Возьмите страх под контроль
Собрания анонимных алкоголиков проводятся не в главном здании. За теми, кто в них участвует, ежедневно во второй половине дня приезжает микроавтобус. Первые несколько дней я к ним не присоединялся, так как cчитал, что это не для таких, как я, а только для тех, у кого серьезные проблемы с алкоголем. В общем, чтобы не посещать эти встречи, я придумывал отговорки. Правда была в том, что я просто боялся. Но на этот раз все-таки собрал волю в кулак. Это будет мое первое участие в таком собрании.
После недолгой поездки по узким гравийным дорогам мимо деревьев, полей и обветшалых деревянных домов мы выходим из микроавтобуса на автостоянке возле амбара. Не знай я, куда мы едем, решил бы, что прибыли на слет байкеров. Вокруг полно мотоциклов. В амбаре нас встречает группа из пятидесяти-шестидесяти человек. Они сидят на стульях, расставленных в огромный круг. У многих из этих людей длинные волосы, пятидневная щетина, золотые серьги, кожаные жилеты, ковбойские сапоги и татуировки на руках. Стены украшают флаг США и изображения Элвиса Пресли, Авраама Линкольна и Иисуса.
В воздухе висит тишина. Нахожу для себя свободное место, внезапно почувствовав, будто снова становлюсь тем маленьким мальчиком из Хедмарка[6], каким был когда-то. Я не в своей тарелке, ощущаю, что вся энергия из меня высосана.
— Привет, меня зовут Том, и я алкоголик, — произносит кто-то из сидящих. На одной руке у него татуировка в виде обнаженной женщины на мотоцикле, на другой — в виде мужчины, похожего на викинга и борющегося с медведем. Несмотря на брутальную внешность, Том выглядит спокойным и уравновешенным.
— Привет, Том, — хором отвечает весь круг.
Я будто попал в какой-то фильм. Смотрю на окружающих, а они глядят друг на друга, кивают, таким образом выражая, что приветствуют представившегося мужчину. Чувствую глубокое уважение ко всем находящимся здесь. Не только к Тому. Выходит, если у него получилось сделать то, что он сделал, то и мне, наверное, удастся. Участники по очереди представляются.
Сидящая рядом со мной женщина тоже говорит, что она алкоголик. У нее на коленях ее дочь; должно быть, девочке столько же лет, сколько и моей дочери, и от этого мне становится безумно грустно.
Настает мой черед.
Один из людей, находящихся на той стороне круга, подмигивает мне и показывает поднятый большой палец. Думаю, он заметил, что я испытываю неловкость. Легонько киваю в ответ и робко показываю тот же самый жест. Ощущаю, как ускоряется пульс.
— Привет, — произношу я. — Меня зовут Эрик, и…
Ну, решайся.
— …и у меня зависимость от лекарств.
Проходит одна или две секунды. Время будто остановилось.
— Привет, Эрик, — говорят окружающие в унисон.
Меня берет за руку соседка, у которой на коленях сидит ее дочь, и шепотом говорит: «Молодец, Эрик. Молодец».
Все поочередно представились. Затем один из участников, встав со стула, идет в центр круга. Говорит, что его зовут Джон. Едва сдерживается, чтобы не заплакать. Рассказывает, что подвергался буллингу и сексуальному насилию почти все время, что себя помнит. Единственным для него способом, позволявшим заглушить боль, стало то же самое, к чему прибегали его родители, а именно употребление алкоголя. Он рассказывает о своих троих детях. Дает волю эмоциям. Говорит, что понадобилось много сил и времени, чтобы восстановить уверенность в себе. И только теперь, спустя полтора года после последней выпитой порции спиртного, он понимает, что на правильном пути. У меня появляется мысль, что, по существу, я-то еще везучий. По сравнению с тем, что поведал нам этот человек, моя жизнь — просто рай.
Своими историями делятся и другие участники. Затем каждому из нас дают зачитать по абзацу из классической в среде анонимных алкоголиков книги «Двенадцать шагов и двенадцать традиций»[7], написанной сооснователем движения Биллом Уилсоном. Все это выглядит странно. Но в то же время неплохо. Приноравливаюсь.
