– Можно посмотреть? – попросила Линор. Консоль на миг умолкла. – Блинская макрель, – сказала Линор. В журнале «Народ» имелось фото Копейки Спасовой с сеульской Олимпиады 1988 года: гимнастка вращалась вокруг разновысоких брусьев, держась за них одними пальцами ног. – Она просто класс. Я смотрела по телику.
– Тут сказано, она приезжает на выступление, спонсируемое «Детским питанием Гербера», в холле Башни Эривью, – сказала Юдифь.
– «Рекламную кампанию гиганта младенческого питания запустит гимнастка повышенного спроса Копейка Спасова», – прочла Линор вслух, – «отец и тренер которой Рубль Спасов недавно подписал с фирмой договор об оказании рекламных услуг на, как сообщают источники, фантастическую сумму». Это же через считаные дни.
– Реклама детского питания? – спросил Питер Аббатт.
– Ну, ей же всего, кажется, восемь лет, она очень маленькая, – сказала Линор. Снова глянула на журнал. – Папе это все точно не понравится. Гербер опять его обошел. И прямо здесь, в Кливленде.
– Как вообще коммунистка может рекламировать что-то в Соединенных Шэ-А? – спросила Юдифь Прифт. – Я думала, в России за такое расстреливают.
– Она уже не в России, – сказала Линор.
– А, точно, это та, чей отец – сраный гад.
– Ренегат.
– Точняк!
– Да.
– Мне пора. Мне пора пиариться в зоомагазине «Пятачки и перья», – сказал Питер Аббатт. – Вот получим компетентный доступ в туннели – и наступит вам ублажение, это я вам откровенно гарантирую.
– Бодрит-то как.
– Не хворайте.
– Копейка Спасова… пока-пока! – крикнула Юдифь Прифт.
– Адиос [68].
– Хотела бы я глянуть, – сказала Линор. – «Част и Кипуч».
Каждый год в августе Монро Концеппер брал отпуск и увозил семью в лесную глушь к озеру в Адирондакских горах. В этот конкретный день Монро Концеппер стоял один на краю прозрачного чистого холодного озера Адирондак и, пока леска вяло подергивалась в прозрачной воде, смотрел за озеро, как горит в лесной глуши над противоположным берегом домик для отдыхающих. Концеппер слушал отдаленный треск и глядел на дым, спиралью улетавший в ясное голубое небо. Он видел саваны вихрящихся искр и крошечные фигурки обитателей домика, которые бегали туда-сюда с криками и опорожняли ведра воды на краешек инферно. Концеппер натянул белую рыбачью шапку на глаза и криво ухмыльнулся увиденному хаосу.
и криво ухмыльнулся увиденному.
– Вали его! Вали!
– Поймал.
– Вали на землю, Шорлит!
– Понял.
– Господи, ну и жуть.
– Господи.
– Нам нужен Ветцель. Звони Ветцелю!
– Он свихнутый.
– Держи его, Ветцель сейчас будет.
– Надо его в рубашку.
– Он прав, иди принеси рубашку. Ветцель, неси уже рубашку, бегом!
– Иисусе.
– Все хорошо, все хорошо.
– С ним все будет хорошо?
– Отойдите, пожалуйста.
– Сел в такси, сказал, в Петлю, я грю, лады, как скажете, подъезжаю к Уэкер-Ласалль [69], а он как заорет. Я не знал, куда деваться.
– Вы всё правильно сделали. Постойте вон там, пожалуйста. Шорлит, ты как? Держишь?
– С трудом. Черт.
– Крепкий малец.
– Свихнутый.
– Он с катушек съехал. Он, блядь, с катушек съехал. Я думал, точно врежусь в кого-нить.
– Все хорошо, все хорошо.
– Он перережет себе глотку.
– В рубашку его.
– Переворачивай.
– Уй! Вот гаденыш.
– Ш-ш-ш, все хорошо.
– Руку держи.
– Уй!
– Обратно переверни. Ветцель, переверни обратно.
– Я его держу.
– Завязывай. Осторожнее, ребра. Еще раз.
– Понял.
– Господи боже, вы только послушайте.
– В машину его. Ветцель, неси. Шорлит, каталку с ремнями для ног.
– Понял.
– Боже, он весит типа сорок кэгэ. Скелетик.
– Лучше держи его крепче.
– Вам придется отойти куда-нибудь с дороги.
– Торазин [70]?
– Давайте торазин, 250 кубиков. Приготовьте жгут, чтоб не проглотил язык. Шорлит, открой дверцу.
– Все хорошо, ш-ш, мы вам поможем.
– А он разве выдержит? Его удар хватит.
– Давай жгут.
– Кладите.
– Иисусе.
– Ремни.
– Торазин.
– Шорлит, оголи ему руку.
– Ну давай же.
– Не надо жгут, сначала отключим. Он откусит тебе палец.
– Люди решат, что мы тут кого-то убиваем.
– Я в такси семнадцать лет.
– Подождите снаружи, пожалуйста.
– Никогда такой херни не видел.
– Ветцель.
– Дружище, отойдем. Ты подожди тут, ладно?
– Оставайтесь с санитаром, пожалуйста.
– Секунду, сейчас подействует.
– Иисусе.
– Следи за глазами. Закатились. Когда подействует, вернутся на место.
– Действует.
– Слава богу.
– У меня в ушах звенит.
– Капец.
– Подготовь лучше капельницу. Кэти, позвони на пятую и сообщи, да? Сначала капельница.
