— Мам, я думаю, эта леди плачет, — прозвучал пронзительный детский голос.
— Ш-ш-ш, — ответила мать. — Тогда мы просто оставим ее в покое.
А потом наступила благословенная тишина.
Вообще-то мне и вправду надо было воспользоваться туалетом, и у меня действительно болела нога. Я спустила джинсы и, сев, потерла правую ногу. Над коленом виднелся бледно-красный узор, который тянулся до верха бедра. Когда в окно влетела молния, я стояла к нему правым боком.
Присоединившись к Толливеру, я увидела, что наш заказ уже принесли, и смогла наконец заняться едой.
Когда мы вернулись к машине, Толливер занял место водителя — была его очередь. Я предложила включить аудиокнигу. В последнем магазине старой книги, который мы посетили, я купила три. Само собой, несокращенных. Я включила рассказ Даны Стабеноу,[3] откинулась на спинку сиденья и отгородилась от брата стеной. Нет, я не отгородила стеной его, я отгородила от него себя.
Толливер снял одну комнату в мотеле в Доравилле. Пока он стоял у конторки, я видела: он ждет, когда я попрошу его взять еще одну комнату, раз уж у меня такое необщительное настроение. За годы путешествий мы часто делили с ним комнату. Сперва у нас было слишком мало денег для двоих. Потом нам иногда хотелось побыть в одиночестве, а иногда было на это плевать. Мы никогда не делали из этого проблему.
«Не позволю, чтобы это стало проблемой теперь», — безрассудно решила я.
Я не знала, сколько мы еще сможем тащиться по этой мрачной темной дороге, пока Толливер не взорвется и не потребует объяснений, которые я не в силах ему дать.
Итак, мы будем делить комнату, и мне придется пребывать в неловком молчании. Я начинала к этому привыкать.
Мы внесли в комнату сумки.
Я всегда брала кровать, которая поближе к ванной, брат взял ту, что у окна.
Эта комната была вариацией других комнат, которые мы видели снова и снова: гладкие покрывала из полиэстера, стандартные стулья и стол, телевизор, бежевые стены в ванной.
Толливер занялся телефоном, а я растянулась на кровати и включила Си-эн-эн.
— Она хочет, чтобы мы явились завтра в восемь утра, — сказал Толливер, вынимая из сумки карандаш и раскрывая утреннюю газету на странице с кроссвордом.
Рано или поздно он не выдержит и научится разгадывать судоку, но пока он стойко держится приверженности к кроссвордам.
— Тогда мне лучше отправиться сейчас на пробежку, — бросила я и заметила, что брат на несколько секунд застыл, нацелив карандаш на кроссворд.
Мы часто бегали вместе, хотя под конец нашей пробежки Толливер обычно вырывался вперед, чтобы помчаться изо всех сил.
— Утром будет слишком холодно, даже если я встану в пять.
— Ничего, если ты побежишь одна?
— Да, без проблем.
Я вытащила свое снаряжение для пробежек и сняла джинсы и свитер. Я держалась к Толливеру спиной, но это было нормально. Мы не превращали скромность в идола, но все же пытались соблюсти какие-то границы. В конце концов, мы же брат и сестра.
«Нет, мы не брат и сестра, — сказало мое дурное „я“.— На самом деле он вообще тебе не родственник».
Я сунула в карман ключ от комнаты и вышла туда, где было холодно и влажно, чтобы убежать от своего несчастья.
Глава вторая
— Я шериф округа Нотт-Каунти, — сообщила худощавая женщина.
Когда мы вошли, она болтала с диспетчером, перегнувшись через барьер, отделявший переднюю часть полицейского участка от задней.
Я никогда не понимала, как блюстители порядка могут носить на бедрах столько амуниции, а эта женщина носила все, что требовалось. Я не люблю глазеть слишком долго, чтобы определить назначение всех предметов. У меня был короткий роман с помощником шерифа — мне стоило улучить тогда минутку, чтобы исследовать причиндалы копа. Думаю, тогда я больше была увлечена другими его причиндалами.
Когда шериф выпрямилась, я увидела, что она высокого роста. Ей было лет пятьдесят, у нее были седеющие каштановые волосы и уютные морщинки в уголках глаз и рта. Она не походила ни на одного искренне верящего в мои способности человека, с которыми я когда-либо встречалась, однако именно она послала мне е-мейл.
— Я Харпер Коннелли, — сказала я. — Это мой брат, Толливер Лэнг.
Мы, по всей видимости, тоже не выглядели так, как она ожидала. Женщина пристально осмотрела меня с ног до головы.
— Вы не похожи на ненормальную, — заметила она.
— Вы не похожи на стереотип предвзятости, — отозвалась я.
Диспетчер втянул воздух сквозь сжатые зубы.
«Ого!»
Толливер стоял сразу за мной, и я чувствовала, как от него исходит спокойное ожидание. Брат всегда прикрывал мне спину.
— Заходите ко мне в кабинет. Поговорим, — сказала высокая женщина.
— Меня зовут Сандра Рокуэлл, я год исполняю обязанности шерифа.
Шерифы в Северной Каролине избирались, не знаю, правда, на какой срок. Но если она пробыла шерифом всего год, у нее, наверное, много еще впереди. Политики, скорее всего, не так внимательно присматриваются к шерифу Рокуэлл, как делали это в год выборов.
