еще предстоит открыть вложение. Чувствую, как позади меня тень Эривью наползает, перекрывая лампы, на лакричное окно. Полдень. Сегодня мы с Линор не обедаем. Вечером она навещает сестру. Еще один день скучания.
К телевизионным зрителям обратился Камешек.
– Поскольку каждый член семьи Гишпанов думал о себе только как о члене семьи, это означало, что чем меньше будет семьи, тем меньше они будут людьми, и если семьи не будет, они не будут людьми.
– …В полном смысле.
– Не будут людьми в полном смысле.
К телеэкрану шагнул Элвин.
– И каждый член семьи в естественной и объяснимой попытке сохранить индивидуальную идентичность и волевую действенность…
Лопатула задрыгала коленками, показывая, что ей нужно на горшок. Линор продолжала есть теперь уже не столь замороженный горошек.
– …Искал путь восстановить идентичность и чувство принадлежности, привязываясь к мирским вещам, к внесемейным объектам и занятиям; они искали идентичности и убежища в вещах. – Элвин показал часы со Спиро Агню; Лопатула, присев в книксене, прижала к груди медвежонка Англо Маффина; Камешек потянулся к книжке-вырезалке Ричарда Скарри как бы для поцелуя, а Клариса будто изготовилась к танго с картой «Виза Голд». Расколотые белые безликие маски упали, то есть каждый вернулся к его или ее первой маске. Зрители облегченно вздохнули. Теперь уже совсем крошечные, но тоже точные маски «Клариса», «Элвин», «Камешек» и «Лопатула» были прикреплены к объектам их владельцев.
– Охренеть сколько масок, – пробормотала Линор.
– Проблема, однако, опять же, – продолжил Элвин, – была в том, что, позволив чувству «Я» и собственной-правоте-как-индивидов зависеть от вещей внешнего мира, члены семьи ввергали себя в жизнь, полную риска и тревоги. Вещи не могут быть людьми, даже людьми, которым они принадлежат. – Крошечные маски на объектах сняты и отброшены широкими движениями рук. Элвин сказал: – И что теперь означает утерянная или пропавшая вещь для семьи Гишпанов?
– Что? – крикнули зрители в телевизоре.
Молчание. Элвин взял Кларисину карту «Виза Голд», а она часы, и они обменялись масками. У Элвина сильно вспотел нос, так что надевать маску «Элвин» Кларисе явно было не слишком приятно. Клариса взяла Англо Маффина и передала маску «Элвин» Лопатуле. Вскоре все члены семьи в чужих масках кружили по гостиной, символизируя дезориентацию и отчаяние, хотя эффект «отчаяние» частично портило то, что Лопатуле реально нравилось кружиться и она хихикала.
Сестра Линор ошеломляюще красива, если вам нравится ошеломляюще красивый тип, с мягкими медовыми волосами, синими глазами и артиллерийскими грудями; но нахальна, серьезна, скучна и чрезвычайно (и отталкивающе не ведает, что она чрезвычайно) зависима от Новейших Новшеств в плане чувства направления и значимости. Ее муж – приличный человек, хотя в том, что он вожделеет Линор, я не сомневаюсь ни секунды. Элвин Гишпан похотлив. Я так понимаю – только через Линор и оттого, конечно, смутно, – что в начале прошлого года Элвин Гишпан четырежды имел половую связь с этим своим персиком, она администратор гостиницы в Джорджии. Клариса Гишпан узнала об этих инцидентах от Сигурда Пенносвиста, исполнительного ассистента Камношифра Бидсмана III и, нельзя исключать, единокровного брата младшего брата Линор, и в любом случае человека, в чьей омерзительной страсти и к Кларисе, и к Линор я нисколько не сомневаюсь. В общем, Клариса узнала, и какое-то время имел место разного рода психологический угар. Он пошел на убыль, Элвин и Клариса в итоге сели и все обговорили, было решено, что без супружеской психотерапии не обойтись, Элвин живо согласился, разумеется, – он любит жену, ему нравится его работа. Супружеская психотерапия деградировала до семейной. Бог знает, как оно все шло. Я знаю, что были стадии, связанные с человеческой скульптурой, когда каждый член семьи изображал других в позах, отражающих воспринимаемые отношения, и т. д. Были сражения на игрушечных дубинках из нёрфа [86]. Сейчас у Гишпанов период, я полагаю, спектаклей, разыгрываемых перед фальшивыми зрителями; впрочем, сегодня вечером там будет хоть одна живая персона – независимо от того, что эта персона сама о себе думает. Линор и Клариса не близки. Как не близки мы с Монро. Она говорит, что избегает там бывать. Но где она тогда бывает?
Скверный день. Мочеиспускательный сон так меня расстроил, что мне, по-моему, сложно функционировать. Типа как бы. Я скучаю по Линор. Мне физически больно, теперь, когда я далеко от – и меня нет рядом с – Линор Бидсман. То есть, конечно, всегда. Слишком плохой день, чтобы поразмыслить как следует, чего же хочет ее отец. На первый взгляд мне, должен сказать, кажется, что что бы я ни сделал, чтобы установить связи с семьей Линор, углубить и усилить личные узы, которые нас с Линор объединяют, все это лишь приближает день, когда я смогу по-настоящему, истинно и всецело вобрать Линор Бидсман в себя.
