Но ничто не предвещало бури, а уж тем более смены власти, которую Сеян прочно держал в своих руках. В 31-м он и Тиберий стали консулами, высшими должностными чинами, имевшими право управлять сенатом. Для императора это было скорее почётное право, а к захвату власти Сеяном был сделан ещё один шаг, приближавший его к Тиберию. Последний даже разрешил устанавливать повсюду бюсты и статуи префекта, и их по всему Риму было столько же, сколько и статуй властителя. В том же 31-м Тиберий неожиданно дал Сеяну согласие на брак со своей невесткой Юлией, принадлежавшей к семье Августа.
Казалось, устрани Сеян Калигулу, Тиберия, стань опекуном Гемелла, который также смертен, — и до императорского венка на голове останется полшага. Но именно в этот миг невероятного восхождения Элия Сеяна — Тиберий вызвал на Капри Макрона, начальника одной из когорт. Всё было сделано тонко, без шума, Макрона вызвали как бы для усиления охраны острова, но едва тот прибыл на императорскую виллу, как его тут же провели к Тиберию.
Они были знакомы по походам, император имел хорошую память и помнил по именам даже простых воинов. Он расспросил о том, что происходит в Риме, о чём судачат и сплетничают. Слушал, плавая в бассейне с морской водой и время от времени лакомясь спелой крупной черешней, лежащей в большом блюде на краю бассейна. Макрон рассказал про статуи Сеяна и про недоумение простолюдинов, не понимавших, почему их устанавливают рядом с императорскими: означает ли это, что Сеян станет следующим властителем?
— На тебя-то хоть можно положиться, Невий? — неожиданно перебил его Тиберий.
— Умру, но останусь верен своему императору! — не моргнув глазом, воскликнул Макрон.
Тиберий помолчал, точно сомневаясь в искренности слов старого служаки.
— Я хочу назначить тебя префектом гвардии, — выплёвывая косточку, обронил император.
— Вторым? — переспросил Макрон.
В самом начале правления Тиберия в гвардии были два префекта: отец и сын — Луций Сей Страбон и Луций Элий Сеян. Потом отец умер, Сеян остался один, а вторая должность так и оставалась свободной.
Тиберий приблизился к краю бассейна, поманил к себе длинным пальцем Макрона. Тот подошёл, присел на корточки, оказавшись рядом с властителем. Смотреть на его лицо без содрогания было невозможно: покрытое красной коркой сплошной язвы, оно источало гнилостный, дурной дух. Нос уже почти провалился, а из кровоточащего рта вырывались тоже тошнотворные запахи.
— Первым. Вместо Сеяна, — еле раздвигая беззубый рот, прошипел Тиберий.
Макрон оцепенел и какое-то время даже не мог подняться на ноги.
— Но как же Сеян? — вспотев, пробормотал он.
— Ты его задушишь. Без шума, чтоб он ничего не почувствовал. — Макрону вдруг почудилась лёгкая улыбка, промелькнувшая на изъеденном язвами лице императора. — Указ о твоём назначении подписан. Ты станешь префектом и моим правителем в Риме.
2
Макрон исполнил всё в точности. Приехал в Рим, подпоил Сеяна, рассказывая о своей поездке на остров Капри. Тот расслабился, похлопывал начальника когорты по плечу, обещая свою дружбу и покровительство. Опоенный вином, в которое был подмешан сонный порошок, консул заснул прямо за столом. Макрон поднялся, вымыл руки, связал префекта, взял подушку и накрыл ею лицо Сеяна. Потом навалился на неё всей тушей. Консул подёргался и затих.
К утру ни одной статуи Сеяна уже не было в Риме. Камень раздробили, а бронзовые бюсты переплавили и сделали из них плевательницы и миски для гвардейцев. Жена Сеяна Апиката покончила с собой, как ей и предписывалось сделать. Гвардия на другой же день единодушно присягнула Макрону.
Вновь назначенный префект, надев парадные доспехи, самолично явился в сенат и зачитал письмо Тиберия, в котором тот изобличал бывшего главу преторианцев в попытке совершить государственный переворот. Послание было составлено длинно, путано, и никто из сенаторов ничего не понял. Но лишних вопросов не задавали. Да и зачем, коли всё уже свершилось. Сенаторы, увидев, как в одно мгновение город был очищен от всех статуй Сеяна, приняли новый порядок вещей тихо и безропотно.
Впервые вдвоём Макрона и Калигулу император вызвал на Капри спустя пять лет, в 36 году. Первый день он принимал их за ужином, говорил тягучие, ласковые слова, однако наутро пригласил к себе лишь префекта. Встреча происходила у бассейна, откуда теперь правитель почти не вылезал и где резвились вокруг него, подобно наядам, молодые наложницы, лаская и развлекая Тиберия. Наконец тот отогнал их прочь и приблизился к краю, у которого стоял глава преторианцев.
— Мне донесли, что Калигула уговаривает тебя придушить меня, — послышался глуховатый насмешливый голос Тиберия. — Расскажи-ка мне об этом поподробнее...
