– Туфлей?
– Угу. И сказала Мелинде Сью, что у той страшенные ступни.
– Туфли и ступни, опять.
– Угу. Так что я не знаю, что делать. Не знаю, как действовать, притвориться ли, что я ее не знаю, взаимно, или что. Я не понимаю, она еще в ярости после стольких лет или нет.
– Как я выяснил, настоящий длительный гнев в Линор весьма редок. Смятение – другое дело. Я бы поставил на то, что Линор попросту в смятении. Когда она в смятении насчет чего-то, она обычно делает вид, что этого чего-то не существует.
– Думаешь, поэтому она типа действует так, будто не помнит меня, с того вечера, или Мелинду Сью?
– Более чем возможно.
– Ты говоришь, она тоже работает в «Част и Кипуч»? То есть я буду работать с ней?
– Не напрямую. До того, как мы улетели, она отвечала на телефоны, на коммутаторе «Част и Кипуч», в холле, внизу. Но за время пути меня, кажется, посетило некое вдохновение.
– Вдохновение?
– Да. Думаю, я пришел к осознанию, что для женщины со способностями Линор коммутатор – это не работа на полную ставку. Она истрепывается, я почти уверен.
– Истрепывается?
– Да. Я пришел к осознанию, что все сходится. Контекст верный. Линор истрепывается. Она любит истории. В пределах ее понимания себя это нечто наподобие литературной восприимчивости. А ты и я, и здесь важнее всего, что я, мы будем, по крайней мере, временно заняты отчетностью по проекту «Камношифеко». Суть в том, что я планирую взять Линор в свой личный штат, с неполной загрузкой, как читателя.
– Читателя?
– Да, текстов, присланных в высококачественный литературный журнал, редактором которого я являюсь, «Частобзор». Она может выпалывать очевиднейше жалкие и неподходящие рукописи и экономить мне ценное выбраковочное время, которое мы с тобой потратим на проект «Корфу».
– Классная идея, Эр-Ка.
– Я и сам так думаю.
– Реальненько.
– Конечно, я должен убедиться, что ее восприимчивость заострена ровно под тем углом, что нужен для «Обзора»…
– То есть мы будем работать с ней, но не совсем с ней.
– Если говорить о тебе, это верно.
– Что, выходит, хорошо, потому что мне вроде как нельзя говорить, над чем я работаю, ей.
– Да, к сожалению.
– И если она спросит, я должен сказать, что я… дай-ка подсмотрю… мне полагается отвечать, что я перевожу эту штуку, «„Норслан“: гербицид третьего мира, который любит людей», на идиоматический современный греческий.
– Правильно.
– Но только мы до сих пор не проговорили, с какой стати я должен все это говорить, если она спросит. Если она простой работник, какая вообще разница? Ей-то что, что мы пытаемся продавать на Корфу ядерное детское питание?
– Это, к сожалению, до конца не ясно и мне, Эндрю, и я, если позволишь, скажу, что для меня вся эта ситуация далеко не бессомнительна.
– …
– Ты, конечно, уже в курсе, что «Камношифеко» контролируется семьей Бидсман, почти исчерпывающим образом, так что я официально сообщаю: по условию контракта, которое выдвинул мистер Камношифр Бидсман, Линор не будет знать о степени вовлеченности в проект компании «Част и Кипуч», пока мистер Бидсман не пожелает иного.
– И ты не находишь это чуток необычным?
– Рассуждая о логике мистера Бидсмана доброжелательно, можно предположить, что он не хочет вовлекать Линор в неприглядности сверх необходимого. Достаточно сказать, что вся корфузианская маркетинговая схема связана с некими семейными перипетиями, которые тревожат Линор неотступно. Каковые перипетии – основная причина, почему мы с ней поехали в Амхёрст, в принципе, чтобы Линор поговорила с братом…
– Тот парень, с которым мы обедали в «Аква Витаэ».
– Да. Камношифр Ля-Ваш Бидсман.
– Он какой-то бляцки стремный, подумал я. Ну, надо признать, я был типа квелый. Мы же долго пили во «Фланце», а потом ты протащил меня по бляцким лесным закоулкам через всю толпу. Дерьмо, которое я пил, ударило мне в голову и расползлось. Но он был стремный – это точно.
– Ему в жизни нелегко пришлось.
– Дьявольское навозное жучище, во.
– Навозное жучище?
– Чувачок с лица – чистый дьявол. А чего он балакал о своей ноге, будто она другой человек? Да он с этой бляцкой ногой перешучивался. Это что было вообще, а?
– У брата Линор только одна нога. Другая нога Ля-Ваша – искусственная.
– Ни хера себе.
– Абсолютно ни хера. Ты этого не увидел?
– Он прихрамывал и сидел стремно, но нет.
– На обед он надел слаксы. Но когда мы его впервые увидели, на холме, он был в шортах. Ты не обратил внимания на ногу?
– Эр-Ка, когда мы добрались до вершины, холм стал черным, как жопа пантеры. Солнце закатилось к херам. Было бляцки темно. И еще я квелый был. Я б и Линор не разглядел, кабы не это ее белое платье. А потом мне надо было срочно бежать вниз, чтоб перегнать машину к тренерской, так что сосунка в шортах я, считай, и не видал. Ну честно, прошу прощения.
– Не нужно просить прощения. Я просто сообщил тебе факт.
