По воскресеньям папа спрашивал, чем бы мы хотели заняться. Мы любили ходить в аквариум в Баттери, в зоопарк в Бронксе или в Музей естественной истории. И там в великолепной комнате с грандиозными тотемными столбами стояло огромное каноэ квакиутлей с Северо-Западного побережья. В нем сидели фигуры индейцев с веслами в руках, а еще одна фигура в медвежьей шкуре стояла. Я так впечатлился, что начал читать индейские истории, легенды и финский народный эпос Элиаса Леннрота «Калевала» («Страна героев»). В те дни индейцы все еще были «на тропе войны» – они не забыли кровавую бойню на ручье Вундед-Ни. Вскоре стали выходить замечательные книги – не сказки для детей, а прекрасные пересказы индейских преданий, например «Лига ходеносауни, или ирокезов» Льюиса Генри Моргана. Одним из самых значительных произведений для меня стал роман Джорджа Берда Гриннелла «Легенды вигвама черноногих» (Blackfoot Lodge Tales). Она до сих пор стоит у меня на полке. Читая эти истории, я начал увлекаться мифами и сказаниями американских индейцев.
Когда мне было девять, мы переехали в город Нью-Рошелл. Наш дом стоял на пустыре. Рабочие рыли там котлован под будущую городскую библиотеку. Мы с братом помогали. Я считал это здание своим и с нетерпением ждал, когда впервые откроются двери в детский отдел. Там было так много милых книжек об индейцах!
Перечитав за год все художественные книги об американских индейцах, я был допущен к стеллажам главного зала библиотеки и принялся за ежегодные отчеты Бюро американской этнологии. Так началась моя жизнь ученого. К четырнадцати годам я уже стал неплохим специалистом по американским индейцам. Это был восхитительный период! (Но с драматическим финалом: наш дом сгорел, бабушка погибла в пожаре, отец чудом остался жив, и в 1919 году мы навсегда уехали из Нью-Рошелла.)
Любовь маленького мальчика к индейским преданиям – это семя, из которого проросли «Отмычка к „Поминкам по Финнегану“», «Тысячеликий герой» и многие другие ваши труды?
Я просто сильно увлекся антропологией, индейцами, мифами и в целом историей Юго-Запада. Одно привело к другому. Наверное, я никогда не переставал учиться. Когда я был школьником, начали выходить книги о Полинезии – такие как «Белые тени южных морей» (White Shadows in the South Seas) Фредерика О'Брайена, – и я заинтересовался этой темой. Я был воспитан в католической вере и хорошо изучил библейские предания. Мне не потребовалось много времени, чтобы осознать, что в других мифологиях существуют смерти и воскресения, непорочные зачатия и потопы (моей матери было не по себе из-за таких открытий). Все это положило начало моему увлечению сравнительной мифологией.
Пережила ли ваша изначальная вера это открытие?
Я был прилежным католиком лет до 24–25. Каждую неделю я ходил на исповедь и перед этим тщательно готовился. Я вспоминал все дурные поступки, которые совершил. Почему бы, во имя всего святого, не подумать о своих благодеяниях и не забыть обо всем остальном? Но считается, что человек, постоянно выпячивающий добродетели и размышляющий о них, превращается в червя. Нужно всегда стоять на коленях и, ударяя себя в грудь, каяться: «Я грешен, я грешен, я так грешен!» Я считаю, что, если вы совершили нечто ужасное, конечно, можно снять этот камень с души. (Для этого даже не обязательно бежать на исповедь – вы всё сами знаете, вас постоянно гложет чувство вины.) Но к чему зацикливаться на мелких прегрешениях?
Когда человек теряет веру, он утрачивает образы, которые прочно связывали его сознательную жизнь с бездонным внутренним потенциалом. Поэтому я считаю, что не следует отбрасывать свою веру, нужно перечитывать Писание, обращая внимание на духовные откровения, а не на псевдоисторические ссылки. И тогда все снова оживет. В конце концов, католический миф воистину богат и прекрасен.
Позже, учась в Колумбийском университете, я открыл для себя романы о короле Артуре, в которых звучали знакомые старые мотивы, связанные с римским католицизмом готического периода.
Я где-то слышал, что после окончания школы вы изучали биологию в Дартмуте, пока вам в руки не попал роман Дмитрия Мережковского «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи».
Эта книга ошеломила меня! Я понял, что совершенно ничего не смыслю ни в литературе, ни в искусстве. К тому времени Дартмут меня изрядно утомил. Я ушел оттуда, поступил в Колумбийский университет и переключился с биологии и математики на историю литературы, изобразительного искусства и музыки.
Чем еще вы увлекались в университете?
Внеклассные занятия были настолько банальными, что я не обращал на них особого внимания. Какое-то время я играл в джазовом оркестре, состоявшем из целого «семейства» саксофонов: сопрано, сопранино (ах, как он звучал!), альт и баритон, а также гитар и укулеле. У нас была замечательная группа. Мы выступали на танцах студенческого братства и выпускных вечерах младших курсов. Наш состав дорос до двенадцати человек – было так здорово играть вариации на замечательные популярные мелодии в настоящем джазовом оркестре!
