Сашка умела убеждать. Все гурьбой понеслись в сторону лестницы.
На втором этаже царил полный мрак. Юлька повозилась с выключателями, но, видно, техничка уже выключила рубильник, оставив свет только на лестнице. Впрочем, все, кроме Вероники, легко ориентировались здесь и без света. Объяснялось это просто: на втором этаже находились младшие классы. Вероника только полгода назад пришла в эту школу и никогда здесь не бывала, а ее одноклассницы отучились на этом этаже целых три года. Честно сказать, Ника не слишком поняла, почему сидеть в темноте на втором не так страшно, как при свете на первом, – но спорить с большинством не решилась.
В рекреационном зале было еще не так темно, все-таки с лестницы проникал тусклый свет, а прямо в окна светила луна. В конце зала смутно белел бюст Ленина на узкой белой колонне. У подножия колонны что-то поблескивало отраженным светом. Прищурившись, Ника догадалась, что там стоит банка с цветами. Но от зала в противоположные стороны отходили два коридора: один пошире, другой совсем узкий, – вот там начиналась настоящая мгла. Вероника всей душой надеялась, что ее не поведут в эту черноту на ознакомительную экскурсию.
Ника прилипла к подоконнику в зале, выжидая, когда остальным наскучит торчать в темноте. Все чувства в этом мраке словно обострились, она ощущала себя лишней и никому не нужной. У другого подоконника Юлька на пальцах объясняла Алии что-то из алгебры. Стася взяла Сашку под руку, бродила с ней из одного конца зала в другой и что-то рассказывала ей в самое ухо. Когда девочки шли в направлении лестницы, Вероника могла видеть лицо Сашки: потрясенное, с округлившимися глазами и приоткрытым ртом.
«Не забыть спросить, что ей Стаська такое вещает», – отметила про себя Вероника.
Удивительная девочка была эта Стася. В их маленьком школьном коллективе она существовала абсолютно сама по себе. Постоянной подруги у нее никогда не было. Стася дружила с кем хотела и когда хотела. Могла подойти к любой групке девочек и неделю быть с ними неразлучной. А потом вдруг напрочь забыть об их существовании. Могла попросить любого мальчика, даже десятиклассника, проводить ее до дома. Могла в упор не замечать орущего на нее учителя. Оценки никогда не вызывали у Стаси никаких заметных эмоций.
И еще Стася была очень красива. Только поняла это Вероника гораздо позже, уже став взрослой женщиной. Очень высокая, ростом она соперничала с Юлькой. На физкультуре они открывали шеренгу, а Вероника, Сашка и Аля ее замыкали. Только, в отличие от худой нескладной Юльки, Стасина фигура к ее четырнадцати годам уже вполне сформировалась.
У Стаси были широкие скулы и узкий подбородок, отчего лицо приобретало форму сердечка. Удлиненные очень светлые глаза были обрамлены короткими черными ресницами так густо, что казались обведенными толстой черной линией. Волосы, почти белые и очень густые, Стася забирала в два толстых хвоста и перебрасывала вперед, на высокую грудь. На требования учителей сменить прическу Борская с готовностью отвечала, что никакую другую прическу ее волосы «не держат», а стричься ей запрещают родители.
Вероника завидовала Стасе. Ей хотелось быть такой же независимой и не страдать всякий раз, когда Сашка разговаривает с кем-то другим, не с ней. Вот и сейчас она с замирающим сердцем думала о том, что Стася, кажется, решила на время подружиться с Сашкой, вот и не отходит от нее уже десять минут. А сколько времени продлится эта дружба? Ведь Сашка нужна Веронике каждый миг, сколько же еще этих мгновений собирается отнять у нее Стася? От раздражения у нее все задрожало и заныло внутри.
«Не смотри на них!» – приказала себе Ника. Но куда смотреть, чем отвлечься? Напротив окон шли рядком двери классов, между каждой дверью на стене помещалась пара стендов. К стендам у Ники отношение было очень настороженное. На третьем этаже, как раз около их класса, тоже висел такой стенд, и одна из фотографий на нем была просто ужасна – партизан с вырезанной на спине звездой. Никто не обращал внимания, и только Вероника, проходя мимо, всякий раз вздрагивала и прикрывала глаза.
Вот и сейчас она очень осторожно взглянула на единственный стенд, который можно было рассмотреть, – он располагался ближе других к двери. С минуту Ника изучала его – не страшный, но тоже ничего особо приятного. Девочка досадливо отвела взгляд и сказала:
– А давайте во что-нибудь поиграем.
– Во что? – мигом загорелась Сашка, отлипая, наконец, от Стаськи.
– Ну, не знаю, – смутилась Вероника. – В такой темноте, наверное, только в прятки и можно играть...
Ах, если б тогда она не произнесла это ужасное слово: прятки! Или если б все последовали примеру Алии, которая тут же сказала:
– Нет, я – пас.
– Почему? – нахмурилась Юлька.
– Там бегать надо, а у меня нога болит. Вы играйте, а я посижу.
– Симулянтка! – отрезала Юлька. – У тебя с первого класса вечно что-нибудь болит, когда надо бегать и играть. Нет чтобы честно сказать – не хочу.
– Не хочу, – послушно повторила за ней Алия.
