В кои-то веки Концеппер действительно ждал приема у своего жалкого психотерапевта, доктора Дж___, с его абсурдными движущимися креслами, завтра. Концеппера преследовал сон, который очень его беспокоил, который беспокоил его без конца.
Мой отец был огромным мягкотелым юристом по недвижимости, в нерабочее время одевавшимся во все фланелевое. Широким и бледным. В сапогах. И с неистребимой мальчишеской любовью бросать камни в глубокие, пустые места и слушать. Он меня шлепал. Он был из родителей, которые шлепают. Я никогда, в жизни не коснулся гневной ладонью ягодицы Вэнса Кипуча. Может, отчасти в этом и дело.
Нынче ветрено. Мчатся тучи. Ветер сечет озеро Эри, косматое озеро. Окно моего офиса аккуратно разрезано на черное. Пополам. В светлой половине ветер косматит озеро Эри. В теневой всё как свернувшийся майонез, там, вдали, буро-белое хлюпанье под пухлыми пальцами ветра. Что за омерзительный вид.
И за каким чертом Норман Бомбардини воткнул табличку в глаз основателя Кливленда?
Десять минут, от силы. Я буду следить за временем по стенке офиса. Когда тень достигнет диплома – придет она.
– Ну, отличное местечко? – говорил Нил Обстат-мл. Лангу Встангу-Шлангу. – Уж ты подожди. Раз в час бармен втыкает палец в глаз. По трудовому договору.
– А какие у этой Джинджер сисяндрии, – сказал Ланг, опорожняя пивную бутылку. – Я такой хрени в жизни не видал.
– Можем завалиться сюда вечерком, – сказал Обстат. – К ночи у них хрень куда ядренее. Кливленд по ночам бывает совсем ядреный. – Он пососал твизлер. – Кливленд недооценивают. Вы, парни с Востока, вечно забываете, что на Среднем Западе идет содержательная культурная жизнь.
– Такие сисяндрии в бессодержательности не упрекнешь, это я тебе прямо скажу.
Ланг и Обстат сидели в «Островке Гиллигана». Наступало обеденное время. Они обедали. Ланг провел утро в обществе Рика Кипуча и заключил, что сумеет справиться с переводами за неделю, если поработает как следует. Ланг предвкушал следующие три месяца. На оставшийся день его отпустили. Он позвонил Нилу Обстату, как только случайно увидел, что Рик Кипуч рассматривает фото Обстата в каком-то каталоге «Камношифеко».
– Поверить не могу, что мы встретились, и не где-то, а в Кливленде, – говорил Обстат. Они сидели на большом пальце Профессора. – А ты говоришь, что уже не по пустыням.
– Временно.
– Временно. Ты занялся бухгалтерией? В жизни не подумал бы, что ты бухгалтер, здоровяга.
– Тут дело в девице, такой бляцки крутой, что я типа вручил ей ключи, на время, – сказал Ланг, то кладя ногу на ногу, то снимая ногу с ноги на пластмассовой скамейке.
– Не Линор Бидсман.
– Нет, ясно, не Линор Бидсман. – Ланг просигналил насчет еще одного пива, и бармен, в белой шляпе, показал ему из-за стойки два больших пальца. – Моя жена, – сказал Ланг Обстату. – Девица, которая жена.
– Реально крутая, а?
– Не хочу об этом говорить.
– А то. – Обстат хлебнул твизлера. – Но ты, когда звонил, сказал что-то насчет Линор Бидсман.
– Я сказал?
– Так точно, сэр.
– Ха. Ну, она работает там же, где я сейчас, переводчик всякой дикой хрени, к вашим услугам.
– Хрень дикая, верно? – Обстат поерзал на скамейке. – Елки, я на седьмом небе, что тут еще скажешь. Промышленный химик о таком может только мечтать. Я думал, буду всю жизнь замерять уровень пэ-аш [133] во фруктово-сливочном.
– Просто не верю, что эта херня работает. Она реально работает вот так, как вы всё пишете в этих рекламах?
– Кажись, реально, чувак. Шеф сколько месяцев в офигении. Дети осваивают речь на месяцы, а то и годы раньше, чем положено, по итогам ограниченных испытаний. Мы говорим не просто о доминировании на рынке, но о потенциально важнейшем прорыве в отношениях между питанием и умственным развитием, между тем, чего требует тело и что может сознание.
Бармен, подгребая к Лангу с четвертым пивом, поскользнулся на стратегически размещенной коктейльной вишенке и влетел прямо в грудную клетку Джинджер. Он не попал пальцем в глаз, однако сумел кошмарно стукнуться головой о пластмассовый столик. Пиво разлетелось повсюду.
Обстат смеялся и хлопал вместе со всеми:
– О-о-о, Гиллиган!
Нагнувшись, он быстренько связал шнурки барменских ботинок.
– Что с моим пивом? – спрашивал Ланг.
– Будет сию секунду, – прошелестел бармен. Выпрямился, двинулся, но тут его застали врасплох шнурки. Сделав сальто, он шваркнул по волосам миссис Хауэлл и в итоге повис на ее пенсне.
Обстат хихикал.
– Бляцкий молокосос, – осклабился Ланг.
– В дух этого места надо въехать.
Ланг дососал последние капли пива из бутылки.
– Но ты говоришь, что знаешь эту девицу Бидсман, угу, – сказал он Обстату.
