В наши дни многие путешествуют между Галактиками столь же непринужденно, как если бы они ехали из одного района города в другой. Но Зен был из тех людей, кто еще видел в этих путешествиях магию. Этим вечером он привычно прижимался щекой к стеклу и наблюдал, как сменяются миры за окном.
Антиудар. «Таракат»: каминные трубы, изрыгающие дым, и несколько лун, зависших в небе (поезд пролетел эту станцию, не остановившись). Антиудар. «Летний Луг»: сияющие улицы за заливом; место, о котором людям вроде Зена остается только мечтать. Антиудар. «Таск»: огромные газовые планеты, чьи кольца наискось пересекают небо, словно поля гигантских шляп. На Таске тоже есть большой рынок. Может, в следующий раз Зен наведается сюда, чтобы не светить лицом на Амберсае так скоро. А может, ему стоит и вовсе на некоторое время забыть про К-трассу: и дома, в Разломе, найдется, чем поживиться.
Но парень знал, что не сможет это сделать. Его сестра Мика говорила, что Зен – обыкновенный железнодорожный фанатик, и К-трасса необходима ему как наркотик. «Может, она права», – думал Зен. Он ездил от станции к станции не только затем, чтобы поживиться интересными вещицами, а потому что ему нравилось наблюдать, как меняются виды. Он наслаждался гулом туннелей и блеском шлюзов, но больше всего любил поезда, великолепные локомотивы, не похожие друг на друга. Одни суровые, другие приветливые – все они, казалось, приходили в движение благодаря той же глубокой радости, которую испытывал сам Зен, путешествуя на них.
Локомотивам было все равно, что они тащат за собой: новенькие сверкающие вагоны или потрепанные жизнью товарные. Им было безразлично, каких пассажиров перевозить, хотя ходили слухи, что в глубине души поезда – романтики, потому что они часто приходили на помощь сбежавшим влюбленным или симпатичным воришкам. Иногда на поезд мог забраться, например, убийца или банкир, удирающий с чужими сбережениями, и тогда на следующей станции локомотив вызывал полицию или просто давал определенную команду своим паукам-ремонтникам…
Пока Зен размышлял об этом, «Межзвездный экспресс» прорвался сквозь последний шлюз, и темнота длинного туннеля сменилась светом обширного депо. Грузовые контейнеры, сложенные друг на друга, напоминали городские дома без окон. На керамической плитке замелькали холодные отражения, мимо окон пролетело название станции.
Мягкий голос объявил:
– Конечная остановка Разлом. Поезд дальше не идет.
Выходя на платформу, Зен заметил парочку пауков-ремонтников, которые обшаривали крыши состава. Он подумал, не успел ли дрон передать поезду информацию о воре, пока тот еще стоял на Амберсае. Может быть, Зена вот-вот задержат, потому что он недостаточно симпатичен или не похож на романтика. Может, поезд проникся сочувствием к ограбленной ювелирше. Шагая по платформе, Зен представлял, как многоногие роботы прыгают ему на голову и разрывают на части своими металлическими клешнями или просто валят на пол и удерживают до прихода полиции.
Но ничего такого не произошло. Он просто позволил страхам преследовать его, как это всегда делала Ма. «Я должен следить за собой», – подумал Зен. Он знал, к чему может привести излишняя мнительность. Пауки занимались своим делом: проверяли сцепления, устраняли царапины на краске, а Зен прошел через турникеты и оказался на станции посреди небольшого скопления пассажиров, между которыми сновали взад-вперед чемоданы на колесиках; судя по лицам, никому не доставляло особой радости сходить в Разломе.
Город, где жил Зен, был той еще дырой. Дома и фабрики в Разломе нагромождались, словно многоярусные контейнеры, прижимаясь к стенам каньона глубиной в милю, а располагался город на планете Ангкат, где имелась всего одна станция, поверхность которой была выскоблена бесконечными штормами. Места не хватало, поэтому здания впихивались в каждый подходящий выступ; они жались к скалам, громоздились на мостах, тянущихся от одной стены каньона к другой. Пропасть между ними пестрела проводами, покачивающимися неоновыми вывесками; утопала в смоге, грязном дожде, ворчании моторов воздушных такси, паромов и общественного транспорта. Между теснящимися домами тысячи водопадов с ревом обрушивались в реку далеко внизу, добавляя шума в совокупность звуков промышленной зоны. Местные называли Разлом Городом Грома.
Зену было всего десять общепринятых лет, когда он приехал сюда с Ма и Микой. До этого они жили на Сантераки, а еще раньше – на Калате, а что было до того, он даже не помнил; мог рассказать лишь о множестве миров, неясных очертаниях постоянно сменяющихся комнат и небосводов. Они обычно покидали дом в спешке, вечно бежали от людей, которые, по словам Ма, их преследовали. Но к тому времени как семья оказалась в Разломе, Мика и Зен уже начали понимать: эти люди – всего лишь дурные сны, вытекающие в реальность из воображения Ма, как и «мыслительные волны», что просачиваются сквозь окна и стены, которые она иногда видела. Так они здесь и осели, стараясь как можно лучше заботиться о Ма. Мика трудилась на фабриках, чтобы заработать денег. Зен предпочитал способы попроще.