– Блин.
– Спасибо, ребята. Шорлит, погляди, документы при нем?
– Я его переверну.
– Уже подействовало.
– Господи, он обмочился.
– Позвоню и скажу Золотту, что мы никого не убили.
– Ничего при нем нет.
– На груди проверь. Цепочка, бирки.
– М-м-м…
– Развязывай. Ну всё, подействовало.
– Я тогда звоню. Ищем документы, везем его на Первые Серии.
– Иисусе.
– Начался вечерок, да уж.
– Вот цепочка.
– Миленькая.
– «Дж. Б. от Л.Б.»
– Глаза вернулись на место.
– Все хорошо.
Всего лишь тревожный отблеск сна с королевой Викторией – прошлой ночью. Всего лишь мелькание багрового куска красного теста, свернувшегося от презрения. Зато новый сон. Мрачный. Линор тут очень при чем. Вот уж Джей обрадуется.
Я за рулем в Мексике, в «линкольне». Кондиционер сломан. Невыносимо жарко. Я в шерстяном костюме. Костюм весь мокрый от пота. Песок пустыни черен. У меня бронь в мотеле. Сворачиваю к мотелю и паркуюсь у кактуса. Вокруг скорпионы. Вывеска мотеля гласит «МЕСТ НЕТ», хотя дело происходит в Мексике. Но у меня бронь, и я заверяю в этом регистратора за стойкой в пахнущем отрыжкой холле. Регистратор – исполинская мышь с огромными усами в форме руля велосипеда. Мышь одета в выцветшее шерстяное мексиканское пончо.
– У меня бронь, – говорю я.
– Си [71], – говорит мышь.
Три мыши ведут меня через дыру в стене (ешь, Джей, на что спорим, что съешь и не подавишься?) в номер, миленький, с кондиционером, чистенький, все в нем хорошо, только на кровати нет простыни.
– Ох ты, – говорю я, – здесь на кровати нет простыни.
Мышь смотрит на меня.
– Сеньор, – говорит она, – простыни фсе просраны. Посрёте на крофать – буту фас убифать.
Мы оба смеемся, и мышь ударяет меня по руке.
– Доброе утро.
– Доброе утро. Как вы сегодня утром?
– Я отлично, спасибо, Патриса. Приступим?
– О, прошу вас.
– Это сарказм?
– О нет.
– Как вас зовут?
– Меня зовут Патриса Ля-Ваш.
– Ваша фамилия по мужу?
– По мужу я Патриса Бидсман.
– Сколько вам лет?
– Мне пятьдесят лет.
– Где вы находитесь?
– Я – в санатории в Мэдисоне, штат Висконсин.
– Название санатория?
– …
– На кого вы похожи?
– Я похожа на Джона Леннона.
– Почему?
– У меня острые черты лица, я ношу круглые джонленноновские очки, у меня каштановые волосы и я собираю их в хвостик.
– Почему вы здесь?
– …
– Почему вы здесь?
– Потому что я этого хочу.
– Как давно вы здесь?
– Много-много лет.
– Что вы видите?
– Я вижу решетку для растений, по которой должна вскарабкаться.
– Почему вы должны вскарабкаться по этой решетке?
– Потому что я наверху решетки, и мне нужно по ней вскарабкаться.
– Что не так с решеткой?
– Запад объявляет четверку червей.
– Что не так с решеткой?
– Решетка белая, у лозы шипы. Они царапают мой живот, мой живот толстый.
– Что не так с решеткой?
– В решетке есть трещина, наверху возле окна, решетка отходит от стены и разбивается, решетка разбивается, лоза кровоточит, когда разбивается.
– Какой она высоты?
– Можно, я сделаю вдох?
– Да.
– …
– Какой она высоты?
– Около… солнца. Офигеть не встать.
– Где вам больно?
– Моей спине больно. Моей ключице больно. Я лопнула как волдырь. Я родила волдырь в цветах.
– Как далеко вы упали?
– …
– …
– Я упала на годы.
– Вам было больно.
– Мне больно.
– Чего вы хотите?
– Накажите меня, пожалуйста.
– Пожалуйста, скажите мне, за что вы хотите быть наказанной?
– За то, что карабкаюсь, и падаю, и дышу.
– Кто был наверху решетки?
– Можно, я сделаю вдох?
– Да.
– …
– Кто был наверху решетки?
– Никто.
– Кто был наверху решетки?
– Окно.
– Чье окно?
– Джона и Линор. Кларисы. Окно Линор.
– Линор была в окне?
– Она треснула.
– Решетка.
– Да.
– Кто был с Линор?
– Мне надо сделать вдох.
– Сделайте вдох. Вот, дышите. Дайте-ка я вытру вам губы.
– Спасибо. С Линор была гувернантка Линор.
– Как ее звали?
– Я не знаю, как зовут гувернантку Линор.
– Кто был в плену?
– Накажите меня, пожалуйста.
– Линор была в плену?
– Круто было бы сделать вдох.
– Линор была в плену?
– Мой сын в ужасной беде, на юге. Выше, чем решетка на юге. Он сражен издалека. Мой сын горит в белом месте. Глаза моего сына теперь белые. Ему нужно что-то, чтобы перекраситься в черный, в игре. Снято.
– Патриса. Дыши́те.
– Не могу.
– Нет, можете. Вы же ды́шите. Смотрите, как вы дышите, Патриса.