После собрания есть возможность пообщаться друг с другом и полакомиться порцией простого шоколадного пирога с быстрорастворимым кофе. Шоколадный пирог и быстрорастворимый кофе я люблю. Особенно сейчас, поскольку в центре сахар и кофеин запрещены. Соблазн слишком велик. Думаю, я заслужил это лакомство. Устремляюсь к нему быстрее других участников прошедшего собрания. Беру несколько кусочков пирога, заворачиваю их в салфетки, кладу в одноразовую тарелку, насыпаю в пустую пластиковую чашку быстрорастворимый кофе и потом все это рассовываю по карманам. Чувствую себя невоспитанным. Затем тороплюсь в туалет — уж слишком долго я терпел. Расстегиваю ремень, ширинку и справляю нужду. Облегченно вздыхаю.
— Я знаю, каково тебе, — произносит со смешком чей-то голос у меня за спиной. — Ты новенький, да? Тот, с акцентом?
Мне неловко. Я думал, здесь никого, кроме меня, нет.
— Ну, в общем, да, — говорю, — это я.
— То, что ты пришел сюда, это важный шаг, — продолжает он. — Молодец. Ты смелый. Вот увидишь, это обязательно приведет к чему-нибудь хорошему.
— Спасибо, — отвечаю я.
Мужчина похлопывает меня по плечу и выходит из туалета. Мою руки и замечаю, что на стене кто-то написал маркером: «Храбрец не тот, кто не боится, а тот, кто преодолевает страх». Затем покидаю амбар, чтобы направиться к микроавтобусу. На стоянке меня дожидаются несколько байкеров. Каждый крепко обнимает меня. Затем они говорят, что я могу приезжать сюда каждую неделю. И если вдруг что-нибудь понадобится, то надо просто дать им знать.
Чувствую ком в горле.
Есть ли шанс, что я когда-нибудь стану таким, как они? Человеком, готовым подмигнуть другому и приободрить, показав поднятый большой палец? Возможно, внутренний запас сил, к которым я могу обратиться, внушительнее, чем я думаю? Может быть, мне удастся привыкнуть к этим собраниям и действительно стоит их посещать?
Сажусь в микроавтобус в приподнятом настроении. Глядя в окно, всматриваюсь в темноту и вижу, как байкеры машут нам. Вспоминаю ситуации, в которых у меня получалось совладать со своим страхом: такое было, например, в Македонии, когда один агрессивный тип прицелился в меня из автомата Калашникова; в Тромсё[8], когда я заблудился во время метели; и в Косове, где я должен был в одиночку выполнить задание, но ситуация вышла из-под контроля.
Микроавтобус выезжает на дорогу, и мы видим вдалеке лес с проблесками света, горящего в реабилитационном центре. Думаю о неловкости, которую ощущал, находясь на собрании, и еще о том, что все в итоге оказалось не таким уж трудным, как я считал в самом начале. Чувствую себя смелым. Вероятно, быть таковым — значит просто понимать, что есть вещи, бояться которых нет необходимости.
Ночью, перед тем как отключат интернет, у меня еще остается время, чтобы найти информацию о фразе, которая была написана на стене в туалете. Оказывается, ее автор — Нельсон Мандела[9]. Он уж точно знал, о чем говорил. Выключаю свет и думаю о минувшем вечере, который был одним из самых странных, напряженных, неприятных и одновременно прекрасных в моей жизни.
Наступает утро. Надеваю обувь для бега и спортивную одежду. Выхожу наружу, окунаюсь в атмосферу прохладного воздуха и начинаю пробежку. Чувствую, что уже постепенно привыкаю к устоявшемуся расписанию. Бегу до железных ворот и обратно. Желательно несколько раз. Первые дни вставать рано утром было действительно тяжело. Я заставлял себя обуваться, а во время пробежки плакал. Находился в полном отчаянии. Меня здесь никто не принуждал бегать. Просто сказали, что бег может принести пользу. И что, помимо раннего подъема и заправки кровати, физическая активность была бы еще одним посильным для меня шагом в нужном направлении. Сейчас, проведя в центре уже две недели, я чувствую, что мое моральное состояние улучшилось, я стал более активным, целеустремленным, чего не было уже очень давно. К тому же я теперь вполне способен обойтись без рыданий.
