Кейтлин Кирнан«Меж двух миров»Caitlin R. Kiernan«Two Worlds, and In Between»(Написано — 1994)(Издано — 1997)
Когда жар спадает и Твила открывает глаза, ей кажется, что она целую вечность стоит у осыпающегося края ямы. Моргает три или четыре раза, прежде чем взгляд начинает фокусироваться, глаза горят и слезятся от жирного трупного дыма и слабого разочарования, растворяющегося вместе со сном. На другом конце маленькой комнаты, рядом с ее туалетным столиком Армии Спасения и треснувшим зеркалом, гримасничает Питер Мёрфи, его губы цвета баклажана, как синяк. На полу пламя свечи тонет в клюквенной луже жидкого воска.
Она лежит очень тихо, прислушиваясь к разбудившему ее звуку, вспоминает, где она находится и что конец света пришел и ушел, а она до сих пор здесь. В спальне воняет старой блевотиной, дерьмом и чем-то еще.
Блонди спит в потрепанном кресле, прислоненном к их кровати, голова опущена и подбородок покоится на голой груди. На нем нет рубашки — лишь черные трусики, подвязка и черные чулки в сетку с отрезанной подошвой. Он тихонько похрапывает, со свистом вдыхая и выдыхая. А внизу на улице мертвые ребята рычат и колотят по тротуару.
Больше ничего не происходит, как и раньше.
Она или еще жива, или уже мертва.
— Блонди? — она пытается шептать, но горло словно залили средством для чистки сточных вод, и теперь оно издает приглушенные зомбированные звуки.
— Блонди.
На этот раз его ресницы подрагивают, голова откидывается назад, темные глаза туманятся от прерванного сна, замешательства и страха.
— Твила? — его голос звучит потерянным и далеким. — Господи, Твила, ты…. — но спрашивать бессмысленно, вместо этого он нащупывает ее запястье, прижимает большой палец к сине-зеленому пересечению вен и артерий и уродливому шраму, оставшемуся после попытки суицида.
Она чувствует слабое биение своего пульса под прикосновением брата и знает ответ еще до того, как видит облегчение в его глазах и призрачной улыбке.
Блонди вытирает ее лоб губкой, вырезанной в форме розового фламинго, отводит в сторону чернильно-черную челку. Она пытается сесть, но он укладывает назад ее на сбившиеся простыни. Ее подушка покрыта коркой засохших соплей и крови; она знает, что обделалась.
— Мне уже лучше, — говорит она дрожащим, но уже почти своим голосом, и больше не остается сил, чтобы сказать что-то еще. Блонди плачет и крепко ее обнимает, пачкается, гладит спутанные волосы и не отпускает до рассвета.
Ее голова кажется пустой, очищенной сном и лихорадкой и наполненной злыми, жужжащими шершнями. Скупой ветерок треплет занавески, разгоняя жару.
Она садится на пол в прохладной тени, куда не проникает утреннее солнце, и начинает разворачивать больную руку, сматывая липкую марлю, пожелтевшую от гноя. Блонди пошел за стаканом воды, и заодно проверить, не осталось ли выпивки. Последний слой прилипает к коже большими красными пятнами, но когда она выдергивает его, остается только немного крови и слабый запах аммиака.
(бззбзззбззз)
И идеальный полумесяц поцелуя Арлин под ним; Твила поворачивает руку, и вот он снова — резец, клык и двузубые проколы вытатуированы на ее ладони. Линия жизни, сердца и души разорваны. Твила пытается сжать кулак, и распухшая плоть трескается, стекает по запястью, как янтарный браслет, прямо на пол.
У нее снова кружится голова, и она прижимается к стене. Ее рука похожа на картинку, на которой она однажды видела укус коричневого паука-отшельника, и она вспоминает слово «некроз».
Дальше по коридору Арлин хлопает дверью ванной комнаты. В дереве трещины, краска облупилась от ударов, но Блонди притащил диван, стол и прочее, чтобы забаррикадироваться.
— Проваливай, сука, — бормочет Твила у двери. — Убейся, тупица. Посмотрим, есть ли мне дело.
Арлин стонет, булькает и снова врезается в дверь.
(бззбзззбззз)
Из кухни выходит Блонди с термокружкой, на которой изображена женщина-кошка, и почти пустой бутылкой водки «Попов». Он садится рядом с сестрой, наливает водку в кружку и размешивает указательным пальцем.
— Не думаю, что ей удастся выбраться, — неуверенно говорит он. Она отпивает напиток и косится на дверь.
— Найди мне молоток, и я нахер убью эту суку, — горячий алкоголь устремляется вниз.
— Мне было так страшно, Твила, — говорит он и старательно избегает смотреть ей в глаза. — Я думал, что ты умираешь, что ты будешь, как она. Слышишь ее? Ей становится все хуже и хуже, а прошлой ночью отключилось электричество и …
Если я открою рот, они вылетят, и она видит извивающиеся черно-желтые тела, цепляющиеся за лицо Блонди, вонзающие жала в бледные щеки и сжатые веки, пытающиеся заползти в ноздри.
— По телеку больше ничего не идет. Только снег и тестовые образцы.
Арлин с огромной силой бьется в дверь ванной. Твила закрывает глаза, слушает брата и завывания сирены вдалеке.
Вечеринка в честь конца света — идея Твилы.
