Методы психотерапии. Как лечить страхи и детскую психосоматику — страница 5 из 37


Как ящерица оставляет хвост, когда ее кто-то пытается поймать, так и мы, переживая горе и разочарование, проникаемся ощущениями, которые выжигают оставшийся эмоциональный хлам, позволяя нам взглянуть на всю ситуацию по-новому. Потеряв свой «хвост», мы получаем возможность переформатировать свое «я» в соответствии с требованиями изменившейся действительности. Если наша психика отказывается «терять хвост», мы неизбежно натыкаемся на фантомы утраченных, то есть уже несуществующих явлений. И тогда нужен психотерапевт.



Психотерапевту нужна информация к размышлению. Лучше всего ее подготовить, не дожидаясь приема, но для этого надо знать, какие данные требуются психотерапевту, чтобы составить план лечения?



Прежде всего надо подготовить инфограмму, где на линии времени расставить в хронологическом порядке все потери, пережитые вами в сознательной и несознательной (до 8 лет) жизни. Речь идет об утратах, которые вы пережили как горе или глубокое разочарование. Только эти чувства человек переживает глубоко внутри. Например, один мужчина на инфограмме отметил увольнение с работы, связав этот факт с началом психосоматических приступов. А потом выяснилось, что в тени этого события осталась смерть старого кота, которая, по сравнению с увольнением, ничего не значила, но именно эту утрату человек переживал не поверхностно. Образ животного за свою долгую жизнь получил от хозяина большое количество эмоциональных инвестиций и был у него, по существу, на положении домашнего тотема.



Отметив дату, сделайте примечание: как вами переживалась данная потеря и как она разделила вашу жизнь на до и после. В чем это нашло выражение? Укажите также те предметы и явления (в психологии они называются триггерами), которые провоцируют симптом. Это может быть ошейник собаки, фотография близкого человека или спортивные награды, которые вам напоминают, что этот путь для вас закрыт.

Разговор по душам

Душа – христианка. Это утверждение философа Тертуллиана, означающее, что душа относится к горнему миру, где правит Христос, поэтому все мы вне зависимости от нашего мировоззрения христиане, мне вспомнилось в связи с моей работой. Второй раз в практике обращение к идее души в работе с ребенком дало отличный результат. Судите сами: ребенок потерял отца и пребывал в одной из форм депрессии. Довольно стандартный случай, но усилия психологов эффекта не дали. Совсем. Я попробовал отвлечь мальчика от гнетущих мыслей рассказом о том, что папа на самом деле не умер, а живет в другом мире, расставшись со своей оболочкой, и теперь все время следит за своим любимым сыном. Радуется, если у того получается, огорчается, если что-то не выходит. Усилия трех профессионалов до этого не возымели действия, а эта невзыскательная новелла оказала волшебный эффект. Мысль о душе папы зашла настолько хорошо, что расстройство, приводившие маму в отчаянье, улетучилось. Мальчик полностью вошел в норму.

Другой случай тоже был связан со смертью близкого человека. У подростка умерла бабушка, которая на смертном одре наговорила ему такого, что после похорон у парня открылась астматическая одышка. Родители заметались по экстрасенсам, колдуньям, психологам, пока не оказались у меня, а я вновь применил идею души. В гипнотическом сеансе организовал диалог умершей бабушки с внуком, где был достигнут консенсус. Парень освободился от одышки. Полностью. Опять мы наблюдаем благотворное воздействие представления о жизни после жизни, если его использовать как инструмент в терапевтической практике. О длительности эффекта говорить не могу, статистики пока нет.

Потенциал сепарации

В терапии потерь самое главное – готовность пациента отпустить близкого человека. Не секрет, что одно из худших переживаний в жизни – это быть покинутым, брошенным. Причем речь идет не о физическом одиночестве, а о духовном.

Например, сознание того, что тебя любят и ждут, позволяет людям сравнительно легко пережить даже длительные сроки тюремного заключения. В то же время известное всем чувство «одиночества в толпе» порой доводит до суицида. Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть: в каждом из нас рулит духовная, а не материальная сущность. И способность пережить смерть мамы или любого другого близкого человека связана как раз с духовностью, то есть с психикой, которая формируется извне.

В современной теории привязанности отношение взрослого к младенцу уже давно определяется по параметру, как тот «живет в нем». Раньше главным фактором формирования личности считалось общение («совместная деятельность»), а теперь во многих зарубежных да и отечественных работах (например, Сытько М.В.) сквозит мысль: отношение взрослого к младенцу на начальном этапе и есть начальная сущность его психики.

