Линор присела.
– У Бренды все хорошо?
– Прошу, не обращайте на Бренду внимания. Бренда очень скромная, – сказал мистер Блюмкер. Он немного глотал буквы. Очевидно, чуть стеснялся. Его щеки над волосинками на верхнем краю бороды горели, нос пылал, очки чуть запотели, он был непричесан, и огромный непристойный суперменский локон гигантской запятой лежал на его лбу.
– Я днем пыталась вам дозвониться, – сказала Линор, – только вас не было, и потом, я сделала только одну попытку, потому что мы были невероятно заняты, кошмарные проблемы с линиями и вообще.
– Да. Тяжелый был день.
– Я не смогла позвонить отцу, его нет на месте. Он за границей, уехал на пару дней, и, видимо, до него не достучаться.
– Да.
– Но как только он приедет…
– Хорошо.
– И есть реально важные, хотя и тревожные новости: я думаю, Линор, миссис Иньгст и другие пациенты точно еще где-то здесь, в Кливленде, потому что ходунки миссис Иньгст вчера вечером оказались в моей квартире, а до того их там не было, и она оставила мне сообщение через попугая, который вдруг заговорил.
– Ваш попугай вдруг заговорил?
– Да. Увы, в основном непристойно.
– Понятно.
– Честно сказать, нельзя исключать, что миссис Иньгст дала ему ЛСД.
– Ох, ну, я не думаю, что миссис Иньгст стала бы делать что-то подобное.
– Но что все-таки происходит – все эти старые пациенты просто шатаются по Кливленду, и никому ничего не говорят, и сотрудники, и семьи сотрудников шатаются вместе с ними?
– Жильцы.
– Жильцы, простите. – Линор глянула на Бренду. – Слушьте, вы уверены, что у Бренды все хорошо? Бренда типа ни разу не шевельнулась, пока я здесь, я бы заметила. – Бренда смотрела прямо перед собой красивыми глазами.
Мистер Блюмкер равнодушно глянул на Линор.
– Прошу, – сказал он, – даже не думайте о Бренде. Как правило, Бренде нужно время, чтобы расслабиться в присутствии незнакомцев. – Он вновь перевел затуманенный взгляд на свой ананас и поиграл с трубочкой. – Жильцы. Мы называем их жильцами, потому что я, знаете, стою на том, чтобы не называть их пациентами, мы называем их жильцами, потому что мы в Шейкер-Хайтс стараемся свести к минимуму медицинские аспекты их пребывания в заведении. Мы стараемся свести к минимуму присутствие болезни, значимость болезни. Правда, боюсь, без особого успеха.
– Понимаю, – сказала Линор.
Визг, и стук, и звяк; бармен растянулся посреди бара головой в горшке с пальмой и дрыгал ногами в белых хлопковых штанах, пиво разлилось по полу.
– О-о-о, Гиллиган, – закричали и засмеялись все, кроме Линор, мистера Блюмкера и Бренды. Мистер Блюмкер почесал под бородой трубочкой.
– Проблемное и сбивающее с толку положение в заведении, мое, – сказал он. Глянул на Линор. – Почему бы вам не угоститься твизлером [74] Бренды? Бренда его, я вижу, не пьет.
Бренда смотрела прямо перед собой.
– Ну, я не то чтобы часто пью алкоголь, – сказала Линор. – Я от него кашляю.
– Вот.
– Спасибо.
– Проблемное.
– Могу себе представить.
– Старики… старики не как мы с вами, миз Бидсман. Что вы, несомненно, знаете, ибо провели столько времени у нас… в заведении.
– Они другие, я согласна.
– Да.
– Да. – Линор сделала глоток твизлера с сильным вкусом джина и «Гавайского пунша» [75], зажмурилась, осторожно выплюнула остаток твизлера через трубочку в пластмассовую ананасную кружку.
– Они еще и со Среднего Запада, – продолжал мистер Блюмкер. – Как правило, почти все – со Среднего Запада. – Он уставился в пространство. – Этот регион, что мы можем сказать об этом регионе, миз Бидсман?
– Чтоб я знала.
– Сразу и посередке, и на откосе. Физическое сердце – и культурная крайность. Кукуруза, увядающий промышленный комплекс и спорт. Что мы можем сказать? Мы снабжаем пищей, топливом и много чем страну, которая по большей части ведать не ведает, что мы есть. Страну, от которой мы отстаем на десятки лет, культурно и интеллектуально. Что мы можем об этом сказать?
– Ну, вы говорите довольно правильные вещи, честно; кажется, и Бренде тоже где-то любопытно.
– Этот регион поощряет поистине странных людей. Людей с проблемами. Как замечали историки прошлого и заметят историки будущего.
– Ага.
– И когда эти самые люди стареют, когда они должны не просто смириться и осознать, что они – часть этого странного, перегороженного места… когда они должны вобрать и укротить память, а также прошлое восприятие и чувство. Восприятие прошлого. Воспоминания: то, что сразу и есть и нет. Средний Запад: место, которое есть и которого нет. Летучая смесь. Какое-то время в заведении я ощущал летучесть.
– Как вы думаете, это что-то объясняет? Насчет исчезновения?
– Я думаю, это очень мало что объясняет.
– Я хочу вернуть Бренде ее твизлер. Бренда, ваш твизлер, спасибо большое, я просто не в настроении. Вы уверены, что все хорошо? Может, я вас чем-то обидела?
– Бренда, что ты как в воду опущенная?
