла на дерево и по веткам перепрыгнула на крышу дома. Не словила, бегает внизу и ругается:
– Прыгай! Прыгай, в школу опоздаешь, кому сказала!
«В школу нельзя опаздывать», – подумала я и прыгнула вниз. Зацепилась юбочкой за балку и кубарем упала к маминым ногам, обутым в галоши. Надавала она мне тумаков и погнала в школу. Я отряхнулась и пошла. Нога болит, хромаю. На повороте мама догоняет и сует трость дурацкую, выпросила у кого-то. Через два урока смотрю, она стоит в дверях. Забрала меня с занятий, пожалела. Видно, хорошо я коленкой стукнулась – распухла так, что не сгибалась.
Через много лет я поехала в Швейцарию на лыжный курорт. Как мне завидно стало: все вокруг катаются, скользят с высокой горы на лыжах. Решила с маленькой сопки вниз скатиться. Покатилась, взмахнула руками и упала. Верите, на ту же коленку. Вздулась она, посинела и не гнется. Почти полгода прихрамывала. А через десять лет случился на том месте перелом.
Утром я потихоньку уехала из дома. Захотелось побыть одной. У меня есть тайное место для такого настроения, там подают на завтрак воздушную яичницу с черным хлебом, фужер шампанского и тишину. Села за стол в красивом зале и не вставала с этого места до обеда. Сделала красивое фото и писала. Пообедала здесь же и думаю: «Гулять так гулять!»
Досидела до вечера и пошла в кинотеатр на «Рождественскую историю». Получился настоящий день наслаждения. Дочитала титры с сожалением и встаю с кресла. Встаю и валюсь назад. Нога не разгибается и не сгибается в колене, боль такая, как будто гвозди в кости забивают.
– Ой, мамочка, – шепчу сама себе с ужасом. Еле доковыляла к выходу и звоню сыну, чтобы приехал за мной.
– Ты где? Куда приехать? В кинотеатр? А что ты там делаешь одна в такое время? – удивился он.
Вернулась домой с подбитым левым коленом. Вздулось оно, багровое.
– Откуда перелом, я не падала, – говорю врачу.
– Старая трещина разошлась, так бывает иногда, – ответил он.
Уже полгода хромаю. Болит. Встревожилась я сильно. А вдруг у меня остеопороз? Сдала анализы, домашний доктор улыбается:
– Нина, кости у тебя, как у двадцатилетней, – потом подумал и исправился: – У тридцатилетней.
Характер у меня был с детства такой, все делала наоборот и назло другим. Мне говорили: «Иди погуляй на улице», а сами шептались между собой: «Сейчас сядет и будет сидеть». Если начинала плакать, то ныла до тех пор, пока не получала свое. Закрывала глаза и кричала, мотая головой. Если не было зрителей, отдыхала, потом опять начинала кричать. Сейчас, когда мой внук Дамиан плачет и смотрит по сторонам, не бегу к нему на помощь. Хочу погладить его, потом отдергиваю руку, вспоминая свои концерты в детстве.
Когда я подросла, меня решили приучить к труду. За сараем во дворе стояла самодельная деревянная рисорушка, на которой шелушили рис. Женщины с силой наступали на нее, деревяшка поднималась и опускалась. Ноги мельтешили в воздухе целый день до тех пор, пока белые зерна риса не наполняли мешок доверху. Старшие дети бегали в саду, а маленький сидел на спине у матери, крепко перевязанный простыней.
Меня ставили работать на рисорушку. Я стояла и читала, не обращая внимания на крики взрослых.
Выходки мои оставались безнаказанными, потому что бабушка защищала меня.
По соседству, слева от нас, жили татары, муж грозный был, звали его Салимгари. Все кашлял и вытирал длинные усы. Пришел к отцу, когда купил дом, говорит:
– Мы должны дружить, мое – твое, твое – мое. Хорошие соседи – лучше родни.
Выпили, побратались и разошлись. А тут уже весна пришла, у нас жаркие края – юг Узбекистана, Наманганская область. Через забор мне моргают ягоды клубники, крупные и красные. Перелезла на ту сторону и прямо на грядках их и съела. Вечером Салимгари опять к отцу пришел, весь красный, как та ягодка с грядки:
– Алексей, мы же соседи, нехорошо это. Ладно, ягоды съела, так еще и кусты все потоптала. Нельзя чужое брать, объясни дочери.