– Ладно, давайте посчитаемся, – поспешно, пока не передумал кто-нибудь еще, вмешалась Сашка. – Черт, так давно в эту детскость не играла, ни одной нормальной считалки не помню! А, вспомнила! – И она затараторила: – Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана...
Водить выпало самой Сашке. И тогда вдруг вмешалась злопамятная Юлия, сказав вредным голосом:
– Нет уж, пусть водит сама Ника.
Веронику словно накрыла горячая волна.
Никогда еще Юлька не выражала своей ненависти к ней так открыто. Задыхаясь от негодования, спросила:
– Почему – я?
– А так веселее, – безмятежно разъяснила Юлька. – Мы знаем на этом этаже каждую щелку, в прятки здесь играли, наверное, тысячу раз. А Ника ничего тут не знает и будет искать всерьез. Только, чур, прятаться только на втором этаже, вверх и вниз не соваться, на лестницу не выходить!
– Точно! – Сашка даже подпрыгнула от восторга. – Ник, соглашайся, так в самом деле интереснее!
И Вероника, чуть не плача от досады, уткнулась лицом в простенок и начала считать до пятидесяти. За ее спиной затопали, разбегаясь в разные стороны, три пары ног. Потом что-то грохнуло и покатилось.
«Банке с цветами конец», – подумала Ника.
Снова кто-то пробежал за спиной, и, наконец, тишина сгустилась в зале. Досчитав, Вероника обернулась и страшно обрадовалась тому, что Алия отказалась играть и теперь сидит на корточках шагах в десяти от нее и собирает в банку рассыпавшиеся по полу цветы. Не будь здесь ее – Ника и от окна бы не решилась отклеиться. Прежде она даже не знала, что так боится темноты.
Интуитивно стремясь не быть одной, Вероника первым делом приблизилась к Альке. Девочка методично восстанавливала порушенный порядок. Она брала в руки каждый цветок, медленно проводила ладонью по стеблю, словно ласкала и успокаивала его, а потом возвращала на место, в банку.
– Не спрашивай, куда кто побежал, – поспешила сказать ей Алия. – Я специально закрывала глаза.
– Я и не спрашиваю, – уныло пробормотала Ника и побрела для начала в тот коридор, который был шире и ближе к лестнице. На пути ей попался еще один стенд, единственный, который оправдывал свое название, то есть стоял, отгораживая один из углов зала. На него было прилеплено расписание занятий. Хоть стенд и находился совсем недалеко от лестницы, Вероника даже за него побоялась заглянуть. Она просто присела на корточки и пересчитала у стенда ножки. Кажется, лишних не было.
В коридоре по обеим сторонам находились классы. Каждая дверь в кабинет отгораживалась двумя массивными выступами в стене, из-за каждой в любой момент мог выскочить кто-то из девочек, и Ника шла, словно по минному полю. Она уже дошла до конца коридора и остановилась в недоумении. Неужели здесь так никто и не спрятался?
И вдруг за крайней дверью она услышала шум – и оцепенела от ужаса. Кто или что может шуметь в запертом классе? Сердце колотилось так сильно, что не давало прислушаться. Оставаться на месте было страшно, идти назад – еще страшней.
И вдруг Вероника сообразила: где-то здесь должен находиться запасной выход. Пнула ногой дверь – и та легко приоткрылась. За ней была чернота. Такая же дверь была и на их третьем этаже. Некоторые черной лестницей пользовались – так можно было из раздевалки напрямую попасть к классам. Удобно, когда опаздываешь или по каким-то причинам не хочешь лишний раз нарваться на завуча или директора. Но Веронике кто-то говорил, что на черной лестнице водятся огромные крысы. Вспомнив о них, Ника поспешила захлопнуть дверь. Зато нашлось объяснение странному шуму – и страх немного отступил. Ника совсем на щелочку приоткрыла дверь и закричала в пролет:
– Так нечестно, прятаться можно только на этаже. Если кто там есть, так я тебя застолбила!
Ни звука в ответ. Вероника тихо заплакала от бессилия: похоже, над ней просто издевались. Она почти бегом вернулась в зал и оттуда побрела в другой коридор, еще более темный, с неглубокими арками по бокам и такой узкий, что Ника шла, расставив руки и скользя пальцами по стене. Она дошла до конца и уперлась в тупик. Здесь тоже никого не было.
И вдруг позади нее что-то загрохотало. Вероника обернулась и успела увидеть, как с потолка рушится вниз что-то огромное и черное. Она попыталась закричать, но голос пропал. Ника упала на колени и обхватила голову руками. Сердце крушило грудную клетку, дыхания не было. Лишь через несколько секунд дикий вопль все-таки вырвался из ее груди и покатился по коридору.
Кто-то схватил Веронику за плечи, зашептал жалобно:
– Никушечка, прости меня, я, честное слово, не хотела!
Вероника вырывалась, отталкивала от себя руки, что-то шипела сорванным горлом. Пока не начала понимать, что ее обнимает сидящая рядом на полу Сашка.
– Что я натворила! – едва не рыдала Сашка. – Понимаешь, мы всегда так играем! Здесь проход узкий, и если упираться ногами и спиной в стену, то можно забраться под самый потолок и висеть, пока кто-нибудь не пройдет. Я совсем забыла, что ты-то этого прикола не знаешь!