До железных ворот и обратно.
Опять до железных ворот и обратно.
В моей комнате есть стул. Самый обычный. Однако поскольку я много времени провожу, сидя на нем и погружаясь в свои мысли, то называю его стулом для размышлений. Последние несколько дней я встаю очень-очень рано, чтобы посидеть на этом стуле и подумать.
Вот сейчас именно этим я и занимаюсь.
В руках у меня ручка — на случай, если в голову придет что-то важное. Записываю разные слова, фразы, надеясь, что они помогут мне сформулировать ответ на вопрос, заданный мне доктором Райаном.
Кто же я, черт подери?
Почему я раньше никогда об этом не задумывался? А сейчас размышлять об этом даже почти больно. Но все-таки заставляю себя. Я — это то, как меня зовут? Знаю, например, что «Эрик» имеет древнескандинавское происхождение, а «Бертран» — распространенное имя во Франции. Есть ли здесь какая-то связь с возможными ответами на вопрос доктора? Или надо обратить внимание на места, где я родился и жил? А может быть, суть в моих ролях? В том, что я и отец, и сын, и чей-нибудь друг? А может, я — это тот, кем я работаю? Или важно то, какое образование я получил? Наверное, стоит поискать ответ и в сфере биологии, уделить внимание тому, что я человек, состоящий из плоти и крови. Мужчина. А что, если вопрос доктора Райана имеет скорее философскую природу? Возможно, я есть то, что я помню, мыслю, во что верю или что считаю значимым? Я — это мои отличительные черты? Или то, как меня воспринимают люди?
Представляю ли я сумму всего этого?
Или сумму, состоящую из ничего?
Часто думаю, что нам, людям, чтобы оставаться в этом мире людьми, нужно тренироваться каждый божий день.
Может, такое направление мыслей позволит мне преобразовать свой мир в нечто менее пугающее?
— Пообещай, что никому не скажешь, — говорит Люси.
— О чем? — спрашиваю я.
— Я начала заниматься контрабандой.
— Контрабандой?! — удивляюсь я.
— Тсс! — произносит она.
— Контрабандой? — шепчу я.
— Да, — говорит она. — Но ни с чем опасным я дела не имею.
— А что конкретно запрещенное тебе удается сюда проносить?
Она оглядывается по сторонам. Удостоверяется, что никто из персонала нас не слышит.
— Кофе, — шепчет она.
Она уговорила своих детей присылать ей картины со спрятанными внутри рамок пакетиками кофе.
— Обещай, что дашь мне попробовать, — говорю я.
— Конечно, — произносит она.
Мы будто школьники, радостно улучившие момент, когда учителя отсутствуют и можно ощутить свободу. Всем в этом доме очевидно, что персонал здесь находится для того, чтобы нам помогать. Но даже в такой обстановке мы умудрились разделиться на «своих» и «чужих».
Обитатели против сотрудников.
В большей степени это, конечно, просто забавы ради. Такой способ времяпрепровождения. Тема, подходящая для того, чтобы поболтать за ужином.
Сейчас мы заканчиваем прием пищи. Ждем, пока нам раздадут расписание завтрашнего дня. В этом всегда есть что-то волнующее. Каждый раз в распорядке появляется какой-нибудь неожиданный пункт, своего рода сюрприз в виде определенной терапии или упражнения, с которыми раньше почти никто из нас не сталкивался. Сегодня, например, попробовали себя в тайцзицюань. Несмотря на то что ее цель — создание гармонии между телом, разумом и окружающим миром, я не горел желанием этим заниматься. Чувствовал, что не готов. Но потом вспомнил о Брюсе Ли, кумире моего детства и рьяном приверженце тайцзицюань, когда-то сказавшем: «Если вы слишком много времени тратите на размышления, вы никогда не начнете действовать». Не знаю, станет ли это боевое искусство одним из неизменных пунктов в распорядке моего дня, когда вернусь домой. В любом случае я рад, что хотя бы попробовал. Иногда неплохо бывает просто попытаться, даже если не чувствуешь, что готов.
