Представление о психологических границах, столь малознакомое россиянам
Мы, как этнос, как нация, выросли в государстве огромном, почти безграничном. Ни конца, ни края… При этом на протяжении русской истории государство наше расширялось за счет захвата территорий, насильственного или полудобровольного присоединения соседних государств и этносов. Причем государство было почти убеждено, что малые соседние государства будут счастливы от такой возможности – быть поглощенными большой необъятной страной. Потому что Россия даст им экономическую заботу, защиту, опеку, но и к тому же идеологию, политику, ценности, разумеется, самые лучшие, самые разумные, приводящие к немедленному счастью присоединившихся земель или республик.
Как ни печально, а может быть, просто закономерно, все это отразилось на российском характере, на родительских моделях, человеческих отношениях. Все это то, что создало так называемый русский характер, русскую душу. И конечно, в русской душе есть много, чем мы можем гордиться, что можем присвоить, уважая и радуясь доставшемуся нам наследству. Но есть особенности и данности в нашей ментальности и культуре, которые создают очевидные психологические трудности. Иногда они являются тем, что сильно мешает в жизни, временами приводя к трагедии, катастрофе, беде.
Одна из этих особенностей (наряду с инверсиями) – отсутствие о понятии личностных границ.
Мы, являясь в прошлом продуктом коллективистской культуры, в которой все было обобщено, все должно было быть коллективным, одновременно общим и ничьим лично, чье государство считало собственность, индивидуальность, личностность – буржуазным, порочным, опасным, не имели права иметь что-то свое: не только собственность, накопления, но и позицию, мысли, представления. Все должны были разделять некую общую точку зрения, «смотреть в одну сторону», «колебаться только вместе с линией партии».
Через семьдесят с небольшим лет мы начинали пожинать плоды такой общности, размытости, непринадлежности. Общее – значит, ничье. Значит, никто персонально не отвечает, значит, если что-то случилось, главное – найти виноватого. Поскольку часто в случае реальных катастроф и происшествий прежде всего искался виновный и только потом начинали хоть как-то исправлять ситуацию, то прежде всего преуспели в том, как перекладывать ответственность и искать виноватых.
А также в том, как наделять ответственностью, не наделяя властью и полномочиями. Часто ответственный не обладал никакой, даже минимальной властью принимать решения и потому не мог вполне отвечать за то, что делает, мог только одно – избегать виноватости, говоря «Я не виноват, это они…» или «Это не я, это все он…». Неудивительно, что в этой стране часто никто не знает, кто и за что должен отвечать, где чья ответственность и в чем она состоит.
Какое это все имеет отношение к детско-родительским отношениям? Непосредственное. Классический, уже не раз приводимый мной пример.
Маленький ребенок морозным днем гуляет со своей мамой. Ему все интересно, он лезет везде, не стоять же ему на морозе по стойке «смирно». В какой-то момент он лезет на горку, поскальзывается, падает, ушибается, плачет. Напуганная и раздраженная мама подбегает к нему и начинает отчитывать, ругаться, кричать: «Я же тебе говорила – не лезь, зачем ты полез? Сколько раз тебе говорить, не лезь на эту горку! Не послушался, вот тебе!»
То есть произошло событие, в котором ребенок и так пострадал и нуждается в утешении и успокоении. Но что он получает, попав в беду? Обвинения, агрессию, перенос ответственности на него – и никакой психологической взрослой поддержки или участия, помогающих пережить эту небольшую катастрофу. Такая мама, к сожалению, и по жизни не учит его тому, как осуществлять свои желания, справляясь при этом с возможными препятствиями. Ей проще запретить и заругать в случае нарушения запрета, чем разрешить и помочь, если нужно. Как в этом случае, например, видя его намерения: «Если захочешь полезть на эту горку, позови меня, чтобы я помогла тебе или подстраховала, а то там скользко, ты можешь упасть».
Но многим из нас, российским родителям, проще запрещать, чтобы не тревожиться, не беспокоиться, не сталкиваться с последствиями или чтобы не напрягаться. Все потому, что многие из них устали справляться не со своей ответственностью. Когда так много ответственности за всю страну, за то, что подумают соседи, заругает или нет свекровь за лишний синяк у ребенка, за то, как дела у подруги, за то, в чем нуждается кто-то еще, то нам не до того, чтобы отвечать еще и за собственные чувства, переживания, страхи. К тому же за других отвечать всегда немного легче – мы же так все прекрасно видим со стороны, мы же такие хорошие люди, когда «болеем душой» за другого или лучше его знаем, как ему правильнее и счастливее жить. Отвечать за свои чувства и за то, чтобы грамотно выполнить свою социальную роль, так трудно, так скучно, так неочевидно…
Возвратимся к ситуации на ледяной горке. Ответственность матери состояла в том, чтобы справляться с собственным страхом или переживанием, если оно возникло, и прежде всего помочь ребенку преодолеть стресс, а потом уже обсуждать, как вы будете поступать с этой горкой в следующий раз. И уж если мама поставила запрет, самой следить за тем, чтобы он был выполнен. И ответственность за это брать на себя.
Но к сожалению, такая мама, не обладая достаточным авторитетом, переносит всю ответственность на «непослушного» ребенка, обвиняя и наказывая его. Хотя его «непослушание» – всего лишь следствие ее недостаточного авторитета, неграмотно поставленного или озвученного запрета.
Часто родительских запретов так много, они такие вездесущие и неадекватные, что ребенок уже начинает сопротивляться такому удушающему положению дел, в котором ему просто нет возможностей для роста, движения и нет места хоть каким-то его подлинным желаниям. Иногда дети смиряются со всеми запретами, но тогда родителю, как с последствиями таких шагов, придется иметь дело с пассивно-депрессивной или зависимой детской, а потом и взрослой личностью.
Тема ответственности, на мой взгляд, напрямую связана с темой личностных границ. Нам трудно понять, за что именно мы отвечаем, когда у нас отсутствует понимание о границах. Когда трудно отделить «я» от «не я», «мое дело» от «не моего дела». Беда, на мой взгляд, в том, что с детских лет нас приучали отвечать перед не всегда понятным «кем-то». Хотя ответственность – это всего лишь наш собственный ответ на ситуацию. Таким образом, мы отвечаем не «перед кем-то», а «за» или «на». За наши чувства, решения, действия, поступки, модели. На то, с чем приходится нам сталкиваться или встречаться.
Чем больше у нас появляется власти, то есть полномочий, тем больше появляется возможностей для выбора и ответа. Вот поэтому ребенок только учится ответственности, постепенно приобретая все больше возможностей распоряжаться своей жизнью и своими выборами. Вот поэтому у родителей ответственности значительно больше, потому что у них есть родительская власть и способность к ответу («respons-ability»). Ругая ребенка, мы не приучим его к ответственности, мы научим его только, как избегать быть виноватым. Подлинная ответственность формируется от наличия здорового «я» и наличия здоровых границ, это «я» защищающих. От ощущения собственной ценности, самоуважения и, как следствие, готовности уважать границы и «я» другого человека.
В вашу комнату могут войти без стука – «какие у тебя могут быть секреты от собственной семьи?». Вы годами спите в одной постели с другими людьми: родителями, сестрами, братьями, отчимами, бабушкой. У вас нет личных вещей, игрушек, места в доме. До вашего тела может дотронутся любой и с любыми намерениями. Ваш родитель может выпотрошить вашу сумку или ящик стола в поисках воображаемого «криминала». Ваш дневник может прочитать любой ваш родственник, еще потом и вам же достанется за то, о чем вы писали исключительно для себя.
Ваш родитель считает, что просто обязан знать каждый ваш шаг, мысль или намерение, иначе он «будет беспокоиться», вне зависимости от того, сколько лет вам исполнилось. Ваши чувства, желания, поступки в любой момент могут быть раскритикованы, обсуждены с соседями или подругами. Вас могут высмеять или застыдить за любые естественные проявления себя.
Если вы понадобитесь кому-то из близких людей, то должны немедленно оказаться к их услугам. Любой, кто наглее и агрессивнее, может претендовать на ваши деньги, время, участие, жилье, ваши уши, участливое внимание. Почти каждый считает своим делом считать ваши деньги, обсуждать вашу собственность и предполагать, а то и решать, как вам ими распоряжаться.
Все вышеперечисленное так знакомо, так традиционно, что часто бывает невероятно трудно донести до родителей, что, несмотря на подавляющую повсеместность такого рода нарушений границ, они все равно остаются нарушениями и не являются нормой, поскольку приводят к сложным психологическим последствиям разной степени тяжести.
Как грустно и несправедливо, что эти нарушения происходят не из-за какого-то ужасного внешнего насилия: войн, катастроф, нападений, а от жизни в семье, с людьми, которые вроде бы от всей души желают нам счастья.
Самые близкие люди по незнанию оказываются наиболее используемы, и их границы будут вскрыты по странному объяснению – «мы же семья». Как будто близость и родство – это не повод к уважению и намерению особенно беречь друг друга, а повод для того, чтобы использовать вас в своих семейных или личных целях, как правило, наиболее психологически неблагополучным членом семейной системы или ею в целом.
