1. Важно следить, чтобы ваши муми-дети рождались в астрологически благоприятное время, и пусть их приход в этот мир будет романтичным! (Положительный пример: моя одарённая личность. Отрицательный пример: плетёная хозяйственная сумка, в которой меня нашли.)
2. Никто не желает слушать про хемулей, когда торопится. (Положительный пример: Фредриксон. Отрицательный пример: ежиха.)
3. Никогда не знаешь, что попадётся в сеть! (Положительный пример: нактоуз Фредриксона.)
4. Никогда не красьте ничего только потому, что у вас осталась краска. (Отрицательный пример: банка Шусселя.)
5. Не все большие существа опасны. (Положительный пример: дронт Эдвард.)
6. Даже маленькие существа бывают очень мужественны. (Положительный пример: я.)
7. Не спасайте никого в темноте! (Отрицательный пример: тётка Хемулихи.)
Пока я размышлял об этих важных истинах, наш корабль миновал последний островок, и вдруг сердце моё подпрыгнуло высоко-высоко, застряло где-то в горле, и я закричал:
— Фредриксон! Прямо по курсу море!
Наконец что-то происходит! Прямо передо мной лежало синее, сверкающее, полное приключений море.
— Какое большое, — сказал Шуссель и заполз в банку. — Простите, но моим глазам больно, и я совершенно сбит с толку!
А Юксаре закричал:
— Какое синее и мягкое! Давайте будем качаться на волнах, спать и ни о чём не думать. Только плыть — вперёд и вперёд…
— Как хаттифнаты, — сказал Фредриксон.
— Кто-кто? — переспросил я.
— Хаттифнаты, — повторил Фредриксон. — Вечно куда-то плывут… Никакого покоя.
— В том-то и разница, — довольно заметил Юксаре. — Внутри у меня покоя хоть отбавляй! И я люблю спать. А хаттифнаты никогда не спят — не умеют. Говорить они тоже не умеют, они просто пытаются доплыть до горизонта.
— Ну и как, кому-нибудь из них это удалось? — спросил я, поёжившись.
— Кто его знает, — пожав плечами, ответил Юксаре.
Мы встали на якорь у скалистого берега. До сих пор у меня по спине пробегают мурашки, когда я шепчу про себя эти слова: «Мы встали на якорь у скалистого берега». Впервые в жизни я видел красные скалы и прозрачных медуз — маленькие загадочные парашютики с сердцем в форме цветка.
Мы сошли на берег собирать ракушки.
Фредриксон, конечно же, заявил, что хочет изучить место стоянки, но что-то подсказывает мне, что на самом деле его тоже интересовали ракушки. Между скалами мы обнаружили крохотные, скрытые от посторонних глаз песчаные пляжики, и вообразите себе радость Шусселя, когда он заметил, что каждый камушек здесь гладкий и круглый, как мячик или яйцо. Охваченный ни с чем не сравнимым собирательским счастьем, Шуссель снял с головы ковшик и всё собирал в него, собирал и собирал. Песок под прозрачной зелёной водой был аккуратно расчёсан в частую волнистую полоску, скала нагрелась на солнце. Ветер улёгся, и вместо горизонта впереди была лишь бесконечная светлая прозрачность.
В те времена мир был велик, а всё маленькое было куда приятнее в своей малости, нежели теперь, и нравилось мне гораздо больше. Если вы, конечно, понимаете, о чём я.
Сейчас меня посетила другая мысль, которая мне кажется важной. Возможно, тяга к морю — это особое муминистическое качество, и я с удовлетворением отмечаю, что оно передалось и моему сыну.
Но, дорогие читатели, обратите внимание, что наш восторг вызывает скорее берег.
Посреди моря горизонт для обычного муми-тролля широковат. Нам больше нравится всё изменчивое и причудливое, чудно́е и непредсказуемое. Например, берег, в котором соединилось немного суши и немного моря, закат — в котором есть немного тьмы и немного света, и весна, где смешалось немного холода и немного тепла.
И вот снова пришли сумерки. Пришли осторожно и медленно, чтобы день успел спокойно улечься спать. По небу на западе были раскиданы маленькие облака, как шапочки взбитых сливок розоватого цвета, и всё это отражалось в море — зеркальном, гладком и вовсе не опасном.
— Ты когда-нибудь видел облако вблизи? — спросил я Фредриксона.
— Да, — ответил он. — В книге.
— Мне кажется, облака — как райские розочки, — заметил Юксаре.
Мы сидели рядом на скале. Приятно пахло водорослями и чем-то ещё — возможно, морем. Мне было так хорошо, что я даже не беспокоился о быстротечности всякого счастья.
— А ты счастлив? — спросил я Фредриксона.
— Здесь неплохо, — смущённо пробормотал Фредриксон (и я понял, что и он бесконечно счастлив).
Тут я увидел, как в море выходит огромная флотилия маленьких лодочек. Лёгкие, как бабочки, они скользили вперёд по своим собственным отражениям. В каждой лодке, тесно прижавшись друг к другу и глядя на море, сидели безмолвные пассажиры, крошечные серо-белые существа.
— Хаттифнаты, — сказал Фредриксон. — Плывут на электричестве.
— Хаттифнаты, — взволнованно прошептал я. — Те, что плывут, плывут и никогда никуда не приплывают…
— Они заряжаются в грозу, — сказал Фредриксон. — Жгутся, как крапива.