Ну а завтра меня, наверное, снова будет ждать что-нибудь пугающее, как монстр, который прячется под кроватью.
Мне казалось, я полностью готов к тяжелой борьбе с зависимостью от лекарств, однако не предусмотрел вот что: шоколад оказывает на меня примерно такой же эффект, как и медикаменты. Сейчас мне кажется, что в этот центр я попал именно из-за шоколада, а не из-за медицинских препаратов. Я стал почти одержимым! В ближайшее время, однако, я не планирую резко отказываться ни от кофе, ни от шоколада, ставших причиной моего срыва на первом же собрании анонимных алкоголиков, и рассказываю об этом Люси. Мы с ней уже стали своего рода дуэтом.
— Так попроси, чтобы тебе эти продукты разрешили! — сказала она.
Я не надеялся, что удастся этого добиться. И все-таки заполнил необходимую анкету. Долго думал и наконец сформулировал краткое, но разумное обоснование того, почему, на мой взгляд, мне можно разрешить есть шоколад. Спустя несколько дней, грустный и подавленный после очередного собрания анонимных алкоголиков, которое на этот раз оказалось морально весьма тяжелым, я пришел в свою комнату, желая прилечь и обо всем забыть. Но тут мое внимание привлекли… не один, а целых два (!) «Сникерса», лежавших на подушке.
Я заплакал.
А потом разразился хохотом, осознав, что меня, взрослого человека, которому почти сорок с половиной лет, можно заставить плакать с помощью такой чепухи, как пара шоколадных батончиков.
Бегу до железных ворот и обратно.
До железных ворот и обратно.
До железных ворот и обратно.
До железных ворот. Останавливаюсь, чувствуя, что дыхание у меня теперь такое хорошее, каким не было очень давно. Представляю, как бегаю по ту сторону ворот. Думаю: не причиню ли я себе вреда, если буду некоторое время бегать по узкой проселочной дороге или вдоль полей?
Нет, не причиню.
К тому же я сейчас нахожусь посреди необжитой территории. Отсюда и убежать-то не получится. А вот попытаться немного побегать от самого себя, наверное, было бы приятно.
Постояв у железных ворот, я возвращаюсь.
Когда-то у меня болело все: плечи, легкие, руки, ноги. Малейшее движение заставляло организм кричать от боли. Однако, судя по всему, благодаря пробежкам боли смягчились. Под влиянием свежего прохладного воздуха, кажется, начали лучше работать легкие. Такое впечатление, что боль в моем теле слабеет каждый раз, когда я надеваю спортивную одежду и обувь, когда дотрагиваюсь до железных ворот. И еще когда ощущаю, как подошвы касаются гравия.
Видимо, между моими разумом и телом наконец-то установилась гармония.
Мотивационный тренинг
Вернувшись из реабилитационного центра домой, я снова начал рано вставать. А если говорить точнее, встаю я не просто рано.
Я встаю с восходом солнца.
Обычно до пяти утра. Благодаря этому я получаю возможность увидеть незабываемые рассветы и ощутить прекрасные утренние мгновения в обстановке совершенно безмолвного города. Кроме того, я заряжаюсь энергией и укрепляю волю, которые в дальнейшем позволяют мне преодолевать неприятные ощущения, возникающие при очень раннем подъеме, даже если тело умоляет меня остаться в прекрасной, теплой, мягкой кровати.
Когда я думаю об утренних часах, о том, как мы встаем и какие именно обстоятельства себе при этом создаем, появляются последовательность действий, определенная цель на текущий день и новая отправная точка для предстоящей работы, которая должна сделать нас лучшей версией себя. Но не стоит забывать и о чем-то более глубоком. Каждый из нас на самом деле знает, чего хочет. Понимает, что нужно сделать для улучшения жизни. Так что же мешает нам двигаться вперед? Почему так трудно вставать, когда звонит будильник? Почему бывает настолько тяжело сформировать новые, лучшие привычки? Простая, но неприятная правда такова: мы боимся.
