попадатель».
Лиф огляделся по сторонам.
— Попадатель?
Ойгель усмехнулся.
— Мой лук, — сказал он. — Он жаждет их крови. И чем больше, тем лучше.
— Ты, наверное, очень сильно ненавидишь волков, — сказал Лиф.
Ойгель вытаращил на него глаза.
— Ненавижу? — повторил он. — Ты что несешь, карапуз? Откуда ты вообще появился и почему задаешь такие глупые вопросы? Каждый ребенок знает, что альбы и волчий сброд — смертельные враги с тех пор, как существует мир.
Лиф вздохнул. Гнев Ойгеля натолкнул его на печальную мысль о том, как, в сущности, мало он знает о мире, в котором живет. Конечно, пробел в знаниях он частично восполнил, когда поговорил со Скаллой. Но эти сведения он отодвинул в область сказок и легенд. Ему и в голову не приходило, что это как раз и была правда.
— Ну, я вижу, мы о многом сможем поговорить, — вздохнул Ойгель, заметив, что Лиф не ответил, а только смущенно посмотрел на него. — Но теперь пора нам убираться отсюда. Я знаю одну пещеру неподалеку, где мы в безопасности проведем остаток ночи. Там я разведу огонь. Вы, люди, всегда слишком быстро мерзнете. Ты можешь встать?
Лиф кивнул, вскочил и неуклюже, всем телом, рухнул на карлика. Ойгель возмущенно выругался на незнакомом Лифу языке.
Мальчик был рад, что не понял его слов.
Глава пятаяВСАДНИК ВЕРХОМ НА ВОЛКЕ
Остаток ночи они провели в пещере, о которой говорил Ойгель. Она представляла собой небольшую пробоину в скале, где Лиф даже не мог выпрямиться во весь рост (впрочем, он этого и не хотел). Он опустился на лежанку из хвороста и листьев, приготовленную для него Ойгелем, а карлик забаррикадировал вход в пещеру камнями. Лифу бросилось в глаза, что место костра еще теплое. Карлик объяснил, что он ночевал здесь два дня назад и уже давно преследует волков. Ойгель вообще оказался очень словоохотливым, какими часто бывают люди, вынужденные долгое время проводить в одиночестве. Они хватаются за первого встречного, чтобы с ним поговорить. Но Ойгель был говоруном своеобразным: он почти не реагировал на вопросы Лифа, но часто сам себе задавал вопросы и отвечал на них. Лиф не мог отделаться от впечатления, что с таким же успехом он мог бы разговаривать с камнем.
Но мальчику это было только на руку. Лиф хотел узнать очень многое, к тому же нескончаемая болтовня Ойгеля избавила Лифа от необходимости отвечать на вопросы, которыми карлик не преминул бы засыпать мальчика, на которые тому было бы нелегко ответить.
Таким образом, за несколько часов он узнал о мире больше, чем за четырнадцать лет жизни на хуторе. Ойгель рассказал ему о сотворении мира, о вечной вражде между азами и великанами, единственным стремлением которых было приносить беды в мир людей и богов, и о роли, которую в этом играют альбы. Наконец, когда уже совсем рассвело, Ойгель заговорил о волках.
— Я просто не понимаю, — качая головой, говорил он. — Что побудило их прийти сюда? Да еще в такую бурю. — Он пристально посмотрел на Лифа. — К твоему сведению, кроме такого карапуза, как ты, им здесь некого больше жрать.
Лифу показалось немного странным, что Ойгель — который гораздо ниже ростом — постоянно называет его карапузом. Однако он чувствовал, что его насмешка — самая добродушная.
— Может быть, буря выгнала их из исконных охотничьих угодий? — предположил он.
Ойгель на минуту задумался над его словами, но затем решительно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Хотя буря и вправду сильная. — Он утвердительно кивнул и еще раз повторил: — Сильная.
Он взял какой-то сук и поворошил догорающий костер.
— Мне больше четырехсот лет, — качая головой, продолжил он. — Но бури, подобной этой, я не припомню.
Лиф опешил.
— Че…
— …тыреста одиннадцать лет семь месяцев и девять дней, если быть точным, — договорил начатую фразу Ойгель. — Значит, ты действительно ничего не знаешь о мире?
— Но четыреста лет — это…
— Не очень много, я согласен, — оборвал его карлик. Он почему-то рассердился. — Тебе не следует мне об этом напоминать. Многие мои приятели дразнят меня и говорят, что я слишком молод. Но что я могу с этим поделать? — Он нагнулся и бросил в костер еще один сук. — Такому карапузу, как ты, это понять нелегко, — продолжил он. — А мне трудно представить, как сумел выжить такой недолговечный народ, как люди. Вы постоянно в суете и спешке, и, если случится вам напрасно потерять месяц или год, вы начинаете орать благим матом.
Он вздохнул, прислонился спиной к скале и скрестил за головой руки. Вокруг них выла буря.
— Тебе не следовало бы убегать из дома, — не глядя на Лифа, произнес он. — Разве тебе не говорили, что с тех пор, как существуют альбы… нет, что я говорю… люди, подобной бури еще не было? Зима наступила слишком рано. И она будет суровой. Я это чувствую по боли в костях.
— Я знаю, — сказал Лиф. — Это Вечная Зима.
Ойгель вздрогнул и застыл на месте.
— Что ты сказал?
Не в первый раз в своей жизни Лиф пожалел, что не прикусил язык. И не в первый раз он заметил, что сказанное назад не воротишь.