Близнецы играли в хозяина и хозяйку для всех пришедших, тонули в их лучших черных нарядах из шелка и кружев, в настолько красных губах, что глаза готовы сочувственно закровоточить. Тридцать или сорок человек втиснулись в маленькую квартиру, как живые сардины, извивающиеся в готических, техно и индустриальных ремиксах. Кондиционера нет — их оконный блок не выжил в августе прошлого года; пот, запах тел и грязный запах пачули. Чайная роза и гвоздика.
Где-то после полуночи Твила поняла, что ей очень надо пописать. Она уже потеряла счет всей выпитой текиле и пиву, и начала пробираться сквозь танцующую толпу к ванной. Она подумала, что Арлин просто потеряла сознание, взяла билет, чтобы слетать к песочному человечку, а утром с ней все будет нормально.
— Ты какая-то зеленая, Арлин, — она засмеялась и откатила Арлин от унитаза. Смыла воду и смотрела, как темная рвота уносится к Харибде. Арлин прислонилась к ванне, глаза закатились так, что видны только белки, губы синеватого оттенка. Пьяная и еле держащаяся на ногах Твила сидела на толчке и боролась со своей кожаной мини-юбкой и пыталась спустить колготки к высоким «Док Мартенсам», когда заметила лужу урины, растекшуюся по половине ванной комнаты. Под мочой пудрово-синий линолеум выглядел бирюзовым.
Она оставила дверь широко открытой, и кто-то заглянул внутрь — Дуги с ярко-оранжевой короткой стрижкой. Он зажимал нос и издавал рвотные звуки, пока она не показала ему палец. Мгновение спустя она услышала, как он смеется и отпускает шутки о золотом дожде.
— Разумеется, — ответила ему Твила, — просто встань в очередь.
Затем Арлин открыла рот и рыгнула, уродливый грохочущий звук, и все ее тело содрогнулось, как будто опоссум прошел по могиле Арлин.
— Эй, сука, ты обоссала мой пол, — сказала Твила.
Арлин медленно моргнула, как рептилия. Молочная радужка глаз стала почти серой, водянистый взгляд слепой девочки, едва заметный проблеск узнавания, а затем тело снова содрогнулось.
— Арлин, если ты собираешься блевать, будь лапочкой, сделай это в ванную очень тебя прошу.
Твила оторвала большой кусок дешевой шершавой туалетной бумаги и подтерлась.
Арлин дернулась вперед. Судорожные движения, как у марионетки, и клацающие зубы делали ее похожей на глупую Хэллоуинскую игрушку. Она упала лицом вниз на колени Твилы, уткнувшись носом в бедра, и от шока Твила на мгновение окаменела. Затем Арлин зарычала, Господи, она зарычала, Твила почувствовала и услышала, как что-то рвется, а затем увидела в прокуренных желтых зубах Арлин пучок светлых лобковых волос.
Затуманенные глаза вспыхнули и затрещали — зрачки, тончайшая радужная оболочка — и внезапно свет в них погас.
Твила заверещала, никогда в жизни она не набирала воздуха в легкие для того чтобы заверещать, как тупая сучка в слэшере. Она попыталась оттолкнуть девушку, сплела пальцы в клубок, но Арлин крепко обхватила длинными руками фарфоровую чашу и повисла на ней.
Дуги снова возник в дверях с тупой ухмылкой и остекленевшим взглядом, правая рука сжимала пивную бутылку, как будто это его член.
— Господи, Дуги! Отцепи ее от меня! — это был не ее голос, а испуганное, перепрыгивающая на октавы нечто.
Она натянула повязку на голове Арлин, которая щелкала зубами и брызгала слюной на раздвинутые ноги Твилы.
— Девчонки, вы как больные щенки, — Дуги отхлебнул пива.
Арлин дернулась, и Твила осталась с бесполезным пучком волос. Голова Арлин повернулась, губы растянулись так далеко, что казалось, зубы вытянулись, когда ее рот сомкнулся на руке Твилы. Зубы пробиваются через кожу и мышцы. Ломающиеся зубы и скрежетание костей — как веточки, завернутые в мясо, и боль была чем-то почти живым, она поднималась по руке как огонь или выброшенная на мель медуза, ощущения как тогда, когда им было по восемь лет и Блонди защемил ее руку дверцей машины.
Она отпустила волосы Арлин и начала молотить ее по лицу, Дуги наконец сдвинулся с места, но только потому, что Блонди стоял позади него и оттолкнул в сторону. Блонди что-то кричал, но она не понимала ни слова из-за застилающего голову красного тумана. Влажный удар ладони по лицу Арлин, и вот ее нос превратился в кровавое месиво, а она все издавала чавкающие звуки.
Что-то в его руке отразило свет, дуга от фена, двадцатипяти ваттная лампа накаливания, и сила каждого удара передавалась ей через вторую руку, которой она держала Арлин.
— Хватит, чувак! Хватит! — кричал Дуги и потянулся к Блонди. — Ты же прикончишь ее, чувак!
Ее идеальное выражение собственного замешательства, боли и гнева не поддавалось словесному описанию. В последний раз ручка фена встретилась с лицом Арлин, пластик раскололся, кость треснула, рука Твилы выскользнула из ослабленных сломанных челюстей.
Твила ползла, раскачиваясь в багряном цвете и скользя по липкому от мочи линолеуму мимо Дуги в прихожую, где рокочущие тела собрались на представление.