Фотографии на обложках книг изображали постриженную "под пажа" брюнетку с излишне крупными, но вполне приятными чертами лица. Край чуть тяжеловатого подбородка был прикрыт кистью руки с манерно отставленным в сторону мизинцем. Между указательным и средним пальцами дымилась зажженная сигарета.
Из сопровождающего снимок текста следовало, что Аглая Стрельцова закончила факультет журналистики Московского университета, некоторое время была литературным критиком, а после переезда во Францию стала писать в жанре детектива.
Вернувшись домой, я забралась на тахту вместе с книгами, чашкой чая и коробкой датского печенья. Взволнованно принюхиваясь, вслед за мной на кровать запрыгнула Мелси — любимый черный терьер.
Не зная, с какой книги начать, я разложила перед собакой девять романов Стрельцовой и предложила ей указать на тот, что больше понравится.
Равнодушно обнюхав явно несъедобные предметы, Мелси зевнула и положила лапу на изображение мрачного брюнета, вооруженного здоровенным длинноствольным пистолетом. Как выяснилось впоследствии, этим брюнетом был знаменитый сыщик Гав.
Выбранная терьером книга порадовала хорошим литературным языком, да и интрига оказалась грамотно построенной и весьма занимательной. Чтобы как следует пощекотать читательские нервы, Стрельцова вставила в сюжет аж восемь сцен изнасилования, любовно выписанных самым наидетальнейшим образом — с чувством, смаком и недюжинной фантазией.
На мой взгляд, с насилием Аглая немного перебрала, но, с другой стороны, народ падок на "черную клубничку" — не зря же Интернет на 80 % забит порнографией, причем сцены сексуальной агрессии пользуются особым спросом.
В следующем детективе Стрельцовой, вопреки моим ожиданиям, оказалось всего четыре изнасилования, впрочем, их дефицит с лихвой компенсировался добрым десятком тщательно описанных сексуальных сцен, опять же весьма неординарных.
Тут, самым неожиданным образом во мне проснулся исследовательский интерес. Я решила составить статистику изнасилований в детективах Аглаи, а заодно выяснить, сколько новых способов насилия над женщиной можно изобрести — к чести Глушко-Бриали надо было отметить, что всякий раз она придумывала нечто новенькое и забористое.
Если бы я читала детективы Стрельцовой не подряд, а с промежутком в пару-тройку месяцев, когда первое впечатление подзабывается, а сюжет успевает стереться из памяти, общее впечатление о ее творчестве, наверняка, оказалось бы иным.
Проблема заключалась в том, что, "проглатывая" одну за другой книги какого-то автора, неизбежно начинаешь замечать его "мании", повторяемость тем и приемов, которой в той или иной степени грешат все писатели без исключения.
"Пунктиком" Стрельцовой, несомненно, были изнасилования, причем в максимально извращенной и экзотической форме. Охваченная исследовательским интересом, я читала отчаянно, как камикадзе, желая убедиться в том, что предчувствие меня не обмануло, и навороченные сцены сексуальной агрессии я обнаружу во всех без исключения детективах.
Последнюю книгу я "добивала" в состоянии жуткого стресса: до конца оставалось не больше пятидесяти страниц, а на честь героини (как всегда — роскошной длинноногой блондинки) никто до сих пор толком не покушался. Неужто я ошиблась, и Стрельцова ограничится одними эротическими сценами?
То, что влюбленный в героиню сотрудник спецслужб приковывал ее против воли наручниками к кровати, по несколько часов возбуждал экзотическими ласками, а потом по вредности характера не трахал, изнасилованием можно было бы считать разве что с очень большой натяжкой, — скорее это было нечто вроде анти-изнасилования.
Поэтому, когда уже в самом конце романа на блондинку набросился безумно красивый, но тошнотворно воняющий киллер, я вздохнула с облегчением и, вопреки обыкновению, среди дня, не закусывая, выпила бокал шампанского за здоровье Глушко-Бриали.
Сцена изнасилования, как всегда, была выписана с блеском. Вонь, исходящая от пренебрегающего личной гигиеной киллера, буквально сочилась со страниц детектива, пропитывая все вокруг. Брезгливая блондинка предложила грязнуле помыться, но убийца лишь гнусно захохотал и сунул ей в лицо свои благоуханные гениталии. Обидевшись, она воткнула киллеру в глаз раскаленные щипцы для завивки волос, после чего злодея пристрелил сотрудник секретных служб, не только красивый, но и, вдобавок, чисто вымытый.
По обыкновению, он приковал героиню наручниками к кровати и возбуждал ее до тех пор, пока она, корчась от невыносимой страсти, не принялась отчаянно умолять его овладеть ею.
Чисто вымытый агент не устоял и выполнил просьбу сексапильной красотки, после чего они полюбили друг друга и поженились, так что книга закончилась привычным "хэппи эндом".
В бане, куда я раз в неделю ходила с друзьями, у нас появилась новая, чрезвычайно волнующая тема для разговоров. Даже вялый от вегетарианства издатель эзотерических комиксов "Путь к тебе" забывал о витаминах и целебных аюрведических составах, и оживлялся, когда я принималась пересказывать сцены изнасилования и сногсшибательные эротические навороты из книг Аглаи.