— Ничего, — поторопился заверить его мальчик. — Это… так говорила старуха Скалла, что… что предстоит Вечная Зима.
— Неужели? — фыркнул Ойгель. — Как это типично для людей! Вы подхватываете чье-нибудь слово и болтаете повсюду, ни минуты не думая о том, какой этим причиняете вред!
— Что же плохого в этом слове? — наивно спросил Лиф.
— Что плохого? — Ойгель вспыхнул от возмущения. — Что ж, я тебе скажу, глупый ребенок. Вечная Зима знаменует собой начало конца света — вот что в этом плохого! А когда она наступит, Сумерки Богов уже не остановить!
— Но… — начал Лиф, однако Ойгель снова его перебил, жестом заставив замолчать:
— Слишком уж легко накликать беду, но чертовски трудно побороть ее, когда она уже пришла. — Он взволнованно покачал головой, встал и раскидал ногами горящие сучья. — Нам пора идти, — недовольно буркнул он. — Посмотрим, куда можно будет пойти дальше… Ты можешь встать?
Лиф попытался. Движение стоило ему больших усилий, нога страшно болела. Но он почувствовал, что идти бы смог, правда, медленно и превозмогая боль.
Ойгель оглядел его с ног до головы и, по-видимому, остался доволен. Он кивнул, направился к выходу из пещеры и начал его освобождать. Легкость, с которой он отодвигал в сторону крупные камни, поразила Лифа. Несмотря на свою низкорослость, альб был очень силен.
Когда они вышли из пещеры, ледяной ветер ударил им в лицо.
— Куда мы идем? — спросил Лиф.
Ойгель посмотрел вокруг, как будто размышляя над ответом.
— Наверное, лучше всего отправиться на юг, — покосившись на Лифа, сказал он. — В нескольких милях отсюда есть маленький хутор. Там ты найдешь убежище и еду, пока не заживет твоя нога. Конечно, если ты не поленишься за это поработать.
— Ты же говорил, что в горах люди не живут, — удивился Лиф.
Ойгель усмехнулся.
— Разве я сказал, что на этом хуторе живут люди?
Лиф из осторожности решил промолчать.
Когда они увидели хутор, он горел. Если бы не метель, странники давно бы заметили густые, черные клубы дыма, валившие из-под рухнувшей крыши. Вокруг маленького, окруженного ветхой плетеной изгородью крестьянского домика снег был весь истоптан и покрыт сажей. Из открытых окон вырывались снопы искр и язычки желтого пламени и, соприкасаясь со снегом, издавали шипение.
Лиф нагнулся и попытался сквозь дым различить подробности происходящего, но не мог этого сделать. Столбы дыма создавали иллюзию движения внутри их и одновременно могли это движение скрывать. Мальчику стало страшно.
— Оставайся здесь, — приказал ему Ойгель. — Не двигайся с места, пока я не вернусь.
Он снял со спины свой «попадатель», зарядил стрелой тетиву и беззвучно, как тень, спустился с холма. Через несколько шагов он исчез в облаке кружившегося снега.
Когда мальчик смотрел ему вслед, сердце его беспокойно билось. Лишь теперь, когда карлик исчез, он понял, как уверенно и защищенно он себя чувствовал в его присутствии. Имея при себе лук и стрелы, которые всегда попадали в цель, он заставил забыть мальчика, что его каждую минуту подкарауливает опасность.
Меньше двух часов они пробирались сюда сквозь метель и ветер. Ойгель не преувеличивал: хутор действительно был недалеко. Но раненая нога доставляла Лифу немало хлопот. Чтобы было легче идти, Ойгель принес ему палку. И все-таки последняя миля превратилась для Лифа в одно сплошное мучение. Он преодолел ее из последних сил, страстно желая оказаться в безопасности.
Теперь о безопасности нечего было и думать. Едва они взошли на этот холм и увидели горящий дом, им сразу это стало ясно.
Буря продолжала заунывно выть и швырять в Лифа горсти снега и ледяных кристаллов. Лиф не двигался, и его все сильнее начал пронизывать холод. Время ожидания Ойгеля показалось ему бесконечно долгим. Мальчик недоумевал, кто мог поджечь дом и почему.
В конце концов Лиф не выдержал. Он отполз по сугробам назад, пока между ним и домом не оказалась вершина холма, тяжело оперся на палку и начал отступать по той же тропинке, по которой они сюда пришли. У подножия крутого холма возвышались несколько скал, которые смогли бы защитить его от бури.
Едва он достиг их, как ветер донес до него новые звуки: вой волка и, вскоре после этого, бряцание оружия и скрип грубой кожи. Мальчик испуганно прижался к скале и прищурил глаза, всматриваясь в бурю.
Долго ждать не пришлось. Через несколько секунд из снежного вихря появился лохматый волк, за ним — второй, третий и четвертый. У Лифа перехватило дыхание, когда он обнаружил, что черно-серых зверей становится все больше и больше. Всего их собралось около двадцати. Наконец волки остановились у подножия холма, недалеко от его укрытия.
А потом…
В первую минуту Лиф не поверил своим глазам, когда из облачков дыма появился гигантский волк. Он был совершенно белым, величиной с Фенрира и на вид таким же кровожадным. В его красных, как пылающие угли, глазах горел тот же дьявольский огонь. Чудовище было оседланным, как лошадь. На его спине сидел всадник.