В греческой культуре, как и во всех великих цивилизациях, высоко ценили музыку: ставили ее так высоко среди других искусств, что она получила имя в честь всех девяти дочерей Памяти разом. Музыкальные фестивали и музыкальные награды — столь обыденная примета культурной жизни в наши дни — были не менее значимы и в Древней Греции.
Мало кто заслужил более громкую прижизненную репутацию менестреля, барда, поэта и музыканта, чем АРИОН из Мефимны, что на острове Лесбос[240]. Он был сыном Посейдона и нимфы ОНЕИ, но вопреки происхождению решил посвятить свой музыкальный талант воспеванию и восхвалению бога Диониса. Любимый инструмент Ариона — кифара, разновидность лиры[241]. Он повсеместно считается изобретателем поэтической формы под названием дифирамб — шумного хорового гимна, посвященного вину, маскараду, экстазу и упоению.
Мечтательные карие глаза, сладостный голос и завораживающая способность заставлять окружающих притопывать да покачивать бедрами — Арион вскоре сделался эдаким кумиром всего Средиземноморья. Его покровитель и увлеченнейший приверженец тиран Коринфа ПЕРИАНДР[242] однажды узнал, что в Таренте, процветающем портовом городе, расположенном на подметке итальянского сапога, устраивается громадный музыкальный фестиваль. Периандр выдал Ариону денег, чтобы тот перебрался за море и поучаствовал в состязательной части фестиваля, — при условии, что призовые деньги они потом поделят.
На фестиваль Арион добрался без приключений. Прибыл в Тарент, вступил в состязания и запросто выиграл первый приз в каждой номинации. Судьи и зрители никогда прежде не слышали такой восхитительной и неповторимой музыки. В награду Арион получил сундук, полный серебра, золота, слоновой кости, драгоценных камней и музыкальных инструментов изысканной выделки. В благодарность за столь щедрый приз Арион дал назавтра бесплатный концерт для всех горожан.
Округа Тарента была знаменита пауками-волками, коих в сельской местности там жило навалом. Местные именовали их в честь своего города тарантулами. Арион слыхал, что яд тарантула способен вызвать истерическое безумие, и преподнес слушателям вариацию одного своего буйного дифирамба, назвав его тарантеллой. Горячечные ритмы этого народного танца[243] свели с ума восприимчивых тарентцев, однако ближе к концу он угомонил их с помощью попурри из нежнейших и самых романтических своих мелодий. К рассвету он вполне мог выбрать любую девушку или женщину, любого юношу или мужчину в Южной Италии и, говорят, как и всякий успешный музыкант, этой возможностью воспользовался.
Наутро провожать Ариона собралась громадная толпа, многие слали воздушные поцелуи, а некоторые плакали навзрыд. Он с багажом, включая сундук сокровищ, отплыл на лодке к рейду, где его ждал небольшой, но проворный бриг с капитаном и девятью матросами. Арион вскоре обустроился на борту. Матросы подняли паруса, и капитан направил судно к Коринфу.
За бортом
Когда берег исчез из вида и корабль оказался в открытом море, Арион почуял неладное. Он привык, что на него пялятся — при его-то возмутительной красоте, равной его таланту, — но взгляды членов экипажа, направленные на него, были другого рода. В этой насупленной и угрожающей атмосфере проходил день за днем, и Ариону делалось все неуютнее. Было что-то в глазах моряков, похожее на похоть, но с намеком на цели потемнее. Что такое? И вот однажды жарким вечером к нему обратился самый мерзкий и злобный с виду матрос:
— Что это за сундук, на котором ты сидишь, парнишка?
Ну конечно. Сердце у Ариона екнуло. Теперь все ясно. Моряки ухватили слух о его сокровище. Арион предположил, что они хотят себе часть, но демона с два он поделится своей честно заработанной наградой с кем бы то ни было, кроме Периандра. Он уже замыслил щедро отблагодарить команду в конце путешествия, но теперь его сердце ожесточилось.
