хся сохранить лексические принципы старых переводов. (Не случайно мы углубляемся здесь в лексические материи, потому что, говоря о справедливости, мы говорим в значительной степени не только про социальную или моральную, но и про семантическую проблему; важно осознавать ее в ее корнях, иначе нам не удастся нащупать и выверить правильные слова и формулы.)
Итак, в церковнославянской Библии понятие справедливости выражено чаще всего словом «правда», либо «правота», «оправдание», «праведные дела». Другой вариант передачи смысла справедливости – слово «судьба». Тогда слово «судьба» значило суд божий, а также вердикт, определение земного суда. Понятия правды, праведности и судьбы, суда буквально пронизывают и Ветхий, и Новый Завет – и в этом смысле невозможно усомниться, что понимание правды и чувство справедливости в Священном Писании христиан было глубоко развито. В русской картине мира эти понятия в значительной степени сформировались на основе Библии. Библейский опыт был воспринят русским народом через воцерковление, через чтение Священного Писания и через его слушание в храме, и косвенным образом – через общение со священниками, начетчиками и т. д.
Необходимо в этой связи отметить, что правде в христианском каноне приданы высшие в иерархическом смысле признаки: одно из метафорических имен Господа Бога – «Солнце Правды». Обостренное восприятие справедливости – яркая библейская черта, чему можно привести множество примеров.
Вся 11 глава Притчей Соломона посвящена этой теме. Есть многочисленные мотивы справедливости в Псалтири и писаниях ветхозаветных пророков. Большой интерес представляет парадоксальное высказывание о правде и истине в Псалтири (84, 11–12), к которому мы обратимся ниже. В Новом Завете мы постоянно слышим слова о справедливости и несправедливости, выраженные в терминах «правды» и «неправды»: «Отойдите от меня, все делатели неправды» (Лк 13, 27), или: «Блаженны алчущие и жаждущие правды» (Мф 5, 6), или: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» (Мф 5, 10), или: «Ищите же прежде Царствие Божие и правды Его» (Мф 6, 33), а также: «…Но если и страдаете за правду, то вы блаженны» (1 Пет 3, 14). Можно обратить внимание и на такие слова Христа: «Аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в Царствие небесное» (Мф 5, 20). Иными словами, подразумевается, что у книжников и фарисеев – своя правда, но этой правды недостаточно, чтобы соответствовать высшей правде Царствия небесного.
Чрезвычайно остро и образно тема правды раскрывается в апокрифической Третьей книге Ездры, в которой акцентируется эсхатологичность этой категории. Там неоднократно указывается, что придут обетованные времена, когда неправда будет удалена с земли, а воцарится правда. Однако этому торжеству божественного замысла о мире будет предшествовать страшное время, которое описывается следующим образом:
«Путь истины сокроется, и вселенная оскудеет верою, и умножится неправда, которую теперь ты видишь и о которой издавна слышал. (…) После третьей трубы внезапно воссияет среди ночи солнце и луна трижды в день; и с дерева будет капать кровь, камень даст голос свой, и народы поколеблются. (…) Море Содомское извергнет рыб, будет издавать ночью голос, неведомый для многих; однако же все услышат голос его. Будет смятение во многих местах, часто будет посылаем с неба огонь; дикие звери переменят места свои, и нечистые женщины будут рождать чудовищ. Сладкие воды сделаются солеными, и все друзья ополчатся друг против друга; тогда сокроется ум, и разум удалится в свое хранилище. Многие будут искать его, но не найдут, и умножится на земле неправда и невоздержание. Одна область будет спрашивать другую соседнюю: «не проходила ли по тебе правда, делающая праведным?» И та скажет: «нет». Люди в то время будут надеяться, и не достигнут желаемого, будут трудиться, и не управятся пути их» (3 Ездры, 5, 1-12). Таким образом, в конце истории ощущение присутствия правды в жизни полностью улетучится, наступит царство тотальной «неправды и невоздержания».
Справедливость – это мерка, с помощью которой люди стремятся измерить правду и ложь жизни. А правда – это тот идеал, за который люди идут на скорби и смерть. В то же время природа языка такова, что любое слово можно употреблять метафорически. К примеру, употребляя словосочетание «высшая справедливость», мы тем самым строим метафору «высшей правды» – и разница в восприятии двух этих выражений может в итоге вообще отсутствовать.
Тем не менее в лингвистическом плане «справедливость» выступает как конкретный аспект многозначного понятия «правда». В русской языковой картине мира правда мыслится не столько как полюс смыслового космоса, сколько как его ось. Ухватывается она не отдельной силой человека (умом, волей или чувством), а всем существом, целиком и через целое.
