Эрик Бертран Ларссен при участии Эвен ВааМентальная перезагрузка. 5 Шагов к своей настоящей жизни
«Может ли взмах крыльев бабочки в Бразилии вызвать торнадо в Техасе?» – так назывался доклад американского метеоролога и математика Эдварда Лоренца, представленный в 1960-е годы. Он был посвящен надежным способам долгосрочного прогнозирования погоды и тому, насколько подобные прогнозы возможны в принципе. Лоренц предположил, что даже самые небольшие изменения способны привести к огромным различиям в погоде в будущем, и потому сложно сделать прогноз на год вперед.
Позже концепция Лоренца получила название «эффект бабочки». Сегодня это выражение используется в различных контекстах, чтобы подчеркнуть: небольшие изменения способны оказать большое влияние на результат.
Я верю в «эффект бабочки». Небольшая позитивная вибрация способна изменить всю Вселенную.
Предисловие
Я ощущаю это главным образом в животе, однако оно уже начинает расползаться по всему телу. Неприятное чувство. Пытаюсь успокоиться, но на то, что получится хоть немного поспать, надежды нет никакой. В чем же дело? Это отчаяние? Стыд? Или меня охватило чувство самой большой неудачи в моей жизни? Не знаю. Единственное, в чем нет никаких сомнений, – это в том, что мое состояние причиняет мне боль.
Смотрю на облака за окном. Они такие невесомые. А во мне – тяжесть. Но вот, кажется, возвращается контроль над дыханием. Сижу спокойно, руки сложены на коленях. Становится грустно. Очень грустно. Вот-вот заплачу. Стискиваю зубы. Изо всех сил сдерживаюсь. Не хочу плакать. Это недостойно. Но в глазах уже стоят слезы. Скоро они потекут по щекам. Начинаю всхлипывать, кажется, все на меня пристально смотрят. Вжимаюсь в тесное кресло, стараясь стать незаметным, закрываю глаза.
И тихо-тихо плачу.
«Уважаемые пассажиры, мы только что получили разрешение на посадку в чикагском международном аэропорту О’Хара. Пожалуйста, убедитесь, что ваши ремни безопасности надежно пристегнуты. Спасибо».
Схожу с самолета и иду в потоке людей.
Мне удалось продумать, что я отвечу, когда сотрудники паспортного контроля спросят, зачем я сюда прилетел. Чувствую себя преступником, словно мне есть что скрывать и меня могут разоблачить.
Очередь двигается быстро.
«Какова цель вашего визита в США?» – спрашивает меня человек за стойкой.
Смотрит на меня строго.
Я сглатываю.
Колеблюсь секунду-другую.
А затем говорю прямо: «Реабилитация, сэр».
Шаг первый. Вставайте
Начинайте день правильно
Октябрь, 2017 год. Собираюсь отправиться в центр реабилитации пациентов, страдающих зависимостями, расположенный в двух часах езды от Чикаго. Вот оно, худшее из всех возможных фиаско. Но мне все еще трудно в это поверить. В аэропорту встречаю мужчину, который, судя по всему, должен отвезти меня в этот центр. По пути мы особо не разговариваем; я слишком поглощен мыслями, чтобы вести непринужденную беседу, однако водитель кажется приятным человеком.
Когда машина останавливается у массивных железных ворот, за окнами уже темно. Водитель что-то сообщает в переговорное устройство, и ворота открываются. Над гравийной дорогой по обеим сторонам стоят высокие деревья, образуя своими кронами свод. Мы объезжаем несколько низеньких холмов и видим огни, проглядывающие сквозь деревья. Свет исходит от огромного особняка с башнями и несколькими корпусами, похожими на замок. Здание освещено со всех сторон. Итак, именно здесь я и проведу следующие месяцы.
У входа вылезаю из машины, слышу звук воды. Мой багаж тут же исчезает. Наверное, хотят проверить, не пытаюсь ли я пронести что-нибудь, что запрещено. Сказали, что вернут мои вещи утром. Чувствую себя так, будто меня в чем-то подозревают. Будто меня лишили всех прав. Очень уязвимым. Мой чемодан был единственным, что давало мне чувство опоры.
Теперь же у меня нет ничего.
Меня ведут через большой холл с двойной лестницей, лифтом и огромными окнами, а затем – в кабинет, где меня приветствуют врач и медсестра. Они предлагают отложить формальности на завтра, потому что час уже поздний. И все-таки находят время, чтобы задать мне несколько вопросов, а потом просят подписать стопку документов. Это чем-то похоже на вступительный экзамен. Будто я снова в колледже для подготовки офицеров. Но в ту пору мне следовало демонстрировать всем, что я суровый и сильный. А теперь предполагается, что должны быть видны мои слабость и бестолковость.
Доктор рассказывает мне, что здесь есть ежедневное расписание, которого нужно неукоснительно придерживаться; что одни продукты мне разрешено есть, а другие – нет; что придется рано вставать и что пользоваться интернетом или звонить домой можно лишь в определенное время. А еще нужно будет регулярно сдавать мочу на анализ. Первый раз это надо сделать сейчас. Прошло уже семнадцать суток с того дня, как я перестал употреблять что бы то ни было.
И все равно я еще нервничаю.
