Можем ли мы оказаться в плену мифологических верований?
Давным-давно, когда я работал с Сэмом Кином[62] в «Эсалене», произошло одно знаменательное событие.
Сэм чертовски хорошо умел видеть человека и докапываться до сути его проблем. В течение многих лет я скептически относился к психоанализу. Большинство людей попадают в беду, потому что заходят в тупик. Это происходит у них в голове и перекрывает поток энергии. Мне казалось, что если Сэм сможет понять, где застрял человек, то я отыщу его мифологического двойника, который подскажет, на каком этапе метафорического путешествия героя он находится. И знаете, это срабатывало.
Один случай был особенно трогательным. К нам пришла женщина на костылях, она сильно хромала. Назовем ее Рут. В юности она пережила изнасилование и, будучи ревностной католичкой, посчитала, что сама во всем виновата. Рут решила, что развившийся у нее недуг – какое-то заболевание костей – был Божьей карой.
Сэму удалось внушить ей, что на самом деле она в это не верит, что таким образом она пытается скрыть что-то от самой себя. Он был просто великолепен! Не знаю, как ему удалось все так быстро понять.
Сэм взял стул, поставил его перед Рут и сказал: «Ну что ж, садись». Затем он попросил двух сильных мужчин поднять Рут и перенести ее на другой стул на сцене, а на стул, на котором раньше сидела Рут, положить большую корягу. Сэм повернулся к Рут и сказал: «Итак, ты – Бог, а это – Рут. Скажи ей, почему ты так с ней поступил». Рут пыталась говорить от лица Бога, а Сэм пристально смотрел на нее. Далее он велел мужчинам подойти, отнести ее вниз, усадить на первый стул, а на стул на сцене водрузить корягу, которая теперь изображала Бога. «Скажи Богу, который так с тобой поступил, все, что ты о нем думаешь», – велел Сэм. И Рут начала говорить. Через какое-то время Сэм прервал ее: «Рут, я не слышал от тебя более честных слов, но ты ни капельки не веришь в сказанное».
Настала моя очередь действовать. Я, за всю жизнь страдавший разве что от ноющего зуба, начал беседовать с женщиной, которой было по-настоящему больно.
– Значит, Бог, который, по твоему мнению, сотворил это с тобой, вовсе ни при чем? – произнес я.
– Да. Тот Бог ушел, – проговорила Рут.
– Куда уходит Бог, уходя? – спросил я.
– Сюда, – ответила Рут и указала на себя.
– Так кто сотворил это с тобой? – спросил я.
– Я сама, – ответила Рут.
Собравшись с силами, я произнес:
–Ты должна понимать, что твоя жизнь – это исполнение твоей воли. Именно твоя воля каким-то таинственным образом сотворила это с тобой. Это – твой жизненный путь. Твоя боль стала твоим наставником. Что-то в тебе просило об этом, и ты получила желаемое, а значит, нет смысла винить кого-то другого. Прими это.
Так вот, неважно, прав я был или нет. Важно, что произошло с той женщиной. Она перестала бояться. Она избавилась от чувства вины. Ее жизнь и ее состояние стали ей в радость. Я сказал ей: «Отрицая свое состояние, ты отрицаешь свою жизнь, потому что именно твоя боль и страдания превратили тебя в столь прекрасного человека. Ты сама выбрала боль своим наставником».
Позже Рут узнала, что ее мать прямо перед родами увидела во сне, как она производит на свет чудовище. И это стало сценарием жизни Рут.
То, что я сейчас говорю, очень важно. Ориентация вашего разума, принятие своей жизни – это аффирмация, о которой писал Ницше. Рут время от времени звонит мне и говорит: «Благодарю, о, благодарю! Моя жизнь прекрасна!» И это правда.
Нет такой боли, которую не смогла бы поглотить жизнь, если вы приняли ее. Признаюсь, беседуя с Рут, я отчитывал себя: «Как ты смеешь, черт побери, говорить такое?» Это было похоже на некий акт насилия. Но это сработало. Я поступил правильно. Я знал это, потому что читал Ницше и понял ценность принятия всего, что дается человеку.
Искусство и мифический образ
Если у человека нет возможности посетить семинар или центр личностного роста, если рядом нет таких наставников, как Сэм Кин или Джозеф Кэмпбелл, что можно сделать, чтобы активировать этот уровень воображения?
Спасение для современных людей – в творческой деятельности (неважно какой), которая становится все более значимой по мере того, как человек справляется со все новыми и новыми трудностями, совершенствуясь в своем искусстве. И тогда активное творческое занятие становится средством выражения либидо.
Вы можете интересоваться историей искусств, и вдруг в один прекрасный день какой-то шедевр захватывает вас и вы буквально преображаетесь. Или возьмем, к примеру, музыку. В определенном возрасте вас увлекает то или иное произведение, оно поглощает вас, становится частью вашей жизни, а потом это проходит и вы переключаетесь на что-то другое. Помню, как в восемнадцать лет я впервые услышал «Шехерезаду» Римского-Корсакова. Боже мой! Это было потрясающе! А сейчас я не могу слушать эту сюиту.