Мы ездили на выступления нашего любимого исполнителя – Пола Уайтмена. А театр, какой в то время был театр! Восторг! Каждый год ставились новые пьесы Бернарда Шоу и Юджина О'Нила. Безумства Зигфельда! Безумства Гринвич-Виллидж![74] Каждую неделю появлялись новые музыкальные композиции, которые мы подхватывали. Я вырос во времена сухого закона и никогда в жизни не пил. Пригласи девушку на танцы, закажи имбирный лимонад и проведи чудесный вечер всего за десять долларов. Боже мой! Господи! Ах, как это было чудесно…
Затем у меня появился совершенно новый интерес. На обязательных уроках физкультуры в Колумбийском университете мы занимались бегом. Я никогда не мог позволить кому-либо в чем-либо себя обойти и потому обычно приходил первым. Я оставлял за собой одного, другого, третьего, я снова и снова вырывался вперед!
Наш тренер Карл Мернер как-то спросил:
– Ты раньше бегал?
– Нет, – ответил я.
– Хочешь серьезно заняться легкой атлетикой? – продолжил он. – Ты бегаешь быстрее всех.
– Конечно, – обрадовался я.
Я очень любил музыку и наш джазовый оркестр, но не мог совмещать это с бегом. Меня пригласили в команду частного спортивного клуба New York Athletic Club, и я согласился. Я занимался бегом до последнего курса. У меня есть коробка с медалями, в основном золотыми, ими можно увесить целую стену.
Вы остались в Колумбийском университете после выпуска. Это решение было продиктовано интересом к мифологии?
Я окончил университет в 1925 году. В то же время меня избрали капитаном университетской сборной по бегу. И я решил продолжить учебу. Надо было выбрать специализацию. Но у меня не было особого выбора. Я с трудом читал по-немецки или по-французски и потому решил готовиться к получению степени магистра по английскому языку. Я выбрал эпохи Средневековья и романтизма.
Я снова начал читать средневековую литературу и пришел в неописуемый восторг. В легендах о короле Артуре четко прослеживались мотивы старых индейских мифов. Я был воспитан в католической вере, и осмыслить это было очень непросто, хотя некоторую схожесть сюжетов я заметил еще в детстве. Теперь же я решил серьезно взяться за эту тему.
Итак, я бегал, запоем читал о Средневековье и играл джаз. Последнее позволяло мне ходить на танцы, не заводя серьезных отношений с особами женского пола. Каждый год я кружил в своих объятиях разных девушек – моя карьера сердцееда складывалась весьма успешно.
Вы не заводили серьезных отношений?
Стоило пригласить девушку на свидание три раза, и ее мать уже записывала вас в зятья. Получалась эдакая игра «поймай меня, если сможешь». А я не хотел жениться! Совершенно не хотел!
Летом мы с мамой, братом Чарльзом и сестрой Элис путешествовали. (У меня были очень хорошие родители.) Мы ездили по Соединенным Штатам, в Сан-Франциско пересаживались на корабль и плыли вдоль побережья Мексики через Панамский канал до самого Балтимора. Незабываемые впечатления! А летом 1924 года мама повезла нас в Европу на Олимпийские игры. Мне посчастливилось увидеть выступление великого бегуна Пааво Нурми! К нам присоединился отец, и мы отправились в путешествие по Англии, Шотландии, Голландии, Бельгии, Франции, Швейцарии и Италии. Боже, я до сих пор помню каждый город, в котором мы побывали. Это было замечательное приключение!
Во время десятидневного плавания в Европу я заметил на палубе парохода трех темнокожих юношей. Когда они ушли, я посмотрел их имена на шезлонгах. Это были Джидду Кришнамурти[75], его брат Нитьянанда и Раджагопал. Я также увидел в их компании приятную молодую девушку, познакомился с ней, а она представила меня им. Мы с Кришнамурти очень сблизились во время того путешествия. А девушка подарила мне книгу Эдвина Арнольда «Свет Азии» – так я открыл для себя буддизм и индуизм[76].
Вы часто путешествовали. Кем работал ваш отец?
Он занимался импортом и оптовой продажей чулочно-носочных изделий.
Вы продолжили заниматься бегом?
Команду New York Athletic Club пригласили тренироваться на стадионе Golden Gate в Сан-Франциско – и мы перебрались туда. Мой сосед по комнате, олимпийский чемпион по бегу Джексон Шольц, рассказал мне о Гавайях. Что ж, я добрался до Калифорнии, так почему бы не двинуться дальше? После очередной победы я поднялся на борт яхты, и вскоре мы встали на якорь у райского острова. Аромат цветов разносился на километры вокруг. Какое блаженство! Наша шлюпка причаливает к берегу, музыканты играют приветственный марш, рядом толпа людей, а над ними возвышается шест с вымпелом, на котором написано: «Алоха, Джо Кэмпбелл!» Я подумал: «Неплохое приветствие для звезды легкой атлетики!» Но оказалось, что друг Джексона встречал меня с обычным гавайским гостеприимством.