Потом меня ведут в предназначенную мне комнату. Я представлял ее как что-то вроде кладовки или кельи с голыми стенами, где между кроватью и туалетом нет никаких перегородок. Но реальность полностью противоречит ожиданиям. Это больше похоже на просторный, хорошо обставленный гостиничный номер. Потолок высокий. Пол с ковровым покрытием. Кровать с декоративными столбиками. Есть и собственная ванная. Мне выдают несессер и чистое исподнее. И прежде чем пожелать спокойной ночи, предупреждают, что подъем будет ранним.
В ванной рассматриваю себя в зеркале: вид явно уставший. Чищу зубы. Пытаюсь вспомнить, когда в последний раз хорошо спал. Ложусь в кровать, чувствую, как болит все тело. Особенно живот. В голове возникает образ черного шершавого обломка вулканической породы, который застрял у меня в солнечном сплетении и не позволяет расслабиться. Направляю взгляд в потолок. Думаю о своих детях. О семье. О тех людях, связь с которыми уже начала обрываться. Думаю о каждом, кого я предал. И снова на глаза наворачиваются слезы.
Как же я мог так все испортить?
Все началось с автомобильной аварии в 1995 году, в период, когда я проходил военную подготовку. В тот день я ехал в военный лагерь Трендум, и в мою машину врезался автобус. Поначалу не было ощущения, что случилось что-то плохое. Но когда подъехали полиция и скорая помощь, адреналин в моем теле уступил место боли. Особенно болели голова и шея. В больнице врачи обнаружили, что у меня сломана пара ребер и есть глубокий порез на колене. Но сильнее всего была боль в шее, которая ползла вверх. На следующий день меня выписали, и я пообещал врачам, что впредь буду в высшей степени бережно относиться к голове и шее, а если боль так и не пройдет, обращусь к докторам.
С большим трудом я прошел подготовку до конца, но с военной службой пришлось повременить. Было ясно, что боль не позволит мне справиться с тяжелыми нагрузками, ожидавшими меня в подразделении спецназа. И тогда я решил, что в моей жизни вместо тактической подготовки и частого пребывания на воздухе теперь будут книги и читальный зал. Захотев попробовать свои силы в учебе, я поступил в Норвежскую школу экономики в Бергене. Но труд, требовавший сидячего образа жизни, лишь ухудшил мое состояние, так что и с учебой тоже пришлось попрощаться. Летом я устроился работать продавцом мобильных телефонов. Разговаривал с людьми и все время был на ногах. Стал лучше себя чувствовать, но все равно проблемы, когда-то возникшие из-за аварии, давали о себе знать.
Следующие три года оказались тяжелыми. Боли были такими сильными, что началась депрессия. Пытаясь найти способ обуздать боль, я консультировался с врачами и психологами. Время от времени мне прописывали сильнодействующие обезболивающие, становилось легче. В такие периоды я осознавал, до какой же степени портила мою жизнь боль в голове и шее. Лекарства полностью избавляли меня от страданий. Я чувствовал, что снова живу так, как и должен. Как жил раньше.
Через несколько лет я вернулся в армию, и меня не раз отправляли на задания, часть из которых была секретной. Это была тяжелая работа как в физическом, так и в психологическом плане, но мне удалось справиться без таблеток, и, вернувшись домой, я почувствовал себя достаточно хорошо для того, чтобы снова взяться за учебу. Что касается работы, то этот период можно назвать довольно беспорядочным: я трудился то тут, то там, переключаясь между гражданскими и военными делами. Боль уже почти не терзала меня. Все в моей жизни функционировало как надо.
И я в том числе.
Я принимал болеутоляющие, только если возникала необходимость. Это, не скрою, случалось все чаще и чаще, но у меня все-таки получалось держать боль под контролем. Тем не менее в глубине души я, думаю, понимал, что просто отсрочивал неизбежное. И скоро боль должна была стать настолько сильной, что заглушить ее уже бы не удалось.
Разговаривать с врачами о таблетках я не любил. Я мог годами не принимать ни ибупрофен, ни парацетамол. Поначалу я рассказывал докторам все как есть – что боль появилась после автомобильной аварии. Это было действительно так. Я нуждался в чем-то, что смягчило бы болевые ощущения в голове и шее. И это тоже была правда. Позже я иногда без обиняков говорил, что мне нужны очень сильные обезболивающие. Зачем ходить вокруг да около, если понимаешь, какие именно средства действительно помогают? Временами я описывал свою боль в таких подробностях, что к тому моменту, когда врач уже выдавал мне рецепт, я чувствовал грусть и был немного подавлен. Мне казалось, что доктор нарочно затягивает разговор, ведь он знает, зачем я пришел. А потом я нашел врача, который был не таким равнодушным, как остальные. Его я стал посещать регулярно. Вскоре я уже все чаще и чаще выходил из его кабинета с рецептом, в котором значилось сто сильнодействующих болеутоляющих.
То, что мои дела плохи, я осознал лишь в 2013 году. Как только врач выписывал рецепт, мое настроение резко улучшалось. Я радовался, даже когда слышал, как упаковки купленных в аптеке медикаментов шуршат у меня в сумке. Я понимал, что никакой пользы они мне не приносят. Но знал, насколько хорошо мне от них становилось. Врачу я звонил все чаще и чаще. Он неустанно предостерегал меня, говорил, что у меня очень быстро может сформироваться зависимость от лекарств и что к морфину в их составе не стоит относиться легкомысленно: принимать можно максимум две таблетки утром и две вечером. Но у меня в одно ухо влетало, из другого вылетало. Временами, когда боль была особенно сильной, я принимал по десять-пятнадцать таблеток за вечер.