Искусство есть обращение к внутренней возможности получить некий опыт. И начать развиваться. Не бросайте музыку, и вскоре вы будете слушать Скарлатти и Баха. А затем обратитесь к индуистским мотивам с их рагами и целым миром других посланий.
Вы говорите о личном опыте, получить который может каждый человек, но также особо выделяете деятелей искусств. В книге «Внутренние пределы космического пространства» (The Inner Reaches of Outer Space) вы сравниваете искусство и мистицизм.
Последняя глава этой книги посвящена эстетике. Моя жена, танцовщица, однажды заметила: «Путь деятеля искусства и путь мистика очень похожи, за исключением того, что у мистика нет ремесла». Эти слова зацепили меня. Мистик погружается во внутреннюю жизнь и ее связь со Вселенной, чтобы почувствовать единение с душой и ее богом. Это похоже на эстетический ступор, но мистика могут оторвать от мира внутренние поиски, а деятель искусств привязан к миру материалами, которые он использует, и своим намерением создать объект, выражающий пришедшее к нему откровение. Я имею в виду искусство Запада и Востока, особенно искусство Индии, тесно связанное с религией.
Вы верите, что современные деятели искусств выступают в роли провидцев?
Да. Все мифические образы созданы так называемыми провидцами, или пророками; сегодня их назвали бы деятелями искусств. Творческая личность видит скрытые за феноменальными формами морфологические принципы, которые их оживляют, а затем передает их нам.
Я считаю, что именно творческие личности вновь откроют нам Землю обетованную там, где мы находимся здесь и сейчас. Художественное видение дает представление о пронизывающем весь мир духовном сиянии, которого многие не замечают. Вспомните, в Евангелии от Фомы Иисус говорит: «Царство Отца простерлось на земле, и люди не видят его». Думаю, его видят деятели искусств и могут показать его нам.
Истинная миссия искусства – раскрыть величие того, что нас окружает. Не подталкивать нас к мысли о том, что природу и мир следует изменить, но показать, что природа и мир уже излучают божественный дух и так будет всегда.
Искусство может перенести человека в другое измерение?
Да, это состояние бытия, которое утверждает вас в вашей глубинной природе. Невозможно оценить то, что Робинсон Джефферс[63] назвал «божественно избыточной красотой», если постоянно стремиться к кинетическому эффекту. Такой подход сильно вредит искусству.
Что вы имеете в виду, говоря про «кинетический эффект»? Это словосочетание как-то относится к вашему пониманию того, что такое истинное и ложное искусство?
В книге «Рассуждения об эстетике» Джеймс Джойс называет «истинным» искусство, выполняющее функцию, которая присуща исключительно искусству и которую не может выполнить ничто другое. «Ложное» же искусство выполняет не сугубо эстетическую функцию (искусство как реклама, общественная теория или социальная пропаганда).
Вы заговорили об эстетике?
Слово «эстетический» означает «вызывающий чувства». Таким образом, художественный объект должен обращаться к чувствам человека, а не содержать некое социальное или рекламное послание. Джойс использует в этом контексте производные терминов «статика» и «кинетика». По его мнению, истинное искусство статично. Созерцая его, вы испытываете так называемый эстетический ступор.
Напротив, объект искусства, выполняющий другую функцию, либо вызывает влечение – то, что Джойс называет «порнографией», – либо отторжение, как в случае с социальной пропагандой. Статичное искусство (великая картина или музыка) просто приводит вас в восторг. «Порнографическое» или «дидактическое» искусство кинетично, оно побуждает к действию. Тот, кто ни разу не испытал эстетического восторга, вряд ли поймет, о чем я говорю, а ценителю все это ясно как день.
Объект «порнографического» искусства можно использовать, он вызывает лишь жажду обладания, ваше сердце не открывается навстречу ему. Он внушает страсть, а не сострадание; выражаясь словами Мартина Бубера, вы смотрите на объект такого искусства как на «это» и не восклицаете про себя: «Ты есть то!»
Вы считаете такое искусство ложным?
Давайте до конца проясним, что подразумевается под понятиями «истинного» и «ложного» искусства. Они не имеют никакого отношения к этике. «Истинное» значит «то, что соответствует искусству». Искусство подразумевает эстетическое – визуальное – восприятие. А слово «эстетический», как я уже говорил, означает «вызывающий чувства». Когда же речь идет не об эстетическом, а об эротическом опыте, мы имеем дело с «ложным» искусством.
Верно ли, что «порнографическое», с точки зрения Джеймса Джойса, искусство не обязательно имеет сексуальную подоплеку?
По определению Джойса, все рекламное искусство – это порнография. Люди хотят приобретать его объекты, чтобы обладать или пользоваться ими. Так, яркий плакат с изображением яблок вызывает желание подойти, сорвать плод и съесть его.