ает нарезать её на тонкие ломтики. Трение острого ножа о мясо создавало облако необыкновенного аромата, заполнявшего всю лавочку. В это время я стояла у прилавка и полной грудью вдыхала воздух, будучи глубоко уверенной в том, что это самое ароматное мясо на всём белом свете.
Я приходила в себя лишь тогда, когда продавец спрашивал меня, что я хочу купить. «Дайте нам газировки!» — такой была первая фраза у пекинской детворы тех лет.
Говорили не «Я хочу купить то-то», а «Дайте нам…» «Дайте нам газировки!» — «Охлаждённую или простую?» — «Дайте нам охлаждённую, охлаждённую фруктовую!» — твердили мы в один голос с Бай Дасин и передавали продавцу наш термос. К этому времени я уже приходила в себя от аромата требухи и больше всего мечтала о холодной сладкой газировке. Рядом с прилавком, где разделывали требуху, стояла холодильная камера белого цвета, наполненная кусками льда. В тот момент, когда продавец открывал крышку, мы прямиком бежали к ней. Вот здорово! Из неё клубами вырывался холодный воздух и будто маленькими кулачками бил по нашему лицу, что нам ужасно нравилось. Среди кусков белого льда вкривь и вкось торчали бутылки с лимонадом. Продавец заливал лимонад в термос, мы выходили из лавки, спускались по каменным ступенькам и в нетерпении тут же отвинчивали крышку. Обычно первый глоток делала я, хоть я была всего лишь двоюродной сестрой. Вы потом увидите, что Бай Дасин относилась к тем людям, которые привыкли всегда всем уступать, неважно, старшие это или просто твоя двоюродная сестра. Вот поэтому я бесцеремонно делала глоток первой. Совершенно не помню, как этот охлаждённый лимонад попадал мне в рот, обволакивал язык и дальше по пищеводу оказывался в желудке. Я только помню, что от холода у меня стягивало на голове кожу и будто тысячи иголочек вонзались мне в виски. От холода даже глазам становилось больно. Во! Это и есть охлаждённый, прямо со льда.
В те времена существовало такое понятие как «охлаждённый», или «прямо со льда». Теперь же, когда у всех есть холодильники, эти понятия исчезли. Холодильник никогда не может дать пронизывающего до костей холода, который колет будто иголочками. Бай Дасин следом за мной тоже делала большой глоток, и я видела, как её всю передёргивало, а на её полных руках появлялась гусиная кожа. Помню, как она сообщила мне однажды, еле переводя дух, что даже немного намочила в штаны! Я, хохоча, взяла у неё из рук термос и сделала ещё один большой глоток, и снова тысячи иголочек вонзились мне в виски, защипало в глазах и на душе стало хорошо. Я кивнула, и мы не спеша пошли по тихому переулку. Наши шаги вспугнули рыжую кошку на крыше. Это была Нюню из девятого двора, она частенько приходила в гости к нашему коту Сяо Сюну. Мы бежали по переулку, а Нюню следовала за нами по крышам. Эй, Нюню, а ты пила когда-нибудь охлаждённый лимонад? Эх ты! Никогда в жизни он тебе не достанется. Вскоре мы уже вбегали в ворота нашего дома. Вот! Вот что такое прохлада! Вот что такое охлаждённый лимонад.
Бай Дасин никогда не обижалась на то, что по пути домой я выпивала лимонаду больше, чем она. И почему мне не приходило в голову, что ей надо бы уступить? Помню, однажды, чтобы получить разрешение посмотреть документальный кинофильм «Визит принца Сианука в Китай», мы с Бай Дасин должны были сначала вымыть головы. Согрели воду, я решила мыться первой и схватила пакетик яичного шампуня. Это был крем-шампунь, который по форме и цвету напоминал яичный желток, один пакетик с запахом лимона стоил восемь фэней. Я наполнила таз водой и долго мыла и прополаскивала волосы. Когда наступила очередь Бай Дасин, до начала сеанса времени оставалось совсем немного. Бабушка её торопила, я тоже громко возмущалась, будто Бай Дасин совершала преступление. В итоге она так и не успела сполоснуть голову, и мы отправились в кино. Я шла позади и видела, что у неё на затылке на волосах остались яично-жёлтые следы от шампуня. Она не догадывалась об этом, шла и покачивала головой, чтобы волосы побыстрее высохли. Я понимала: в том, что у неё на затылке мыло, виновата я. Прошло двадцать лет, а мне всё кажется, что шампунь так там и остался. Мне очень хотелось рассказать ей об этом и извиниться, но Бай Дасин была таким человеком, который никак не смог бы понять, чего ради из-за такого пустяка нужно извиняться. Она бы только расстроилась от моих извинений. Так что лучше было молчать…
Вот так я стояла в переулке на углу улицы Дэншикоу под старым навесом и вспоминала охлаждённый лимонад и яичный крем-шампунь, пока дождь наконец не перестал. Теперь я могла продолжить свой путь в универмаг «Метрополь».
Я ждала Бай Дасин в кафе на втором этаже. Мне нравится это кафе. Если сесть за столик у окна, тебе кажется, что ты плывёшь в воздухе, отчего в какой-то миг начинаешь испытывать ложное чувство превосходства над всеми. Начинает казаться, что поле зрения постепенно расширяется и ты можешь, приподняв подбородок, видеть при вечернем солнце далёкие сюрреалистические нагромождения, выстроенные из стекла и гранита. А прищурив глаза, можно наблюдать за людским потоком, движущимся где-то у тебя под ногами. Рано или поздно в этом потоке должна показаться и моя двоюродная сестра.
