Словом, оставшись при своей свободе и чувстве собственного достоинства, я брёл по речке в воде, пока ход моих мыслей не прервал тихий весёлый звук. Прямо посреди речки вертелось красивое водяное колесо, сделанное из колышков и тугих листьев. Я остолбенел от удивления и в следующее мгновение услышал голос: «Это эксперимент. Счётчик оборотов». Прищурившись, я поглядел против солнца и увидел пару ушей изрядного размера, торчащих из кустика черники.
— С кем имею честь?.. — спросил я.
— Фредриксон, — ответили уши. — А сам-то ты кто такой?
— Муми-тролль, — сказал я. — Беглец, рождённый под совершенно особенным расположением звёзд.
— Под каким? — спросил Фредриксон с явным интересом, и я очень обрадовался, ибо впервые мне задавали разумный вопрос.
Так вот, я выбрался из речки, уселся бок о бок с Фредриксоном и — он ни разу меня не прервал — поведал ему о всех знаках и знамениях, сопутствовавших моему появлению на свет. Я рассказал о красивой корзинке из листьев, в которой нашла меня Хемульша. Рассказал о её чудовищном приюте и моём непонятом детстве, о приключении на весеннем льду, о моём драматическом побеге и описал ужасное странствие по вересковой пустоши.
Под конец я пояснил Фредриксону, что решил стать искателем приключений. (О доме, нарисованном на песке, и ежихе я умолчал — повествование следует всегда ужимать.)
Фредриксон слушал с серьёзным видом и прядал ушами в подобающих местах. Когда я умолк, он долго думал и наконец сказал:
— Оригинально. Весьма оригинально.
— Правда? — с дрожью благодарности в голосе отозвался я.
— Хемули неприятный народ, — подтвердил Фредриксон и, с рассеянным видом достав из кармана свёрток с бутербродами, уделил мне половину.
— С ветчиной, — пояснил он.
Закусив, мы просидели рядышком некоторое время, любуясь закатом.
Во всю пору моей долгой дружбы с Фредриксоном я не переставал поражаться его способности успокаивать и убеждать собеседника, не говоря, в сущности, ничего особенного, никаких громких слов. Я так не умею и усматриваю в этом некую несправедливость и намерен и впредь рассказывать, как умею.
Как бы то ни было, день завершился очень приятно, и я советую каждому, когда на душе неспокойно, посмотреть на хорошо сработанное водяное колесо, которое вертится посреди речки.
Искусству изготовления таких колёс я впоследствии научил моего сына Муми-тролля. (Делается это так: надо срезать две рогульки и воткнуть их в песчаное дно речки на некотором расстоянии одна от другой. Затем надо сорвать четыре длинных тугих листа и насадить их напрямую палочку, чтобы они образовали звезду. На рисунке вы видите, как надо закрепить всё сооружение маленькими кусочками веток. И наконец, надо осторожно положить эту древесную ось с листьями на рогульки — и колесо завертится.)
Но вот в лесу окончательно стемнело, и мы с Фредриксоном удалились в мой дом и переночевали там. Спали мы на веранде, причём он даже не подозревал об этом. Ну а мне явственно мерещился узор из сосновых шишек, и я видел наяву, как надлежит сконструировать лестницу на верхний этаж. Я был убеждён, что постройка дома завершена и дом в некотором смысле существует. Мне даже и сомневаться в этом не приходилось.
Сущная же суть дела в том, что впервые в жизни я обрёл друга и, стало быть, начал жить по большому счёту.
Глава вторая, в которой я ввожу в мемуары Зверка-Шнырка и Супротивку и даю вдохновенное описание «Марского аркестра» и его несравненного спуска на воду
Проснувшись наутро, я увидел, что Фредриксон ставит сеть в речке.
— Привет, — сказал я. — Здесь водится рыба?
— Нет, — ответил Фредриксон. — Подарок ко дню рождения.
Реплика была совершенно в духе Фредриксона и означала, что он получил сеть от своего племянника, который собственноручно сплёл её и был бы весьма огорчён, если бы его подарок пропал втуне. Со временем я узнал, что племянника зовут Зверок-Шнырок[2], а его родители пропали при генеральной уборке. И вот он живёт теперь в синей банке из-под кофе и основное его занятие — коллекционирование пуговиц.
Рассказать обо всём этом подробнее не заняло бы так уж много времени, правда? Но Фредриксон, как я догадался, просто не владел искусством рассказать много за один раз.
И вот он чуть-чуть попрядал в мою сторону ухом и пошёл вперёд через лес. Остановились мы возле банки из-под кофе, в которой жил Зверок-Шнырок. Фредриксон достал свисток кедрового дерева с горошиной внутри и свистнул два раза. Крышка банки мгновенно отскочила, и из банки выскочил Зверок-Шнырок. Он с нескрываемой радостью ринулся нам навстречу, пискнул и ну вертеться-извиваться всем телом и так, и этак.
— Доброе утро! — воскликнул он. — Какое счастье. Ведь это сегодня ты должен преподнести мне большой сюрприз?! А это кто с тобой? Величайшая честь для меня! Прошу прощенья, не успел прибраться в банке…
— Не стесняйся, — сказал Фредриксон. — Это Муми-тролль.