Даже уже выросшим детям трудно отважиться противостоять всей системе или самым близким людям именно потому, что они так важны и дороги. И не парадокс ли, что тогда близость и родство – это повод не иметь ничего личного, нужного только вам, не беречь себя самого, не защищать себя от посягательств, пытаясь сохранить свое пространство, позицию, деньги, чувства, образ жизни. И самые близкие вам люди, облеченные властью, полномочиями и ответственностью, должны были помочь вам в этом, научить вас знать себя, ценить и беречь. Вместо этого они вовсе не помогают, а, наоборот, дают много разных посланий о том, что другой всегда важнее, ценнее, значимее. Любой другой, но не ты. И им трудно увидеть, что в результате происходит отнюдь не обучение человеколюбию и доброте, а создание неадаптивной для жизни манипулятивной мазохистско-невротичной конструкции.
Каждому человеку важно знать, кто он такой, чего он хочет, каковы его возможности и ограничения вокруг; он должен взвесить, совершить выбор, принять решение, потом вступить в контакт с миром по удовлетворению своей потребности и быть довольным от того, что он сделал и получил именно то, что хотел. Вместо этого многие из нас идут по значительно более сложному и невротичному пути: я – хороший и добрый, поэтому не должен ничего хотеть для себя, я должен хотеть только для другого. Для этого я должен каким-то шестым чувством понять, в чем же он нуждается, и дать ему это.
Я могу позаботиться только о другом, например, решить, что ему нужен шкаф, и купить ему шкаф. Он тогда будет мне премного благодарен (а если не благодарен, то кто он после этого?), и тогда он позаботится о ком-то еще, а тот о ком-то еще… И так через шестые руки и ко мне придет чья-то забота. И все будут хорошими и добрыми, а не какими-то эгоистами, думающими о своих потребностях и нуждах.
Наконец, кто-то позаботится и обо мне (я этого точно подсознательно ждал, даже если не признавался сам себе) и решит покрасить мне стены или купить, например, коньки, убедив меня, что мне давно требуется ремонт в квартире или давно уже стоит больше двигаться, тем более зимой. Буду ли я знать тогда, чего же на самом деле хотел я сам? Вряд ли, а если и буду, то как отказать тому, кто от доброты душевной уже купил нам коньки или уже ободрал наши старые обои? Кто мы будем после этого? Вот только любовью нам к этим добрым людям проникнуться будет трудно, скорее всего мы будем злиться, что они так и не угадали наших тайных желаний, ибо многие из них – тайна даже для нас самих.
Попадая в такую систему – семейную или так называемых общепринятых норм, вы достаточно быстро перестаете понимать, кто вы такой, кто здесь за что отвечает, кому и что вы должны и что можете себе позволить. Как правило, ничего личного, потому что начинаете отвечать за всех и за все и ни за что одновременно. А если вы вообще выросли в такой системе и не знали ничего другого?
Нас с детской песочницы учат: если другой ребенок просит «дай», ты должен отдать, не важно, твое это или нет, нужно ли оно тебе, дорого ли. Раз просят – отдай, а то неудобно. Сочтут жадным. Стыдно. Иметь свое и дорожить им стыдно. Говорить: «Не могу дать, мне нужно самому», – страшный грех в нашей культуре. «Тебе что, жалко, что ли?» Почему наши дети должны легко отдавать нужные им их личные вещи? Ведь, когда они начнут делиться кофточкой или новым пеналом, вам это уже не будет так нравиться.
Вырастая, не умея беречь и отстаивать свое, мы потом так же безоружны перед чьей-то манипуляцией, наездом, конфликтом. В результате мы не умеем говорить «нет», потому что нас учат соглашаться, а то «неудобно». Потом наши дети не могут сказать «нет» даже тогда, когда это жизненно важно: отказать тому, кто предлагает наркотики, алкоголь, сомнительные мероприятия или сделки.
И если ваш ребенок ни разу не говорил «нет» в песочнице другим детям или вам, родителям, то как и где он научится это делать? Такое неудобное для нас, родителей, детское «нет», оборачивается потом замечательным защитным механизмом, способным обозначать и охранять личностные границы. Умение сказать «нет» способно готовить ребенка к более осознанному и честному выбору, в результате которого он потом будет делиться с другими, соглашаться помочь, осознавая, готов ли он к такого рода действиям, соглашаясь на это, честно и адекватно оценив свои возможности и желания, а не из-за невроза «неудобно же»…
Ее история – не в деталях, а в сути своей – настолько типична, что вместо местоимения «она» можно поставить сотни и тысячи российских имен.
Она – хорошая девочка из вполне хорошей традиционной русской семьи. Папа – в прошлом хороший российский инженер, мама – тоже вполне хорошая учительница, вершиной двадцатилетней карьеры которой стала нагрузка завуча в придачу, младший брат, о котором она с малолетства заботилась и кого вполне ответственно воспитывала. Всегда жили скромно, а после перестройки первое время даже бедно. Безотказный папа – на все руки мастер – всегда чинил любые замки, краны и унитазы у всех незамужних маминых подружек, у всех, кто просил, но не в собственном доме, ремонтировал чужие крыши на чужих дачах, но свою так и не заимел. Никто никогда ему за это не платил, «свои же люди», но и в их собственной бедности никто им особенно не помогал, они как-то не умели жаловаться, «держали лицо» благополучной семьи.
Редкий лучший кусок – детям, точнее, младшему – Павлику. Под строгим маминым взглядом она даже не решалась сказать, что тоже хотела бы хоть иногда съесть целый апельсин, принадлежащий только ей одной. Очистить, вдыхая его неземной праздничный запах, и не отдать тут же Павлику, как полагалось, а съесть целиком, потихоньку отделяя дольку за долькой. Но… «ему нужны витамины, он часто болеет, а ты уже взрослая».
Денег дома всегда нет, из-за этого родители часто ссорятся, но мама и не думает менять работу. Как же «ее дети», ее ученики? Папа вечно занят борьбой с чужим разваливающимся бытом и безуспешными попытками оставаться для всех «хорошим парнем». Но от вечного недовольства жены, а может, потому что устал отказываться от стопки, «щедро» налитой в благодарность за его работу, стал часто попивать.
Родители ссорились все чаще, брат плохо учился, но за это ругали почему-то ее: «Значит, не проследила за его заданиями, плохо проверила». А как его заставишь или проверишь, если, кроме компьютерных игр, его уже вообще ничего не интересовало? Заканчивая школу, она все же хорошо сдает экзамены и объявляет родителям, что хочет ехать поступать в столичный вуз. Это заявление вызывает в матери волну такой ярости, что она впервые боится быть реально побитой: «Мать тебе все отдала, а ты? Мы тут еле концы с концами сводим, а ты? А про Павлика ты подумала? А об отце? Эгоистка! Только о себе и думаешь! В столицу ей захотелось, видите ли…» Ну и так далее. Неделя постоянных скандалов. Но отважившийся на небольшой бунт и в тот день все же трезвый отец отдает ей невесть как накопленную заначку и говорит: «Езжай, дочка, может, хоть ты будешь жить по-человечески».
Конечно, больше ничем они помочь ей не могли, мать полгода – ни строчки, потом звонок: «Отец чинил крышу Петровских, потерял сознание, упал и сломал себе все, что можно сломать, возможно, задет позвоночник. Умирает. Срочно приезжай».
К счастью, все оказалось не так плохо. Она, конечно, приехала и отдала все те невеликие накопления, что успела заработать вечерами после учебы. Папе купили лекарства, Павлику мама купила новый компьютер, который он давно просил. Она с облегчением вернулась обратно.
На третьем курсе она была уже вынуждена перевестись на вечерний, потому что папа все время то пил, то болел, с работы его, по сути, уволили, мама все время жаловалась на то, что выбивается из сил. Павлик не собирался в перспективе поступать в институт, и в этом, конечно же, тоже была виновата она, потому что не «поговорила серьезно с братом. Уехала сама, и дела тебе ни до кого нет!». Ее попытки приезжать домой на каникулы оборачивались адом. Мама гордо и надуто отказывалась от любых подарков: «Мне для себя ничего не нужно, все только вам, детям. Лучше Павлику бы новый магнитофон привезла, он уже давно просит».
Ей было обидно, потому что для нее подарки были лишь ее попыткой хоть как-то выразить свою тоску по дому, попыткой сказать «я скучаю по вам». Она любила их всех: даже таких – вечно недовольную ею маму, совсем уже потерявшего себя отца и Павлика, вечно чего-то хотящего и грубящего матери так, что даже за полслова из той грубой тирады, что он обычно выдавал матери, она в былые времена получила бы обидную звонкую материнскую пощечину. Ей просто хотелось, чтобы им было хорошо, и тогда она смогла бы заняться своей жизнью: спокойно учиться, понемногу работать, ходить на свидания, покупать себе платья, ходить в кино, а не работать – учиться – работать, как заведенная.
И потому для нее было особенным ударом, когда выяснилось, что Павлик стал принимать наркотики и теперь нужно срочно столько-то тысяч, чтобы его спасти. Мать разбил инсульт: «Если ты его не вылечишь, то я не встану».
Ей пришлось приложить невероятные усилия: залезла в немыслимо невыгодный кредит, положила брата в лучшую клинику, матери наняла хорошую сиделку (та при этом была на нее в сильной обиде: «Даже не приехала за матерью ухаживать».
