Фундамент (первый уровень, или ярус). Вопрос
Нет ничего ужаснее, чем начинать процесс создания сценария с попытки поговорить на определенную тему. Слово «тема» для меня вообще инфернально. Сказать, что я буду делать фильм, темой которого станет любовь, жестокость или несправедливость, – то же самое, что не сказать ничего. И к тому же это имеет множество дополнительных опасностей: как минимум возможность впасть в повторение культурных клише, защищать определенную идеологию или пытаться преподать какой-то урок.
И конечно, это лучший способ избежать каких-либо глубоких личных связей с тем, что ты собираешься написать.
Тема – ничто для сценариста; тема может быть максимум материалом книги по саморазвитию.
Я предпочитаю говорить о вопросе или о задаче, потому что задача – это совсем не какая-то эфемерная и отдаленная от реальной жизни тема.
Задача – это проблема, которая здесь перед нами, проблема активная. И она ОДНА.
В каждом фильме мы будем задавать только один вопрос, и чем он конкретнее и проще, тем лучше. Хорошо известно, что одна из самых распространенных ошибок многих режиссеров и сценаристов в их первом фильме или сценарии – желание вместить в один фильм все темы, переживания и идеи о мире, которые у них есть. Результат: раздробленность, хаос и провал.
Вопрос или задача – мотор для исследования.
Вопрос или задача – это уже сам по себе выразительный коммуникативный акт.
Вопрос или задача – это что-то, что не до конца мне известно.
Вопрос или задача может иметь разные ответы.
Вопрос или задача – это нечто, что можно разделить с другими.
Вопрос или задача может включать в процесс решения того, кто ее или его слышит.
Вопрос или задача побуждает к активной работе мысли.
В вопросе, в задаче есть тайна.
Возьмем фильм «Трумэн» и посмотрим, как мы пришли к его главной задаче.
Мы с Сеском начали работу над фильмом «Трумэн» с нескольких его наблюдений за реакциями людей на приближение чьей-то смерти. Что же на самом деле привлекало внимание Сеска в ситуации близкой смерти человека? Совсем не личная драма того, кто скоро умрет. И не скорбь его близких, которую они могут выразить в определенные моменты этой истории. Его интересовало нежелание буквально всех и каждого посмотреть смерти в лицо и принять ее. И Сеску, и мне казалась удивительной способность людей избегать этой темы и притворяться, что ничего не происходит. Также нам казались удивительными формы косвенной речи, метафоры, притворство, ложь и попытки убежать от реальности, которых придерживались люди, чтобы держаться как можно дальше от ужасающей тени умирающего.
Этот гротескный цирк людей, которые, зная, что они должны как-то реагировать и принимать участие в происходящем, предпочитают максимально отдалиться, стал основой для нашей будущей работы.
Как быть рядом с человеком, который умирает?
Таким образом, мы ставим перед собой задачу, проблему или вопрос.
Сейчас и в таком воплощении он кажется невероятно ясным и прямым, но, естественно, процесс был долгим и куда более сложным.
Во-первых, реальная ситуация, которую мы рассматриваем, произошла за три года до того, как мы обратили на нее внимание. Обязательная дистанция для того, чтобы пережить эту историю и быть способным смотреть на нее без тени излишней сентиментальности – и это занимает какое-то время.
Как только мы принялись внимательно всматриваться в такую ситуацию, в которой кто-то находился у порога смерти, и начали говорить о подобном как о возможности, то заметили множество вещей, связанных с этим.
Мы проанализировали само событие. Вспомнили и воспроизвели огромное количество ситуаций, критических моментов, личностей и их поступков.
Само собой, мы говорили о смерти и ее различных формах.
О разных реакциях, которые может перед ее лицом проявлять человек. О механизмах и практических проблемах, окружающих такие моменты.
И постепенно мы выяснили, что из всего этого может быть интересно нам и что представляет интерес для остальных.
Мы продвигались в нашем осознании проблемы, и продвижение это очень часто было связано скорее с тем, что мы отбрасывали какие-то элементы общего образа.
Мы отказались от идеи, что фокус внимания будет сосредоточен на умирающем.
В целом в нашей работе великие эпические моменты нас никогда сильно не интересовали. Мы думали, что в смерти нет ничего экстраординарного и все мы так или иначе однажды умрем, однако рассуждения о том, как каждый встречает свою смерть, были нам очень полезны, чтобы определить, как перед смертью поведет себя персонаж по имени Хулиан.
Один за другим мы отбрасывали наиболее драматические элементы, которые сопровождали эту ситуацию.
Это фундаментальная часть первого уровня пирамиды: поиск и обнаружение задачи или вопроса, о котором вы хотите говорить в вашем фильме. И эта задача повлияет на тон всего проекта начиная с того момента, когда вы займете определенную позицию и сформулируете вопрос. И особенно важно, как вы его сформулируете.
Это очень важный шаг.