Одним из побочных эффектов оказалась жуткая бессонница. Тогда мне прописали средство, позволяющее восстановить нормальный сон. Так я перешел к употреблению неудачной комбинации снотворного и сильных обезболивающих. Вскоре таблетки для сна я пил и днем, а не только когда собирался спать. Годилось все, что могло смягчить боль.
В 2014 году я рассказал своим самым близким людям, что страдаю от болей и принимаю лекарства. Близкие проявили понимание, поддержали меня. Даже сказали, что, по их мнению, у меня все под контролем. Это убедило меня, что я выбрал правильный способ, чтобы вырваться из плена адской боли; перестав быть осторожным, я решил, что лучше врачей знаю, до какой степени способен справляться со своими трудностями. Но прошло немного времени, и стало ясно: дела мои совсем плохи. Я неумолимо погружался в состояние, похожее на туман, и утрачивал связь с самим собой.
К 2015 году туман стал непроницаемым. Я скатывался все ниже и ниже. Постепенно жизнь наполнилась ложью – я врал врачу, семье и самому себе. Сначала лгал, чтобы мне прописывали таблетки. Потом стал сочинять истории о разных якобы выполненных делах: о прочитанных книгах, о разговорах. Затем вранье распространилось на самые обычные темы. Например, я выдумывал каких-то людей, которых якобы встречал в супермаркете, или места, куда будто бы ходил. Я был жалок, и, надо признать, в моей лжи не было никакой необходимости.
Я не только врал, но и вел себя грубо и неразумно по отношению к окружающим. Временами мне казалось, что такова была цена, которую мне надо платить, чтобы оставаться на плаву.
Я до сих пор жалею об этом и чувствую вину за свое поведение.
Однажды поздно вечером я разом принял около двадцати сильнодействующих обезболивающих и несколько таблеток снотворного. Я смотрел бои UFC (Ultimate Fighting Championship)[2] и был в более чем взвинченном состоянии. Не знаю, что подтолкнуло меня к тому, что я совершил потом, – возможно, на меня повлиял бой по телевизору. В общем, я взял нож и сделал довольно глубокий надрез над глазом. По лицу потекла кровь. Я не мог нормально видеть.
Когда меня забрала скорая помощь, я чувствовал себя очень неловко и понятия не имел, как вести себя дальше. Было слишком стыдно рассказывать медикам о том, что на самом деле произошло. О злоупотреблении лекарствами я промолчал и сказал лишь, что почувствовал боль в сердце.
Вскоре меня выписали, и я перебрался в небольшой дом, расположенный совсем недалеко от того, в котором мы жили всей семьей. Я был в ужасной форме. Несколько дней не принимал лекарства, и это был предел моих возможностей. Я ужасно страдал. Диарея и невыносимый абстинентный синдром. Трудно было представить, что я способен обходиться без таблеток и что вообще есть хоть какой-то шанс покончить со всеми этими проблемами. То, что я тогда попал в больницу, во многом стало для меня переломным моментом. До этого я не раз обещал и себе, и другим, что остановлюсь. Но теперь стало ясно, что самостоятельно я справиться не смогу.
Нужно было начать с чистого листа, поэтому я позвонил знакомому доктору и рассказал ей всю правду, ничего не приукрашивая. Попросил о помощи. Выслушав, врач сказала, что в одиночку мне не выкарабкаться и что я должен позвонить на работу и сообщить шефу о своих проблемах. Как она посоветовала, так я и сделал. Начальник был изумлен.
Даже в самых страшных снах он не мог вообразить, что со мной приключится подобное, но проявил изрядное сочувствие. Работы меня не лишили, но поставили условие: я должен отправиться в реабилитационный центр.
Я понимал, что именно так мне и надо поступить, но все равно считал это унизительным. Трудно признать себя зависимым от таблеток. Наркоманом. Это настолько же стыдно, насколько и трагично. Сделать первый шаг было слишком тяжело. Разве теперь я мог считать себя полноценной личностью? Почему мне не удалось стать коучем для себя самого и решить проблему так же, как я много раз делал это, помогая другим? Как же я мог побуждать людей приходить на мотивационный тренинг, если сам был тем, кому не мешало бы его пройти? Будучи человеком, потерпевшим фиаско, как я мог смотреть другим в глаза и рассказывать, как достичь успеха? Разве способен я убедить их в том, что мои слова имеют хоть какую-то ценность?
Негативное мышление набирало обороты. Меня терзал абстинентный синдром. Требовалась помощь, чтобы прекратить действие заключенных мной договоров. Я был не в состоянии ни встречаться с людьми, ни рассылать письма по электронной почте, ни делать звонки. Я был опустошен. Чувствовал себя ни на что не годным. Та врач, которой я раскрыл о себе всю правду и которая при этом не относилась к кругу хорошо знакомых мне людей, в итоге оказала мне очень большую помощь. Она позвонила и договорилась об отмене моей лекции во Владивостоке, которая называлась, по иронии судьбы, «Адская неделя. Семь дней, которые изменят вашу жизнь». Затем она помогла мне найти реабилитационный центр, в который я и приехал. Мне хотелось, чтобы это происходило как можно дальше от моего дома. Нельзя было допустить, чтобы меня кто-нибудь узнал. Что касается денег, с ними проблем не было. В конце концов, лучше уж потратить немалую часть сбережений, чем в итоге потерять все. Если раньше я много денег вкладывал в свою консалтинговую фирму, то теперь поменял приоритеты и решил вложиться в здоровье.