Можно выделить как минимум девять основных смысловых кустов понятия правды и внутри них пять «центральных точек» семантики, а именно: 1) истина; 2) справедливость; 3) достоверность; 4) честность (добросовестность); 5) праведность.
У разных наших мыслителей и идеологов были совершенно разные трактовки соотношения этих аспектов правды, вплоть до диаметрально противоположных[12]. Но так или иначе, погружаясь внутрь этой проблематики, мы увидим, что соединяются эти пять аспектов вокруг праведности, то есть способности жить по правде: по-божески и по совести. Это и есть высший аспект правды. Поэтому, когда мы говорим о справедливости как справедливости социальной, мы должны понимать, что в этом огромном смысловом комплексе правды она окажется жизнеспособной именно в ее соединении, сочетании с высшим идеалом.
Если подробно разбирать девять смысловых ядер «правды», о которых идет речь, то мы увидим в них некую языковую «семью» понятий, тесно связанных между собой, в чем-то перетекающих друг в друга.
1. Так, истина как первостепенный аспект правды этимологически восходит к понятию самотождественности: ист, este – тот же самый, суть. Истина означает констатацию того, что есть в действительности, некоторого «объективного» факта. Высшая истина – это констатация закономерности, законов природы, каких-то непреложно повторяющихся соответствий, незыблемого порядка бытия. В то же время, говоря о высшей истине, мы подразумеваем и наличие ясного осознания того, что есть, и того, чего нет, – истину можно познать, обретая тем самым видение вещей как они есть, без искажений[13].
2. В этом пункте мы переходим уже ко второму семантическому ядру «правды», который можно обозначить такими понятиями, как реализм, достоверность, верность действительности. Правда смотрит на мир реалистично, не существует тайн и теневых сторон, в которых могло бы что-то быть утаено от сознания правды. Люди потому не владеют всей правдой, что многие явления и закономерности просто не попадают в поле их зрения в силу ограниченности человеческих возможностей. Означает ли это, что домыслы, фантазии, попытки интуитивного проникновения в тайны бытия лишены какой-либо правды? Нет, не означает – но там, где человек отступает от правды-реализма, он находится на нетвердой почве, может ошибаться или просто погрязать в мечтательности, не имеющей опоры в действительности.
3. В этом смысле второе ядро тесно связано с третьим, которое можно определить как честность, правдивость, добросовестность (согласие слова и дела). Человек не может знать всей правды как целостного ви´дения жизни, не владеет он и всей истиной как полной совокупностью фактов, но он должен быть честным перед самим собой в том, что ему не все известно, и не спешить судить о вещах, которые он не постиг.
4. Еще одним смысловом ядром правды выступает правильность (действие в соответствии с правом, правилами – как в узком, так и в широком смысле). Правда как правильность характеризует практическую и этическую заостренность этого понятия-концепта – волевой характер правды как следования тому, что человек считает должным, достижения таким образом высоких нравственных образцов в своем поведении. В то же время если в центре правды-правильности оказывается не этический идеал, а некий произвольный набор формальных правил, то здесь уже следует говорить скорее о ханжестве и фарисействе, скрывающихся под личиной правды, о двойных стандартах, когда расходятся право и нормы для других и для себя. Формальная «правда»-«правильность» в таком случае используется как инструмент для самоутверждения и достижения корыстных целей, «правдой» пользуются избирательно, когда это выгодно.
5. Еще одним аспектом правды оказывается правота – стояние в споре на стороне правды. Правота – это осознание правды, уверенность не столько в себе как таковом, сколько в том, что ты защищаешь по праву. Правота в споре может характеризовать как защиту собственных справедливых интересов или убеждений, так и не своих, чужих интересов и убеждений, если они справедливы. Но сама по себе справедливость объединяет защитника и объекта защиты в некое ценностное единство. Защищая свою правду, человек в таком случае защищает уже и правду вообще. Защищая другого правого, он защищает высшую правду, а значит, и себя как причастника правды, и свои убеждения в правде вещей, как они есть и должны быть. В этом пункте мы видим причины народного скепсиса по отношению к профессии адвоката, который вынужден отстаивать в суде интересы своего клиента, даже если хорошо понимает, что правота на другой стороне.
6. Как узкий масштаб правоты и честности можно рассматривать такой аспект правды, как прямота. Прямой человек – склонный не кривить душой, не скрывать своего мнения. В то же время правда-прямота не подразумевает, что человек должен везде и постоянно инициативно бороться за правду, вызываться говорить правду, даже если в этом нет особой необходимости и потребности у кого-либо, кроме него. Прямота – это характер человека, который в критической ситуации не кривит душой, не лицемерит. Но если человек делает «прямоту» своим постоянным амплуа, становится назойливым в нем, это уже «правдоруб», трагикомический персонаж, превращающийся в затычку в каждой бочке.