Она легко летела, как белоснежная роскошная прогулочная яхта, сквозь темный океан столичной жизни. Никакие волны и водовороты не могли поколебать ее, заставить свернуть с прямого курса. Облезлые, с рваными парусами, а то и вообще без руля и ветрил шхуны не касались ее. Ни одна даже не попыталась взять ее на абордаж. Хороша, но не про них — это понимали все.
— Э, девушка, — пробормотал сын гор, распахивая дверцу «Мерседеса», но, присмотревшись к Насте, пожал плечами и отправился искать другую добычу.
— А не позолотишь ручку? Кто цыганке откажет — на ровном месте споткнется, — заголосила цыганка, но, наткнувшись на взор глубоких, как горные озера, синих глаз Насти, только прошептала: — Храни тебя Господь, ясноглазая, — и отвела руку с протянутой ей пятисотрублевкой…
У просящей милостыню старушки Настя задержалась и попыталась дать ей денег.
— Ах, дочка, тебе самой нужнее, вздохнула старушка, глядя натоптанные туфельки и старенькое платье девушки.
Настя не отличалась броской внешностью, она была по-русски, как-то незаметно красива. Панельные проститутки с завистью оглядывали ее прекрасную фигуру, но тут же отводили глаза. К этой девушке не прилипала привычная московская грязь. Даже уличные «крысята», тротуарная шпана, провожали ее тоскующими взорами, воздерживаясь от привычных похабных комментариев. Только парочка подвальных шестнадцатилетних дегенератов на лавочке у подъезда, жадно поедая ее глазами, перекинулась скабрезным словечком:
— Ох, затащить бы герлу в уголок.
— Так за чем же дело стало?
— Не, лучше Натаху трахнем.
Даже в их неразвитых, затуманенных дихлофосом и таблетками мозгах прозвучало: не про вас, нельзя.
День у Насти выдался суетный. Профессор Верещагин пообещал позаботиться о том, чтобы дипломную работу ей засчитали за кандидатскую диссертацию. При этом старый ученый даже прослезился и сказал, что таких талантливых учеников у него не было после Ричарда Маратова, ныне академика, директора Института системного анализа. Потом появился улыбающийся, как деревенский дурачок, представитель американского фонда по поддержке талантов. Он долго уговаривал Настю ехать на стажировку в Штаты. Обещал блистательные перспективы, говоря по-английски на кошмарном сленге, который и является, собственно, американским языком.
— России не нужны таланты, Анастасия. Россия не заботится о талантах. Она заботится о том, как лучше спекулировать американскими и японскими товарами. Но миру таланты нужны. Очень нужны. Больше, чем заводы и полезные ископаемые.
Под миром он подразумевал США. Он держался снисходительно, уверенный в своем успехе, и был страшно раздосадован и удивлен, когда ничего не добился. Профессор же Верещагин несказанно обрадовался.
— Уважаемая и дорогая Настя. Я специально не разговаривал с вами на эту тему. Такие вопросы каждый для себя должен решать сам. Я рад, что и здесь не разочаровался в вас.
— Иначе и быть не могло.
— Все знают, что американская система образования — это конвейер для производства потребителей кока-колы и наркотиков, а также биороботов для фирм и предприятий. Вот они и рыщут по всему миру за тем, что им не принадлежит. России еще понадобятся таланты.
Он поцеловал, расчувствовавшись, Насте руку в самых лучших традициях прошлого века.
Настя тоже думала, что она и такие, как она, еще пригодятся своей стране. Сколько времени проведено ею в молитвах, чтобы отвел Господь беду от Родины! Уехать в Америку? Оставить землю предков? Оставить любовь?
— Любовь, — тихо произнесла она вслух.
Еще недавно она не могла произнести это слово. Считала его каким-то инородным. Но сейчас оно наполнилось для нее сладким смыслом…
— Вам помочь? — бросилась она к мужчине лет пятидесяти на вид, скорчившемуся на скамейке в скверике и державшемуся за сердце.
— Прихватило, проклятое, — прошептал он, массируя грудь. — Вот, приехали…
К тротуару прижалась «скорая», из нее выскочила женщина-врач и склонилась над мужчиной.
— Девушка, — повернулась она к Насте. — Не поможете ли усадить его в машину.
— Конечно.
Зачем спрашивать? Можно ли отказать в помощи больному?
Поддерживая мужчину за локоть, она повела его к фургону «скорой».
— Так, заводиле сюда, — велела врач.
Больной» двигался еле-еле, шаркая ботинками об асфальт. Настя влезла в машину первая.
— Осторожнее. — Она помогла больному усесться на жесткое сиденье. В салон согнувшись пролезла врач.
— Все? — спросила Настя, пробираясь к выходу.
— Все, — кивнул больной, и его пальцы мертвой хваткой сжали руку Насти.
— Чтр такое? — непонимающе выдавила она.
— Тихо!
К ее лицу прижали пахнущую химией тряпку. Потом мир сдвинулся и начал уплывать куда-то в сторону. В черноту…
⠀⠀ ⠀⠀*⠀⠀ *⠀⠀ *
База-три — загородная двухэтажная вилла с колоннами и балкончиками — стиль «а-ля новый рус» — имела обширные, в лучших традициях КГБ, подвалы. Официально строение и участок в пару гектаров числились за благотворительным фондом «Ветеран». А неофициально — за «Малой конторой», как называли организацию ее члены, в прошлом преимущественно сотрудники «Большой конторы». Имелось еще одно название — «Белый легион».