Префект застыл на месте, словно острый клинок воткнули ему в спину. И тотчас предательски заныла шея. Тогда ещё Сапожок не вёл с его супругой изменнических разговоров, а если б та осмелилась выложить их Макрону, он бы непременно доложил о них императору, поскольку сама мысль о предательстве была для него невероятной. Да, он знал о любовной связи между Сульпицией и Сапожком, о каковой в Риме болтали разное, но префект сам разрешил жёнушке эти невинные шалости, ибо ничто уже не соблазняло его в этой крикливой тридцатипятилетней женщине, растолстевшей и подурневшей с годами. Хотя, когда она выходила за него замуж, все гости, бывшие на свадебном пиру, не скрывали своего восхищения невестой, но сам жених, влюблённый по уши в свою Сули, готов был растерзать каждого, кто до неё хоть пальцем дотронется. Куда всё это подевалось за пятнадцать лет, он и сам не знал. Макрон разрешил ей позабавиться с Калигулой лишь по одной причине: знал, что одиночество заставит её таскать в постель случайных рабов и темнокожих погонщиков мулов, как делали многие патрицианки, вылизывая их грязные тела и находя в этом особую сладость. Но в том был и опасный риск подхватить Тибериеву болезнь, а Квинту этого бы не хотелось. Из двух зол он выбрал наименьшее.
Вопрос, заданный властителем, застал Макрона врасплох. Префект развернулся на негнущихся ногах и встретился с суровым прищуром императора. Взгляд сына Ливии ожёг его резковатым холодком.
— Я бы себя сначала удушил, прежде чем решиться на такое, — прохрипел Макрон.
— Чего ж Калигула как пчела вокруг тебя вьётся? — На страшном, бесформенном лице властителя промелькнуло подобие улыбки. — И поговаривают, с жёнушкой твоей спит?
— Это так. Я для того и привечаю его, мой император, чтоб выведать тайные замыслы мальчишки. Тяга к дружбе со мной мне тоже показалась подозрительна, но пока жена мне ничего такого не передавала. Как только он попробует склонить меня к сей низости, я тут же дам знать вам, ваша светлость! — сумел вывернуться глава преторианцев и, помолчав, шумно вздохнул. — Ну а с женой... Она настоящей фурией обернулась, прямо бешенство в одном месте, зуд неимоверный имеет! Прогонять вроде жалко, хозяйка она хорошая, да и дети, сами понимаете, их ломать ни к чему. Всё жду, вдруг угомонится...
Макрон развёл руками, и Тиберий неожиданно зычно, утробно расхохотался, откинувшись назад. Префект впервые услышал, как правитель смеётся.
— Ну хорошо, я верю тебе, — успокоившись и выдержав долгую паузу, с трудом связывая слова, уже серьёзно выговорил Тиберий. — Смотри не оступись, Невий... Мне донесли, что он вёл такие разговоры с другими, вот я и хотел спросить, не приставал ли он... Что ж, если не говорил, значит, не так глуп, как мне думалось.
И долгая, давящая пауза повисла в гулком бассейне, где слышалось лишь шелестение струй да одна голова властителя торчала над водой.
В последние годы и слова давались правителю с трудом, губы тоже обметала кровавая язва. Несколько преданных слуг во главе с безжалостным Сардаком молчаливо стояли поодаль, готовые по одному знаку императора схватить Макрона и отсечь ему голову. Сын Ливии прикрыл воспалённые глаза, как бы давая понять старому преторианцу, что отпускает его, но тот ещё минуты две не мог сдвинуться с места: ноги точно приросли к каменному полу бассейна.
На другой день Ефтих, возница сына иудейского царя Юлия Агриппы, явился с доносом к Тиберию. Он сообщил, что во время прогулки на колеснице по острову, которой тот правил, его царевич и Калигула неожиданно повели странные разговоры о здоровье императора, как страшно государь выглядит, еле произносит слова и по всему чувствуется, что дни властителя сочтены. Далее Гай Германик сказал: «Зачем дяде такие мучения, империи требуется молодой правитель, и народ даже поблагодарит того, кто их разом прекратит!» Но царевич ничего не ответил, а Калигула продолжал развивать эту тему и говорил столь громко и отчётливо, что не услышать его разглагольствования было невозможно.
Тиберий, выслушав донос возницы, приказал Макрону взять Юлия Агриппу под стражу и допросить с пристрастием. О Сапожке же он ничего не сказал, повелев, однако, и в отношении его провести мягкое дознание. Калигула был сильно напуган, ожидая каждую секунду своего ареста. И допрос Германику был учинён, на котором тот всё начисто отрицал, требуя наказать возницу как гнусного клеветника.
— Не стоит запираться, Сапожок, — спокойным тоном объяснял префект. — Агриппа Младший признался, что подобные речи ты не только произносил, но и являлся их зачинателем. Двое против одного. Двое не могут лгать.
— Я готов принести клятву в храме Юпитера, и пусть его молнии поразят меня, если я лгу! — Брызги летели с губ Сапожка, и Макрон то и дело утирал платком лицо, еле сдерживая гнев.
Агриппа сдался сразу же, как только префект упомянул о том, что император распорядился провести допрос с пристрастием. Последнее слово означало пытки, и нежный царевич тотчас сообразил, что с ним сделают, если он начнёт упрямиться, и выложил всё начистоту. Макрон показал Сапожку и эту запись. Наследник читал её, стуча зубами от страха, потом попросил воды.
— Ты и меня п-п-подвергнешь п-п-пыткам? — заикаясь, спросил он.