Выготский Л.С. называл суть этой коммуникации «знаками без значения», понимая ее как процесс создания в младенце той самой структуры, которая обеспечивает саму возможность семантического означивания. Его «знаки» без конкретного семантического наполнения – это базовое условие формирования диалогового механизма с внешней средой, то есть основа личности. Понятно, что качественный спектр лиц, стоящих у колыбели с младенцем, достаточно велик. И вся психология держится на том обстоятельстве, что значительная часть этих лиц ущербны по отношению к чаду. И, соответственно, «знаки без значения» как матчасть будущей личности формируются с отклонениями.

В нашем случае речь идет о проблемах, связанных с сепарацией личности, то есть ее отделением от материнской основы. Это происходит, как правило, в восьмилетнем возрасте, но процесс иногда затягивается на всю жизнь. В таких случаях смерть близкого человека оборачивается нескончаемым страданиями, потому что несепарированная личность хоронит часть самого себя. Человек в этот момент ощущает опасность, ненужность и прочие симптомы плохой организации окружающего мира. На самом деле ему не хватает тех самых семантических форм – «знаков без значения», которые были недополучены от усопшего. Зияющие дыры в мозаике сознания, которые возникли после его смерти, – это и есть источник опасности, чем является всякая неизвестность (читай – необозначенное, неназванное).

У психолога в этом случае два варианта. Первый – долгий, связанный с выращиванием недостающих в сознании пациента значений. Второй – быстрый, основанный на внушении пациенту этих значений. Понятно, что один способ надежный, а другой рискованный, но это уже отдельная тема.

О том, как образ собаки стал ключом к резервуару родовой памяти

Этот необычный случай до сих пор остается для меня загадкой. Обратился мужчина, которого спорадически мучали головные боли. Весь круг – врачей, травников, бабок, экстрасенсов, святых мест – он прошел. Иногда отпускало, но не более.

Очевидно, этот опыт сделал мужчину философом, и от общения со мной он многого не ждал. Возможно, поэтому первый сеанс не задался, а второй грозил оказаться последним, потому что мне обреченно предлагали искать там, где тысячу раз уже искали. Безуспешно. Даже ключевой фактор – стресс, когда в 17 лет трагически погибла любимая собака, мой подопечный рассказывал привычно. Привязанная на улице в загородном доме собака замерзла в лютый мороз. У парня случился сердечный приступ, он оказался в больнице. Собаку нашли мертвой. Прощаться с умершим по его вине псом он не стал. Попросил похоронить без него. Больше в загородный дом ни ногой. Как раз в это время начались головные боли. Потом они прекратились и больше не возвращались, пока спустя много лет мужчина не изменил своей беременной жене. Головные боли вернулись, словно напоминая о старом кошмаре.

Я начал стандартную терапию потерь. Мой подопечный последовательно перепроживал травматические эпизоды, в том числе глазами умершей собаки, эмоционально освобождался. Где-то даже до слез.

Казалось, мы идем к финалу, но меня ждал неприятный сюрприз: оживший от долгого контакта образ собаки не уходил. Это могло означать только одно – его подпитывают еще не открытые психотравмы более раннего происхождения. Не успел я привыкнуть к этой мысли, как образ собаки трансформировался в образ каторжного бремени – камень на цепи, прикованной к ноге. Чтобы ходить, этот камень надо носить в руках. Сразу после этого пациент вдруг вспомнил раскулаченного прадеда, брат которого умер от голода. Потом пошли воспоминания о военных годах – невзгоды беженцев, среди которых семья моего подопечного. От болезней и ран она поредела наполовину. Причем открывались подробности, который мой пациент знать не мог. Он видел, например, глазами прадеда сестру, о которой ничего не знал. Глазами деда видел своего дядьку, который погиб, утонув в болоте, раненый своими же. Два часа мы перебирали неожиданный «семейный альбом», где всплывали персонажи, о существовании которых, по признанию самого пациента, он не догадывался.

Родовой склеп, как оказалось, содержал много эмоций, и когда мы их выпустили, головные боли ушли. Насовсем. Очевидно, ассоциация преданной собаки с кандальным камнем – метафорой судьбы некогда большого рода, открыла те подвалы сознания, в которых хранились родительские части, содержавшие в себе образы, с которыми мой подопечный не имел ничего общего. Кроме передаваемых не генетическим способом представлений. В любом случае, исходя из полученного опыта, мы можем сделать вывод о существовании в каждом из нас резервуара под названием «родовая память». Просьба не путать с родовой легендой, потому что унаследованные представления не связаны с тем, что говорили моему подопечному старшие родственники. Во всяком случае, он этого не помнит. Резервуар может иметь повышенное давление, которое тоже передается по наследству и которое, как мы можем видеть, можно сбросить.

О любви

Любовь как предмет обсуждений с психотерапевтом связана со страхом, обидой, стыдом, виной, огорчениями, которые человек испытывает. Но бывают исключения. Ко мне как-то обратился пациент, который испытал абреакцию в отношении к чужой истории любви.