Я воспринимал это как самую главную инвестицию в своей жизни.
Терять было нечего.
Слышу, как снаружи по коридору кто-то идет. Дверь моей комнаты открывается, и входит какой-то мужчина. Лежу спокойно, притворяюсь спящим. Хочу побыть один. Человек все стоит и стоит на пороге. Смотрит на меня, прекрасно понимая, что я его обманываю и на самом деле не сплю.
– Все в порядке? – интересуется он.
Чувствую подвох. Очевидно же, что я не в порядке.
– Да, все нормально, – коротко отвечаю я. – Спасибо.
Мужчина закрывает за собой дверь. Продолжаю лежать, ворочаясь с боку на бок. Теперь точно не усну. Спустя час снова слышу шаги. Дверь открывается, и на пороге появляется тот же самый человек. Стоит несколько секунд и опять уходит. Я начинаю дремать. То проваливаюсь в сон, то просыпаюсь. Вдруг дверь открывается в третий раз. Что, черт возьми, происходит? Он собирается наведываться каждый час и проверять, как у меня дела? Поднимаюсь в кровати. Смотрю на человека, он тоже смотрит прямо на меня. Чувствую, что начинаю злиться.
– В чем дело? Я пытаюсь уснуть. И у меня вряд ли это получится, если вы будете все время меня будить, – говорю я.
– Извините, – произносит он, делая шаг назад. – Я обязан заходить, чтобы удостовериться, что у вас все нормально. Здесь такие правила.
Выражение лица у него спокойное. Он тихо закрывает за собой дверь. Опускаю голову на подушку. Злюсь. Очевидно, пытаться заснуть бесполезно. Все равно ведь опять разбудят. Скоро утро. Ощущаю, что совсем не готов встречать новый день.
Лежу, уставившись в потолок, и вспоминаю, как врач предупреждал меня, что утром придется рано вставать. В памяти всплывает совет, который мне больше двадцати лет назад дал отец. Я тогда только-только поступил в Норвежскую школу экономики в Бергене и не был уверен, что добьюсь успехов в учебе. Я подумал, что отец, когда-то сам там учившийся, сможет рассказать мне, как получить от учебного процесса максимум пользы. К отцу я всегда относился с огромным уважением. Он мудрый человек с незыблемыми принципами. Помню, когда я обратился к нему за советом, он перекапывал клумбу. Это случилось, кажется, в субботу или воскресенье – в саду отец работал всегда в выходные. На мой вопрос он ответил, не обернувшись, и в его словах было столько же энергии, сколько в движениях, которыми он управлялся с лопатой.
– Всегда вставай рано.
И больше ни слова.
Я немного постоял рядом, ожидая услышать что-нибудь еще, но вскоре понял, что это все, и пошел обратно к дому.
Сейчас фраза отца кажется мне настолько же банальной и так же раздражает меня, как и тогда. Но может быть, если бы я следовал тому совету чаще, моя жизнь была бы другой?
«Всегда вставай рано» – это всего лишь первый шаг. Но без него все остальные запланированные действия выполнить не удастся. Намереваешься ли ты бежать спринт, или основать компанию, или завести новую привычку – в любом случае труднее всего будет в самом начале. И, прилагая все силы и усердие, на которые способен, ты таким образом переключаешься с нулевой скорости на максимальную.
Решаю кое-что подсчитать. К данному моменту, как выяснилось, в моей жизни было уже семнадцать тысяч утр. Это и расстраивает, и ошарашивает одновременно, ведь получается, что у меня было семнадцать тысяч шансов сделать начало дня немного более продуктивным. Между тем я имел обыкновение просыпаться не утром, а днем и делал так, наверное, тысячи раз. Возможно, это прозвучит пафосно, но дни — это то, из чего соткана наша жизнь.
«Один день сменял другой, а я не знал, что это и есть жизнь» — так написал шведский поэт Стиг Йоханссон; это именно то, о чем я все время забываю. И, вероятно, отчасти по этой причине я и оказался в реабилитационном центре.
Лежу здесь теперь посреди ночи с кашей в голове. Хотя что-то все-таки изменилось.
Начинать новый день страшно.
Боюсь показываться людям.
Боюсь сделать первый шаг.
Боюсь вставать.
— Шесть часов, Эрик, — произносит кто-то. Должно быть, я опять задремал; теперь в моей комнате стоит женщина лет пятидесяти с лишним. Выглядит доброжелательной.
— Кстати, доброе утро, — продолжает она. — Надеюсь, спали вы хорошо. Через тридцать минут вам надо быть на кухне.
Я не отвечаю и из-за этого чувствую себя немного виноватым. Такое ощущение, что контроль над руками и ногами полностью утерян и что я деградировал до состояния какой-то неподвижной массы, лишенной мышц.
Хочу побыть один.
Хочу спать.
Спал бы всю оставшуюся жизнь, ей-богу.