— А ещё они живут разгульной жизнью, — сообщил Юксаре.
— Разгульной жизнью? — заинтересовался я. — Это как?
— Я толком не знаю, — ответил Юксаре. — Может, пьют пиво и вытаптывают чужие огороды.
Мы ещё долго смотрели на хаттифнатов, уплывавших вдаль, к горизонту. Во мне проснулось странное желание отправиться с ними в их загадочное путешествие и тоже пожить разгульной жизнью. Но об этом я промолчал.
— Так что насчёт завтра? — неожиданно спросил Юксаре. — Идём в открытое море?
Фредриксон задумчиво посмотрел на «Морзкой оркестор».
— Это речное судно, — вымолвил он. — Колёсное. Парусов нет…
— А мы бросим жребий, — сказал Юксаре и встал. — Шуссель! Поди-ка сюда, принеси нам пуговицу!
Шуссель играл на мелководье, но пулей выскочил из воды и начал вытряхивать свои карманы.
— Одной вполне достаточно, дорогой племянник, — сказал Фредриксон.
— Выбирайте любую! — восторженно воскликнул Шуссель. — Какую хотите — с двумя или четырьмя дырочками? Костяную, плюшевую, деревянную, стеклянную, металлическую или перламутровую? Одноцветную, пёструю, в крапинку, полосатую или в клеточку? Круглую, выгнутую, вогнутую, плоскую, восьмиугольную или…
— Обычную брючную, — перебил его Юксаре. — Всё, бросаю. Если упадёт лицевой стороной вверх, значит, выходим в море. Ну что там?
— Дырочками кверху, — объяснил Шуссель и почти уткнулся в пуговицу носом, чтобы получше разглядеть её в сумерках.
— Да ну тебя, — сказал я. — Как она легла?
Но тут Шуссель дёрнул усиками, и пуговица соскользнула в расселину в скале.
— Простите! — закричал Шуссель. — Ужас, да и только. Хотите, я дам вам новую?
— Да нет, — сказал Юксаре. — Жребий можно бросать только один раз. Теперь уж пусть этот вопрос решится сам собой, потому что я хочу спать.
Мы провели крайне неприятную ночь на борту. Когда я сунул ноги в койку, одеяло было липкое, словно его полили сиропом. Липким было всё: дверные ручки, зубная щётка и тапочки, а бортовой журнал Фредриксона склеился так, что его невозможно было открыть!
— Племянник! — сказал он. — Как ты сегодня убирал?!
— Извини! — укоризненно воскликнул Шуссель. — Но я вообще не убирал!
— Не табак, а какая-то каша, — пробормотал Юксаре, который любил курить в постели.
Всё это действительно было очень неприятно. Однако понемногу мы пришли в себя и улеглись, свернувшись калачиком, в наименее липких местах. Но всю ночь нас беспокоили странные звуки, исходившие, как казалось, из нактоуза. Я проснулся от ударов рынды[6], звеневшей необычным и роковым звоном.
— Вставайте! Вставайте! Только взгляните! — кричал Шуссель из-за двери. — Повсюду вода! Большая и бесконечная! А я забыл свою лучшую перочистку на пляже! Лежит там сейчас совсем одна, бедненькая…
Мы кинулись на палубу.
«Морзкой оркестор» шёл вперёд по морю, шлёпая своими колёсами, спокойно, уверенно и, как мне показалось, с некоторым тайным наслаждением.
По сей день для меня остаётся загадкой, как наш корабль, оснащённый всего лишь двумя маленькими шестерёнками, мог развить такую высокую скорость — причём ладно ещё на реке с течением, но на море? С другой стороны, если хаттифнату для перемещения достаточно его собственного электричества (которое кто-то называет тоской или беспокойством), то стоит ли удивляться, что корабль может двигаться при помощи двух шестерёнок? Но оставим эту тему и перейдём к тому, как Фредриксон, наморщив лоб, изучал лопнувший якорный конец.
— Я возмущён, — сказал он. — Очень. Я вне себя от злости. Его перегрызли!
Мы посмотрели друг на друга.
— Ты же знаешь, у меня слишком маленькие зубы, — сказал я.
— А я слишком ленив, чтобы грызть такой толстый канат, — заметил Юксаре.
— Это не я! — закричал Шуссель, которому совершенно не нужно было ни в чём оправдываться. Ему и так все всегда верили, потому что он никогда никого не обманывал, даже когда речь заходила о размерах его пуговичной коллекции (что само по себе поразительный факт, ведь он был истинным коллекционером). Вероятно, у шусселей слишком бедное воображение.
И вдруг мы услышали лёгкое покашливание и, обернувшись, увидели крошечного клипдасса. Тот сидел под тентом и моргал.
— Вот как, — сказал Фредриксон. — Вот, значит, как?! — повторил он, подчёркивая каждое слово.
— У меня режутся зубы, — смущённо объяснил малыш. — Мне просто необходимо что-нибудь грызть!
— Но почему именно якорный канат? — недоумевал Фредриксон.
— Он был такой старый, — сказал клипдасс, — я подумал, что его уж точно не жалко.
— А почему ты спрятался на борту? — поинтересовался я.
— Не знаю, — искренне ответил клипдасс. — Я вообще чудаковат.
— И где же ты спрятался? — спросил Юксаре.
И тогда клипдасс рассудительно отвечал:
— В вашем превосходном нактоузе!
(И это сущая правда — нактоуз был тоже весь липкий.)