До нашей встречи оставалось ещё порядочно времени, и я могла просто спокойно здесь посидеть. Попив кофе, я успевала ещё пройтись по отделу женской одежды на втором этаже и заглянуть на четвёртый этаж в отдел «Всё для дома». Мне там особенно нравились полотенца разных размеров и расцветок. Разглядывая их, я не могла избавиться от какого-то странного ощущения. Я заказала большую чашку эспрессо. Мне казалось, что из толстой керамической чашки гораздо приятней пить эспрессо, чем капучино. Попивая кофе, я временами поглядывала на проходящий внизу людской поток и вспомнила слова Бай Дасин о том, что она на всё любит смотреть сбоку, например на здание, автомобиль, пару туфель, будильник и, конечно, на людей — мужчин или женщин. Эта её привычка заставляла меня про себя улыбаться, так как этим она самым очевидным образом отличалась от всех остальных. Чем же она всё-таки выделялась на фоне других? А тем, что в ней всегда чувствовалась какая-то внутренняя энергия. И все её влюблённости и романы всегда заканчивались неудачей. С детства она росла тихим ребёнком, совершенно обычной внешности. Характер у неё был сверхпокладистый. Выражаясь словами бабушки Чжао с девятого двора, Бай Дасин была уж очень милой и славной.
I
В начале 70-х годов, когда Бай Дасин было лет семь-восемь, старички в переулке говорили про неё, что она «милая и славная». В те времена таких слов не употребляли, они вызывали определённое подозрение. От этих слов исходил запах гнили и затхлости старинных сундуков и потемневших от копоти потолков. Это были слова, которые нельзя было открыто произносить; слова, которые до сих пор вызывают в моей памяти не слишком приятные ощущения. Они совсем не были похожи на одно слово, которое однажды произвело на меня глубокое впечатление.
Как-то мы отправились в гости к бабушке Чжао. Там я прочитала скупой на слова дневник её внучки — тринадцатилетней ученицы средней школы. Её дневник лежал на чёрном лаковом чайном столике с изогнутыми ножками, будто специально для того, чтобы его читали. В дневнике мне встретилась такая фраза: «Пусть моё происхождение не такое уж известное, но моя революционная воля не может быть сломлена…» Да, меня потрясло слово «сломлена». Я тогда вообще не понимала его значения, но твёрдо решила, что это слово необыкновенное. Как же можно, не имея достаточного образования, использовать такие слова в своём дневнике? Я так дорожила этим непонятным для меня словом, что даже не решалась спросить у взрослых, что оно означает. Я надеялась, что когда-нибудь сама смогу понять его значение. Ну а раз Бай Дасин милая и славная, пусть так и будет.
Бай Дасин и в самом деле отличалась добрым нравом и чувством справедливости. Учась в первом классе, она помогла дойти домой бабушке Чжао, потерявшей сознание в общественном туалете. Во втором классе она взяла на себя обязанность каждый день выливать за бабушкой горшки. Старушка уже не могла самостоятельно ходить в туалет. Наших родителей в то время в Пекине не было, и мы с бабушкой служили друг другу опорой.
Когда Бай Дасин училась в третьем классе, на экранах многих городов Китая шёл корейский фильм «Цветочница». Где бы его ни показывали, публика во время сеанса непременно утирала слёзы. Мы с Бай Дасин тоже плакали. Только я не так сильно, как она. Мужчина, сидевший передо мной, в истерике бился о спинку сиденья, но никто не обращал на него внимания, потому что каждый был занят своими переживаниями. Сидевший слева от меня человек не отрываясь смотрел на экран, слёзы непроизвольно катились у него по щекам, и он их не вытирал. Бай Дасин сидела от меня справа. Она просто задыхалась от плача, и вдруг, совершенно неожиданно, у неё началась отрыжка. Впервые я обнаружила у неё эту дурную привычку именно во время того сеанса. У неё это происходило громко, как у какого-нибудь простого и неотёсанного мужика. В особенности её распирало после поедания редьки, которую я называла «радость на душе». Вот уж когда сестра делала это от души. Просто противно, да ещё дурной запах. Сравнение с неотёсанным мужиком мне казалось обидным, потому что Бай Дасин не была мужиком, и тем более неотёсанным. Однако после демонстрации этого фильма однокашники стали поддразнивать её, обзывая «помещица Бай», и это только потому, что она оказалась однофамилицей злодея-помещика из этого фильма. Иногда мальчишки, завидев её, начинали громко кричать: «Вон идёт помещица Бай, идёт помещица Бай!»
Такая кличка унижала и расстраивала Бай Дасин, заставляя её чувствовать себя изгоем. В переулке часто появлялись люди, одетые в одежду серого цвета. Их называли «элементами четвёртой категории». Они подметали переулки, убирали мусор, чистили выгребные ямы. С тех пор как мы посмотрели фильм «Цветочница», каждый раз, когда Бай Дасин сталкивалась с этими людьми, она специально гордо проходила мимо, будто хотела всем сказать: «Я не помещица Бай, я не такая, как они!» Она постоянно спрашивала меня: «Слушай, кроме фамилии, скажи, чем ещё я похожа на помещицу?»