Но сейчас решения принимаю не я. Несмотря на то что я в другой стране, глубоко в лесу, в доме, окруженном высоким забором, где за мной повсюду следят камеры видеонаблюдения, я все равно чувствую изрядное облегчение оттого, что надо просто выполнять то, что мне говорят. По крайней мере, я избавлен от возможности сделать неправильный выбор и вообще выбирать что бы то ни было. К тому же стало бы верхом глупости не подчиняться правилам, если учесть, сколько мне стоило оказаться здесь. Кроме того, самое трудное я уже сделал: взял на себя ответственность. Признал наличие проблемы. Совершил первый шаг — решил начать лечение. Приехал сюда. И уже, кстати, проснулся.
С этими мыслями сажусь в кровати.
Чувствую тяжесть во всем теле.
Ощущаю, как оно сопротивляется.
Потом перестаю обращать на это внимание и встаю.
Мотивационный тренинг
У всех, с кем я сталкивался в ходе работы тренером по личностному росту, есть общая особенность: они хотят стать лучшей версией себя. Любопытно, что, кого ни спроси — хоть биржевого маклера, хоть плотника, — большинство уже знает, что конкретно надо сделать, чтобы существенно улучшить свою жизнь. Они знают, как им следует питаться, тренироваться, мыслить и определять приоритеты, чтобы достичь желаемого. Главные трудности начинаются, когда необходимо приступать к делу, то есть применять все задуманное на практике, переводя из сферы мыслей в форму действия. Но чтобы это удалось, нужно, к счастью, не очень многое, а именно внести небольшие корректировки — и все.
Думаю, все дело в том, как действуешь в самом начале, и в том, что утро — лучший этап, чтобы сделать первый шаг.
Раньше, до того, как я стал тренером по личностному росту, я многие годы не придавал значения ранним утренним часам. Мне доводилось работать с совершенно разными людьми — от профессиональных спортсменов до преуспевающих бизнесменов и предпринимателей из самых известных компаний. Кроме того, я помогал и обычным людям, обучая тому, как совершенствоваться в разных областях жизни — отношениях с детьми, работе, социальной среде. Я постоянно разговаривал с людьми и в итоге понял, что, несмотря на многообразие способов, инструментов и методов, существует немалое число универсальных правил, которые могут подойти разным людям. В последние годы я все чаще убеждаюсь, что именно ранний подъем может стать тем очень важным первым шагом, с помощью которого любой, кто хочет изменить свою жизнь, способен без чрезмерных усилий начать путь к желаемому улучшению — и доступно это не только спортсменам и бизнесменам, но и обычным людям вне зависимости от того, к каким целям они стремятся.
Находясь в реабилитационном центре, я понимал, что это темный период моей жизни, подобного которому раньше не было, и постепенно все отчетливее осознавал, что мой отец был совершенно прав: главное — рано вставать. И речь идет о чем-то большем, нежели просто физически подняться с кровати. Речь скорее о готовности взять на себя ответственность за формирование новых привычек и соблюдение дисциплины.
С чего-то надо начинать.
Если вы решили изменить жизнь, то самое эффективное, что можно сделать, — это начать с чистого листа. Не имеет значения, чем вы сейчас занимаетесь, краткосрочные у вас проекты или долгосрочные, важные задачи или неважные, в любом случае правильный первый шаг даст вам огромное преимущество. Это фундамент, на котором будет строиться все остальное. Не вызывает сомнений, что чем удачнее спортсмен оттолкнется перед прыжком на лыжах с трамплина, тем длиннее будет полет. Хорошее детство — это значимая отправная точка для полноценного взросления. Тем, кто ищет работу, очень важно во время собеседования произвести на работодателя приятное первое впечатление.
Неспроста солдатам и офицерам положено вставать в шесть утра и заправлять кровать, а буддийским монахам — медитировать на рассвете. И не без оснований многие из самых успешных людей в мире серьезно относятся к тому, во сколько им лучше встать. Некоторые из выдающихся личностей любят рано вставать и каждое утро делают это легко и с улыбкой. Другим ранний подъем дается с трудом, но они все равно заставляют себя следовать этому правилу. Например, Мишель Обама встает в 04:30 и выполняет физические упражнения, а Тим Кук — CEO компании Apple — поднимается в 03:45, чтобы разобрать электронную почту. Я читал, что Джек Дорси, CEO компании Twitter, встает рано утром, когда на улице еще темно и тихо, и пробегает десять километров.
Нередко можно услышать такое понятие, как «погрешность перемещения», которым обозначается неточность, сохраняющаяся и переходящая с одного этапа пути на другой. Мне кажется, следовало бы ввести и другое понятие — «точность перемещения», важность которого признает, например, полярный исследователь — и мой друг — Инге Мелей. Если от экватора начнут свой путь два судна с разницей между курсами в один градус, такая разница может сначала показаться незначительной; однако если эти суда совершат кругосветное плавание, то в конце пути окажутся на расстоянии около семисот километров друг от друга. То же происходит и в нашей повседневной жизни. Если вы день за днем действуете пусть даже слегка неправильно, в результате вся ваша жизнь пойдет наперекосяк.
Документальный фильм «Пер Фугелли. Последний рецепт», рассказывающий о последних месяцах жизни известного в Норвегии врача Пера Фугелли, умершего от рака в 2017 году, начинается с подробного изображения повседневной жизни этого человека. Вот мы видим, как он застегивает свою только что поглаженную белую рубашку, затем берется за концы галстука-бабочки, расположенные под воротником. «Теперь — самый главный момент дня, — говорит он. — Утреннее завязывание галстука-бабочки. Мне очень нравится начинать день как победитель».
