Артур Конан ДойлМесть
Артур Конан Дойл (1859–1930) — автор многих исторических романов и научно-фантастических повестей, его рассказы о сыщике Шерлоке Холмсе читают во всем мире.
Подобно тому древнему греку-честолюбцу, что сжег храм, чтобы его имя осталось в веках, славолюбец Джон Шарке своей неуемной жестокостью хотел вознести свое имя над всей Америкой! В то время как американцы, всем сердцем припадая к его жертвам, делали все, чтобы вознести Шарке не более чем на два фута…
Но все оставалось по-прежнему. Еще хорошо, если купеческое судно оказывалось поблизости от береговой артиллерии: едва завидев, как из лиловой морской глади поднимается грот-брамсель с нашитым на нем черным ромбом, влетало оно в гавань с парусами, выгнутыми, как дамский корсаж.
Мастерству капитана Шарке удивлялись все моряки — и купеческие, и военные, и его же пираты… Вот видят же они на своем барке: преследующий их корабль и ветра забирает больше, и матросы там не уступят им в сноровке… Но если они, все три мачтовые команды, тотчас выполняют его команды — их барк уходит от корабля[1]!
И стоит ли говорить, в какое горе ввергал Шарке семьи тех моряков, кто работал-плавал на захватываемых им судах! Их вдовы, наверное, стенали так громко еще потому, что крик хотя бы как-то исторгает из души человека это разрушающее его чувство: ведь теряли они не просто родных, а кормильцев, и надо было им, матерям, сохранить себя для семьи.
В то время как в жизни Копли Бэнкса, одного из самых богатых жителей Кингстона, до поры до времени не было никаких потрясений — моряком был он лишь в юности, а потом, в течение семнадцати лет, стал владельцем десятка судов. Его, мистера Копли Бэнкса, знали как человека деятельного: он был членом городского совета, а женат на особе из знаменитого рода Персивалей. И, кстати сказать, доводился двоюродным братом губернатору Виргинии.
Обоих своих сыновей, еще мальчиками, мистер Бэнкс устроил в один из лучших колледжей Лондона. И уже они проучились там несколько лет, когда он, читая их письма, встревожился: что-то, кажется, не очень они там, в старой Англии, тосковали о новой, о своей американской родине. А уже случалось, что отпрыски новоамериканцев, достигнув совершеннолетия за время учения в Англии, оставались жить на родине предков: неустройства жизни в колонии оказывались уже не для них.
Сыновей на их родину Бэнкс решил вернуть.
Но как раз в это время начинал он большое дело (судовладелец, а заинтересовался совершенно новым для себя видом хозяйственной деятельности), так что за сыновьями отправилась в Англию супруга Бэнкса. И уже они, все вместе, возвращались…
О своих подвигах славолюбец Шарке сообщал в тех случаях, когда захватываемые им суда были всем известными, а на этот раз это был галеон «Герцогиня Корнуэльская»! И с этим сообщением «сухопутным крысам» был им отпущен матрос с этого судна.
…Услышав, мистер Бэнкс не то что вскрикнул — хотя это чудовище, Шарке, утопил и жену, и детей, — нет! Он, Копли Бэнкс, не проронил ни слова, будто окаменел. И только… Только бешеные вспыхнули в его глазах огни!
И что же?..
Время шло, и если текущие дела фирмы управляющий вел без хозяина, то ведь в Кингстоне все знали, что мистер Бэнкс уже было начал переговоры о покупке двух плантаций сахарного тростника. И, значит, пора бы ему выходить из его меланхолии.
Но с ним, мистером Бэнксом, происходило что-то странное. Из кассы, обрекая свою фирму на трудности в обороте средств, начал он забирать такие суммы, какие многократно превышали потребности его опустевшего дома. То есть пушки (восемь крупнокалиберных орудий) были им заказаны уже на втором году его печали (стоит ли говорить, как удивила всех в Кингстоне такая его покупка — вместо плантаций)! Впрочем, транжирить деньги мистер Бэнкс начал еще задолго до этого, в портовом кабаке.
Да нет, не запил. За стаканом рома (за лучшим его сортом хозяин кабака посылал в городской трактир) просиживал он здесь целые дни, а недопитое (слишком дорог был тринидадский сорт этого напитка, чтобы его выплескивать) переливал в стакан того, кого пригласил за свой столик. Такой его доверенностью стал пользоваться тот, кто предложил ему за стакан рома или джина, все равно, согнуть и тут же выпрямить каминную кочергу. То есть это предложение разъяснил ему другой завсегдатай кабака — ибо тот, кто таким способом добывал себе выпивку, был нем. Не совсем… Что-то еще кулдыкал он остатком языка, и со временем Бэнкс начал его как-то понимать.