Боимся начать жить так, чтобы это выходило за рамки привычного и предсказуемого. Боимся дискомфорта. А еще вы, вероятно, боитесь потерпеть неудачу. Или что над вами будут смеяться. Или что вы станете слишком заметно отличаться от других. Хорошая новость в том, что подобные страхи вполне естественны: мы запрограммированы избегать всего неприятного. И, к счастью, у нас есть возможность натренировать уверенность в себе.
Страх — это то, что разрушает большую часть наших устремлений, создает помехи на пути к той жизни, которой мы действительно хотим жить. И его надо преодолеть, если хотите, чтобы у вас получалось все чаще принимать правильные решения, нужные для достижения цели.
Нам, людям, свойственно выбирать путь наименьшего сопротивления. На протяжении большей части нашей истории мы жили в непосредственной близости от суровой дикой природы, и нам постоянно угрожала опасность.
Повсюду можно было набрести на львов, волков, медведей. Мы старались защитить себя от непогоды. С большим трудом добывали пищу. Стремясь выжить, вынуждены были ни на секунду не терять бдительность.
Это были жестокие, мрачные, болезненные времена.
Именно поэтому наша человеческая тяга к чему-нибудь теплому или содержащему жир и сахар совершенно естественна. Это отголоски тех эпох, когда людям не хватало еды и чувства безопасности. Мы и сейчас, несмотря на то что мир существенно изменился, стремимся к чему-то, что дарит нам ощущение комфорта. И все так же хотим защитить свою стаю. Нельзя не признать, что человечеству ни за что бы не удалось выжить, если бы мы действовали поодиночке. Наш вид на заре своего существования не был ни самым быстрым, ни самым сильным, но у нас все-таки получалось справляться с разнообразными задачами, потому что передвигались мы стаями. Способность быть частью группы, племени и впоследствии общества стала решающим фактором, который помог нам выжить как виду. Нам важно было держаться вместе. Поэтому, например, мы боимся быть исключенными из коллектива или подвергнуться критике. Нам все еще свойственно желание быть частью какого-либо сообщества. И мы не очень-то любим выделяться на фоне других.
На мой взгляд, это происходит потому, что в нас до сих пор живы инстинкты предков.
С той поры, когда человечество обитало в пещерах и кормилось за счет дикой природы, изменилось многое, однако страх как был, так и остался нашим надоедливым спутником. Он подобен чудовищу, прячущемуся под кроватью в тот момент, когда начинает звонить будильник, и готовому вонзить в нас свои когти, как только мы коснемся пола ступнями. Этот монстр заставляет нас нажать на кнопку «Отложить сигнал» на будильнике и повременить с выполнением предстоящих неприятных задач.
Из-за этого чудища мы боимся, что нас кто-нибудь осудит, нервничаем, когда надо выступить с речью, провести презентацию или лекцию. Из-за него опасаемся, что у нас закончатся отношения с девушкой или молодым человеком, и откладываем звонок недовольному клиенту. Под влиянием страха мы не выживаем, а становимся полуживыми.
Он не позволяет нам взять и устроить себе превосходное утро.
Превосходный день.
Превосходную жизнь.
Однако, имея способность испытывать страх, необходимо научиться с ним сосуществовать. Если бы нами не руководило постоянное стремление к комфорту и к тому, чтобы быть принятыми в ту или иную группу людей, мы стали бы бесстрашными. Но вряд ли кому-то действительно хочется быть таким. Не будь страха, люди наверняка совершали бы столько глупых ошибок, что умирали бы еще в молодости. Страх вынуждает нас просчитывать последствия возможных шагов и заранее разрабатывать план. Тем не менее, думаю, многие были бы не прочь сделать свой страх чуть более слабым.