Вместе со мной вся компания ликовала, узнав, что и в последнем детективе Стрельцова себе не изменила.
Склонный к тонкому психологическому анализу издатель-вегетарианец предложил к обсуждению вопрос о причине столь страстной любви Стрельцовой к сценам насилия над женщиной.
Дискуссии были жаркими, и в итоге мы даже разделились на два лагеря: один из них (к которому принадлежала и я) придерживался мнения, что Глушко-Бриали некогда подверглась изнасилованию, и это ей настолько понравилось, что ни о чем другом она теперь просто не может думать.
Представители другого лагеря полагали, что господин Бриали в постели несколько слабоват, и Аглая в душе мечтает, чтобы ею овладели в точности так, как она описывает это в своих книгах.
К этому лагерю принадлежал издатель-вегетарианец. Он аргументировал свою позицию тем, что, согласно психоанализу, содержание романов можно интерпретировать, как эдипову фантазию, а сама по себе творческая активность является формой выражения невротических мечтаний.
Разрешить наш банный спор я, к сожалению, не могла. Спрашивать Аглаю напрямую о том, гложет ли ее тайная мечта подвергнуться насилию, было как-то неприлично, да и вряд ли она ответила бы мне правду.
Эротические Аглаины экзерсисы настолько потрясли моих друзей, что они даже начали пенять, что в моих детективах, написанных от первого лица, нет сногсшибательных сексуальных сцен, но я твердо заявила, что подвергаться изнасилованию из принципа не буду даже в собственных книгах. Впрочем, для этого у меня были вполне веские причины.
Каждому человеку "везет" по-своему. Один выигрывает в лотерею, другой регулярно спотыкается на ровном месте, третий почти без усилий делает головокружительную карьеру.
Мое, несколько сомнительное "везение" заключалось в том, что, начиная с семилетнего возраста, меня с навязчивой регулярностью пытались изнасиловать. Специфика же сего необъяснимого феномена заключалась в том, что каждый раз я тем или иным способом ухитрялась выпутаться из ситуации без особого физического и психического ущерба. Не исключено, что именно по этой причине я, несмотря на врожденное миролюбие, с юных лет испытывала горячий интерес к рукопашному бою и всевозможным видам вооружений.
Мужчины набрасывались на меня в самых разных, иногда весьма неожиданных местах. Личности агрессоров также варьировались от примитивных пьяниц и пресловутых представителей кавказской национальности до самого настоящего сумасшедшего маньяка.
В отличие от большинства дам, побывавших в подобных переделках, моя симпатия к сильному полу в целом никоим образом не поколебалась, зато я пришла к печальному заключению, что российские насильники действуют совершенно неграмотно и прямо-таки до безобразия непрофессионально.
Некоторое время я даже баловалась мыслью написать "Пособие для начинающего насильника", но по ряду соображений отказалась от этой идеи.
Тем не менее, из чистого любопытства, однажды я спросила у моего третьего (тогда еще не бывшего) мужа, — специалиста по боевым искусствам, — как правильно насиловать женщину. Результат меня восхитил и ошеломил.
За долю секунды с помощью болевого захвата он уложил меня на спину и зафиксировал таким образом, что от боли я даже пикнуть не могла, не то, что пошевелиться, а о том, чтобы оказать хоть малейшее сопротивление, вообще речи не шло. Вот это, я понимаю, профессионализм!
Разумеется, все мои истории с изнасилованием не шли ни в какое сравнение с изощренными фантазиями Глушко-Бриали. Мною не пытался овладеть безумный гермафродит с железным крюком вместо левой кисти, меня не опаивал наркотиками нигерийский гангстер с ритуальными насечками на щеках, не привязывал вожжами к туше мертвой коровы двухметровый казак-некрофил. Чего не было, того не было — врать не буду. Тем не менее, кое-чем и я могла похвастаться.
Седьмая по счету попытка изнасилования (вероятно, в связи с тем, что семерка — счастливое число) оказалась настолько неординарной, что я до сих пор вспоминаю эту историю с неизменным удовольствием.
Дело было осенью, не то, чтобы поздней, но и не ранней. Погода, по российскому обыкновению, выдалась на удивление мерзкой. Дождь, правда, временно стих и лишь слегка моросил, но небо было затянуто отвратительно серыми тучами. Отсутствие солнца действовало на меня угнетающе, и я, понурившись, брела через безлюдный мрачный лес по тропинке, превратившейся после дождя в полосу липкой грязи, противно чавкающую под ногами.
В конце пути меня ожидала награда в виде бассейна. Вода в нем была теплой и голубой, а свет множества ярких ламп, при наличии некоторого воображения, можно было принять за сияние тропического солнца. Сорок пять минут блаженства, а затем снова долгий и унылый путь по жидкой грязи через черный холодный лес.
Дабы не провоцировать своим видом потенциального насильника, я, по совету третьего мужа, перед выходом в лес принимала соответствующие меры предосторожности, то есть одевалась столь кошмарным образом, чтобы даже зэку, изголодавшемуся по женскому полу за время длительной отсидки, не пришло бы в голову наброситься на меня.