Только кто бы тогда работал и отдавал кредит, спрашивается?). Брата полечили, выписали, матери тут же «полегчало». Ей стало казаться, что освобождение от ответственности за семейные неурядицы и беды вот уже скоро… Она стала ходить на свидания, даже замуж собралась.
Но брат, вернувшись домой после лечения, через два месяца снова подсел на уже сильные наркотики, и мать вызверилась за это, конечно же, на нее: «Что за врачей ты нашла? Они сгубили мне сына!»
Она уже не могла все это слышать, просто бросала трубку. Теперь слег отец. Мать уже обвиняла ее и в том, что она сгубила и отца тоже. И тут что-то в ней лопнуло. Как-то ночью, разругавшись с любимым, который все никак не мог понять, зачем ей так мучительно жить, она стояла на самом красивом мосту столицы и думала, что эта серая река – неплохой выход. Только сначала страшно, а зато потом уже нет, только свобода…
К счастью, она все же не решилась на это.
Конец истории на данный момент таков. Ей удалось пересмотреть свои взгляды на саму себя и свою семью и сказать им всем в какой-то момент: «Нет, справляйтесь без меня». Она вышла-таки замуж, а они вполне справляются сами. Отец был вынужден подняться и от страха за свою жизнь стал даже меньше пить, мать снизила нагрузку в школе, но стала подрабатывать репетиторством, Павлика удалось «удачно женить» на невесте состоятельных родителей, и они устроили его к себе на работу. Ею гордятся теперь перед соседями. Вот только она уже по ним не скучает. И у нее нет никакого чувства вины за то, что им еще чего-то недостает. Ей есть на кого направлять свою любовь и заботу.
Отсутствие ощущения себя, своей неприкосновенной для тех, кого мы не хотели и не приглашали к взаимодействию, личности, непризнание себя ценностью, которую прежде всего мы сами должны защищать от посягательств и разрушения другими, ведет к тому, что ребенок оказывается незащищенным перед возможным желанием других людей воспользоваться любым его ресурсом. И второе, не менее важное: не умея ценить себя и свои личностные границы, он не способен и ценить других, уважать их границы и личность. И тогда в каких-то моментах, разрешая пользоваться собой, он будет так же неадекватно пользоваться другими.
В нашей стране, плохо принимающей и уважающей различия, «быть как все», слиться – безопасно, поскольку является общепринятым, нормальным. Иметь отличное от других мнение, не следовать за всеми, говорить «мне это не подходит» – значит, вызвать напряжение, раздражение, отторжение. В стране, где слова «ты что, особенный?» по-прежнему считаются «наездом», требуется присвоенная ценность, психологическая устойчивость и спокойная уверенность в себе, чтобы непоколебимо осуществлять такое просто право каждого человека, как право быть собой.
Ощущение самоценности и непререкаемое право защищать свои личностные границы и, как естественное следствие, уважение границ других людей, переданное от родителей к детям, было бы весьма ценным, как мне кажется, наследством, неким «родительским минимумом» для будущего душевного здоровья наших детей и нашего общества в целом.
Нарушения личностных границ наряду с инверсиями лидируют в списке негативных для детской психики последствий в процессе жизни и формировании личности ребенка в семье. О наиболее частых нарушениях и их последствиях, встречавшихся в моем опыте психолога, я и расскажу далее.
Телесные границы
В нашей стране к собственному телу (как и ко многому другому, к сожалению) относятся в лучшем случае предельно функционально и без всякого уважения. В худшем – тело считают стыдным, «лишним», нещадно его эксплуатируют, не замечают его потребностей, нужд и болезней (как последнего способа обратить на себя внимание). А потом, когда тело, отчаявшись получить помощь, отказывает, стремительно или мучительно угасают, изумляясь, почему это их постигла такая несправедливость – умереть от каких-то дурацких болезней совсем молодыми.
В нашей культуре так мало понимания того, что тело – священный сосуд, хранящий в себе наши мысли, чувства, планы и помогающий им сбываться, а потому требует заботы, понимания его потребностей, уважения!
То же отношение транслируется и детям. Причем из телесных потребностей детей российскому родителю знакомы и считаются «легальными» (возможно, потому на них направляется столько энергии) всего три: есть, спать, гулять. Особо можно выделить родительскую функцию по отношению к детскому телу – лечить. Нарушения телесных границ характерны и часто встречаются по всем пунктам.
Насильственное питание в нашей стране до сих пор многими нисколько за насилие не считается. Считается большой родительской добродетелью впихивать в ребенка еду, от которой он отказывается. У насильственно кормящих родителей (а когда-то этим грешили еще и все поголовно системы дошкольного воспитания: детсады, ясли, лагеря) всегда будут дети с нарушением пищевого поведения. И это, как правило, следствие насильственного кормления.
Первопричина того, почему ребенок ест слишком мало или слишком много, может быть разной. В ней всегда стоит разбираться индивидуально. Возможно, он замещает едой что-то, чего не получает в семье и жизни. Возможно, его фактически и символически «кормят» не тем, и тогда он отказывается это есть. Причины есть всегда, но не всегда они очевидны. Но часто родители предпочитают их не выяснять, а просто начинают заниматься насильственной кормежкой. Известная «ложечка за маму, ложечка за папу», еда под телевизор, кормление под угрозой наказаний, лишений, родительских обид и манипуляций. Все это, как правило, неосознанные родительские желания быстрее (не разбираясь в ней) изменить ситуацию путем насильственных манипуляций в отношении потребностей детского тела.
Режим в нашей стране тоже достаточно вынужденно-насильственный. Ранние подъемы в школу или садик воспринимаются детьми по-разному. Часть детей вполне легко пробуждаются утром и легко засыпают. Это, как правило, дети с устойчивой, лабильной психикой, хорошим переключением, крепкой нервной системой. Но некоторые дети легко перегружаются учебой в школе и заданиями, переполнены тревогами по поводу предстоящего дня в школе, охвачены ночными страхами. У кого-то из детей – более инертные психические процессы, им трудно быстро переключаться, а кто-то чувствителен или слишком восприимчив. Таким детям будет трудно засыпать вечером и соответственно просыпаться по утрам.
И если вы от них будете просто требовать режима, послушания, будете проявлять много недовольства, раздражения, агрессии вместо попытки узнать, понять своего ребенка и помочь ему приспособиться, то вы будете поступать по отношению к нему насильственно. Потому что даже если вы очень сильно ругаетесь или очень возмущенно требуете, чтобы он заснул, сделать этого он не в состоянии. Сон или аппетит – это не то, что управляется даже собственной волей, и уж тем более волей родителей.
Детская потребность в движении часто ими самими радостно реализуется в бодрой телесной активности. Многие здоровые дети любят бегать, прыгать, лазать, плавать, кататься, играть. Двигаться – естественная потребность любого здорового, особенно детского тела. И учить ребенка этой активности чаще всего не надо. Дети все умеют или сами быстро учатся. Но родитель временами и здесь норовит все испортить, давая ребенку бесчисленные указания, выставляя ему бесконечное число ограничений: «Не ходи, не прыгай, не беги, не кувыркайся, не катайся…», и так еще много-много всяких «не». Часто детям остается только один выбор – чинно ходить по саду, но от такой телесной активности они часто почему-то норовят отказаться… и садятся за компьютерные игры, которые привносят значительно больше эмоциональной динамики, чем до кустика известная дорога. Не так скучно, попросту говоря. Но тогда родитель начинает бороться и с этим. Вот и получается – не жизнь, а сплошная борьба.
Детская медицина в советское время носила чудовищно насильственный оттенок. Ребенку не только полагалось проходить через болезненные и тяжелые медицинские процедуры, но ему еще и строго, часто в унизительной форме, запрещалось плакать, кричать, сопротивляться, хныкать, жаловаться. Регулярно он оставался без родительской поддержки или утешения. А иногда медработники «перетаскивали» и родителей на свою насильственную сторону, вызывая в них чувство вины и заставляя стыдить, кричать, ругать собственных детей, чтобы тем или иным путем не договориться и подготовить ребенка к сложным процедурам, а принудить, застращать, застыдить.
Сейчас, к счастью, все постепенно меняется. Хороший детский врач будет находиться с ребенком в диалоге, объясняя ему свои медицинские намерения, разделяя его боль, дискомфорт, предупреждая о тех ощущениях, что могут появиться у ребенка от его вмешательства. Возможно, ребенку будет так же больно, как и в насильственной медицине, но он будет ощущать себя в большей безопасности, защищенности. Уважение и дружелюбие, проявленные к нему, вызовут в нем ощущение доверия, а значит, он будет больше сотрудничать с врачом, будет меньше ему мешать, позитивнее относиться к лечению, быстрее выздоравливать.
Еще одно нарушение телесных границ ребенка – это наше родительское отношение к детской сексуальности. Родителей часто очень пугает детская сексуальность, которая является естественной, имеет несколько этапов своего развития, начиная с младенческого возраста. Им как будто трудно поверить, что сексуальность – это всего лишь возможность получать телесное удовольствие. И в самом желании удовольствия нет ничего ни грязного, ни пошлого, ни запретного. Сами взрослые проецируют на детскую сексуальность свой, часто неблагополучный или травматичный сексуальный опыт.