Лично у меня нет никаких сомнений в том, что физические упражнения одновременно тренируют и разум. Хоть это и не всегда было мне приятно, я старался регулярно уделять время физической активности — как в тот период, когда находился в реабилитационном центре, так и в те годы, на протяжении которых моя жизнь шла под откос; если бы я не тренировался, то к настоящему моменту был бы в совершенно другом положении. Убежден, что когда каждый безработный в Норвегии начнет ежедневно в семь утра выполнять физические упражнения, то у всего населения страны в целом получится снизить уровень испытываемого дискомфорта, перестать чувствовать недостаток уверенности в себе и страдать от низкой самооценки. Думаю, вносить в свою жизнь любые предсказуемые схемы действий, например тренировки, особенно важно в трудные времена, вне зависимости от того, что конкретно у вас стряслось — развелись ли вы с супругом или потеряли работу. Если жизнь слишком статична, это начнет вас угнетать. Но если вам удастся принудить себя к выполнению упражнений, получив таким образом возможность стать физически сильнее и энергичнее, вы сможете развить веру в себя. Вы получите преимущество и в плане ментального совершенствования. После кратковременной эффективной тренировки улучшится не только моральное состояние — вы даже ходить и стоять будете как-то по-новому.
Временами я все-таки чувствую, что недоволен собой. Порой я занимаюсь самоедством, или стыжусь чего-нибудь, или ощущаю в себе недостаток тех или иных способностей. И почти всегда эти чувства возникают как результат того, что я, к примеру, вдруг начинаю легкомысленно относиться к тренировкам, поддаюсь страху, становлюсь расхлябанным или теряю контроль над происходящим в моей жизни.
В армии ни у кого не вызывало сомнений то, что правильным первым шагом в борьбе со страхом всегда должно быть поддержание хорошей физической формы. В середине 1990-х, когда я проходил подготовку как будущий десантник, на мою долю выпадало немало тяжелых испытаний. В ходе одного из них, когда я обучался свободному падению, мне было трудно сохранять контроль над своими движениями в воздухе. Выполняя один опасный прыжок за другим, каждый раз я начинал безостановочно вертеться. И дело было не только в моей боязни прыгать из самолета — я перегружал голову мыслями и тревожился, так как полагал, что, наверное, скоро придется собирать вещи и ехать домой. Если бы я не прошел испытание, мечты о том, чтобы стать десантником, были бы разбиты.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил один из инструкторов перед моим решающим прыжком.
Очевидно было, что он хотел помочь.
— Кажется, боюсь немного, — ответил я.
— Хорошо, — сказал он. — Это естественно. А какие ощущения в теле?
— Э-э… страх? — произнес я.
— Да, но что происходит сейчас, перед прыжком, у тебя в теле? Какой он, этот страх? — поинтересовался он.
— Чувствую, что нервничаю, наверное, — ответил я.
— Понятно. А если сосредоточиться именно на физиологии, то что ты сейчас ощущаешь?
— Сердце бьется быстрее.
— Так. Что еще?
— Какое-то покалывание в бедрах и животе. Будто дрожу.
— Отлично. Еще?
— Руки потеют… зеваю… дыхание становится нервным… и газы часто пускаю.
— И зрачки у тебя расширены, — произнес он.
— Вот об этом я не знал, — удивился я.
Инструктор объяснил, что с моим организмом происходит как раз все то, что и должно происходить. Страх, по его словам, подготавливал меня к реакции «бей или беги». Он добавил: вне зависимости от того, ввалился ли к вам в палатку медведь, предстоит ли вам собеседование, собираетесь ли вы прыгнуть с парашютом из самолета, в такие минуты страх ведет внутри вас определенную подготовку. Сердце у меня стучало все быстрее, чтобы доставить к мышцам повышенный объем кислорода. С той же целью начались учащенное дыхание и зевание.
— Кислород необходим мускулам для борьбы! — сказал инструктор.
А газы у меня выходили из-за того, что телу требовалось компенсировать давление воздуха и избавиться от лишней внутренней массы перед прыжком. Что касается покалывания, оно было вызвано выбросом адреналина, под влиянием которого повысилось артериальное давление, начали активнее работать легкие, чаще забилось сердце и расширились зрачки. В общем, по мнению инструктора, все шло как надо. Организм просто настраивался на выполнение прыжка.