Тот посерьезнел:
– Как не знать. Мы с ней вместе учились в старшей школе, в детстве. Я втюрился, когда был еще вот такой. Может, даже из-за нее пошел работать в «Камношифеко». Бессознательно типа. Только я понятия не имел, что она не любит папу и не хочет работать в Компании. Такая фигня. Я ее только и увидел как-то тут, когда мы все были в офисе Шефа. Шеф – ее папа. А одна ее родственница запустила через нас весь шишковидный проект и теперь пытается нас кинуть. Но где наша не пропадала. Только, я думаю, Линор фригидная. Я и сам к ней яйца подкатывал, в школе, и в упор в глаза смотрел, в офисе Шефа. Но она всегда глядела как сквозь меня. Думаю, фригидная.
Ланг не глядя принял еще одно пиво.
– Но и крутая тоже.
Обстат потеребил галстук.
– Не знаю, что с ней такое, Встангер. Девица меня всегда будто катком переезжала. Как она одевается, немаловажный фактор сисяндриев. И ноги. Самые такие-растакие ноги всех времен и народов, которые я когда-либо видывал.
– Да уж заметил я эти ноги, – сказал Ланг, кивая.
– Я себе воображал, не знаю как долго, ядреную картинку, как я ее шпилли-вилли в Г.О.С.П.О.Д.-е, – сказал Обстат, глядя вдаль. Перевел глаза на Ланга, чуть покраснел. – Ты там бывал, недавно, вообще? Помираю – хочу поехать. Все еще помню, как мы сажали кактусы.
– Можем поехать в любое время, когда захочешь, – сказал Ланг. – Я завтра куплю машину, уже решил. Мелкий парень Линор платит мне, будто ему деньги руку жгут.
– Парень?
– Чувак по фамилии Кипуч, владеет фирмой, где мы работаем, или ее частью. – Ланг глянул через Обстатово плечо на Шкипера.
– Я помню, Шеф говорил ей что-то насчет какого-то Кипуча, в офисе, – сказал Обстат, прищуривая карие глазки. Поковырял трубочкой в пластмассовой ананасной кружке с твизлером.
– Он любопытное навозное жучище. Двойнее подбородка на человеке я не видал. – Ланг впился в бутылку. – Забавно, как он заполучил Линор-то, если она вся такая крутая, как ты говоришь.
– В этой вселенной нет Бога, Встанг-Шланг, – сказал Обстат, тряся большой головой.
– Мне все так говорят. Хотя у самой девицы имеется этот ее мудоперый попугай, которого взяли на религиозное ТВ, с падре Псикком, это любимчик моего личного папочки. – Ланг поднял забинтованный палец. – Скотинка чуть не откусила мне ноготь, вчера.
– Так ты был в квартире Линор, с попугаем?
Ланг молча глядел на Обстата.
– Ну, мы в курсе про это попугайство, – сказал Обстат, отводя глаза и качая головой. – Мы по этому поводу срем весьма разнообразными кирпичами. Мы думаем, там случилось вот что: эта родственница, которая запустила через нас проект, скормила попугаю шишковидную подставу. То есть, может, они везде ходят и всем ее скармливают. То есть другие фирмы могут наложить на нее лапу. Отчего Шеф и срет кирпичами, уж поверь мне, – а еще дебилы из Крышек понаделали банок в три раза больше, чем нам надо, ну или чем у нас есть крышек вообще, так что Шеф пытается всучить часть банок сети медицинских лабораторий, и он…
– Эта херь делает зверей говорящими? – перебил Ланг.
– Ну, мы понимаем так, что попугай не говорит, он просто повторяет.
– …Помню, Кэнди что-то об этом говорила.
– Кто?
– У них в этом баре ведь есть арахис, а? – сказал Ланг. Оба огляделись. – В каком уважающем себя баре нет арахиса?
– У них есть, я знаю, кокос. Место с настроением.
– Зашибись конем.
– Но вообще мы на деле не знаем, что эта штука делает. Ты бы слышал этих деток. Чирикают как птички.
– Шутишь.
– Каламбур ненамеренный.
Ланг рассеянно уставился на декольте Джинджер.
– То есть она крутая, а с папочкой у нее так себе.
– У меня впечатление, что они вообще не близки.
– Ах-ха.
– Слушай, хочешь глянуть на ее фото? – Обстат стал копаться в заднем кармане чиносов.
– Я в курсе, как она выглядит, – сказал Ланг. Потом изумленно посмотрел на Обстата. – Ты носишь ее фото?
– Мадемуазель сразила меня издалека, уж бог знает как давно, – сказал Обстат, тряся головой и перебирая кредитные карты. – Признаю, положение жалкое.
– А фото у тебя старое?
– Из выпускного альбома.
– Давай-ка сюда.
Обстат передал маленькую, под бумажник, фотокарточку. Линор на фото – шестнадцать лет. Очень длинные волосы. Она широко улыбается, глядя в пустоту, припасенную специально для выпускных альбомов.
Ланг уставился на фото. Смахнул большим пальцем кусочек пивной пены с краешка. Линор улыбалась ему, сквозь него.
– Кажись, и правда она.
Обстат раскачивался вверх-вниз на скамейке.
– Слушай, посиди еще пару минут. Скоро будет очередная хохма. И глянь-ка вон на ту, что на Мэри-Энн, с бородатым мужичком в запотевших очках. Какая-то с прибабахом, но зато уж сисяндрии так сисяндрии.
Ланг все глядел на фотографию. С видом, будто вот-вот что-то скажет.
– Может, даже склоняюсь к тому, что это большая ошибка, Рик.
– Не глупи. Это абсолютный порыв вдохновения. Я просто-таки извивался, предвкушая, что скажу тебе, прошлой ночью. И вот ты, разумеется, все испортила. Опять.