Детская мастурбация – явление естественное и повсеместное. В какой-то момент ребенок открывает для себя удовольствие от игры с собственными гениталиями. Периодическая мастурбация не приносит детям никакого вреда. Ребенку лишь надо объяснить в уважительной форме, что дело это интимное и потому не стоит демонстрировать другим людям. Вред наносит только навязчивая мастурбация и то лишь потому, что является каким-то замещающим симптомом. Еще больший вред наносит неправильная реакция окружающих ребенка взрослых к его естественному снятию своего возбуждения.
Причин навязчивой мастурбации может быть несколько, и часто только индивидуально можно понять, для чего она нужна ребенку: снимает ли он этим какой-то свой стресс, выполняет ли какую-то системную семейную задачу, привлекая родителей к этой проблеме, или просто живет в поле вытесненной сексуальности родителей, ловит ее из этого поля и делает проявленной.
Причин может быть много, и стоит прежде всего попытаться разобраться с ними, а не начинать стыдить, осуждать, контролировать или угрожать. Все эти неадекватные родительские реакции на мастурбацию либо еще больше закрепляют ее, принуждая детей прятаться и укрываться от родительского контроля, либо рождают в ребенке расщепление, вину, стыд, страх перед любым собственным желанием, особенно сексуальным.
Запугивание мальчиков всякими угрожающе-кастрирующими посланиями типа «отрежем, отвалится, ослепнешь, любить не будут» и так далее закладывает в нем серьезные нарушения в половой сфере, которые непременно проявятся впоследствии. И не только в сфере сексуальности, но и в эмоциональной, поскольку они тесно взаимосвязаны, и в символически мужской. Поскольку символически мужчина – это его фаллос, то есть способность желать и добиваться желаемого. Если вы с раннего детства запугали мальчика самим фактом его нарождающихся желаний и мужественности, то не ждите от него потом инициативы, активности и мужского поведения.
Ребенку важно хорошо дать понять, что его тело – это большая ценность. В нем нет ничего плохого или «неправильного». Что секс (если ребенок об этом спрашивает) – это естественный этап взрослых отношений. И когда наш малыш вырастет, станет взрослым, то непременно будет кто-то, кого он полюбит, а кто-то полюбит его в ответ, и тогда секс будет естественной частью их отношений.
Ребенок о сексе может с ваших слов знать несколько простых моментов:
– что его тело – его богатство и ценность;
– что удовольствие от тела – нормально и естественно;
– что, как правило, в нашей культуре люди считают все, что принадлежит к этой сфере, интимным и потому не говорят об этом на каждом углу, это дело только их самих и их партнеров;
– что сексом занимаются взрослые люди, потому что их тело и психика созревают для этого;
– что порнография, как и наркотики, – использование одних людей другими… и вы ее, например, не поддерживаете (если действительно не поддерживаете).
Взрослым важно помнить:
– что дети достаточно рано начинают (даже без порносайтов или других внешних катализаторов) исследовать тему секса для себя, разговаривать о ней между собой или с родителями, и это нормально: они пытаются что-то понять об удовольствии и о том, как именно это происходит у взрослых и зачем;
– что дети «чище» нас даже в мыслях о сексе, мало что о нем действительно представляют, просто исследуют, часто копируя чье-то отношение к этому;
– что желательно не стыдить и не ругать их за эти естественные проявления, а объяснять, спокойно разговаривать и расставлять все по своим местам;
– что чем здоровее ваше собственное отношение к своему телу и теме вашей сексуальности, тем вам легче будет растить ваших детей в любви к своему телу, в ненасильственном, уважительном отношении ко всему тому, что с ним связано.
Нарушение телесных границ детей чаще всего происходит из-за непонимания родителями необходимости относиться к ним бережно и уважительно. А также из-за естественной неспособности детей защитить себя. Ребенку чаще всего трудно противиться, противостоять не только телесному насилию, избиению, прямому нападению родителя, его устыжению или попыткам унизить, но и попыткам взрослого действовать «в твоих же интересах», из желания спасти, защитить, оградить, научить жить, раз и навсегда показать. А также совсем не родительским объятиям, прикосновениям, поцелуям, а то и домогательствам и сексуальному использованию и насилию, получаемому в собственной семье.
Как я уже писала в главе об инверсиях и их последствиях, такие нарушения расщепляют психику ребенка, неспособного одновременно справляться с полярными чувствами по отношению к такому родителю. Оно надолго, а то и навсегда калечит или как минимум сильно видоизменяет представление ребенка о своем теле, о самом себе, о мире, в котором он живет. К тому же, как правило, такие нарушения его телесных границ приводят к череде повторяющихся ситуаций в его жизни, в которых он снова и снова будет оказываться жертвой чужих интервенций и нападений. Вся эта череда будет только усиливать это расщепление, все дальше уводя уже взрослого ребенка от целостности, душевного здоровья и благополучия.
Правовые границы
Правовые аспекты по отношению к детям в нашей стране, как и во многих цивилизованных странах, закреплены юридически, но по факту бесконечной борьбы с границами, законами и государственностью детские права в нашей стране так же часто нарушаются, как и многие другие законы и правила.
Ребенок в нашей стране почти в каждой семье не обладает неприкосновенностью, его семья часто не является его защитником от эмоционального или иного другого насилия. И нередко, к сожалению, является источником этого самого насилия, нарушения детских прав, границ, свобод.
Более того, во многих семьях осознанно или неосознанно полагается, что ребенок должен страдать, лишаться, мучиться. Взрослые будут всячески уберегать его от холода (простудишься, заболеешь), от голода (надо непременно съесть обед из трех блюд, не важно, голоден ли ты на самом деле или нет), от «плохих» людей, пичкая его ужасами и вызывая в детях нездоровую реакцию.
Но они будут лишать его иногда весьма важного для его детской психики и развития – прогулок («Нечего много гулять, возьми книжку почитай»), веселья («Чего раскричались, больно весело у вас тут, много смеетесь – потом плакать будете»), отдыха («Почему уже просто так полчаса лежишь на кровати, а уроки?» или «Каникулы – это для тех детей, у кого по русскому все хорошо, а ты занимайся, пиши упражнения»), разговора с подружкой («Заканчивай, уже сорок минут „висишь“ на телефоне»), а также много чего другого. Как будто ограничивать и лишать (чтобы не избаловались!) – это основная родительская задача.
Нам действительно приходится иногда фрустрировать потребности ребенка, не давать ему чего-то или ограничивать. Но и родителю, и ребенку легче переносить эти мероприятия, когда они редки, разумны, обоснованны, осознанны и если они не являются основным мотивом детско-родительских отношений.
К сожалению весьма часто родитель поступает неосознанно, не отслеживая в себе желание, например, конкурировать с ребенком (у меня этого не было, и у тебя не будет, у меня слишком много взрослых забот, пусть и у тебя будет их много, тебя как-то слишком любит второй родитель или другие родственники, я тебе доставлю неприятностей, чтобы восстановить некую справедливость), но и желание наказать его лишением или организовать ему страдание, пытаясь возместить родительские мучения, вложения в него, возможно, даже отыгравшись на нем за всю свою неудавшуюся жизнь.
Осознанно и себя, и вас родитель будет убеждать в любви и заботе, и это, безусловно тоже есть. Но неосознанное потому таким и становится, что родителю трудно принять в себе эти сложные по отношению к собственным детям чувства.
Нарушение детских прав, на мой взгляд, чаще всего происходит из-за невразумительного, неясного понимания ответственности как детской, так и взрослой, из-за неуважительного отношения к личности ребенка, его чувствам, желаниям, проявлениям. Из-за тотальной несчастности родителя, неощущения им собственных прав, его неуважения к самому себе и в отношениях между членами семьи.
Еще раз повторюсь, что детские права безусловно нарушаются в случае жесткого и авторитарного родителя, который не слушает ребенка, не слышит, не понимает, неосознанно руководствуясь только собственным комфортом и безопасностью (подавленный, абсолютно подчиненный ребенок – простая в управлении «игрушка», не требующая активного родительского участия; абсолютно уверенный в непогрешимости своих решений и поступков родитель чувствует себя совершенно спокойно). О таком типе родителей прекрасно писала А лис Миллер в своей книге «В начале было воспитание», описывая немецко-австрийский подход к воспитанию конца XIX – начала XX века на примере в том числе биографии Гитлера.
В нашей стране такой тип воспитания тоже присутствует, хотя нельзя сказать, что сильно распространен. У нас другая ментальность, и, исходя из этого, более распространена другая модель, в психологии описываемая термином «мазохистская». Когда родитель «всего себя» отдает детям, жертвуя ради них своими потребностями, благополучием, здоровьем. В этом случае права детей так же нарушаются, потому что такой родитель лучше самого ребенка понимает, что тому нужно. Не авторитарно, но манипулируя любовью, впихивает это в ребенка, не важно, что это – «полезная» с точки зрения родителя еда или одежда, игрушки или мероприятия, которые ему не нравятся, способ жить, распределять свое время, чувствовать, хотеть. Такой родитель все равно берет ребенка «в плен» своим заботливым или любящим участием.
