Хелен смотрит на Реда в упор.
— Это единственный способ?
— Да.
— И ты уверен, что это Дункан?
— Да.
— Ладно. Я согласна.
108
Рождество, 1998 год
Ред сидит в конце одной из передних скамей в церкви.
Рядом с ним семья, традиционное единение в этот весьма традиционный день. Родителям на вид лет по тридцать пять, а детям — мальчику и девочке — нет и десяти. Дети возбужденно перешептываются. Мать наклоняется, чтобы шикнуть на них, и с извиняющимся видом улыбается Реду. Он улыбается в ответ и жестом показывает, что он не против.
На самом деле он против. Не против самих детей, конечно, но против того факта, что они напоминают ему о племяннике Томаса Фэрвезера Тиме. Малыш Тим, который не сказал никому ни слова, с тех пор как пронзительно закричал в паническом ужасе при виде Лабецкого четыре дня тому назад. Тим с родителями уехал на Рождество, но Ред договорился о том, чтобы по возвращении мальчика осмотрел самый лучший детский психиатр из обслуживающих Скотланд-Ярд.
В церкви холодно. Ред по-прежнему в пальто, но был бы не против еще и прижаться к кому-нибудь для согрева. Желательно к Сьюзен. Встретиться и посидеть за выпивкой им так и не удалось, а его предложение отпраздновать вместе Рождество она отклонила. Этот разговор до сих пор звучит у него в голове.
— Это всего один день, Сьюзен. Помнишь, как чудесно провели мы время в прошлом году, вдвоем, только ты и я? Как мы разворачивали подарки, и дурачились, и хохотали, как школьники.
— В том-то и дело, Ред. Это единственный день в году, который не имеет ничего общего с реальностью. Когда мир прекращает свистопляску и мы можем забыть испытания и несчастья, выпавшие на нашу долю. И единственное, что нам остается, — предаваться ностальгии о том, каким чудесным было Рождество в прошлом году. А в конце концов мы будем убеждать себя в том, что все нормально, но как только подвергнем это испытанию реальностью, все разлетится вдребезги и будет еще хуже, чем раньше.
Этим утром он проснулся с тупой болью, которая поражает всех тех, кто остался на Рождество в одиночестве, и лег в горячую с паром ванну, глядя, как в ее воде растворяются его слезы. Единственное, что ему оставалось, — это опустить голову под воду и открыть рот, и в тот момент он вполне мог так поступить.
Ред не рассказал Сьюзен о Дункане, потому что боится сглазить удачу. Она пообещала, что вернется и они поговорят, когда будет пойман убийца. Если плата за ожидание, пока они не поместят убийцу под стражу, в том, что она вернется к нему, он сможет продержаться еще неделю.
Голос священника врывается в его мысли.
— Господу помолимся!
Ред наклоняется вперед, но не опускается на колени. От этого его ноги немеют.
«Что ты делаешь, Дункан, именно сейчас, именно в этот день? Что делает человек, считающий себя Мессией, в день, когда христианский мир празднует рождение его предшественника? Пошел ли ты в церковь, стоишь ли среди прихожан, не способных даже помыслить, что среди них находится тот, кто убил десятерых во имя религии, которую они исповедуют? Или ты совсем один, готовишься забрать последнего из твоих святых?»
Совсем один, точно так же, как Ред.
Священник мелодично читает по молитвеннику.
— Прими наши похвалы, небесный Отец, через Твоего Сына, нашего Спасителя Иисуса Христа, и когда мы следуем Его примеру и повинуемся Его повелению, дарованные силой Твоего Святого Духа дары сии хлеба и вина обернутся для нас Его телом и кровью, который в ту же самую ночь, как был предан, взял хлеб и, поблагодарив, преломил его и дал его Своим ученикам со словами: «Примите, ядите, сие есть тело Мое». И взял чашу и, благодарив, подал им и сказал: «Пейте из нее все; ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов»[19].
Прихожане вторят словам пастыря.
Ред этого уже не слышит. В его голове звучит предыдущий пассаж:
«Дарованные силою Твоего Святого Духа дары сии хлеба и вина обернутся для нас Его телом и кровью.
Сие творите в память мою».
Неожиданно для Реда становится очень важным принять причастие. Он никогда не отличался особой религиозностью, но теперь все по-другому. Теперь, когда явился ложный Мессия.
Первым причастие принимает хор, так чтобы они могли петь хоралы во время всеобщей раздачи. Потом причащаются прихожане, начиная с тех, кто в первых рядах. Образуется очередь, расширяющаяся у алтаря, словно устье полноводной реки.
Священнослужители снуют взад и вперед, кладя облатки в сложенные чашечкой руки. Оказавшись у поручня алтаря, Ред тоже подставляет руки, и проходящий мимо священник вкладывает в них гостию.
Тело Христово.
Ред берет облатку, кладет ее в рот и начинает жевать. Поначалу она безвкусная, потом неожиданно он начинает ощущать вкус на языке. Несколько человек оставили свои облатки, чтобы обмакнуть их в вино причастия, а не пить прямо из чаши. Священник снова проходит мимо.
Кровь Христова.