Я не призываю всех купить себе подобные галстуки. Смысл в том, что Фугелли нашел способ, который помогал лично ему. А вам надо выяснить, что может послужить галстуком-бабочкой для вас, то есть отыскать нечто, что будет в начале дня давать эффективный импульс именно вам.
Значимость подобного импульса становится особенно явной в экстремальных ситуациях, как мне удалось убедиться в 1993 году, когда я участвовал в ежегодном зимнем марше, организованном военным колледжем. Нас учили вести боевые действия в заснеженной горной местности. На первом этапе рассказывали все о лавинах, их опасных особенностях, о том, как строить укрытия в снегу, ориентироваться, а также эффективно и безопасно передвигаться на длинные дистанции в условиях полярного климата. На втором этапе мы применяли все, что нам объяснили, на практике. Нас разбили на группы по восемь человек и отправили в марш, длившийся несколько дней. Тяжесть амуниции, трудный путь, иногда очень сильный мороз — все это делало нашу задачу весьма нелегкой. Особенно учитывая, что снаряжение наше состояло из старых деревянных лыж, саней, управляемых руками, потертых рюкзаков и штурмовых винтовок AG-3, о которые мы постоянно ударялись коленями. Километр за километром, час за часом, день за днем мы с трудом преодолевали норвежские горы. Выполнять задачи как можно эффективнее нам помогал ряд действий, которые постепенно стали для нас обязательными и привычными. Например, мы по очереди отвечали за управление санями и ориентирование на местности. А на крутых подъемах один или двое помогали передвигать сани вверх, подталкивая их сзади одной из лыжных палок. Мы обливались потом. После каждого такого подъема останавливались и осматривали лица друг друга на предмет обморожения.
Когда приближалась ночь, разбивали лагерь и заталкивали в себя ужин. Затем каждый доползал до своего спального мешка, будучи полностью готовым к тому, чтобы как следует поспать, однако это было легче сказать, чем сделать. Наши старые брезентовые палатки на пуговицах и такие же спальные мешки не были предназначены для очень сильных холодов. Приходилось располагаться как можно ближе друг к другу, чтобы сохранять тепло.
В первое утро мы проснулись раньше, чем было необходимо. Никому это особой радости не доставило. Мы были очень изможденными и закоченевшими, и вполне естественным казалось хотеть проспать как можно дольше. Но один из курсантов — Гамборг — настоял на том, чтобы мы проснулись и приняли сидячее положение задолго до того, как требовалось отправляться в путь. Нам это очень поможет, убеждал он. Пока мы старались, ворча, усесться, мы выглядели как мумии, потому что все еще были в спальных мешках. Полуоткрытыми глазами мы видели доброжелательное лицо Гамборга, различимое в мягком свете свечи, горевшей в углу палатки.
— Доставайте-ка свои походные котелки, парни! — крикнул он, выпустив пар изо рта. Оказалось, Гамборгу не терпелось накормить нас горячей овсяной кашей. Аккуратно вынув руки из спальных мешков, мы начали готовиться к тому, чему суждено было стать самым главным событием в нашем ежедневном распорядке. В каше иногда даже попадался изюм. Не такое количество, которого хватило бы, чтобы в каждой ложке оказывалось по изюминке, но все-таки. В то темное холодное утро произошло нечто удивительное. Медленно, но верно, пока мы съедали ложку за ложкой, наше настроение менялось. Вместо ворчания и нытья, которыми мы поначалу выражали желание подольше поспать, появились легкие улыбки. В тесных холодных палатках нам без особого труда удалось почувствовать бодрость и радость жизни. Благодаря раннему подъему, горячей овсянке и обмену дружелюбными репликами мы смогли очень неплохо начать день, несмотря на мрачноватые условия. Стресса больше не было. Напротив, мы чувствовали себя хорошо и с удовольствием ели кашу. Из такого начала дня мы извлекли максимум пользы, и впоследствии оно стало обязательным пунктом расписания, которого мы придерживались на протяжении всего марша. Я понял, что, выкраивая время по утрам, мы создавали условия для того, чтобы весь остальной день прошел как надо. После такого утреннего старта легче было и упаковывать рюкзаки, и собирать палатку с подстилкой, и само собой появлялось желание подбодрить товарища перед тем, как в очередной раз всей командой сняться с места. В общем, горячая овсяная каша помогала сделать наши изнурительные дни чуть менее изнурительными.
В первые дни в реабилитационном центре мне было неприятно думать о том, что ждет меня впереди: соблюдение режима дня, выполнение определенных действий по утрам, размышления, какой будет моя жизнь, когда я вернусь в Норвегию.
Постепенно я осознал: вполне достаточно сосредоточиться на том, о чем мне когда-то сказал отец, и взять на себя ответственность за выполнение самого базового действия для эффективного начала дня.
Нужно просто рано вставать.