Такой, отдавший все, родитель потом так или иначе потребует возмещения затрат: либо тем, чтобы ребенок непременно следовал родительским принципам, указаниям, образу жизни (то есть тоже страдал, теперь уже ради своих собственных детей), потому что нам подсознательно все же хочется, чтобы тот, кто доставил нам страдания, тоже страдал. Либо такой родитель будет ждать обратного посвящения, ожидая и требуя, что выросший ребенок будет вкладываться не в собственную, а в родительскую жизнь. Такой ребенок тоже не будет иметь права жить собственной жизнью, потому что она должна будет (обоюдно неосознанно) быть уплаченной за жизнь мазохистски посвятившего «всего себя детям» родителя.
Если сейчас многие родители уже защищают своих детей в случае нападения на них системы (школы или детского сада), считая своим долгом встать на сторону ребенка, даже если это нелегко – выстраивать диалог с такой, иногда действительно по-больному устроенной, дисфункциональной системой, то некоторым родителям трудно все же ощущать, защищать или не нарушать права своих детей в своей же семье.
Много страданий приносит некоторым родителям такая невозможность, особенно тем, кто готов понимать и уважать границы и права своего ребенка, но вынужден наблюдать, как другие члены семьи, имеющие другие представления о детях (например, считающие детей почти собственностью, которой они могут распоряжаться, собственностью, которая должна им служить или обеспечивать комфорт), нарушают эти права и границы. Такому родителю предстоит либо жить в постоянном и тяжелом для всех конфликте, либо смириться со своей беспомощностью и страдать, видя, как нарушаются права их детей там, где они должны быть защищаемы и оберегаемы, – в собственной семье.
Типичные способы нарушения границ
Как я уже говорила, в нашей стране сливаться, быть вместе, быть едиными, одинаковыми, мыслить в унисон, не различаться, «быть как все» – скорее правило, чем исключение. Если вы отказываетесь от чего-то, что вам предлагают (помощи, которая вам, может быть, совсем не нужна, совета, горячего участия в вашей судьбе), если вы думаете иначе, чем все, имеете свое мнение, взгляды, позицию, не разделяемую большинством, то вы можете оказаться не приняты, отвергнуты (часто достаточно агрессивно) стремящейся к единству мнений частью русского человечества.
Если вы в какой-то компании оказываетесь непьющим, вегетарианцем, не разделяете принятых в этой компании политических или религиозных убеждений, не испытываете ненависти к сексуальным меньшинствам или каким-то этническим группам людей, да что и говорить, просто не делаете со своим ребенком домашние задания с утра до ночи, вы можете оказаться осужденными если не в глаза, так «за глаза», вас будут либо жалеть, либо отвергать, хотя вы не нуждаетесь ни в том, ни в другом, просто думаете иначе.
В нашей нетолерантной, нетерпимой культуре инаковость, отличие вызывают слишком много тревоги и страха. Другой – значит, враждебный, опасный, как минимум – непонятный, тот, которого хочется немедленно переделать под себя, под свои взгляды. Либо учиться понимать – усилия, которые у нас, как правило, не любят или не считают нужным предпринимать. Считается, что переделать или отвергнуть другого проще.
Психологическое давление и манипуляции
В попытках повлиять на ребенка или на близживущего человека такой способ продавливания чужих психологических границ используется достаточно часто, во многих семьях, как это ни грустно, такой способ коммуникации и обращения с близкими даже не является криминалом. Достичь цели, добиться повиновения, устранить разность потребностей, взглядов и позиций – более важная цель, чем сам человек – взрослый или ребенок – чьи чувства, представления, потребности и права при достижении этих целей будут попраны.
Основа манипулятивного воздействия – нахождение эмоциональной «педали», надавив на которую можно получить все, что пожелаете. В отношении детей такой педалью часто является риск быть застыженным, отверженным, виноватым, покинутым, страх потерять родительское расположение, любовь, заботу, внимание.
Редкий родитель, осознанно или нет, к сожалению, не пользуется этой «педалью». Поскольку зависимость маленького ребенка от родителя беспредельна, и даже зависимость взрослого, выросшего ребенка от родительской реакции весьма высока, то дети совершенно беззащитны перед родительской манипуляцией и давлением, если только со временем сами не овладевают этой нехитрой моделью и не начинают манипулировать в ответ.
Родители более взрослых детей любят давить на жалость, на чувство вины за их немощность, одиночество или старость (хотя дети в этом нисколько не виноваты, никто родителям не мешал выстраивать свою счастливую и здоровую старость в крепких и добрых отношениях друг с другом), на чувство непонятного детского долга (хотя дети не должны заботиться о родителях, но могут, если хотят и если у них есть такая возможность). К сожалению, часты манипуляции собственным здоровьем (вот будет у меня приступ, тогда намучаетесь) или, что наиболее деструктивно даже для взрослых детей, собственной смертью (вот умру, тогда наплачетесь).
Порой только хорошо знакомый с психологией человек может замечать, отслеживать манипуляции своих близких и противостоять им. Потому что не все из них так «шиты белыми нитками», некоторые весьма затейливы, многоступенчаты, замаскированы. Опознать свершившуюся манипуляцию можно по чувству сильного дискомфорта после таких разговоров, растерянности, наличию смешанных чувств, а у некоторых – однозначной ярости.
Чем страшна манипуляция и почему она вызывает столько дискомфорта? Тем, что она делает из человека вещь. Да, мы не спрашиваем пылесос, хочет ли он сегодня поработать, у него есть функция – убирать пыль, остальное нас не волнует. Нравится ли ему наша квартира, где он убирает пыль, хочет ли он делать это именно сегодня или плохо себя чувствует, вообще устраивает ли его быть все время пылесосом, может, он когда-нибудь хотел бы попробовать быть холодильником, который хранит в себе не дурацкую пыль, а вкусные продукты.
Но у многих отношение к собственным детям еще хуже, чем к пылесосу. Потому что на них направлены ожидания того, что они будут не только идеальной функцией под названием «наши дети», но еще будут находиться под шквалом постоянного родительского недовольства, критики, осуждения, устыжения. У пылесоса и рисков-то, если будет плохо работать, быть отправленным в итоге на свалку. Детей же будут переделывать и перевоспитывать. Так много родительского труда и «нервов»! Хотя гораздо проще научиться понимать ребенка, разговаривать с ним, договариваться, сотрудничать. Научиться понимать, конечно, затратно поначалу, зато проще потом. Как жаль, что не все считают нужным учиться родительству, у многих есть иллюзия, что они и так все знают.
Переделывание с помощью манипуляции и давления – одна из любимых задач российской педагогики. Многие воспитатели, учителя и родители уверены, что дети – это просто исчадия ада, и если их не приучить к труду, не заставить читать или не запретить лентяйничать, не стыдить за промахи, не ругать за ошибки, не запугивать последствиями, не «приучить уважать старших», то дети ни за что не вырастут хорошими людьми. Как будто рождается какое-то «неправильное» существо, из которого надо сделать «правильное».
Хотя дети спокойно и радостно начинают читать, если в семье читают. Спокойно помогают, если их не заставляют, а просят. Могут упорно трудиться, если им интересно. Разбираются со своими промахами и ошибками, если им помогать. Естественно учатся отвечать за то, что делают. Ответно уважают, если к ним тоже относятся с уважением. Альтернатива, таким образом, проста. Ведь, по-моему, гораздо интереснее узнавать своего ребенка и разделять с ним жизнь, помогая ему расти, чем переделывать, перевоспитывать и манипулировать.
Размывание границ любовью
Это очень российский способ нарушать границы наших детей: «Ты же любишь свою мамочку?!» Если любишь, то должен сделать так, как нужно тому, кто таким маневром собирается нарушить твои границы. Все смешано в одну кучу: любовь, манипуляция, давление, вина, злость, страх потерять эту любовь. Часто отказ ребенка делать что-то интерпретируется как «все понятно, мать тебе уж и не нужна» или «ну конечно, никакой любви к матери». Частое слышимое, грустное, больное «если ты меня любишь, то…». Так и хочется на это ответить: если вы по-настоящему любите своих детей, прекратите ставить им такие ультиматумы.
То же самое с детской злостью, которая часто интепретируется как «ты меня уже не любишь!». Такой родитель сам не может для себя принять (хотя взрослый уже и пора бы это знать), что злость не отменяет любовь. Что к близким и любимым мы можем и будем испытывать широкую палитру чувств, в том числе злость, раздражение, обиду, гнев, печаль, и так далее. И любовь не означает «делать, как я сказал», не перечить, не мешаться под ногами, не иметь своего.
Очень часто влюбленные и родительско-детские пары ошибочно понимают любовь как полное слияние – единство взглядов, пристрастий, мнений, чувств. Они так ценят понимание «с полуслова и полувзгляда», убежденные, что любовь – это когда тебе не надо объяснять, просить, обращаться, поскольку другой и так все должен понимать и делать в точности как ты задумал это у себя в голове. Появляющиеся различия они могут считать опасными и стремятся их немедленно искоренить, убрать, стереть, размыть. Любовь в их понимании не спрашивает «что ты хочешь?», «чем тебе помочь?», «что ты чувствуешь?», она все знает лучше тебя самого.
В родительской, да и в партнерской любви как будто ценится не контакт на границе двух личностей, которые могут встретиться и обогатиться, расшириться от своих различий или оставить себе свое мнение, а ценится и любится «любовь к своей любви». К сожалению, многие родители иногда готовы упиваться своей любовью или боятся оказаться плохими, нелюбящими родителями в чьих-то или своих собственных глазах. Им трудно признать, что они сами, их представления о себе важнее, чем то, что реально получает их ребенок в качестве родительской заботы и любви.