Ред протягивает руку к чаше и пригубливает вина, после чего на несколько секунд задерживается у алтаря с молитвенно закрытыми глазами.
«Пожалуйста, Господи, — думает он. — Пожалуйста, дай нам поймать его».
109
Понедельник, 28 декабря 1998 года
Ред закидывает руки за голову и как бы невзначай сообщает новость:
— Он добрался до последнего.
— Кого? — спрашивает Кейт.
— Где? — говорит Джез.
— Джон Макдональд, автор и журналист. Обнаружен вчера примерно в четыре тридцать пополудни. Все обычные детали: раздет до трусов, язык вырезан, серебряная ложка вставлена в рот.
— Почему ты не позвонил нам? — спрашивает Джез.
— Не имело смысла.
— Что ты этим хочешь сказать — «не имело смысла»? Говори, Ред. Мы могли бы по крайней мере дать снимок Дункана с предостережением…
— Кейт, от этого не было бы никакого толку.
— Чтобы остерегались этого человека. И тогда у бедняги Джона Макдональда появился бы шанс.
— Нет, не появился бы.
— Легко тебе говорить. У тебя, похоже, сложился образ Дункана как своего рода невидимого супермена, неуязвимого для всего, что мы говорим и делаем. Но он не таков, Ред. Просто не таков.
— Кейт, в данном случае мы ничего не могли поделать.
— Откуда у тебя такая уверенность?
— Потому что Джон Макдональд умер два года тому назад.
— Два года тому назад? Ты вроде бы сказал, что он был убит вчера.
— Нет, я сказал, что его тело было обнаружено вчера. Он умер двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года. Умер, то есть не был убит. Умер в возрасте семидесяти восьми лет, по естественным причинам. Вчера была вторая годовщина его смерти, его тело нашли лежащим на крыше склепа, на Хайгейтском кладбище.
— Дункан вытащил тело из могилы?
— Это был склеп. Он просто откатил камень.
Оказывается, даже после десяти зверских убийств что-то все же способно вызвать потрясение. Например, осквернение могил и надругательство над мертвецами.
— Кто нашел тело? — спрашивает Джез.
— Очевидно, один из гробокопателей. Он увидел его, возвращаясь с похорон.
— И больше ничего и никого там не видел?
— Нет.
Джез морщит лоб.
— Но ведь если Джон был мертв уже два года, он наверняка превратился в скелет.
— Обычно так и бывает. Но он был набальзамирован.
— Боже мой!
— Некоторые из важных органов были извлечены бальзамировщиком, но язык оставался на месте.
— До вчерашнего дня.
— Да. До вчерашнего дня.
— Значит, теперь все одиннадцать апостолов в сборе?
— Ага. Если только мы не упустили чего-нибудь.
— И что теперь? Он остановится?
— А что еще ему остается делать? У него есть все его святые.
Посыльный с почты заходит в совещательную, толкая тележку. Он достает стопку писем, связанных резиновой лентой, кладет их на стол Реда и уходит.
Ред снимает резинку со стопки и берет вскрыватель конвертов. Почтовый посыльный возвращается с коричневым упаковочным пакетом.
— Прошу прощения, чуть не забыл. Замучился, снимая с него ленту.
Ред берет пакет. На вес он тяжелый. Имя и адрес набраны из букв, вырезанных из журналов и приклеенных прозрачным скотчем. Он сразу вспоминает об экземпляре журнала «Санди таймс» в спальне Дункана, страницах, зияющих дырами в тех местах, где из текста были вырезаны буквы.
Ред смотрит на посыльного.
— Постой. Эта хреновина прошла проверку?
— Да, сэр. И рентгеном просвечивали, и еще чем-то. Взрывотехники сказали, что все в порядке.
— Хорошо. Спасибо.
Посыльный уходит. Ред вертит пакет в руках. Проволочки из него не торчат, будильник внутри не тикает. Он принюхивается — ни миндалем, ни марципаном не пахнет.
Раз взрывотехники говорят, что все в порядке, то так оно, наверное, и есть. Ред переворачивает пакет и смотрит на почтовый штемпель. «ЛОНДОН, Юго-Запад 1, ФЕВР 1996». Юго-Запад 1 — это Вестминстер. Вестминстер включает Скотланд-Ярд.
Должно быть, Дункан находился в миле отсюда, чтобы отправить его по почте, а они и не знали.
Ред пробегает пальцами по поверхности пакета. Под слоем пузырчатого упаковочного материала внутри он нащупывает три твердых цилиндра. Каждый длиной в пару дюймов.
Кейт и Джез внимательно смотрят на него.
— Что это? — спрашивает Джез.
— Не имею представления. Правда, есть один способ это выяснить.
Ред берет открыватель для писем, разрезает край пакета, и, когда запускает руку внутрь, кончики его пальцев натыкаются на шероховатую бумагу и твердый предмет под ней. Один из цилиндров. Должно быть, он завернут в бумагу.
Он ощупывает цилиндр. Он не гладкий, но как бы в рубчик или с насечкой. Любопытно.
Его пальцы погружаются глубже и находят еще два цилиндра. Он вытаскивает все три разом.
Монеты.
Три стопки из десяти монет каждая, завернутые в банковскую обертку. Три свертка различных очертаний и размеров.