Ладно, не такими уж и легкими оказались эти способы. Погоня на Амберсайском базаре глубоко потрясла Зена. Выходя на станции, он все еще чувствовал, как ожерелье оттягивает карман его пальто, и это показалось Зену дурным знаком. Надеясь как можно быстрее избавиться от украденного, он прошел через неоновые лужи и белый шум водопадов, а затем направился к улице, где держал магазин Дядюшка Жукс.
И не заметил дрона, следующего за ним по пятам и фокусирующего на нем камеры сквозь капли дождя и редкую толпу.
На самом деле, Дядюшка Жукс никому не приходился дядей. Да и называть его «он» технически неверно. Это был так называемый Монаший рой: колония больших коричневых жуков, собравшихся вокруг каркаса, напоминающего человеческий скелет, который они собрали сами для себя из палок, ниток и куриных костей. «Их там, наверное, миллионы», – думал Зен, стоя в маленьком темном кабинете в задней части магазина и держа в руках ожерелье. Из-под испачканной холщовой робы Дядюшки Жукса послышался шорох. В тени капюшона показалось дядюшкино «лицо» – нечто вроде осиного гнезда, похожего на лепешку чапати с двумя отверстиями: два глаза и неаккуратный рот, в которых кишели жуки; их блестящие тела переливались в темноте. Из ротового отверстия донесся голос, создаваемый тысячами зубчатых конечностей, трущихся друг о друга.
– Стоящая вещица, Зен. Не то что побрякушки, которые ты обычно таскаешь. – Длинные черные усики махнули Зену из прорезей в маске. Большинство Монашьих роев проводило время в бесконечных поездках по К-трассе, совершая свои причудливые миграции. Странно было обнаружить, что один из них владеет магазином, но Дядюшка Жукс был в этом деле хорош; он умел торговаться не хуже любого человека. – Две сотни, – прострекотал он.
Это оказалось как минимум на сотню меньше, чем рассчитывал Зен, но парень устал и хотел поскорее избавиться от ожерелья. Поэтому он положил украшение на грязный прилавок Дядюшки Жукса, после чего грубая, облепленная насекомыми рука, похожая на вешалку для пальто, высунулась из-под робы и забрала драгоценность.
Зен вышел из магазина, пересчитывая туго свернутые купюры, с каждой из которых улыбался император, и направился к дому с тем же чувством, которое всегда охватывало его по завершении работы: словно он сумел ненадолго вырваться на свободу, а теперь снова возвращается в клетку.
Старлинг и не думал оглядываться, поэтому не видел, как из неонового тумана появился дрон и оказался на крыше магазина Дядюшки Жукса. Последовала вспышка света, внутри магазина что-то быстро застрекотало, и дрон снова возник снаружи. Он висел в воздухе, пока не пришла девушка в красном плаще. Когда она подняла голову и посмотрела на дрона, двигатели механизма зажужжали. Затем он тронулся вслед за Зеном, а незнакомка отправилась за ним.
Глава 3
В то время Старлинги жили на Бридж-стрит: район с дешевой арендной платой, расположенный на одном из хиленьких навесных мостов в Разломе. Все здания здесь представляли собой биодома, выращенные из модифицированной ДНК баобаба. Они теснились на мосту, словно хмурые слоны, мечтающие уйти в теплые края. Многие уже дали семена, и на зданиях стали появляться хаотичные выступы и маленькие ненужные округлые наросты. Зен с семьей снимал квартиру на верхнем этаже одного из домов: несколько бесформенных комнат с выходами в извивающийся коридор в самых неожиданных местах. Они жили там, словно три пчелы в дубовом дупле. Вместо входной двери у них висел кусок пластикового ящика с логотипом компании, занимающейся железнодорожной перевозкой грузов с Кхурсанди.
Зен толкнул пластиковую дверь и вошел. Бледно-желтый свет падал на выцветшие ковры и стены, словно пораженные опухолями. Было время, когда его сестра Мика пыталась поддерживать уют в квартире. Она ежедневно делала уборку, пыталась украсить гостиную голографическими обоями, благодаря которым комната становилась похожа на пляж в Летнем Луге или на долину в Хрустальных Горах, если не обращать внимания на беспрестанный грохот бхангры[2], создаваемый соседями снизу. Но для Ма это не имело никакого значения: ее пугали как пустые стены, так и пляжи с долинами. Когда Мика решила взять дополнительные смены на работе и ей стало некогда хлопотать по хозяйству, Зен не спешил взять эти заботы на себя. Грязная посуда копилась в раковине, подоконники покрывались черными точками мертвых мух.
Когда Зен вошел, Ма испуганно посмотрела на него. Ее тонкие седеющие волосы выделялись на фоне света из окна позади нее, словно сумасшедшие карандашные каракули.
Она воскликнула:
– Ты вернулся! Я уж и не думала, что ты когда-нибудь вернешься, мне казалось, с тобой что-то случилось…
– Тебе всегда это кажется, Ма. Когда я возвращаюсь из магазина, куда на пять минут выходил за продуктами, ты говоришь то же самое.
«И однажды ты окажешься права», – подумал он. Однажды Зен наберется смелости и накопит денег, чтобы покинуть этот дом навсегда. Сядет в «Межзвездный экспресс», доедет до Золотого Узла и отправится еще дальше…