Вскрывание интимности
Еще одно из самых распространенных нарушений детских границ – «я должен все о тебе знать». Тревожный, сверхконтролирующий или просто дисфункциональный родитель считает, что это не только его право, но и его обязанность – знать о своем ребенке все. Таким взрослым (это не всегда могут быть только родители) трудно принять тот факт, что такой контроль – это следствие их собственного личностного дефекта.
Ребенок при рождении обладает максимальной открытостью, и поскольку он пока не может заботиться о себе сам, мать вынуждена прислушиваться к нему, понимать его без слов, купать, пеленать, кормить. Младенец легко «может позволить» себе то, что в более взрослом возрасте уже не принято: пукать, рыгать, публично справлять другие свои надобности. Но по мере его роста и взросления ребенок обучается интимности – иметь что-то только себе принадлежащее, создает свои границы: от памперсов он переходит к горшку, потом к туалету, как окружающие его взрослые, потом уже не хочет бегать голышом, постепенно отказывается, чтобы его мыл кто-то из родителей противоположного пола.
Если в пять лет он сам может спокойно спрашивать родителей о сексе или рассуждать с другими детьми об этом в присутствии взрослых, то в пятнадцать он уже, как правило, не захочет обсуждать это при взрослых. И правильно, если не захочет. Потому что он вступает в пору собственной интимной жизни, разделяемой только с самим собой или своими партнерами.
Обоюдное знание подробностей о сексуальной жизни как детей, так и родителей не нужно и даже вредно. Мы подразумеваем и понимаем, что эта часть жизни у наших выросших детей или родителей есть, но подробности выводят нас из наших ипостасей. Обсуждение сексуальной жизни перестает нас делать теми, кто мы есть: детьми и родителями, чьи смыслы и задачи не связаны напрямую с нашей сексуальной жизнью.
Родители, неспособные уважать детскую интимность как телесную, так и эмоциональную, не понимающие, что интимность – это еще и то, что создается «между» двумя людьми, которые доверяют друг другу какую-то часть своей жизни, создают условия либо для еще большей закрытости, скрытности ребенка, либо инициируют своего рода «эксгибиционистскую» патологию, когда ребенок не ощущает границ того, с кем и чем именно стоит делиться, а что не предполагает обсуждения. Такое незнание приводит к осложнению его социальной жизни, а также к тому, что кто попало тоже будет внедряться в его личную интимную жизнь с непредсказуемыми последствиями, не ощущая на пути своих интервенций никаких препятствий и границ.
Очевидно, что многое пошло у нас опять же из нашего прошлого, от сформированной ранее культуры, когда партком предприятия, где работает один из супругов, то есть, по сути, государство, путая, смешивая профессиональное и личное, мог запрещать, обсуждать, осуждать, наказывать вас за развод, то есть за нежелание делить постель и кров со своим партнером. Читаемая переписка, прослушивание разговоров, совершаемые отнюдь не только в целях борьбы с криминалом или терроризмом. Детские сады, борющиеся с детской мастурбацией, наказывающие детей унижением, публичным разоблачением, раздеванием, устыжением. Школы, в которых в унизительной форме звучали и продолжают звучать комментарии по поводу внешнего вида учеников, черт их характера, личностных особенностей. Школа, которая, как и государство, смешала все в одну кучу. И вместо функции обучения, которую она и должна осуществлять, но которую особенно в младшей и средней школе активно перекладывает на родителей, занимается воспитанием и закладыванием идеологических ценностей, что в большей степени должна делать семья.
«Воспитанному» в такой насильственной системе родителю, которого убеждали, что это в его же интересах, трудно представить, к каким последствиям приводит уничтожение индивидуальной интимности. Мне часто сложно донести, а им увидеть, что многие психологические проблемы, которые имеют сейчас широкое распространение среди разных поколений российских людей, происходят из того самого места – нарушенных или отсутствующих психологических границ.
При всем при этом попытки детей каким-то образом защитить свое эмоциональное или телесное интимное пространство воспринимаются взрослым миром с огромным возмущением, устыжением, попытками немедленно вскрыть и узнать. «У тебя от родителей секреты?!» – по каким-то причинам в некоторых семьях это воспринимается как вопиющий криминал. Хотя сами такие родители при этом не рвутся поведать кому-то или друг другу (особенно тем, от кого они так зависят) свои тайные помыслы, дурацкие ошибки, о которых сожалеют, неприятные поступки, нехорошие мысли, недобрые чувства, теневые стороны своей личности.
Родителям часто трудно поверить, что насильственное вскрытие теневого в характере или поведении ребенка приводит только к большей скрытности или к еще более сильному вытеснению этого теневого. Ребенок вместо принятия, анализа, разбора ошибок, присвоения опыта будет учиться только отнекиваться: «Это не я!», оправдываться: «Меня заставили, я не хотел», переносить ответственность на другого:
«Это не я, а он», притворяться (надо показывать родителям только себя хорошего), избегать (лучше вообще не буду ничего делать, проявляться, а то заметят и вскроют).
Отсутствие «секретов» никаким образом не обеспечивает вашу безопасность. Прежде всего потому, что они все равно всегда есть. У каждого из нас есть части себя, которые не осознаются, есть те, что осознаются, но неприятны и потому пока невозможно самому смотреть на них пристально, осознавать и уж тем более делиться этим с важными Другими. И есть те, что укрываются намеренно, когда вы бережете других людей от избытка информации, которая им не нужна или может причинить вред.
Например, при разводе родителям весьма желательно поговорить с ребенком, сказав ему о том, как вы и он теперь будете жить. Можно поделиться своими чувствами, переживаниями, но при всем при этом вашему ребенку совершенно необязательно и даже вредно будет знать, что ваш муж «импотент и сволочь» или что у него за последнее время было пять любовниц, с которыми он занимался дома любовью, пока мама была в отъезде, что вы в таком сильном отчаянии, что хотите наложить на себя руки, что собираетесь убить его любовницу или вытянуть при разводе у бывшего теперь уже мужа все деньги. Вся эта информация будет лишней для вашего ребенка, и всю эту динамику ваших с мужем или партнером отношений и ваши деструктивные намерения вам сто́ит держать при себе, а еще лучше разделить их с психологом или хотя бы с собственными подругами-друзьями.
Только ваше корректное отношение к секретам и интимности другого (не важно – ребенка, или вашего партнера, или просто близкого) будет формировать нормальное доверие и способность вносить в общение, в контакт то важное, что каждый посчитает нужным, что будет уместно и возможно для того уровня доверия, что есть между вами. Только тогда ваш ребенок в случае трудностей и проблем обратится за помощью именно к вам, а не в подворотню, криминальную компанию или секту, где ему непременно помогут с понятными для всех последствиями.
Полный контроль – это констатация вашего недоверия и враждебности, как бы «отсутствие секретов и границ» – иллюзия безопасности и доверия, а на самом деле «компот» из разных, не идентифицированных чувств, ответственности непонятно чьей и за что, инфантильности, как нежелания отвечать и контролировать свои импульсы и тревогу.
И в том, и в другом случае у ребенка и взрослого, чья интимность постоянно вскрывается, могут быть проблемы с ощущением безопасности, трудности с идентификацией (ему будет трудно понимать, кто же я такой, чего я хочу и как мне себя реализовать в жизни), сложности в контакте с миром (он будет вынужден либо все время обороняться, либо постоянно думать и решать за других, что им может совсем не понравиться, а он будет изможден), будет невероятно сложно с ощущением собственных прав, ценности и способности защищаться.
Если ребенок будет понимать, что рассказанный вам его сложный «секрет» не вызовет вашего ответного устыжения, унижения, критики, возмущения, заламывания рук, вашего желания «раз и навсегда покончить с этим», «зарубить на носу» и так далее; если вы просто обсудите это, адекватно поделитесь вашими чувствами, спросите, что его привело к этому, поможете выбраться и обозначите последствия, то в голове ребенка этот опыт останется позитивным, и в следующий раз он также сможет опереться на вашу помощь. К тому же поскольку ребенок, имея границы и «секреты», будет считать, что это его дело, а не ваше, а вы только помогаете, он возьмет на себя ответственность и значительно лучше усвоит опыт, не покалечившись при этом о ваши неадекватные реакции и насильственные действия.
Насилие
Недумающие родители, воспитывающие детей как получится, как воспитывали их самих или «как все», как правило, не сильно беспокоятся на тему, являются ли их поступки и реакции в отношении детей насильственными или нет. Они либо не хотят осознавать последствий этого, либо не знают, либо не хотят знать. Думающий родитель часто слишком беспокоится и из страха совершить насилие над ребенком вообще не берет и не реализует родительскую власть.
Насилие – это такое эмоциональное, психологическое или физическое воздействие на ребенка, при котором он не может остаться самим собой, его границы взломаны, представление о мире, о себе самом и окружающих его людях изменены. Когда ребенку отказано в его ответных чувствах, в помощи, поддержке, защите. Когда к нему не проявлено уважение, понимание, принятие.