Сотрудники центра, разумеется, тоже понимали, как важно проявить ответственное отношение к утренним часам, ведь с их помощью можно не только настроить подопечного на извлечение максимальной пользы из терапии в более позднее время, но и сформировать у него привычку правильно начинать день, которую он сможет использовать уже после реабилитации. Спустя пару недель регулярных занятий йогой и медитацией, проводимых в ранние часы, мне стало ясно: когда я жил в Норвегии, почти всегда был сосредоточен на внешнем контуре своей жизни — и, вероятно, я такой не один. С момента утреннего пробуждения наши мысли сразу же цепляются к чему-нибудь внешнему. Мы просыпаемся, выходя из бессознательного состояния, и мгновенно переключаемся на что-то находящееся вне нас. Сидя на краешке кровати, проверяем электронную почту и свои страницы в социальных сетях; стоя под душем, думаем об обязанностях, которые должны выполнить в течение предстоящего рабочего дня; за завтраком читаем новости. Так и проходят наши дни, мы все сильнее и сильнее фокусируемся на чем-то внешнем.
Благодаря медитации и йоге я получил шанс начать путь в обратном направлении, то есть навстречу себе. Мне открылся мир ощущений, чувств и дыхания. Это был новый опыт осознанности, умиротворения и покоя, и все это возникло несмотря на обстановку, в которой я находился. У меня появилось больше энергии, и потому стало легче справляться с задачами, число которых в течение дня довольно быстро возрастало.
Не так давно я в качестве коуча работал с женщиной — буду называть ее Мэри. Она — интересный человек, но в целом не сильно отличающийся от остальных; она вела совершенно обыденную, стандартную семейную жизнь. Дети, муж и собака. Мэри надеялась, что наши беседы помогут ей выбраться из привычной скорлупы. Она сказала, что жизнь стала немного однообразной и ей хочется чего-то большего.
Разговаривать с Мэри было легко; она была сообразительна, рассудительна и на удивление честна. Мы обсуждали все — от сложных философских вопросов до того образа жизни, который она хотела бы для себя создать. Однако вскоре я заметил, что Мэри начинает относиться к нашим встречам все более критически. Во время третьей беседы она постоянно перебивала меня, все более явно выражая неприязнь. Сказала, что чувствует, будто ее возможности ограниченны, а жизнь несправедлива и скучна. Обвиняла всех, кроме себя. Судя по всему, она не понимала, что сама и создавала себе все эти проблемы, а я мог лишь помочь ей это распознать. А может, она и вовсе ничего не хотела менять?
Несмотря на то что ее негативный настрой набирал обороты, я не сдавался. Я сказал, что признать отсутствие полноты жизни — это проявление смелости. Само по себе подобное признание — неплохая отправная точка. Проблема была в том, что Мэри хотела быстрых и кардинальных перемен, а при таком подходе достичь успеха гораздо труднее. Жизнь меняется только у того, кто проявляет терпение. Если человек не в критическом состоянии — а у моей клиентки я такого не заметил, — то для достижения желаемого нужно постепенно вносить в свою жизнь небольшие коррективы. Я объяснил это Мэри, но убедить ее, судя по всему, мне не удалось. Она только вежливо кивнула и продолжила слушать.
— Сейчас расскажу вам один тщательно скрываемый секрет, — сказал я. — Успешные люди молчали об этом в течение столетий, возможно даже тысячелетий.
Пришлось преувеличить, чтобы пробудить ее любопытство.
— Секрет? — спросила Мэри, попавшись на удочку.
— Ага, — произнес я и наклонился вперед. — Нужно вставать по утрам раньше, чем обычно.
Мэри была удивлена. С подозрением уставившись на меня, через несколько секунд она сказала:
— О нет… Только давайте не будем говорить о чем-то типа «рано вставай и выполняй кое-какие упражнения»!
Так реагируют капризные дети. И все же моя клиентка была права: разговор наш пришел именно к этой теме. Мне показалось, что пора пускать в ход тяжелую артиллерию. Повышать голос. Жестикулировать. Пытаться убедить ее, что я все говорю правильно и что это для нее очень важно.
— Вы можете сделать выбор и начинать день рано, — произнес я. — Открывать глаза, вставать, заправлять кровать, съедать овсяную кашу, придерживаться определенного режима и находить в этом умиротворение. Вы можете…
— Не люблю овсянку, — перебила она. — К тому же…
— Да дело не в овсянке, черт возьми, — перебил в свою очередь я. — Найдите немного времени, которое сможете провести наедине с собой. Предоставьте телу и разуму несколько минут мира и спокойствия, займитесь тем, чем вам хочется, например рисованием, чтением, прослушиванием музыки или приготовлением превосходного завтрака.
— Я, конечно, могу это сделать, но…
— У вас есть возможность проснуться раньше, чем обычно, и выбрать любое из действий, которое вам по душе, — перебил я снова. — ЛЮБОЕ, КОТОРОЕ ВАМ ПО ДУШЕ. Но вы делаете выбор в пользу сна и в результате обрекаете себя на такое начало дня, которое наполнено стрессом и беспорядком!
Это ее зацепило. Каждый раз, когда она начинала объяснять, почему не хочет рано вставать, я ее перебивал. Говорил, что ей стоит отбросить гордость и прислушаться к тому, о чем я собираюсь сказать. Наконец клиентка многозначительно скрестила руки на груди и закрыла глаза. А я продолжил: смысл моих рекомендаций не в раннем подъеме как таковом, а в том, чтобы обратить внимание на ее, как она сама сказала, «скучную жизнь». Вряд ли стоит удивляться, что ее жизнь ей не нравится, ведь она упрямо не желает ничего менять. Взяв ответственность за то, как проходит ее утро, и таким образом приняв самое первое решение за день, Мэри смогла бы постепенно осознать, что способна контролировать себя. Она сама стала бы создавать обстоятельства для приятного времяпрепровождения по утрам, а следовательно, и для решения всех остальных задач предстоящего дня.