Мы уже вошли в ее кабинет. Не очень большой, украшенный портретами губернатора, флагом штата, флагом США и несколькими документами в рамках.
Единственной личной вещью на столе шерифа Рокуэлл был один из прозрачных кубов, которые можно забить фотографиями. Ее куб был полон снимков двух парней. У них были каштановые волосы, как и у матери. Один из них, взрослый, уже сам имел жену и детей. Мило. У второго имелась охотничья собака.
— Вы… Оба… Хотите кофе? — спросила она, скользнув во вращающееся кресло за уродливым металлическим столом.
Я посмотрела на Толливера, мы с ним покачали головами.
— Что ж. — Шериф положила руки плашмя на стол. — Я слышала о вас от детектива в Мемфисе. Молодая женщина, ее имя…
Я улыбнулась.
— Значит, вы ее помните. Она работает вместе с парнем по имени Лейси?
Я кивнула.
— И производит впечатление здравомыслящего человека. Ответственного. Количество раскрытых ею дел и ее репутация впечатляют. Я разговариваю с вами лишь по этой причине, понимаете?
— Да, понимаю.
— Что ж, я знаю: это звучит грубо, а я не собиралась грубить. — У шерифа был слегка смущенный вид. — Но вы должны понять, что я не вызвала бы вас, если бы на вашем счету не числилось столько успешных расследований. Я не из тех людей, которые слушают этого Джона Эдварда[4] — не политика, чья фамилия кончается на «с»,[5] — а медиума. И я не из тех, которым нравится, когда их судьбу читают по ладони, не из тех, кто ходит на спиритические сеансы или даже читают гороскопы.
— Я полностью вас поняла, — сказала я. Мой голос звучал еще суше.
— Мы поняли, что у вашей веры есть свои границы, — улыбнулся Толливер.
Шериф с благодарностью ответила улыбкой на его улыбку.
— Именно, если вкратце — у моей веры есть свои границы.
— Значит, вы должны быть в отчаянии, — сказала я.
Шериф недружелюбно взглянула на меня.
— Да, — поневоле призналась она. — Да, мы в отчаянии.
— Я не собираюсь давать задний ход, — храбро заявила я. — Просто хочу знать, с чем имею дело.
Похоже, моя откровенность помогла ей расслабиться.
— Хорошо, тогда выложим карты на стол. — Она сделала глубокий вдох. — В этом округе последние пять лет пропадают мальчики. Сейчас пропавших уже шесть. Когда я говорю «мальчики», то имею в виду возраст от четырнадцати до восемнадцати. Да, дети в этом возрасте склонны сбегать из дома, склонны к самоубийствам и часто попадают в автомобильные аварии со смертельным исходом. И если бы мы их нашли или услышали, что они сбежали, мы с этим примирились бы… Насколько с таким можно примириться.
Мы кивнули.
— Но эти шесть мальчиков, они просто… Никто не верит, что они убежали. И если бы мальчики покончили с собой или погибли в лесу из-за несчастного случая, то наверняка какой-нибудь охотник, орнитолог или забравшийся в глушь турист нашли хотя бы одно тело.
— Итак, вы думаете, что их где-то закопали.
— Да, именно так я и думаю. Я просто уверена, они все еще где-то там.
— Тогда позвольте мне задать пару вопросов, — сказала я.
Толливер вынул блокнот и карандаш.
У шерифа был удивленный вид, словно она никак не ожидала, что я стану задавать ей вопросы.
— Хорошо, жарьте, — после короткой паузы согласилась Сандра Рокуэлл.
— В округе есть водоемы?
— Да, пруд Граньян, озеро Пайн-Лэндинг и несколько речушек.
— В них искали?
— Да. Двое из нас умеют нырять, и мы, как могли, обыскали все. На поверхность тоже ничего не всплывало. Обоими водоемами часто пользуются, и все, что всплывает, — и многое, остающееся под водой, — было бы найдено. В пруду ничего нет, я уверена. Хотя не исключено, что в самой глубокой части озера и есть что-то. — Шериф явно считала это крайне маловероятным.
— У пропавших мальчиков было что-то общее?
— Кроме возрастных рамок? Немного. Главное, что все они исчезли.
— Они белые?
— Да.
— Все ходили в одну и ту же школу?
— Нет, четверо — в местную среднюю школу, один — в младшую среднюю школу, один — в частную академию, подготовительную Рэндольфа.
— Вы сказали, мальчики пропадали последние пять лет? Они исчезли в одно и то же время года?
Шериф открыла подшитые документы на своем столе. Пролистала страницы.
— Нет, — ответила она. — Двое — осенью, трое — весной, один — летом.
И ни один зимой, когда труднее всего было бы хоронить на открытом воздухе, поэтому шериф, вероятно, права. Мальчиков где-то закопали.
— Вы считаете, что их убил один и тот же человек, — предположила я. Это была просто догадка, но хорошая догадка.
— Да, — ответила она. — Именно так я и считаю.
Пришел мой черед сделать глубокий вдох. Я никогда не сталкивалась с подобными делами. Никогда не пыталась найти сразу столько погибших людей.