Страх давал о себе знать ради моего же блага.
Наконец инструктор сказал, что мне надо сесть на заднюю часть кузова одного из грузовиков так, чтобы ноги свободно свисали с края, затем закрыть глаза и представить, будто я нахожусь в самолете на высоте десяти тысяч футов. Требовалось создать у себя в голове фильм обо всем этом. Визуализировать идеальный прыжок. А потом повторить эту визуализацию пятьдесят раз.
Когда я сообщил инструктору, что закончил, уже вечерело. Втайне я надеялся, что для прыжка час слишком поздний, что мы вынуждены будем перенести все это дело на следующий день и у меня появится возможность подольше попрактиковаться. К тому же мне казалось слишком рискованным прыгать в сумерках. Но у инструктора планы были другие.
— Отлично, Ларссен! Ты как раз успеешь прыгнуть в последней на сегодня группе, — сказал он.
Я принялся тщательно укладывать свой парашют с одной-единственной мыслью: не допустить неправильную укладку, из-за которой я могу погибнуть. Я жутко нервничал. Чувствовал себя паршиво. Однако из-за изможденности в конце этого долгого дня я одновременно даже был немного равнодушен к происходящему. Будь что будет.
Наша группа состояла из шестерых человек, усевшихся в тесноте, чуть ли не забравшись друг другу на колени, на полу внутри самолета, в котором ощущался тяжелый запах топлива и который уже начинал разгоняться по взлетной полосе. Когда колеса оторвались от земли и мы начали подниматься в воздух, неприятное чувство у меня усилилось. И все же на этот раз кое-что было по-другому. Я старался сосредоточиться на том, что происходило у меня в организме. Обращал внимание на пульс, покалывание, потоотделение, испускание газов и все остальное. Был скорее готов добиться желаемого, чем не готов, и сам себе объяснял, для чего это все.
Когда мы достигли нужной высоты, члены моей группы начали стремительно исчезать один за другим — там, в темноте. Это произошло быстро. Слишком быстро. Внезапно в очереди передо мной осталось всего двое. Я закрыл глаза и представил безупречный прыжок. Просмотрел весь этот «фильм» несколько раз, как бы с разных сторон. Когда я открыл глаза, единственными оставшимися были только я и мой инструктор. Он стоял на коленях возле двери, улыбаясь. Показал мне, что настал мой черед. Что ж, ничего не поделаешь, остается лишь верить в правильность всего, что он мне объяснял, подумал я, улыбнувшись ему в ответ. Затем не спеша пошел вперед. Схватился за дверную раму. Свесил ноги в открытую дверь. Ощутил безумно холодный ветер.
И прыгнул.
Почувствовал сильнейшее сопротивление воздуха.
Вытянул руки и ноги, чтобы принять позицию, похожую на букву X.
И закричал что есть силы:
«Держу-у-у-усь!»
Физическая сила стала хорошим подспорьем, позволившим мне успешно пройти тренировку по свободному падению. Но я вряд ли бы справился, если бы инструктор не объяснил мне, что всем нам, людям, свойственно избегать действий и явлений, которые кажутся опасными, и не помог рационально воспринять собственные ощущения. По словам горнолыжника Акселя Лунда Свиндаля, своему страху он привык оказывать радушный прием. Это позволяет превращать страх в сторонника, способного подтолкнуть к достижению лучших результатов. Примерно по той же схеме действовал и мой инструктор: дал понять, что прыжок будет безопасным, и преобразовал мой страх в союзника.
В целом аналогичным образом работаю и я сам, когда взаимодействую с людьми как коуч: объясняю, что у страха есть рациональное обоснование, и показываю, как можно использовать это чувство конструктивно. А затем нередко начинаю задавать вспомогательные вопросы.
Чего вы на самом деле очень сильно боитесь?
