Разве сегодня где-то еще существует мифологически обоснованный социальный порядок?
Это и проблема, и поразительная особенность современного мира: мы словно находимся в состоянии свободного падения, от которого захватывает дух.
Любая мифология адресовывается определенной группе, которая должна выполнять определенные функции. Но социальный порядок и потребности общества меняются так быстро, что приверженность вчерашним добродетелям сегодня может превратить вас в грешника. То, что позавчера считалось благом, зачастую становится угрозой. И сейчас от нас требуется сохранять здравый смысл, в то время как в архаичных культурах наблюдалось бесконечное главенство порядка.
Более ранние обряды отображают функции человека – жизненную роль, которую он добровольно примеряет на себя. Теперь эти функции не подкрепляются мифологическими образами, и все идет наперекосяк. В практической, повседневной жизни у человека возникает потребность в знании, помогающем понять истинную суть ситуации, в которую он попал.
Это связано с социальной функцией мифа давать людям модели существования, которым можно следовать. Образ жизни владельца ранчо или колониста сложился из реальных ситуаций в прошлом, которых больше не существует. Дело в том, что социальные роли меняются очень, очень быстро (они так же мимолетны, как женская мода – каждый год новая длина платья). Построить на такой основе содержательный миф невозможно. С колонизацией уже покончено, мы живем в совершенно другой обстановке. Каковы теперь законы бытия?
Жизненный путь современного человека зачастую оказывается вовсе не таким, каким он его себе представлял. Пути преподавателя и писателя, по которым иду я, сильно отличаются от картины, которую я себе нарисовал в старые добрые времена, когда впервые задумался о своем призвании. Едва ли мы сможем возвыситься духом или постичь глубины знания, хранимого мифами древности, зацикливаясь на своих профессиях.
Как вписывается в этот пазл четвертая функция мифологии?
Четвертая – психолого-педагогическая – функция мифологии заключается в том, чтобы помогать людям проходить неизбежные этапы жизни: подчинение в детстве, ответственность во взрослом возрасте, мудрость в старости, преодоление последнего предела на смертном одре. В каждой культуре есть обряды посвящения и связанные с ними мифы, которые удовлетворяют эту потребность.
Но проходить эти этапы жизни нужно в соответствии с законами конкретного общества, к которому принадлежит человек. Нет смысла заставлять всех пытаться быть американскими индейцами. Прочитав «Дао дэ цзин»[6], многие решают стать китайцами. Мои друзья, увлеченные «Бхагавадгитой»[7], начинают носить тюрбаны, и меня это ужасно раздражает!
Первая универсальная экзистенциальная реальность – это тайна рождения. Поверьте мне, загадка появления на свет нового существа есть нечто большее, чем биологический феномен. И задачей каждой культуры – везде и во веки веков – было соотнести это маленькое естественное событие с законами общества. Вот тут-то и возникает проблема: в какое именно общество нужно его вписать? Местные мифы подчеркивают: вы входите в наше общество, идете нашим путем. (Было бы неплохо, если бы общество не считало себя единственной группой людей, частью которой стоит становиться.)
Каждое общество вынуждено сопровождать новорожденного на неизбежном пути роста – детство, отрочество, вступление в брак (начало взрослой жизни), – а затем двигаться с человеком дальше, освобождая его от привязанности к земным благам и, наконец, готовя к переходу в мир иной. В любой традиционной мифологии уход – это не потеря, а обретение внутренней жизни. Смерть – это не конец. Человек теряет лишь бренное тело. Но его сознание становится все более и более самодостаточным. Правильная мифология подсказывает, как нужно встречать смерть.
Эти четыре функции являются азами мифологии. Если в условиях современной действительности они не выполняются, нам словно чего-то не хватает.
Значит, обряды инициации в первобытных культурах относятся к четвертой функции?
Возможно. Мальчику нужно полностью разорвать связь с матерью, чтобы стать мужчиной. И не просто мужчиной, а человеком, готовым на серьезный риск и преодоление множества опасностей. Во время обряда инициации у мальчика «забирали» тело ребенка.
Я как-то читал, что индейцы манданы подвергали юношей суровым испытаниям, объясняя это так: «Наши женщины страдают, и мы тоже должны страдать». А в первобытных племенах Бразилии обряды совершеннолетия называют мужскими менструациями. Это означает, что мальчики теряют уверенность в себе и способность к самоопределению; что-то берет над ними верх. Они становятся посредниками чего-то. Женщины превращаются в действующую силу Природы. А мужчины – в членов общества, в котором женщины дают жизнь. По сути, это мифологический вопрос.
Во многих первобытных культурах женщины во время менструации считались «нечистыми». Разве это не принижение роли женщин?