— Вам нужно просыпаться в одно и то же время, — сказал я. — Ложитесь спать пораньше. Вместо того чтобы по вечерам смотреть телесериалы, лучше ложитесь спать. Чтобы жить полноценно, придется постараться! — произнес я, ударив кулаком по столу.
Мэри подскочила — вероятно, я ее напугал. Зато теперь она сосредоточилась на моих словах. Но мне все-таки хотелось задержать ее внимание. Поэтому я перешел к несложным расчетам:
— Если вы будете двести дней в году каждое утро в течение тридцати минут выполнять физические упражнения, то за год получится в общей сложности сто часов тренировок, что, согласитесь, очень неплохо отразится на вашем здоровье. Если двести дней в году каждое утро по тридцать минут читать, то за год можно осилить десять литературных шедевров. Это значит, что за десять лет вам удастся прочесть сотню самых выдающихся произведений. И все это можно сделать в то время, которое вы обычно тратите на сон!
Главное, продолжал я, не в том, с чего именно человек начинает утро, а в осознанном отношении к тому, что он делает, и к остальным аспектам повседневной жизни.
— Если добьетесь этого, ваша жизнь станет потрясающей! — сказал я.
Выражение лица Мэри изменилось. Она озадаченно уставилась в пол. Понизив голос и замедлив темп, я с легкой улыбкой произнес:
— Поверьте, перед смертью вы точно не будете думать: «Черт, надо было побольше сериалов по Netflix вечерами смотреть». Скорее всего, вы подумаете: «Надо было встречать как можно больше рассветов».
Возможно, это прозвучит странно, но самые приятные утренние часы я проводил во время службы в армии и выполнения заданий в других странах. Я участвовал в операциях в Боснии, Косове, Македонии и Афганистане. Общим для всех этих заданий было то, что я ощущал себя частью чего-то более масштабного, чем я. А еще то, что я всегда рано вставал. Выходил на свежий воздух и давал себе время для ментальной свободы, прежде чем начнется хаос разных дел.
Те утренние минуты позволяли отвлечься от конфликтов, невзгод, необходимости быть начеку, от страха и готовности к худшему. В это время я чувствовал покой и тишину внутри. Конечно, я мог проспать допоздна и едва успеть на утренний сбор, после которого надо было отбывать из лагеря для выполнения задач. Но тогда я вынужден был бы, только-только проснувшись, сразу погрузиться в стрессовую обстановку, и о хорошем, плавном начале, столь важном для предстоящего тяжелого дня, пришлось бы забыть. Поступай я так, моя жизнь была бы лишена самых приятных минут. Тот опыт выполнения заданий в других странах — прекрасное напоминание о том, что ранний подъем может стать небольшой передышкой в самом начале периода бодрствования.
На мой взгляд, крайне важно сознательно относится к встрече нового дня. Повседневная жизнь становится лучше и насыщеннее, если размышлять о происходящем, ценить положительные моменты и быть готовым контролировать собственные мысли, чтобы создавать нечто новое и прекрасное. Если вы хотите, чтобы жизнь все больше и больше соответствовала вашим желаниям — допустим, стремитесь добиться значимых результатов в спорте, или быть эффективнее как руководитель, или просто стать лучшей версией себя, — вам стоит проанализировать свое мышление. Сама по себе мысль о более раннем пробуждении — это уже первый шаг, чтобы действительно проснуться раньше. Это самое легкое и подходящее действие для тех, кто хочет изменить свою жизнь. Любое путешествие начинается с первого шага, и если говорить о предстоящем пути, то вы уже доказали, что этот первый, крайне важный шаг сделать способны.
Это похоже на «эффект бабочки», только на «психологический эффект бабочки». Я говорю об огромном влиянии одной-единственной мысли на то, что произойдет в вашей жизни в дальнейшем; делая что-нибудь по чуть-чуть каждый день, вы создаете условия, позволяющие на следующий день добиться чуть большего успеха.
Первый шаг, или ранний подъем, даст вам возможность не плестись, задыхаясь, где-то позади, а сделать рывок вперед. У вас появится время, чтобы настроиться на предстоящий день. Вы создадите отправную точку, которая каждый следующий раз будет служить благоприятной основой для дальнейших шагов и перемен. Кому-то утром нужно пару раз пройтись по кварталу со своей собакой, кому-то достаточно попить кофе и почитать газету, а кому-то надо полчаса посидеть в позе лотоса на полу в гостиной.
Как провести образовавшийся утром промежуток времени, зависит от ваших предпочтений.
Не имеет значения, в каком положении вы сейчас находитесь — в плохом или хорошем, — у вас всегда есть возможность встать рано, правильно стартовать и превратить утро в лучшую из всех возможных отправных точек для предстоящего дня.
Для целого ряда предстоящих дней.
И для всей дальнейшей жизни в целом.
А кроме нее у нас, в конце концов, ничего больше нет.
Потеряй один час утром, и искать его будешь весь оставшийся день.