Как правило, люди дают неточные, абстрактные ответы. Я воспринимаю это как признак того, что страх в данном случае преувеличен. Если стараешься конкретно сформулировать, чего боишься, в итоге становится ясно, насколько необоснованно силен твой страх. Когда, например, к бизнес-леди, беспокоящейся о возможной потере работы, или к спортсмену, сомневающемуся в своей готовности достичь хороших результатов на чемпионате мира, я обращаюсь с вопросом: «Какой станет ваша жизнь при наихудшем варианте развития событий?» — эти люди обычно признают, что их тревоги и в самом деле преувеличены. Когда берешь на себя смелость говорить о том, чего боишься, внушительная часть страха исчезает. Мне подобный шаг дает возможность мысленно отодвинуть то, чего я боюсь, на второй план. Принимаю ли я не очень значительные решения, например вставать рано или не вставать, либо довольно существенные, предположим стремление выйти на сцену перед тысячами зрителей, — в любом случае я всегда задаю себе одни и те же вопросы.
Действительно ли в предстоящем событии есть что-то, чего надо бояться?
Событие в самом деле требует от меня огромного напряжения сил?
Все это и впрямь настолько страшно, насколько я рисую в воображении?
Ответ на все три вопроса бывает положительным крайне редко; и я воспринимаю это как доказательство того, что, вероятно, все не так уж ужасно.
К эффективным инструментам можно также отнести визуализацию, подобную той, которой меня обучал мой инструктор, когда просил нарисовать в мыслях безупречный прыжок. Чем лучше удается представить, что достигаешь желаемого, тем выше вероятность, что действительно этого достигнешь. Если вечером, когда планируешь завтрашний ранний подъем, начать рисовать в воображении то, как просыпаешься, выключаешь будильник и встаешь с кровати без промедлений, эффект будет потрясающим.
Большинству из нас для обуздания своего страха необходима тренировка. Желательно ежедневная. И имеет смысл начинать с малого. Если трудно рано вставать, то попробуйте просыпаться на несколько минут раньше обычного. Медленно, но верно вы сведете на нет опасность того чудища, которое прячется под вашей кроватью, и будете с каждым днем одерживать все более и более значимую победу. Порой легко попасть в ловушку и начать считать тренировочный процесс всего лишь физической активностью, тем, чем занимаются спортсмены. Но тренировка — это нечто большее, чем просто поднятие тяжестей или бег. Хорошо, если вы будете практиковаться и в том, в чем хотите стать лучше. Кроме того, нужно собирать волю в кулак и приниматься за те дела, в которых вы пока еще не мастер. Даже Барак Обама, когда первый раз выступал с речью, не был профессиональным оратором. Уверен, он потратил многие часы, тренируясь дома перед зеркалом, и благодаря такой практике был признан одним из лучших ораторов в мире. А Эйвинд Хельстрём[10], вероятно, отправил в мусорное ведро порядочное количество соусов, прежде чем открыл сеть собственных ресторанов для любителей изысканных блюд, начал завоевывать награды и получил за свои заслуги в кулинарии звание рыцаря. Линн Скобер, одна из самых известных норвежских актрис, смогла поступить в Национальную норвежскую академию театра только с пятой попытки.
Тренировка — неотъемлемая часть мастерства.
И повседневная жизнь полна разных составляющих, которые можно улучшить тренировкой, даже если вы не спортсмен, не бывший президент, не образцовый шеф-повар и не кинозвезда. Например, можно тренировать способность постоять за себя. Или умение принимать такие решения, благодаря которым удается делать отношения со своим избранником или избранницей все лучше и лучше, стать более заботливым, даже несмотря на то, что ваши изменившиеся приоритеты могут кого-нибудь разочаровывать. А еще можно тренировать способность говорить то, что думаешь.
Для большинства из нас все это звучит пугающе. С первой попытки или в первый же день добиться результатов, подобных описанным выше, удается лишь немногим. Чаще всего тренировка — это долгий путь. Жизнь — это вообще продолжительная репетиция. В ней всегда есть какие-то аспекты, которые стоило бы подкорректировать и усовершенствовать.
Игра никогда не бывает проиграна окончательно.
Об этом нельзя забывать.
В жизни нет ничего такого, чего стоило бы бояться, есть только то, что нужно понять.