Если вы принуждаете ребенка к чему-то или отказываете ему в удовлетворении каких-то его просьб и потребностей, то он вправе возмутиться, расплакаться, разозлиться, расстроиться, вправе оставить себе свое мнение о том, что с ним поступили несправедливо. Если вы можете утешить его, разделить его чувства или хотя бы дать им проявиться, то ваше принуждение не является насилием, а является просто проявлением родительской власти. «Я понимаю, что тебе не хочется вставать, но уже пора, иначе ты опоздаешь в школу», «Ты можешь считать это несправедливым для себя, но твой старший брат уже может гулять один, а ты нет», «Нам очень жаль, что из-за отсутствия денег тебе придется это лето провести у бабушки, а не ехать с твоими одноклассниками в путешествие, мы понимаем, что это очень расстраивает тебя».
Часто родитель, к сожалению, не осознает, что насилие – это не только физическое нападение на ребенка, но у него много лиц, вариантов, способов. Это не только крики и драки, но и оскорбления, унижения, язвительные комментарии, критика, сверхконтроль, удушающая забота, отсутствие или проламывание границ в семье, невозможность ребенка иметь свое пространство, чувства, позицию, желания.
Оскорбительными, унизительными, насильственными считаются традиционные и многим родителям кажущиеся вполне безобидными фразы:
– Мал еще!
– Ишь, чего захотел! Губа не дура!
– Хочется, перехочется, перетерпится.
– Ты еще и недоволен! Тебе все отдали, а ты?!
– Мало ли, что ты хочешь?!
– Он еще и возмущается!
– Такого плохого мальчика, как ты, никто любить не будет.
И так далее. Много-много таких фраз, вы легко продолжите список. Фраз, за которыми стоит простое и насильственное послание: «Ты – не важен, мы учитывать тебя не собираемся, и ты будешь поступать так, как мы тебе скажем, и нам все равно, что ты по этому поводу думаешь или чувствуешь».
В результате насилия неуслышанный, непонятый, униженный или побитый ребенок будет развиваться в психологическом смысле в трех направлениях.
Он либо выберет роль жертвы, перестав сопротивляться, позволяя нарушать свои границы сначала своим родителям, а потом и всем вокруг, потому что у него не будет опыта их отстаивания, уважения и защиты. Он научится смиряться, страдать, подчиняться, мучиться, заранее отказываться от своего, быть пассивным, подавленным, малоэнергичным, неуспешным, малознающим себя. При этом его жертвенная позиция будет активно провоцировать окружающих на нападение, насилие и использование.
Либо в нем начнет формироваться мстительный насильник, который будет осуществлять насилие над теми, кто слабее. Ему для этого даже вырастать не надо, все начнется еще в детском саду, а во взрослом возрасте окончательно отработается на собственных детях, женах, мужьях, да и родителям вернется их осуществленное насилие в той или иной форме. Это не всегда явный злодей с ножом или с кулаками по полкилограмма, иногда это может быть очень милая, но очень манипулятивная, мучающая всех окружающих своими советами или заботой женщина.
Удивительно бывает слышать, как родителей изумляет и возмущает такой маленький агрессор. «Откуда это в нем? – недоумевают они. – Почему он бьет других детей в саду? Отец его уже и раз за это выпорол, и два, а он все никак не понимает, что драться нельзя..!» «Мы же в воспитательных целях!» – будет ответ, если указать им на причину. Дорогие родители, совершенно не важно, в каких целях вы бьете или унижаете ребенка: от собственной дури, в аффекте или «желая ему только добра», – это все равно насилие. И последствия у этого будут, но совсем не те, какие вы ожидаете.
Третий вариант развития – максимально тревожно-контролирующий человек, неспособный расслабиться, не доверяющий миру, самым близким и себе самому. Тот, кому все нужно держать под неусыпным контролем, чтобы снова не оказаться в ситуации насилия. Тот, кто уверен, что его предусмотрительность и контроль могут спасти его самого и других людей от почти неминуемой в его сознании катастрофы. Ему так же, как и двум предыдущим типам, трудно ощутить себя, свое тело, свои потребности, свои чувства, он весь направлен вовне, туда, где возможна непредсказуемая ситуация, в которой он может оказаться незащищенным. Он уверен в необходимости контролировать и постоянно «сканировать» и «считывать» поле, но не уверен в самом себе, потому что в нем «застрял» тот прежний опыт, в котором ему так и не получилось справиться и отстоять себя.
Достаточно редко ребенок развивается только по одному из этих трех путей, чаще всего он с удручающей закономерностью оказывается во всех ролях этого печально известного треугольника Тиран – Жертва – Спасатель. Поскольку насилие видоизменяет его представление о себе как о человеке, который может быть собой и быть разным, и его представления о людях (которые тоже будут живыми, обладать чувствами и взаимоуважением), он вынужденно-защитно из человека (который никому не нужен и не востребован) превращается в одного из этих трех персонажей и других начинает видеть не как живых людей, а наделяет их ролями в такой неосознанной, понятной и предсказуемой «треугольной» игре.
Печальный парадокс насильственного воспитания состоит и в том, что взрослые, регулярно давая ребенку уроки унижения и подавления его как личности, ждут от него ответного уважения и признательности. И за отсутствие уважения, которому они его просто-напросто не научили, не проявляя его друг к другу и к нему самому, сам же ребенок получит новую волну критики, недовольства или унижений.
Я часто по роду своей работы сталкиваюсь с родителями, глубоко сожалеющими о насилии, которое они в аффекте или от усталости, несчастности, замотанности причиняют своим детям. Если ребенок вас по каким-то причинам «вывел из себя», это не снимает с вас ответственности за насилие, но по крайней мере он может воспринять это как прямое последствие его поведения. И если вы искренне извинитесь за несколько неадекватную реакцию, то скорее всего это не отложится в ребенке как травматичный опыт. А вот если вы предпринимаете насильственные меры в воспитательных целях, то мало того, что сам ребенок будет страдать от такой несправедливости, он еще может начать считать насильственное воспитание нормой и будет продолжать так воспитывать собственных детей, когда вырастет.
Если вы не хотите быть родителем, применяющим насилие, то важно понимать, что самоуговоры, самостыжение и самокритика не помогут. Если вы пережили в детстве опыт насилия, то нужна хотя бы небольшая (а часто небольшой и не обойтись) работа над собой по проработке травматичного опыта, восстановления дружественных и гуманистичных отношений с самим собой и с миром.
Без этого просто сдержаться от удара или оскорбления, может быть, удастся, но ваша психика все равно найдет, каким образом осуществить насилие. Потому что вы поступаете так не от собственного злодейства или сомнительных моральных качеств. Вы в какой-то степени психологически «больны», то есть нуждаетесь в помощи, потому что вы имеете дело не столько с вашей неспособностью удержаться от насильственных действий, сколько с глубоко, увы, встроенной моделью вашего отношения к самому себе и к миру.
Существует родительское заблуждение, что если ребенок не находится под прямым ударом, а является просто свидетелем насилия в семье, то он будет избавлен от последствий. Это, конечно, не так. Потому что дети не могут оставаться безучастными к происходящему, они – части семейной системы, и, конечно, они практически сразу становятся либо Жертвами, живущими в постоянном страхе и терпящими страдание, либо Спасателями (что чаще) своих близких, несущими много ответственности, либо Тиранами, отвечающими агрессивно, и не только тем, кто на них нападает.
Проблема насилия, так же как и проблема алкоголизма, всегда системна. В нее всегда вовлечены все члены семьи. И либо все начинают в той или иной мере работать над ней, либо ее разрушительная круговерть будет постоянно вовлекать всех в это поле. Поднимающему руку или голос мужчине следует брать на себя ответственность за последствия своих действий, но и безропотно терпящей это («бьет – значит, любит») женщине стоит осознавать свое участие в насильственном сценарии в их семье, особенно если у них дети.
Очень грустно и даже трагично то, что опыт насилия потом воспроизводится в поколениях. Но работа над собой – это по крайней мере немалый вклад в то, чтобы разорвать эту цепь насилий. И по-моему, это того стоит.
Наказания
Очень многие родители считают, что нельзя воспитать ребенка без наказания. Воспитать (если под этим подразумевается «переделать») – да. Потому что ребенок, которого вы не понимаете и не хотите понять, а просто подавляете, заставляете, ругаете, начнет сопротивляться тому, чтобы его исправляли или иным образом уничтожали его личность. И вот тогда наказание как способ сломить его сопротивление вам, конечно, пригодится. То есть такой родитель действует очень российским способом: сначала создает проблему (непонятого и сопротивляющегося разрушению или изменению его личности ребенка), а потом начинает мужественно и с усердием ее преодолевать.
Детей, которых вы способны понять, к которым вы способны уважительно отнестись и с которыми вы научились договариваться, не надо наказывать. В этом просто нет необходимости. Их достаточно временами останавливать, ставить им границу, авторитетно проявлять родительскую власть, когда вам нужно провести в жизнь не очень приятные для ребенка решения.
Иногда важно оказать родительскую поддержку, чтобы узнать, что ему мешает последовать предложению родителей – жизнь, семейная необходимость или обстоятельства. Ребенок, который разделил с вами свои тревоги, быстрее преодолеет свое сопротивление, вызванное этими сложными для него чувствами, и начнет сотрудничать, потому что будет понимать, что его учли, ему помогли. В таком случае ему значительно легче сделать шаг вам навстречу.