Просторное помещение было заполнено аппаратурой — компьютерами, приборами малопонятного назначения. За одним из компьютеров сидел худощавый неопределенного возраста блондин в очках, носивший прозвище Математик. В кресле перед стеклянной стеной расположился грузный мужчина лет пятидесяти на вид — он посасывал мундштук, как человек, недавно бросивший курить и не находящий себе места из-за острого желания накачаться никотином. Здесь его называли Зевсом.
Стеклянная стена была с секретом — она позволяла наблюдателю видеть то, что происходит в соседнем помещении. С той же стороны было видно лишь большое зеркало. Трюк старый, применявшийся еще спецслужбами фашистской Германии, потом облюбованный американцами и с трудом прижившийся в России.
В «Зазеркалье» — длинной узкой комнате с большим письменным столом, на котором стояло два телефона, видеомонитор и компьютер, — находились тоже двое. Широкоплечий, с изможденным лицом и совершенно седой парень сидел на стуле, положив руки на колени. Его собеседник — двухметровый русоволосый атлет, известный в «Легионе» под кодовым именем Одиссей, мерил комнату шагами, курил сигарету за сигаретой.
— Значит, Валера, людей забирали и они больше не возвращались? — спросил Одиссей.
— Нет, — затряс головой Валерий Лунев. — Они попадали в руки «наци».
— Кого?
— Так прозвали врачей. Иногда приезжали какие-то… Никто не говорил нам, что они врачи. Но по их разговору можно было понять.
— Сможешь их описать?
— С трудом. Серые мышки. Все улицы заполнены такими.
— Ты говоришь, вас подвергали постоянным медицинским тестам. Там что, было соответствующее оборудование?
— Да. Импортное. Я в этом мало понимаю, но, по-моему, очень дорогое. Во всяком случае, не районная поликлинника. И не медсанчасть в нашем училище.
— Ты сможешь указать место на карте?
— Нет. Я же рассказывал — плутал по горам и лесам. Тонул в реке.
— Но автомата не выпустил, — улыбнулся Одиссей.
— Лучше было умереть. Не хотелось снова быть дичью. Я бы устроил им с пятью магазинами Кавказскую войну.
— Давай вспоминать.
Одиссей и Лунев устроились перед компьютером. На дисплее замелькали кадры аэро- и космической съемки, фотографии горных ландшафтов.
— Вот это место похоже…
— Точно это?
— Не оно, но похоже… И номер восемьдесят один — тоже похоже.
Зевс обернулся к Математику.
— Ну, что думаешь?
— Сейчас, — кинул тот, продолжая нащелкивать на клавиатуре. — Все узнаем…
Сотрудники «Малой конторы» пытались определить — не является ли Опаленный вульгарной подставкой. Были уже случаи, когда им пытались внедрить агентов. Те, кто этим занимался (один раз ФАГБ, другой — Главное управление по борьбе с бандитизмом, а в третий — подольская криминальная группировка), не имели понятия, с чем столкнулись, просто ощущали присутствие какой-то силы и пытались определить ее. Зевс с первых же шагов прилагал огромные усилия на обеспечение внутренней безопасности. И не напрасно. Пока к ним не просочился ни один посторонний.
— Готово, — доложил Математик. — Девяносто восемь единиц.
— Чист? — спросил Зевс.
— Как ангел.
Лунев несколько дней назад набрел на пограничный секрет на границе России и Азербайджана. Обросший, истерзанный — пограничники сперва приняли его за душмана. Командир заставы выслушал его рассказ с явным недоверием. Но сообщил обо всем кому надо.
Только не в штаб погранслужбы, а своему контактеру из «Легиона». На следующий день за парнем прибыл сопровождающий из Москвы.
— Гарантии абсолютные? — не отставал Зевс от Математика.
— Абсолютные — не по моей части. Это к Господу Богу. Но вероятность, что он говорит неправду, — ниччтожно мала.
— Берем в работу?
— Это вам решать…
Зевс задумался. Математик говорит, что парню можно верить. Говорит не просто так. Комната для приватных бесед напичкана аппаратурой. Она незаметно считывает электромагнитные составляющие биополя подконтрольного объекта, инфракрасные излучения, идущие от него, другие характеристики. Даже в стулья вмонтированы датчики, реагирующие на вибрацию человека, которая говорит о его эмоциональном состоянии куда лучше частоты пульса. Фактически здесь был установлен самый совершенный детектор лжи. И еще присутствовал Математик — его Зевс нашел в НИИ МВД, где тот не первый десяток лет корпел над программой эмоционального тестирования. В последние годы им срезали все ассигнования и фактически выкинули на улицу, зарубив самые перспективные разработки в этой области.
Детекторы лжи фиксируют реакцию человека на прямой вопрос. «Вы были вчера в Александровском саду?» Ответ — да, нет. Математик разработал систему параллельного анализа, когда оценивается эмоциональное состояние объекта в процессе обычной беседы. И создал программу, позволявшую