Нет. Вся жизнь нечиста. Все, что характеризуется как жизненно важное, нечисто.
Опять же слово «нечистый» следует понимать в его мистическом смысле: то, что считается нечистым и запретным, исполнено такой силы, и потому с ним опасно соприкасаться. Итак, менструация – это первая нечистота. Но речь идет не о грязи, а о силе.
Первая менструация у женщин всего мира – важное событие. В этот момент девочка теряет контроль над своим телом. Она больше не принадлежит себе, а становится орудием некоего процесса. Природа берет над ней верх.
Джеймс Джордж Фрэзер[8] очень четко описывает это в фундаментальном труде «Золотая ветвь». Когда у юной девушки начинается первая менструация, ее отводят в специальную хижину, вокруг которой женщины пускаются в пляс. На это есть две причины: девочка обретает силу, от которой следует защитить и общество, и ее саму, а также она должна осознать, что с ней происходит и кто она такая.
Я бы сказал – надеюсь, меня не начнут опрометчиво цитировать,– что жизнь застает женщину врасплох и подчиняет себе. Волей-неволей девочка превращается в женщину: у нее начинается менструация, а через несколько месяцев она беременеет и рожает. Она становится матерью, от которой ей не нужно отрываться,– она сама превращается в Великую Мать.
У мальчика все по-другому. Когда приходит время становиться мужчиной, он должен что-то сделать. Природа ни в чем не берет над ним верх. Когда юноша проходит инициацию, им овладевает общество – общество мужчин. Ему говорят: «Послушай, парень, ты больше не тот, кем себя считал». Обряды мужской инициации всегда более суровы по сравнению с женскими ритуалами. Мальчику приказывают взять или принести что-то опасное; его избивают, его тело меняется, и только тогда он становится орудием общественного порядка.
Женщина олицетворяет саму Природу. Мужчина олицетворяет общество и разделение – общество, настроенное против другого общества. Его миссия – совершать достижения и доказывать, что он здесь главный. У женщин нет нужды доказывать свое превосходство; среди них просто есть те, кто мудрее, кто знает больше, чем другие.
В культуре, где все живое тесно переплетено и где главенствует плоть, преодолеть некий рубеж – уйти и побыть какое-то время на мужской земле, найти свое место и пожить там, где рядом нет женщин, – трудная задача. Юноша обретает стержень и после этого может вернуться в общину. Так «маменькин сынок» превращается в мужчину.
Получается, что по крайней мере в более ранних культурах гендерные роли определяла биология человека?
Богиня – это олицетворение того, что воплощено в каждой женщине. Это целая структура энергий, проходящих через ее тело. И поскольку именно женщина рождает и питает свое дитя, женское начало ассоциируется с силами земли, которая рождает и питает нас. Соответственно, женщина принадлежит миру семян и всходов. Она – трансформер, превращающий сперму в жизнь и кровь, это ее мифологическая роль.
Само женское тело служит такой миссии. Мужское – нет. Благодаря «комплектации» ниже пояса у него нет такой биологической функции. Мужчина ассоциируется с защитой и сознательными действиями. Поэтому, как правило, в мифологическом контексте мужчина – это тот, кто оберегает жизненную силу, заключенную в женщине.
На протяжении тысячелетий характерными атрибутами человеческого бытия были войны, борьба, тяжкий труд, освоение территорий, строительство зданий и так далее. Все это – работа мужчины. Он должен ее делать, он создан для этого. А женщина для этого не создана. Она окружена детьми, ее задача – рожать и вскармливать. Ее действия не являются сознательными. Она подчинена жизни. И потому ее роль заключается в том, чтобы поддерживать, продолжать и подпитывать жизнь. А задача мужчины – создавать и защищать пространство, на котором все это может происходить.
Мужчина должен действовать сознательно. И потому его следует приучать к сознательности. Женщину нужно приучать принимать суть происходящего и понимать, почему происходит то, что происходит.
Разве современная культура не вышла за рамки традиционных мифологических ролей?
Можно сказать, что сегодня происходит так называемая «контаминация областей жизнедеятельности». Это то, чего в ранних обществах избегали как огня. Женщинам не разрешалось даже прикасаться к оружию мужчин, чтобы не допустить психологической контаминации. Области жизнедеятельности человека были четко разграничены.
Когда я был совсем маленьким, секретарями служили мужчины. Потом за пишущие машинки сели женщины и даже начали курить сигареты. Помнится, моя мама как-то воскликнула: «Что же будет дальше? – и добавила: – Это начало конца». Так оно и случилось. Произошла контаминация – слияние разнородных областей в новую совокупность.