— Добрый день! Добро пожаловать! — крикнул Зверок-Шнырок. — Я мигом… Прошу прощенья, одну минуточку, надо кое-что…
И он исчез в банке. Слышно было, как он лихорадочно роется внутри. Немного погодя он появился вновь с фанерной коробкой под мышкой, и мы втроём тронулись в путь через лес.
— Племянничек, — вдруг спросил Фредриксон, — ты умеешь рисовать?
— Ещё бы! — воскликнул Зверок-Шнырок. — Как-то раз я нарисовал карточки с указанием места за столом всем своим двоюродным братьям и сестрам! Каждому досталась отдельная карточка! Может, и тебе нарисовать? Карточку люкс, с блёстками? А то и с изречением? Прошу прощенья, что тебе нужно? Можно это как-то увязать с твоим сюрпризом?
— Пока секрет, — ответил Фредриксон.
Тут Зверок-Шнырок страшно взволновался и аж подскочил на обеих лапах. Шнурок, которым была перевязана его коробка, лопнул, и все его личные вещи, как то: медные пружинки, резиновая подвязка, пробойники, серьги, двойные контакты, банки, сушёные лягушки, сырные ножи, окурки, величайшее множество пуговиц и патентованная закрывашка для бутылок виши — вывалились на землю.
— Ничего, — успокоительно произнёс Фредриксон и принялся собирать выпавшие вещи.
— Шнурок был такой хороший, и вот пропал! Прошу прощенья! — сказал Зверок-Шнырок.
Тут Фредриксон достал из кармана обрывок верёвки, перевязал им коробку, и мы двинулись дальше. По ушам Фредриксона было видно, что он преисполнен какого-то затаённого волнения. В конце концов он встал на опушке ореховой рощи, повернулся и серьёзно посмотрел на нас.
— Это там твой сюрприз? — благоговейно, шёпотом спросил Зверок-Шнырок.
Фредриксон кивнул. Мы торжественно вступили в ореховую рощу, вышли на какую-то прогалину, и глянь: прямо посреди стоит лодка, большущая лодка!
Она была широкая и устойчивая, надёжная и простая, как сам Фредриксон. Дотоле я ничего не смыслил в лодках, но тут меня вдруг охватило какое-то сильное, непосредственное ощущение, так сказать, идея лодки, моё жаждущее приключений сердце учащённо забилось, и я почуял ещё один вид свободы. Своим внутренним оком я увидел, как мечтает Фредриксон об этой лодке, какие планы и чертежи он делает, — видел, как он каждое утро идёт на прогалину строить лодку. Должно быть, на её постройку ушла уйма времени. Но он никому не открывал своей тайны, даже Зверку-Шнырку. На меня вдруг нашла печаль, и я чуть слышно спросил, как называется лодка.
— «Морской оркестр», — ответил Фредриксон. — Название стихотворного сборника моего без вести пропавшего брата. Цвет будет ультрамариновый.
— Можно, я покрашу её? Можно? — выдохнул из себя Зверок-Шнырок. — Ну? Поклянись своим хвостом! Прошу прощенья, можно я покрашу всю лодку? Тебе нравится красный?
Фредриксон утвердительно кивнул и сказал:
— Ладно. Вот только за ватерлинию опасаюсь.
— У меня есть большущая банка красной краски! — блаженно воскликнул Зверок-Шнырок. — И маленькая ультрамарина… Какое счастье! Ну а сейчас я должен вернуться домой — надо же приготовить вам завтрак, прибраться в банке…
И племянник Фредриксона, трепеща от волнения усами, со всех лап пустился домой.
Я взглянул на лодку и сказал:
— Так вот на какие штуки ты горазд!
И тут Фредриксона словно прорвало… Он болтал без умолку, и всё о конструкции лодки. Он достал бумагу, авторучку и показал мне, как должны вращаться гребные колёса. Я не всё понимал, уловил только, что он чем-то недоволен. Кажется, чем-то в устройстве гребного винта.
Однако, несмотря на всю свою симпатию к нему, я был просто не в состоянии глубоко вникнуть в его проблему: увы, всё же существуют сферы, до которых мне с моей одарённостью не дотянуться, сколько к ней ни взывай, и одна из таких сфер — машиностроение.
Посреди лодки возвышалась маленькая кабина с островерхой крышей. Она пробудила во мне живейший интерес.
— Это ты живёшь в этой кабине? — спросил я. — Она выглядит совсем как павильон для муми-троллей.
— Это штурманская рубка, — почему-то с ноткой неодобрения сказал Фредриксон.
Я погрузился в размышления. Для рубки такое сооружение было, на мой вкус, слишком прозаично. Оконные наличники могли бы быть и позатейливее. На капитанском мостике как нельзя более к месту была бы ажурная балюстрада с резным морским мотивом. А крышу не помешало бы увенчать шишкой, которую можно было бы позолотить…
Я открыл дверь. На полу кто-то спал под шляпой.
— Кто-нибудь из ваших знакомых? — удивлённо спросил я.
Фредриксон глянул через моё плечо.
— Супротивка, — сказал он.
Я стал разглядывать Супротивку. С виду он был какой-то помятый, неряшливый, цвета светло-коричневого. Шляпа, совсем старая, украшена увядшими цветами. Впечатление он производил такое, будто очень долго не мылся и мыться не собирается.
В этот момент примчался Зверок-Шнырок и крикнул:
— Завтрак готов!
Супротивка пробудился и потянулся на кошачий манер.