– Иисусе. А что случилось с его ногой-то? Как вышло, что ее оттяпали?
– Никто ее не оттяпывал. У Ля-Ваша нога отсутствует с рождения.
– Ни хера. Что, типа врожденный порок, да?
– Не совсем.
– А что?
– Боже, мы уже над озером Эри. Это моя самая нелюбимая часть полета, пока что. Уши болят чертовски.
– Хреново. Это озеро Эри, да?
– К сожалению.
– Вода какого-то жуткого цвета.
– Я уверен, что доля воды в озере, какой бы она ни была, очень милого цвета. Эта доля, к сожалению, весьма невелика.
– А почему волн нет? Вода не двигается – это как вообще?
– Ты не хочешь этого знать.
– Ну так что там у парня с ногой? Ноги просто так, сами собой не исчезают.
– Это, конечно, верно.
– …
– Линор все еще спит, да?
– Фнуф.
– Ага.
– Линор ненавидит, когда об этом рассказывают.
– Ну так история с ногой не о ней, да?
– Произошло вот что: когда родились первые три ребенка Бидсманов, здоровье миссис Бидсман, по-видимому, чуть пошатнулось. Ничего физически страшного – легкая анемия, что-то такое. Мистер Камношифр Бидсман III, отец Линор, тем не менее, в процессе настораживающе двусмысленных рассуждений, пришел к выводу, что миссис Бидсман теперь уже совершенно не способна адекватно заботиться о собственных детях, и в какой-то момент нанял гувернантку, мисс Злокач, сногсшибательную красавицу, – сейчас она невероятная бой-баба, голени как маслобойки, но тогда была, надо думать, сногсшибательной красавицей, – каковой наем сам по себе был дерзким промышленным переворотом, потому что мисс Злокач всего за год до того стала «Мисс Гербер» на ежегодном конкурсе красоты «Образцов качества Гербера», а мистер Роберт Гербер, закадычный друг мистера Бидсмана по колледжу – Амхёрст, к слову, выпуск шестьдесят первого года, – и заклятый промышленный враг, за ней увивался, и пошли слухи, что он собрался развестись с зажигательной бразильской женой Пакитой, чтобы посвящать все время ухаживаниям за Нэнси Злокач, но мистер Бидсман, каким-то образом, через неясные по сю пору маневры, умыкнул ее и водворил в свой дом, с заоблачной зарплатой, якобы чтоб она заботилась о Кларисе, Джоне и Линор.
– Как вся эта херня связана с ногами?
– Произошло вот что: наем Нэнси Злокач – с которой, между прочим, мистер Бидсман почти определенно вступил в безудержную половую связь, возможно не утихающую и поныне, – и по крайней мере частичное отстранение от детей, каковое этот наем олицетворял и повлек за собой, побудили миссис Бидсман, всегда по природе склонную к меланхолии, впасть в ужасную тоску. И эта ужасная тоска обернулась дальнейшими нехорошими осложнениями в плане здоровья, по определению психического, но и физического тоже. И вот мистер Бидсман, уже неоспоримо плененный до некоего предела эротическими чарами мисс Злокач и в любом случае по природе стремный насчет своих детей и одержимый будущим семьи и «Камношифеко, Инк.», пусть даже на тот момент он был всего лишь ее вице-президентом, поскольку его отец еще не погиб в инциденте, связанном с «Джелл-О», и в любом случае склонный то и дело прогонять трех своих детей через всевозможные специально разработанные стандартизированные тесты, учебные и психологические, чтобы запустить процесс определения, кому из детей достанется однажды мантия промышленной власти, почему-то убедил себя в том, что само наличие миссис Бидсман наносит вред детям, а следовательно, семье, а следовательно, Компании, и стал предпринимать активные шаги, чтобы отделить детей от матери целиком и полностью, каковые шаги состояли в, а, расширении и слиянии комнат трех детей в необъятное неприступное сочетание детской, игровой, спальни, гостиной эт цетера, с тяжелой железной дверью на засове, своей комнаткой отдыха, кухонным лифтом и так далее – маневр, который, как предполагалось, изолирует детей и мисс Злокач в одном крыле дома Бидсманов в Шейкер-Хайтс, восточном крыле, в пристройке к дому в виде практически донжона, с милой белой решеткой, обвитой малахитовыми виноградными лозами и поднимающейся по внешней стене от земли к крылу, которое я, конечно, видел лично, отсюда и данное описание. Так что детей, под злобным присмотром мисс Злокач, изолировали от остального дома, по которому бродила теперь становившаяся день ото дня неуравновешеннее миссис Бидсман, в ниспадающем белом хлопковом платье, часто в обществе миссис Линор Бидсман, бабушки мистера Бидсмана, которая обычно, как правило, сидела запершись у себя в кабинете, размышляя над бессмысленными фолиантами, воздействию которых подвергалась в бытность свою студенткой, кем она, по сути, и оставалась, студенткой, то есть миссис Линор Бидсман сидела запершись в кабинете, пока не утвердилось разлучение матери с детьми и старая Линор не стала осознавать зловредность связи Камношифра и Злокач, и вот она бродила по дому вместе с миссис Бидсман, Патрисой, тоже в ниспадающем белом платье, пытаясь помочь Патрисе придумать способ пробраться внутрь и увидеться с детьми.