– Надо иногда потрясти ключи. Иногда мы с Кэнди просто трясем ключи.
– Эка невидаль, – пробурчал Ланг. Он открыл дверь.
Квартира Мисти Швартц на втором этаже выглядела почти как комната Линор, только чуть поменьше, и западное окно здесь было в одном экземпляре и определенно почище. Линор огляделась, глянула на потолок, который этажом выше был ее полом.
– Ты, как видно, чистюля, – сказала она.
Ланг вешал их куртки.
– В детстве, когда я заправлял кровать, приходил папочка с монетой в полдоллара, с головой Кеннеди [156], и бросал ее на кровать, и если она сразу не отскакивала на папочкин большой палец головой Кеннеди кверху, я должен был всю эту хрень переделывать.
– Божички.
– Слушай, может, банку вина? – спросил Ланг, подаваясь к двери квартиры. – У меня тут вино внизу, в «Фриджидере» [157]. Рядом с твоей содовой, наверное, ты видела.
– Банку вина?
– Что было в продаже.
– Спасибо, я пас, – сказала Линор. Разгладила платье после лихой езды по Внутреннему кольцу в Ланговом новеньком «транс-аме». Вдруг пролетел совсем низко самолет, и на миг все будто замедлилось в грохоте. Ланг стоял у двери и глядел на нее. Линор видела, как яркий свет Мистиного плафона отражается от глаз Ланга, бьет по ним и преломляется, будто в эти глаза вставлено по листику мяты. Линор дотронулась рукой до загривка.
Ланг улыбнулся и развернулся, и она сказала:
– Слушь, почему нет. Попробую из банки, ну или из твоей банки, неважно. Почему бы не выпить вина, – сказала она.
– Ну и славно, – сказал Ланг. – Можешь разогреть старый телик, если хочешь. – Он вышел, оставив дверь открытой.
Старый телевизор огромным белым парусом экрана хищно кривился на приземистой коробке красного дерева. Внутри коробки в экранное брюхо упирался пистолетом проектор. Линор нажала красную кнопку на коробке, и экран заполонила гигантская голова, и она звучала. Линор спешно выключила телик, экран заморосил и очистился. Голова была кого-то из «Далласа», в этом Линор почти не сомневалась.
Когда у кого-то такая же обычная комната, как у тебя, как правило, очень интересно смотреть, что люди с ней сделали. В случае Мисти Швартц это было совсем не так интересно, как могло бы быть. Линор с Мисти почти не общалась; после некой размолвки из-за счета за телефон на общей кухне Тиссоу, несколько месяцев назад, Линор бывала в жилище Мисти только пару раз, одалживая предметы первой необходимости. Кэнди Мандибула, принявшая удар телефонной размолвки на себя, сказала как-то, что Мисти Швартц только потому не лесбиянка, что не видала себя в зеркале. Линор сочла это бессмыслицей.
Что, однако, ничуть не означало, что ей была особо интересна Мистина квартира: комната, в которой преобладали стальные прямые и однотипная зернистая белая джутовая ткань. Тут стояло кресло из белых джутовых подушек, собранных и обретших форму на каркасе из полированных стальных пластин. Столик со стеклянной столешницей и стальным каркасом того же рода. Маленькая кушетка, вся из прямых углов, того же материала, что и кресло. Картина на стене: однотонный бледный оранжевый квадрат на белом фоне; еще – снимок Мисти Швартц с мужчиной на черной статуе кашалота, типа кита с зубастыми челюстями. Мужчина лежал в челюстях, вскинув запястье ко лбу, точно Полина в Опасности [158], а Мисти оседлала спину рыбины, притворяется, что бьет ее хлыстом, рот разинут, глаза выпучены. Фото висело вплотную к картине. Больше на стенах ничего не было, не считая телеэкрана, который явно добавил Ланг.
Линор поискала признаки Ланга. У кровати – кровать аккуратно заправлена; Линор прикинула, не попробовать ли трюк с полудолларом, и решила не пробовать, – спортивная сумка, битком набитая, так что частью содержимого ее вырвало на пол, каковой факт частично прикрыт тщательно разложенной простыней, которую Ланг поместил над большей частью неприглядного зрелища словно бы второпях. На кровати – новые рубашки и белые носки, все по-прежнему в магазинном целлофане. Но и всё. В целом Линор просто не видела, чтоб это была комната Ланга, вообще.
– Не вижу, чтоб это была твоя комната, – сказала Линор Лангу, когда тот вернулся, неся штабель банок и стаканы. Она наблюдала, как он осторожно расставляет все это на стеклянном столике.
– Ну, это недорогая комната, и насекомых нет, и соседей не перешибешь. – Ланг ухмыльнулся.
– Я имею в виду, в плане декора. Не могу вообразить, чтоб ты правда жил в комнате со шведской мебелью и квадратами на картинах.
Ланг залез с ногами на кушетку и секунду смотрел на пустой белый телеэкран.
– Ну и в каком декоре ты можешь меня вообразить? – Он закрыл глаза и чпокнул ушком от банки вина.
Линор провела рукой по полке над Мистиным холодным камином.
– Ну, не знаю. – Улыбнулась себе. – Пахнущая куревом кожа. Кожаные кресла. Леопардовый коврик, может быть, с оскаленной головой медведя. Развратные календари и постеры… – Она обернулась. – Может, дорогая стереосистема с ручками настройки, сияющими в верхнем свете, яркость которого ты меняешь, крутя верньер…
Ланг засмеялся, ударил кулаком по колену.