То есть мистер Бэнкс и этот немой силач — будто, сказать, воткнулись друг в друга, — видимо, сошлись на чем-то одном и теперь обычно сидели глаза в глаза. Да, надо пояснить, что хозяин этого заведения для простого народа так был польщен визитами мистера Бэнкса (он его даже называл сэром), что закрепил за ним столик возле камина и сам, по его знаку, подходил, чтобы подлить дорогого напитка в стакан его собеседника (всю бутылку Бэнкс попросил на стол не ставить, иначе бы уже слишком скоро не с кем ему было общаться). Однако тот, этот немой силач, становился уже не заурядным прихлебателем (каким до этого присаживался к чужим столам): в его, хозяина кабака, понимании, возвысился теперь до должности секретаря сэра: для него приносил лист бумаги и чернильницу с гусиным пером. Оказалось, немой умел, и довольно сносно, писать. И писал, когда ничего в его кулдыканье уже невозможно было понять.
Мистер Бэнкс слушал его или читал им написанное (иногда ему тот даже что-то чертил), при этом обычно спокойно себе посасывал трубку (табак гамбургской выделки доставляли ему со Старого Света); как вдруг вспыхивали в его глазах такие же дикие огоньки, как и тогда, когда он услышал о катастрофе всей своей жизни.
Меж тем посетители кабака, простолюдины (мистерами называли они друг друга лишь до второго, редко до третьего стакана), иногда таки возвышали себя до решимости подойти к столь важной особе, и мистер Бэнкс навстречу их стаканам поднимал свой и даже отпивал из него в знак всеобщего равенства и братства.
Но когда еще подходили к его столику те двое, что называли друг друга мистерами, тотчас кабатчик приказывал служкам принести два стула и два стакана и сам спешил (как и приказывал сэр) с бутылкой лучшего (тринидадского!) рома. Это были ожидающие найма на суда штурманы Берзмарк Свитлокс и Джон Брэдли. Они были неразлучны, а познакомились во время прогулок в тюремном дворе, отбывая свои сроки после раскаяния в разбое. Да, Свитлокса тогда не помиловали, хотя именно он подвел свое пиратское судно под выстрелы с корабля: не поверили, что он, будучи под началом Длинной Бороды (тоже известного своей жестокостью капитана-пирата), сам никого не убивал. Нечто похожее было в жизни его теперешнего друга Джона Брэдли, и теперь оба они раскаивались в том, что раскаялись тогда… Потому судовладельцы и капитаны брали их на суда лишь рядовыми матросами, что оскорбляло тех, кто, говорят, были замечательными мастерами именно вождения судов.
И если учесть, что в числе посетителей кабаков Порт-Ройала и Кингстона пребывало немало таких же неудачников (ввиду их сомнительного прошлого не нанимали их на суда и матросами), то как раз штурманы Свитлокс и Брэдли, озлобленные отношением к себе капитанов и судовладельцев, оказывались негласными представителями этой таки порядочной части ожидающих найма моряков.
При этом мистер Бэнкс, при его высоком в глазах портового люда положении в обществе (уже все здесь называли его сэром!), столь был доступен в общении с простым народом, что все больше завоевывал его расположение, особенно же тех матросов, которые общались со штурманами Свитлоксом и Брэдли: те дали им знать о решимости мистера Бэнкса пересмотреть, то есть заменить состав команд принадлежащих ему судов. И, надо сказать, что о характере этой замены упомянутая часть матросов начала отзываться с весьма странными ухмылками…
Но если в представлении хозяина кабака посещения его заведения мистером (сэром!) Бэнксом поднимали его портовое заведение до ранга городского трактира, то в глазах тех, кто считался сливками местного общества, член городского совета мистер Бэнкс терял свое прежнее высокое положение. То есть сначала ему только удивлялись: «Уважаемому члену общества — посещать портовый притон?», «С лицом порядочного человека — сидеть среди рвани?»
А уж когда Бэнкс, невзирая на возражения управляющего фирмой, всю команду брига «Забияка Гарви» заменил своими портовыми знакомыми, а затем их силами водрузил на судно пушки!..
Начальник гарнизона майор Гарвей поспешил к губернатору:
— Сэр! Если предположить, что свое судно мистер Бэнкс готовит к погоне за Шарке… Однако. Понимает же он сам, Бэнкс, что со своими восемью пушками отомстить двадцатипушечному Шарке не сможет. Так, спрашивается, для каких боев снаряжает мистер Бэнкс этот свой бриг? То есть чью кровь собирается он проливать?
— Кровь и Бэнкс? — усмехнулся губернатор. — Он даже против петушиной крови! Осуждает, видите ли, сражения петухов.
На самом деле сэр Эдвард к тому, кого теперь осуждал начальник гарнизона, испытывал приязнь. Не очень, правда, ему нравилось, что мистера Бэнкса тоже иногда называют сэром. Хотя он даже не баронет! Но фирма Бэнкса выполняла заказы на перевозки в Европу, и всегда на его судах вместе с грузами доставлялись вина из тамошних виноградарских стран. Так что когда приходила новая партия, особенно любимый сэром Эдвардом портвейн из Португалии, всегда Бэнкс приглашал к себе… Увы, все это уже в прошлом. Теперь Бэнкс пьет с народом второго сорта — и, видимо, один лишь ром.
— Так что же вы предлагаете, майор?
— Сэр! Я считаю, что мистер Бэнкс должен быть арестован. А это его судно — секвестировано. И — немедленно! Как сообщил мне управляющий его фирмой, на судно уже доставлены солонина, ром, сухари и вода.