Бренда хранила молчание.
Мистер Блюмкер помассировал подбородок.
– Средний возраст жильцов в заведении – я провел сегодня исследование по запросу собственников, – средний возраст жильцов в заведении – восемьдесят семь. Восемьдесят семь прожитых лет. Сколько вам лет, миз Бидсман?
– Мне двадцать четыре.
– То есть вы родились в 1966-м. Я родился в 1957-м. Средний жилец заведения родился в 1903-м. Подумайте об этом.
– Ох ты.
– Эти люди, подумайте о мирах, частью которых они были. О мирах. Они буквально прошли от лошадей и двуколок до ракеты на Луне. Одни только технологические перемены, которым они были свидетелями, ошеломительны. Как вообще подступиться к ориентированию в мире, который фундаментально сотрясает такая вереница перемен? Как подступиться к осознанию своего места в системе, когда ты часть региона, поддерживающего с остальным миром столь проблемные отношения, а сам мир в принципе перестал быть статичным и объяснимым, поскольку меняется, радикально и все время?
– В системе?
Мистер Блюмкер посмотрел на свой большой палец.
– Вы когда-нибудь были в Пустыне, миз Бидсман? В Г.О.С.П.О.Д.-е?
– Довольно давно не была, лет десять. Вообще, мы с Линор иногда туда ездили. У нее был «вольво», мы его брали, немного рыбачили на краю, бродили туда-сюда.
– Да. Хотел бы я поехать и бродить туда-сюда.
– Ну, это просто. Вам нужно купить Бродячий Билет на любом входе. Стоит где-то пять долларов. В самых пустынных зонах, конечно, могут быть толпы народа, туда лучше ехать пораньше, чтоб вдоволь набродиться до полудня.
– Мы с Брендой, наверное, скоро съездим. Мне явно требуется… зловещесть. У меня чувство, что и Бренде тоже. Я прав, лепесток сливы? – Блюмкер небрежно похлопал Бренду рукой по подбородку. Бренда стала откидываться назад, на скамейку, мимо Мэри-Энниной руки, врезалась коленками в низ столешницы и резко вернулась в прежнее положение, чуть вибрируя. Линор прищурилась.
– Хм-м-м.
– И еще кое-что, это я, должен сказать совершенно без обиняков, нахожу… забавным, – сказал мистер Блюмкер, пососав из трубочки содержимое кружки, пахшей, решила Линор, тоже твизлером, – хотя мне и претит использовать это слово, кажется, что я хочу кого-то унизить, но это не так. Наши жильцы, люди, которые сейчас очень стары, сделали нашу культуру тем, чем она является. И под культурой я имею в виду культуру страны, не штата Огайо, его культуру я не могу даже притвориться, что понимаю. Особенно женщины, мне кажется. Нам нравится полагать, что сексуальная революция сотворена нашим поколением. Это враки, простите за выражение. Все это изобрели женщины, которые сейчас стары. Все, чем мы так открыто гордимся. Ведь женщины, проживающие в заведениях, были первыми американками, которые коротко стриглись. Первыми, кто начал пить. Курить. Танцевать на людях. Или вспомним выборы? Накопление капитала? Субъектов экономической деятельности? Они – первопроходцы, эти люди в инвалидных колясках с пледом на коленях.
– Слушьте, вы абсолютно уверены, что у Бренды все хорошо? – спросила Линор. – Потому что, ну, я не заметила, чтобы Бренда шевелилась, и до меня сейчас дошло, что в понятие «шевелилась» входит и дыхание, и моргание. Что с Брендой такое?
– Короткая стрижка. Она восторгает меня особенно. Она освободила этих женщин из тюрьмы. Эстетической тюрьмы. Освободила их от тирании культуры ста расчесываний за вечер, которая… имела место.
– То, что она не моргает, меня тревожит, надо вам сказать. А что это у нее на шее, вот тут? На шее Бренды?
– Родимое пятно. Прыщик.
– Это клапан? Чтобы ее надувать! Ну да, вот крышечка. Вы сидите здесь с надувной куклой?
– Не говорите чепухи.
– Вы сидите с надувной куклой! Это даже не человек.
– Бренда, это не смешно, покажи миз Бидсман, что ты человек.
– Боже мой. Да она же весит полкило. Я ее подниму одной рукой. – Линор подняла Бренду в воздух за бедро. Внезапно Бренда выпала из руки Линор, ее голова застряла между скамейкой и рукой Мэри-Энн, она перевернулась вверх ногами. С нее соскользнуло платье.
– Святые угодники, – сказал мистер Блюмкер.
– Одна из этих кукол. Какая гадость. Как вы можете сидеть на людях с анатомически точной куклой?
– Должен признаться, теперь пелена вроде бы полностью спала с моих глаз. Я думал, она просто очень стеснительная. Жительница Среднего Запада с проблемами, в двойственных отношениях…
– Классная кукла, – заметил другой клиент, за локтем миссис Хауэлл.
– Я думаю, мы с Брендой пойдем, – сказал мистер Блюмкер. Он сражался с Брендиными пластиковыми ногами. Бренду заклинило. Линор помогла мистеру Блюмкеру ее тащить. Бренда поддалась, но ее платье зацепилось за ноготь Мэри-Энн, порвалось и упало.
– Капец, – сказала Линор.
– Песец, – сказал клиент за локтем миссис Хауэлл. – Где вы ее приобрели? Они дорогие? – Люди за разными столиками стали оборачиваться. Все успокаивалось.