– Сверхблинъестественно. Ты сейчас почти точно описала мою комнату в колледже.
– Да ну.
– Только забыла про звериные головы на стенах. – Ланг посигналил ей бровями.
Линор засмеялась.
– Звериные головы, – сказала она. – Как я могла.
– И зеркала на потолке… – Ланг глянул вниз и вынырнул с большим стаканом. – Чуток винца?
Линор подошла к кушетке.
– Бляцких бокалов не нашел, взял эти. Надеюсь, это ничего, если их одолжить, мы ж их потом помоем. – Это были стаканы с героями «Дорожного Бегуна», Кэнди Мандибула добыла их в ходе рекламной кампании какого-то фаст-фуда.
Линор взяла стакан вина.
– Это ничего. Они Кэндины. Кэнди очень щедро делится всем, что у нее есть. Ты, я уверена, в курсе. – Она села в белое кресло, аккуратно потянув вниз платье сзади, чтобы кожа ног не касалась джутовой подушки. Положила ногу на ногу.
– Я так и решил, что они или ее, или твои, или бедной старушки Мисти Швартц, – сказал Ланг. – И подумал, что бедной девочке любые стаканы теперь без надобности. – Он откинулся на спинку кушетки. – Послал ей открытку, кстати говоря, в больницу, написал, кто я, насчет комнаты, написал, надеюсь, она поправится и все такое.
– Очень мило с твоей стороны, – сказала Линор и взяла стакан со столика. Вино было желтым, сладким и холодным настолько, что обожгло зубы. Линор вернула стакан на столик, стекло скрипнуло по стеклу, и она ощутила зубовную дрожь – поверх холода от вина.
– Не, – сказал Ланг, закинув ногу на ногу так, что лодыжка лежала на колене, и держась за лодыжку большой рукой. Линор глянула на его ботинок и волосатую лодыжку.
– Не, – сказал Ланг. – Простая вежливость, ну и всё. С Мелиндой Сью случилось почти то же самое, только, я полагаю, не такое страшное. И то женщина вся обмазывалась бляцкой «Ноксимой» целую неделю.
– Жуть какая.
– Скажи сестре, чтоб была осторожна, а то сгорит.
– Скажу.
– Как вино, нравится? – Ланг воздел стакан к плафону и вгляделся в вино вокруг мультяшного койота: тот подмигивал и держал над головой крошечный зонтик – видимо, мгновение спустя его расплющит куском скалы.
– Ну очень холодное, – сказала Линор.
– Ах-ха, – сказал Ланг. Опять глянул на белый экран. – То есть, я так понимаю, ты не хочешь смотреть «Даллас», да?
– Я включила на секунду, – сказала Линор. – Это просто не мой сериал, что не значит, что он плохой и так далее. Если хочешь смотреть, вперед; мне все равно, что смотреть, по крайней мере, сейчас.
– Не, – сказал Ланг. Снял спортивный пиджак, поднялся и его повесил. Линор дотронулась ладонями до волос. Она чувствовала, как ручейки тепла растекаются по рукам и ногам – от вина. Подняла стакан к свету. По стеклу бежал Дорожный Бегун, ноги – расплывшееся пятно, извилистая дорожка за Бегуном была коцаной, дряблой и резиновой на фоне коричневых холмов какой-то пустыни. Имелись и кактусы.
– Если, может, позволишь спросить, откуда все эти лотерейные билеты, ну, в твоей сумочке? – спросил Ланг, усевшись обратно, теперь на край кушетки поближе к креслу Линор; они увидели друг друга в стекле столешницы, когда глянули вниз. Ланг глядел на ее отражение. – Кто тут играющий в лотерею дьявол?
Линор усмехнулась.
– Мы с Кэнди часто их покупаем. Реально часто. – Она пригладила волосы, чтоб не падали на глаза, и Ланг смотрел, как она это делает. – Мы часто играем в лотерею. Пробуем все эти системы, наши дни рождения, буквы в наших именах и все такое. В Огайо реально крутая лотерея.
Ланг отпил вина.
– Выигрываете?
– Еще выиграем, – сказала Линор. Усмехнулась. – Мы начали играть в колледже, чтоб развлечься, я изучала философию, и мы ради шутки придумали своего рода силлогизм, якобы доказывающий, что мы выиграем…
– Силлогизм?
– Ага, – сказала Линор. – Небольшая цепочка аргументов. – Она улыбнулась Лангу и стала показывать пальцы. – Первый. Конечно, кто-то выиграет в лотерею. Второй. Я – кто-то. Третий. Следовательно, я, конечно, должна выиграть в лотерею.
– Зашибись конем.
Линор рассмеялась.
– Так почему кажется, что оно типа работает, если оно не работает, потому что вы ничего не выиграли?
– Это называется «эквивокация североамериканской совки» [159]. Мой брат опроверг силлогизм в том же году, когда я его, не помню почему, выбесила. Математическая штука. – Линор снова усмехнулась. – Наверно, это всё глупости, но мы с Кэнди кайфуем по-прежнему.
Ланг теребил волосы на лодыжке.
– Ты изучала фи-ло-со-фию, значит. – Он протянул слово «философия».
– Философию и еще испанский, – сказала Линор, кивая. – Я в колледже специализировалась по двум направлениям.