— Мои музыкальные инструменты, — ответил он. — Я — кифарод.
— Кто?
Арион скорбно покачал головой и повторил медленно, как для ребенка:
— Я-иг-ра-ю-на-ки-фа-ре.
Большая ошибка.
— Ах-вон-что? Ну-так-сы-гра-ни-ка-нам-пес-ню.
— Я бы не стал, если вы не против.
— Что тут происходит? — Подошел капитан корабля.
— Эта цаца говорит, что он музыкант, а играть не хочет. Говорит, что у него кифара в том ящике.
— Что ж, ты же наверняка не откажешься нам ее показать, правда, юноша?
Вокруг собралась вся команда.
— Я… мне нездоровится, чтобы играть. Может, к вечеру буду в лучшей форме.
— Чего б тогда тебе не пойти вниз да не отдохнуть в теньке?
— Н-нет, предпочитаю свежий воздух.
— Хватай его, ребята!
Грубые руки вскинули Ариона с легкостью, будто он новорожденный щенок.
— Пустите! Оставьте. Это не ваше!
— Где ключ?
— Я… потерял.
— Ищите, ребята.
— Нет-нет! Прошу вас, умоляю…
Ключ быстро нашелся, его сорвали с шеи Ариона. Капитан отщелкнул замок и поднял крышку, послышались сиплый присвист и бормотание. Отсветы мерцавшего золота и отблески драгоценностей заплясали на жадных лицах матросни. Арион понял, что все пропало.
— Я вполне г-готов п-поделиться с вами моим сокровищем…
Матросы, похоже, сочли это чрезвычайно потешным и от души расхохотались.
— Кончайте с ним, — сказал капитан, вытягивая из сундука длинную нитку жемчуга и оглядывая ее на свету.
Тот самый безобразный матрос извлек нож и пошел на Ариона со злобной ухмылкой.
— Прошу вас, прошу… можно… можно я хотя бы спою одну песню напоследок? Тренодию по самому себе, погребальный плач. Уж это-то вы мне позволите? Боги накажут вас, если посмеете сгубить меня хоть без какого-то катарсического воспевания…
— Я тебе устрою — такими словами кидаться, — прорычал безобразный матрос, надвигаясь все ближе.
— Нет, нет, — сказал капитан. — Он прав. Дадим нашему Кикну исполнить лебединую песнь. Тебе небось понадобится такая вот лира. — Он выудил из сундука кифару и вручил ее Ариону, тот настроил инструмент, закрыл глаза и принялся импровизировать. Песню он посвятил отцу своему Посейдону.
— Владыка океана, — пел он, — царь приливов, колебатель земли, возлюбленный отец. Часто пренебрегал я тобой в своих молитвах и жертвоприношениях, но ты, о великий, не бросишь своего сына. Владыка океана, царь приливов, колебатель земли, возлюбленный…
Без всякого предупреждения, крепко прижав к себе кифару, Арион сиганул за борт и пал в волны. Последнее, что он слышал, — смех команды и насупленный голос капитана:
— И вся недолга! А теперь — добыча.
Если бы кто-нибудь из них удосужился глянуть вниз, они бы увидели поразительное зрелище. Арион погрузился под воду и уже совсем собрался открыть рот и безропотно впустить в себя морскую воду. Удушение — ужасный, заполошный кошмар, а вот настоящее утопление — безмятежная и безболезненная воля. Ну или так ему рассказывали. Вопреки этому утешительному знанию Арион держал губы крепко сжатыми и, раздув щеки, забился в воде, обнимая кифару.