И смотрит на меня в упор. Ничего понять не могу, только недавно здесь сидел и говорил отцу: «Мое – твое, а твое – мое». Взрослый, а путается, где чье. Так и ответила отцу, он слегка улыбнулся и говорит:
– Это чужое. Никогда не бери то, что тебе не принадлежит. К соседу больше ни ногой.
Урок был на всю жизнь. Не всегда надо верить словам.
Соседи справа – корейцы, тоже большая семья. Дядя Иван ездил везде на велосипеде черном. Так и чешутся руки – потрогать хочется красавца. Да не соседа, а велик! Пришлось взять его покататься. Целый день крутила педали на пустыре, падала миллион раз. Велосипед немного потрепался. Незаметно поставила велик на старое место. Может быть, дядя Ваня не узнает ничего? Узнал. Тоже пришел к отцу и долго сидел у нас. Оказывается, колесо было спущено, камера проколота, руль вывернут в другую сторону.
Отец купил мне велосипед, научил руль выправлять: «Ставишь его между коленок, направляешь на себя и закрепляешь». Сиденье под мой рост подогнал. Подтолкнул легонько велосипед ко мне: «Будь осторожна!» Каталась, подняв руки вверх, задом-наперед, стоя и лежа. Как хорошо было ездить на своем велосипеде!
Соседи сзади были интеллигентные, богатенькие. Один сын у них был затюканный ласками. Старики и родители оберегали его. Чистенький такой, сытый и вежливый. Так и хотелось вымазать в грязи. Не получилось.
Увидела как-то, соседка закапывает куриные яйца в горячий песок. Рассказываю дома, а бабушка смеется:
– Они, как китайцы, любят тухлые яйца, солеными называют, потом варят и едят.
А перед нашим домом хлопковые поля расстилались на много километров, и соседей не было, слава богу.
Кто-то тихо тронул меня за плечо:
– Нина, дочь Алексея?
Маленькая щуплая старушка смотрела на меня и плакала, моя бывшая соседка – жена Салимгари.
Те, которые любили тухлые яйца, улыбнулись, увидев меня. Жили теперь в большом новом доме, который выстроили там, где заканчивался наш огород. Раньше на том месте стоял туалет – четыре палки по углам, по кругу обшитые мешковиной. Сидишь на корточках и смотришь в дырочки. Я их сама проделала с правой стороны, чтоб не скучно было.
Так вот, соседи отстроили себе хоромы на месте нашего туалета. Дядька высокий был среди низкорослых корейцев с кривыми ногами. Такой симпатичный и положительный. Жили они тихо и гостей не жаловали.
Почему у многих корейцев старшего поколения ноги кривые? Корейские мамки носили детей на спине. Обматывали себя и ребенка крест-накрест через плечо простыней, чтоб не мешал работать. Первый год жизни ребенок бултыхался в этом рюкзаке самодельном, обхватив мать ногами за спину. Ноги меняли форму, становились кривыми.
Мне было лет двенадцать, когда в моду вошли челки, длинные и прямые, до самых бровей. В классе уже все щеголяли так, а я одна ходила с открытым лбом. И в один прекрасный день я решилась. Встала перед зеркалом и отрезала волосы от затылка до лба. Что вы думаете? Отрезанные волосы скрутились в колечки, я ничего не могла с ними сделать. Мочила водой, держала пальцами концы волос, выпрямляла слюнями – ничего не помогло. От затылка до лба вились кудряшки. Конечно, родители заметили мою новую прическу, но сделали вид, что так и должно быть.
Только они привыкли к моей челке, я стала канючить: «Все подружки ходят в бриджах! Сшей! Сшей мне такие же!» Уговорила маму, сшила она черные широкие штаны из сатина. Внизу на резинках, как у девочек. Бегу на улицу похвастаться.
– Стой! Ты куда собралась? – спрашивает отец и глядит на мой наряд. – Неслыханное дело – дочь в штанах, позор какой!