Великие отзвуки драматического, ироничного, серьезного, циничного, легкого, нежного или юмористического находятся на кону в этот момент фокусировки взгляда на определенном объекте.
И в то же время место и дистанция, на которых находится смотрящий, также определят тон рассматриваемого вопроса.
Если кто-то находится в центре самой дилеммы или, наоборот, на периферии вопроса и смотрит на него издалека – тон и форма вопроса будут отличаться и определят разные пути его решения.
Все, что мы отбросим, связано с определенными точками зрения и определенными путями решения проблемы.
В фильме «Трумэн» мы избегали серьезного взгляда на ситуацию, но также избегали иронии или цинизма, и так, понемногу, мы достигли того легкого и юмористического, но в то же время деликатного взгляда на происходящее.
Мы уклонялись от того, чтобы оказаться в центре действия драмы, и предпочитали смотреть на все издалека, как безмолвные наблюдатели.
И далее мы сосредоточились на том поведении, которое объединяет в себе юмор и деликатность, и так начала формироваться наша точка зрения на поставленную задачу.
Именно в этой точке каждый осознает: та обеспокоенность, которая возникает у писателя по поводу того, чтобы «его» произведение оставалось личным и неразделимым с ним, – самая абсурдная и эгоцентрическая идея из всех возможных.
С течением времени и постоянной практикой создания текстов каждый понимает, что есть тональный диапазон или та палитра цветов, которые ощущаются как свои собственные и превращаются в определенный взгляд на мир и определенный способ письма.
Давайте сделаем сейчас одно упражнение на интерпретацию на примере фильма «Пласидо». Я говорю «интерпретация», потому что не я написал этот сценарий и мы никогда не узнаем истинный скрытый порыв, который вдохновил Аскону и Берлангу на создание этого фильма.
Какой вопрос ставит этот фильм?
Мне всегда было интересно слушать интерпретации чужих фильмов, которые появляются у людей.
Такое ощущение, что на протяжении всего пути существования текста от его создателя к зрителю происходит некое двойное движение, отражение в кривом зеркале.
Создавая текст, отсеиваешь материал изо всех сил, чтобы выбрать очень конкретный аспект, вопрос или задачу, правильно их определить и найти лучшую форму повествования для передачи ее зрителю.
И как только фильм смотрят люди, вся эта работа по укреплению смысла разлетается на тысячи кусочков, потому что в личном сознании каждого зрителя идея звучит по-своему и появляются тысячи интерпретаций и новые вопросы об этом фильме.
Это многообразие ответов и реакций – огромная сила произведения искусства.
Таким образом, вырабатывается следующая взаимосвязь: чем конкретнее и проще предложение, тем разнообразнее, насыщеннее и сложнее рождающийся у зрителя отклик.
В качестве примера рассмотрим творчество художника Марка Ротко. Его монохромные картины – простые, ясные, сильные. Его выбор из тысяч возможностей текстур, цветов и форм, предлагаемых художнику, невероятно конкретен. И в нем он достигает того, что взгляд каждого зрителя находит бесконечный простор для глубоко личного анализа.
Очевидно, что из фильма «Пласидо» мы могли извлечь очень разные смыслы для каждого из нас.
Я рискну задать свой вопрос, чтобы иметь возможность на его основе продолжить восхождение по пирамиде с более или менее измеримыми параметрами.
Я понимаю, что это – творческое упражнение по встраиванию фильма в книгу и в мой метод, но альтернативы у меня нет. Фундаментальный вопрос мог бы быть таким: для чего на самом деле нужно милосердие?
Оба вопроса – и вопрос фильма «Трумэн» (как быть рядом с умирающим?), и вопрос фильма «Пласидо» (для чего на самом деле нужно милосердие?) – не предполагают ответа «да» или «нет».
Важно сформулировать вопрос фильма таким образом, чтобы он позволил дать развернутый ответ.
Такие вопросы вдохновляют и открывают возможности для полета мысли и воображения. Вопрос, приводящий к односложному ответу, обрекает нас на узкий и скучный путь. С таким вопросом фундамент нашего фильма будет очень прочным, но при этом поиск ответа будет слишком коротким и очевидным.
Поэтому необходимо думать и формулировать со всей возможной сложностью и глубиной этот первоначальный вопрос, который станет основой всей нашей следующей работы. И сделать так, чтобы на наш вопрос можно было ответить очень по-разному. При этом каждый такой вопрос помещает точку зрения рассказчика в определенное место. Так, вопрос «как быть рядом с умирающим?» смещает фокус внимания на тех, кто продолжит свою жизнь после чужой смерти, и таким образом указывает на ситуацию, с которой будет связано действие фильма. В самой постановке вопроса фильма «Пласидо» – «Зачем на самом деле нужно милосердие?» – уже чувствуется определенная ирония или даже сарказм, указывая на тот критический путь, по которому пойдет эта история.