И тут, когда легкие у него уже готовы были лопнуть, произошло нечто замечательное. Он ощутил, что его толкают вверх. Уверенно и быстро. Он рассекал воду вверх. Пробился наружу! Можно дышать! Что происходит? Должно быть, греза. Бурление воды, пузыри и брызги, наклонный, качкий горизонт, грохот в ушах, плеск, рев и ослепление — все это не давало ему понять, что творится, пока он не отважился глянуть вниз и сквозь резь в глазах увидел, что… что… он на спине у дельфина! У дельфина! Он едет верхом на дельфине по волнам! Но шкура у него скользкая, и Арион начал сползать. Дельфин вскинулся и крутнулся, и Арион опять как-то устроился. Зверь сознательно заботился о его безопасности! Не будет ли он против, если Арион вытянет руку и возьмется за плавник — как наездники держатся за луку седла? Дельфин не возражал, даже немножко вздыбился, словно одобряя, и прибавил скорости. Арион осторожно потянул за ремень кифары и перебросил инструмент за спину, чтобы можно было с удовольствием ехать дальше, держась за плавник обеими руками.
Корабль скрылся из вида. Солнце сияло, дельфин и человек выпахивали в море борозду, разбрасывая радужные брызги. Куда они направляются? Знает ли дельфин, куда плыть?
— Эй, дельфин. Целься на Коринфский залив. Я тебя направлю, когда мы там окажемся.
Дельфин разразился писками и щелчками, вроде бы означавшими понимание, и Арион рассмеялся. Они плыли и плыли, устремляясь к вечно далекому горизонту. Арион, уверенно обретший равновесие, вновь передвинул кифару к себе на грудь и запел песню об Арионе и дельфине. До нас она не дошла, но, говорят, песня получилась чудеснейшая на свете.
Долго ли, коротко ли, добрались они до залива. Дельфин пробрался по этой оживленной корабельной улице с изящной легкостью и прытью. Моряки на людных барках, баржах и лодочках глазели на это небывалое зрелище: юноша верхом на дельфине. Арион управлял животным, осторожно поворачивая плавник в ту или другую сторону, и дельфин без устали плыл, пока не достигли они царской пристани.
— Пошлите весть царю Периандру, — сказал Арион, сходя с дельфина на берег. — Его менестрель вернулся. И покормите моего дельфина.
Изваяние
Периандр несказанно обрадовался возвращению любимого музыканта. История о его спасении облетела весь двор, все дивились и поражались. Праздновали всю ночь, до самого утра. Лишь к вечеру собрались они поглядеть, похвалить и приласкать героического дельфина. Но открылось им прискорбное зрелище. Чтобы накормить дельфина, дремучие работники на пристани выволокли его из воды. Животное страдало без воды всю ночь, утро и день, горячее солнце сушило и жгло ему шкуру, оно лежало на берегу, его окружала любопытная детвора. Арион пал на колени и зашептал дельфину на ухо. Дельфин встрепенулся в любовном ответе, выдавил трепетный вздох и умер.
Арион люто корил себя, и даже указания Периандра о возведении высокой башни в память о дельфине и во славу его не смогли ободрить музыканта. Весь следующий месяц все его песни были печальны, а во дворце скорбели вместе с ним.
И тут пришла весть, что бриг с командой из девяти матросов и злодея-капитана штормом задуло к Коринфу. Периандр отправил гонца с приказом команде предстать перед царем, а Ариону велел не показываться, пока команду будут допрашивать.
— Вы должны были доставить из Тарента моего барда Ариона, — сказал он. — Где он?
— Увы, государь, — проговорил капитан. — Все очень печально. Несчастного юношу смыло за борт в шторм. Мы выловили его тело и устроили ему похороны в море, со всеми почестями. Великая жалость. Милейший парень, вся команда его любила.
— Ага. Конечно. Хороший парень. Ужасная утрата… — бормотали моряки.
— Как бы то ни было, — сказал Периандр, — до меня дошли вести, что он выиграл певческое состязание и прибыл на борт с сундуком сокровищ, половина их — моя собственность.
— Что до этого… — капитан развел руками. — Сундук пропал в ту же бурю. Открылся, когда соскользнул с палубы в море, нам удалось спасти лишь часть того-сего. Серебряную лиру какую-то, авлос, две-три побрякушки. Жалею, что больше нету, владыка, очень жалею.