Скверный, скверный день. Темные, реющие чувства важных задач, еще не выполненных. Еще не известных. Я боюсь идти в туалет.
Весь этот ажиотаж от вращения и хихиканья, и стресс живого спектакля, но особенно вращение несли ответственность за легкий кризис с Лопатулой. Однако всё быстренько поправили, Линор помогала с бумажными полотенцами, зрителей привели в положение «ПАУЗА», потом наконец паузу завершили, и все вернулось на круги своя.
Камешек:
– Дезориентация и печаль стали следствием того, что члены семьи пытались зависеть от вещей, которые не были ими, и не были семьей ради их собственного счастья и собою-бытности.
– Чувство «Я».
– Чувство «Я». И они… они…
Клариса шагнула вперед и мягко оттолкнула Камношифра в сторону:
– И они сделали то, что сделал бы любой разумный член семьи. Они поговорили друг с другом и провентилировали в итоге все то, чем были недовольны как люди, и вышли на уровень выразительного диалога и личного взаимодействия, и члены семьи стали расти над собой психологически и как индивиды, и как члены психосети общих интересов, ценностей и психологических обязательств, и затем этот рост, это развитие, этот диалог были закреплены через посещение третьей стороны, вся жизнь которой направлена на то, чтобы помочь членам семьи расти и ясно видеть себя как «Я» и как членов, и они пришли таким образом к более полному и счастливому чувству «Я».
Невидимый оркестр в телевизоре заиграл мелодию, и в гостиной в Кливленд-Хайтс случился своеобразный танец, включавший прикасания, движения и жесты, все это в направлении от членов семьи к другим членам семьи, пока зрители хлопали в ладоши. Танец мог бы быть получше, однако Элвин предавался ему не с полным воодушевлением, норовя придвинуться поближе к дивану и проглядывая через маску заметки по интервью Копейки Спасовой.
Танец кончился. Линор глянула на часы над камином. Вышла вперед Лопатула, мокрая, но радостная.
– И после долгих-долгих поисков Гишпаны… – она хихикнула, – …поняли самую простую штуку на свете. Они все поняли, что их ощущение собою-бытности не может зависеть только от всей семьи, ведь никто из них – не вся семья. – Все Гишпаны принялись топтать маски «ЧЛЕН СЕМЬИ». – И что нельзя обрести ощущение собою-бытности в вещах, потому что они не вещи. – Все притворились, что топчут свои вещи, но не по-настоящему, особенно Элвин с его часами со Спиро Агню. – Они обнаружили, что ощущение собою-бытности они должны обрести только в самих себе… – Лопатула очаровательно улыбнулась телевизору, когда зрители зашумели, – …потому что самими собой они и были. Самую простую штуку на свете – вот что они поняли. – И Элвин, Клариса, Камешек и Лопатула, сняв маски «Элвин», «Клариса», «Камешек» и «Лопатула», пристально вгляделись в пустые дырки для глаз на своих лицах. Через дырку для глаза Лопатула сказала телевизору: – Конец. – Экранные зрители как один повскакивали с мест.
– Дам-ди-дам-ди-дам-ди-дам.
– Ля-ди-да-ди-да-ди-да.
– Иисусу ни в чем не будет нужды.
– …
– Иисусу ни в чем не будет нужды.
– Что?
– Прости?
– Клянусь именем Господа…
– Господь – мой ужин. Иисусу ни в чем не будет нужды.
– Мама Макри.[87]
– Ты меня переполняешь.
– Это чудо.
– Любовь моя, челом уснувшим тронь.[88]
– Отец наш небесный.
– Мою предать способную ладонь.
– На попугае благодать Божья.
– На попугае благодать Божья.
– Да.
– Я делаю то, чего жажду как личность.
– Спасибо, Господи. Спасибо, что осенил благодатью наш дом. О́рал [89], я правда, я ожидала чуда.
– Грехи отцов наших.
– «Паутина Шарлотты». Это как «Паутина Шарлотты» [90].
– Верблюд, вот такой.
– Можно ли тебя коснуться?
– Женщинам тоже нужно пространство!
– Ай, милый птенчик все-таки кусается.
– Клинт-Клинт-Клинт. Это как «Паутина Шарлотты».
– Ах, Мартин Тиссоу, почему ты не здесь?
– Может, отнести его в «Живые Люди»?
– Что?
– Может, отнести его в «Живые Люди»?
– Ты велишь мне это сделать, Господи? Отнести эту птицу, эту божью тварь, через которую Ты решил говорить с миром, в «Живые Люди»?
– Гнев – естественный, выпусти его.
– Передать послание Твое о гневе и любви?
– Мою предать способную ладонь.
– Ну, тогда я это и сделаю. Встань с колен, женщина!
– Встань с колен, женщина!
– Иди и делай то, что тебе велено сделать.
– «Живые люди».
– Да, «Живые Люди». Мерзкое зеркало и вообще. Только позвоню Мартину.
– «Живые Попугаи». Могут разодрать. Хочешь мятную пастилку?
– Не надо больше вытирать пыль.