Конечно, вы можете его запугать или продавить, и он тоже вынужден будет подчиниться. Вопрос только в том, какова будет от этого польза и что «в сухом остатке» у него останется. И вообще родителю полезно почаще задавать самому себе вопрос: «Когда я требую от него этого или того, воздействую на него таким образом, что именно я формирую в нем?»
Родителям иногда трудно увидеть, что, делая уроки за ребенка, они полу чают лучшие оценки, чем если бы ребенок делал это сам, но формируют в нем иждивенчество и пассивность. Что все время контролируя и ограничивая его, вы мешаете ему выработать собственный внутренний контроль. Что заставляя его закончить горячо ненавидимую им музыкальную школу, вы отнюдь не развиваете в нем усердие, а всего лишь мазохистское отношение к самому себе (привычка жить в страдании), или навсегда отбиваете в нем охоту учиться хоть чему-нибудь, ну, или как минимум отключаете в нем желание еще хоть раз в жизни открыть инструмент.
Наказание и насилие имеют много последствий. Любое насилие, особенно несправедливое и неадекватное проступку наказание, кроме формирования уже известных нам моделей поведения, склонности воспроизводить насилие по закону ретравмы, передавать этот опыт дальше из поколения в поколение, как правило, серьезно расшатывает самооценку ребенка, рушит его уверенность в себе, создает в нем страх неуспеха, ошибки, провала. Ведь наказание не учит тому, как переживать, исправлять, выходить из случившихся неуспехов, оно учит бояться.
Ошибаются все, это естественное следствие непредсказуемости жизни и человеческой натуры. И наша родительская задача – не научить не ошибаться (это невозможно), а научиться правильно относиться к ошибкам, их анализировать, исправлять, быстро восстанавливаться после полученного негативного опыта. Потому что это – одно из необходимых качеств успешного человека, который рискует, делает, анализирует, снова принимает решение и снова делает. К сожалению, часто наказывающий родитель больше формирует у ребенка тенденцию лишний раз ничего не делать, чтобы не ошибиться и избежать наказания.
Наказание приводит к тому, что в ребенке формируется страх, тревога перед любым сложным или малопредсказуемым мероприятием, желание скрывать свои проступки, избегать ответственности или на всякий случай отказываться от любой деятельности.
Причем за все эти последствия он будет скорее всего обвинен и наказан еще раз. Так вот наши дети и «получают по заслугам» совсем даже не за свои ошибки, а за наши, родительские.
Наказание – это нередко просто следствие нашего взрослого бессилия, наше родительское фиаско, которое бывает так трудно осознать и пережить. И вместо того чтобы посмотреть, что мы сделали не так, или разобраться в том, почему ребенку важно было поступить именно так, как он поступил (психологически здоровый ребенок не будет действовать деструктивно ни в отношении себя, ни в отношении окружающих), нам проще наказать его, переложив на него всю ответственность, не взяв при этом своей части.
Наказание (крик, шлепок, показательная постановка в угол, лишение чего-то важного) – это часто не осознаваемая нами злость, усталость, несчастность, беспомощность, неспособность понять ребенка, которому плохо, который своим, да, иногда неадекватным, поведением всего лишь хочет донести какую-то свою боль, трудность, потребность. И вместо того чтобы быть внимательными и участливыми к его боли, мы делаем ему еще больнее.
Наказание несет в себе много негативных посылов: «Ты виноват, ты плохой, ты нас разочаровал, мы не любим тебя такого, ты нам такой не подходишь, мы хотим, чтобы тебе было так же плохо от этого, как нам». И ни одного позитивного, кроме условного: «Вот если будешь себя вести хорошо (подразумевается: так, как нам надо), то…»
Есть большая разница в том, как вы останавливаете ребенка в его «шалостях».
– Не бей своего братика, ему больно. Я не разрешу тебе его обижать. (При этом можно телесно остановить ребенка, в том числе мягко, но твердо взяв его за руку, которой он собирается ударить.)
Ребенок всегда подсознательно верно оценивает твердость ваших намерений. Если вы еще и скажете при этом младшему:
– А ты, пожалуйста, не трогай его игрушки, твоему старшему брату это не нравится, и он не хочет, чтобы ты их брал, – тогда значительно больше шансов, что старший вас послушается, потому что услышит четкое, останавливающее, но не агрессивное послание о том, что нужно перестать обижать. К тому же услышит, что вы понимаете причину его агрессии и собираетесь быть и на его стороне тоже.
И, как противоположный пример, традиционный крик откуда-то из кухни:
– Сколько раз я тебе говорила, не бей брата! Ты что, не видишь, он же маленький! Что ты за ребенок такой? Неужели не понятно, что нельзя обижать маленьких? А еще брат называется!
В этой тираде не звучит никакого сигнала «стоп», никакого понимания ситуации и чувств ребенка. В ней слышится только одно: «Ты плохой, ужасный и еще хуже». Вот с этим он и остается. В таком раскладе ему трудно будет стать «хорошим», даже если будет очень стараться – все равно почти без шансов. Потому что злости в нем от несправедливости, непонятности, неразделенности будет столько, что она выльется еще не в один скандал, не в одно нападение, шалость, грубость, конфликт. К тому же ваш тон (крик) ребенок воспринимает как сигнал вашей беспомощности, а не твердости. И в этом он слышит только то, что вы злы в данный момент, а не то, что вы твердо намерены остановить его действия.
В наказании есть еще один аспект, в который наивно верят родители: донести до него что-то «раз и навсегда», закрепить, застращать. Если ребенок реально понял, что проступок привел его к неприятностям, реально раскаялся, сожалеет, как-то готов возместить ущерб, нанесенный кому-то этой ситуацией, то такое закрепление ему и не нужно, он всегда будет об этом помнить и без всяких наказаний. Если он не понял, что натворил, то за родительским наказанием последует либо злость ребенка на несправедливость и повторение его «проказ» в какой-то другой форме (злость-то от наказаний никак не убывает, скорее растет и копится), либо жизнь в постоянном страхе сделать это случайно снова.
Если в «плохом» поступке ребенка существует его реальная вина, то он должен осознать (возможно, вам придется помочь ему в этом) масштабы ущерба, нанесенного кому-то, и помочь в организации того, как этот ущерб возместить или исправить. Если он не виноват, а просто не может, не готов, не хочет вас услышать, то ваша задача – либо авторитетно и явно остановить его, либо разобраться с тем, что ему мешает слышать вас, и делать то, что вы просите.
Многие родители с большим удовлетворением реагируют на самонаказание ребенка. Им кажется, что это хороший итог их воспитательной работы. Хотя ребенок, наказывающий сам себя, так же осуществляет насилие, только у же внутренне, интериоризировав (вобрав в себя) внешнюю насильственную модель отношения к самому себе и ситуации. При этом у ребенка часто много времени, психических сил и эмоций может у ходить не на осознавание и исправление ситуации, а на переработку чувства вины, стыда, страха перед ожидаемым наказанием и на попытку все пережевывать и пережевывать прошлое, задаваясь мучительным и бесполезным вопросом: «Зачем я так поступил?! Какой же я был дурак!» При этом внятного ответа на этот вопрос не существует и он задается просто в попытках пережить вину и раскаяние. К тому же ощущение себя «дураком» не помогает самооценке становиться адекватной, а уверенности расти.
Если вы научите ребенка вместо самонаказания задаваться вопросами: «Что мной руководило? Для чего мне было это нужно? Чего я хотел на самом деле? Как получилось то, что получилось? Как мне стоит поступать в следующий раз?» – и поможете ему на них ответить, это значительно больше поможет ему осознавать себя в разных жизненных обстоятельствах и, как следствие, лучше с ними справляться. Как вы понимаете, это несколько другие по контексту вопросы, чем те, что в обычных случаях совершенно риторически задаются рассерженными родителями: «Куда ты смотрел? О чем только ты думал? Где была твоя голова?» – и так далее. Эти вопросы заставляют ребенка только пугаться, оправдываться, ощущать себя плохим, разозлившим вас, неуверенным в том, что он и в следующий раз не сделает что-то такое, что вызовет ваш гнев.
Я понимаю, что не всем будет близко представление, что наказание ребенка – это всего лишь форма родительского или человеческого бессилия, наша невозможность выстроить нашу жизнь гармонично, а отношения с нашими детьми – в понимающем ключе. Я, безусловно, не склонна считать, что выполнить это просто. Конечно, не просто. Мы будем ошибаться, уставать, раздражаться, мы не всегда сможем понимать своих детей, даже если очень хотим этого.
Но важно хотя бы немножко рассмотреть тот аспект, что в наказании нет ничего, на мой взгляд, полезного, гуманистичного и эффективного для успешного и счастливого будущего наших детей. Что наказание вместо более здоровой останавливающей родительской реакции рождает в детях только страх, злость или желание отомстить. И может, стоит хотя бы попробовать пересмотреть привычные представления о нашей родительской ответственности, которые в «лучших» традициях нашего народа звучат, как: «Это не я, это все он!», на: «Если он так поступил, то почему, какова в этом наша доля участия и ответственности?»
Не бывает «плохих» детей у «хороших», во всем всегда «правых» родителей.