— Ясно… — Периандр нахмурился. — Явитесь завтра утром к новому изваянию на царской пристани. Не заблýдитесь. Там на вершине вырезан дельфин. Приносите все сокровища, какие уцелели, и я, возможно, позволю вам оставить себе долю Ариона, коли несчастный мальчик погиб. Разойдись.
Наутро капитан и его девятеро людей прибыли спозаранку к изваянию. Они смеялись, было им легко и весело: вернуть-то надо всего малую долю Арионова сокровища, а еще наивный тиран выдаст им, глядишь, кусок этой доли.
Периандр прибыл с дворцовой охраной точно в назначенный час.
— Доброе утро, капитан. А, сокровище. Это все, что вам удалось спасти? Да, вижу, понятно, немного, а? Ну-ка напомните мне, какая участь постигла Ариона?
Капитан повторил вчерашнюю байку легко и непринужденно, каждое слово в точности совпало с тем, что он говорил накануне.
— Стало быть, он действительно мертв? Вы действительно выловили тело, приготовили его для погребения, после чего предали волнам?
— Именно так.
— И вот эти безделушки — все, что осталось от сокровища?
— Скорблю, но, повелитель, да.
— Как же, — продолжил Периандр, — вы объясните все вот это, найденное в полостях обшивки вашего судна?
По знаку царя стражи выступили вперед — с носилками, на которых высилась гора сокровищ.
— А. Да. Ну… — капитан расплылся в победной улыбке. — Глупо это с нашей стороны — обманывать тебя, государь. Юноша погиб, как я и сказал, но осталось его сокровище. Мы всего лишь бедные трудяги-моряки, владыка. Твоя проницательность и мудрость вывела нас на чистую воду.
— Как мило, — проговорил Периандр. — Но я по-прежнему растерян. Я заказал для Ариона кифару из серебра, золота и слоновой кости. Он с ней никогда и нигде не расставался. Почему ж ее нет среди этих вещей?
— Ну, — сказал капитан, — как я уже говорил тебе, мы любили юного Ариона. Все равно что младший брат нам, правда, ребятки?
— Так точно… — забормотали матросы.
— Мы знали, как дорога ему эта кифара. Мы положили ее в погребальный саван Ариона и затем предали тело волнам. Как же можно было иначе?
Периандр улыбнулся. Капитан улыбнулся. Но вдруг улыбка исчезла. Из пасти золотого дельфина на вершине монумента полилась мелодия кифары. Капитан и его люди изумленно вытаращились. Голос Ариона вплелся в песню кифары, и вот какие слова возникли из резной дельфиньей пасти:
— Кончаем с ним, ребята, — промолвил капитан. — Кончаем с ним, берем его добро.
— Убьем его сейчас же, — вопили моряки. — Швырнем его акулам на обед.
— Стойте, — менестрель сказал. — Позвольте я спою прощальную мелодию одну.
Кто-то из матросов вскрикнул от испуга. Другие, трепеща, пали на колени. И лишь капитан, побелев, стоял смирно.
В основании монумента открылась дверца, и наружу выбрался сам Арион, перебирая струны и напевая:
Но тут дельфин явился и музыканта спас.
Они поплыли по морским волнам.
Добрались эти двое до берега в Коринф,
Дельфин и им спасенный менестрель.
Моряки принялись рыдать и лепетать, просить пощады. Валили друг на дружку, а особенно — на капитана.
— Поздно, — сказал Периандр, собираясь удалиться. — Казнить их всех. Пойдем, Арион, споешь мне о любви и вине.
В конце долгой и успешной жизни музыканта Аполлон, для которого дельфины и музыка священны, поместил Ариона и его спасителя среди звезд — между Стрельцом и Водолеем, в созвездии Дельфин.
Из своего положения на небесах Арион и его спаситель помогают навигаторам на морях и напоминают всем нам о странном и чудесном братстве, что существует между людьми и дельфинами.