льзовались дурной славой, потому что он работал под покровительством кайзера Вильгельма. Но именно он пробудил мой интерес к Африке.
Я был чрезвычайно воодушевлен. Это было незабываемое время. Я жил в лесной глуши (выброшенный на обочину развалившегося общества) – и именно там нашел свой путь. Меня совершенно не интересовала работа. Я мог жить практически без денег – они мне были не нужны, – совершенно не страдал и поклялся себе, что никогда не буду работать ради денег.
Вы продолжали писать художественные произведения?
Я написал детектив, который случайно выбросила уборщица – и слава богу! И еще роман. Сюжет был надуманным и глупым.
Хотя еще в средней школе я написал четыре неплохих стихотворения. Художественная литература – это не мое. Писателя должно интересовать, как ложатся тени на пиджак героя, согревает ли он его, приятна ли на ощупь ткань и так далее. Мне же чужды образность и чувственность. Поэтому мои опусы в этом жанре никогда не удавались. Я понял, что не создаю ничего хорошего, и бросил это дело.
К тому же я не хотел писать. Я хотел читать.
Когда закончился этот период вашей жизни?
Однажды я нашел в почтовом ящике приглашение занять место преподавателя в Университете Сары Лоуренс. И принял его. На этой должности хотели видеть именно меня. Я сказал, что готов вести курс сравнительного литературоведения, начиная с древних эпосов. Руководству понравилось мое предложение. Это было очень, очень приятно.
Вы женились на одной из своих студенток, Джин Эрдман. Как это случилось?
Мы проводили индивидуальные встречи со студентами. Однажды в мой кабинет вошла девушка и положила мне на стол фотографию. На ней молодой я стоял на крыше отеля «Кортленд» в Гонолулу и играл на гавайской гитаре. Как же сильно я изменился с тех пор! Господи, я побывал на самом дне. Я столько пережил! Я уже давно не был тем парнем с широкой улыбкой. И вдруг эта фотография!
Так вот, девушка парня, который сделал снимок, жила в Бронксвилле; она пригласила в гости пять студенток из Гонолулу, и они нашли в ее альбоме мою фотографию. На той вечеринке была моя будущая жена Джин – девчушка, жившая по соседству с моим отелем.
Судьба в очередной раз улыбнулась мне. Рене д’Арнонкуру, замечательному преподавателю Джин, пришлось уйти из университета – он уехал помогать американским индейцам. Джин решила, что я единственный человек, с которым она хотела бы продолжить изучать эстетику, и попросилась на мой курс. А я предложил ей индивидуальные занятия.
Я всегда был ценителем прекрасного пола. Преподавая в университете для женщин, я всегда находился в состоянии легкой эйфории. Но я знал, что где-то живет та самая, особенная девушка. Ею оказалась Джин. В конце второго курса она отправилась с семьей в кругосветное путешествие, а затем собиралась присоединиться к танцевальной труппе по приглашению самой Марты Грэм. Джин была прекрасной танцовщицей.
У меня уже было предчувствие, что она – моя единственная, но я не был в этом до конца уверен (я все еще называл ее мисс Эрдман). Что я мог сделать, чтобы она захотела общаться со мной после окончания учебы? Я подарил ей «Закат Западного мира»! И прилежно отвечал на ее многочисленные вопросы. Вот так!
Она была без ума от танцев. У меня есть теория о взаимосвязи эстетических форм с психологическими основами – и она действительно работает! Джин собиралась встретиться с исполнителями традиционных танцев, а я к тому времени уже углубился в востоковедение. Я дал ей пару советов. В ходе нашей переписки я понял, что окончательно попался на крючок, составил наши гороскопы и увидел, что мы идеально подходим друг другу. Вот и вся история!
В 1938 году Джин вернулась, и мы поженились. Ее отец был священником. В то время я презирал религию и был против церковного обряда бракосочетания. Но отец моей невесты был не просто священником, он был родителем, а значит, его благословение имело особую силу. Когда пришло время сказать «да», я действительно почувствовал особую благодать, большую, чем простое благословение!
Что вы думаете о браке с точки зрения мифологии?
Люди всю жизнь играют определенные роли, в этом действительно есть нечто мифологическое. И лучшее место, лучшая площадка для выступления – это брак. Я не шучу. Все именно так. Двое супругов – это великая пара мифологических противоположностей, и идеальным полем для таких отношений является супружество. Это то место, где происходит трансформация. Когда Джин сердится, я смотрю на нее и говорю себе: «Я вижу Тебя».
Кого же вы видите?
Женщину, Наставницу, Покровительницу. Я вижу Тебя – Богиню. Я чувствую, как энергия и сила, которую она олицетворяет, взаимодействует с моей силой. Личность, стоящая за этой силой, может то растворяться, то выходить на первый план. Именно это происходит в браке. Если вы сможете выдержать это испытание, то познаете великое таинство. И поймете, что двое супругов – это воистину одно целое. И это не миф!
Помню, как однажды я говорил о куртуазной любви и об идее о том, что двое есть одно. Какая-то женщина в аудитории – думаю, у нее был не очень счастливый брак – подняла руку и сказала: «Ведь это всего лишь образ».
Я ответил: «Да, это образ – образ того, что есть на самом деле». Двое – это одно целое. Они существуют точно так же, как вы и я. И познать это можно в браке. Хотя слово «брак» слишком мелко для обозначения такого союза.
Кэмпбелл-писатель
Если не брать в расчет недолгое увлечение художественной литературой, как складывалась ваша карьера писателя?
Я читал курс по Канту, Шопенгауэру, Ницше и Томасу Манну в Университете Сары Лоуренс. На одной из лекций моя студентка заметила, что я похож на духовного наставника ее матери. Она предложила мне встретиться со Свами Никхиланандой – пастором Центра Рамакришны Вивекананды, находящегося на окраине города. Тот пригласил меня погостить у него в Брант-Лейк в Катскиллских горах. Джин выступала в Беннингтоне с труппой Марты, и я принял приглашение. Свами Никхилананда переводил «Евангелие Шри Рамакришны» с помощью одного юноши. Монахи любят рано ложиться и рано вставать, а я люблю поздно ложиться и рано вставать. Как-то раз вечером Никхилананда протянул мне одну главу и сказал: «Прочитай это перед сном, если захочешь, и оставь комментарии». Когда я закончил, текст напоминал карту Лабиринта Минотавра. Свами был потрясен. Он спросил, не соглашусь ли я прочитать весь перевод, и взамен предложил рассказать о философии Веданты. Это был более чем равноценный бартер. Я не покладая рук работал над этой чертовой штукой целых два года!
В 1944 году вы стали соавтором «Отмычки к „Поминкам по Финнегану“» – первого толкования сложного романа Джеймса Джойса. И это была первая книга с вашим именем на обложке. Что побудило вас ее написать?
Я не хотел ее писать. Я хотел ее прочитать.
Я уже был женат, уже познакомился с Никхиланандой и уже изучил опубликованные в журнале черновики «Поминок по Финнегану». Когда роман наконец вышел, я купил его и прочел за выходные, выискивая слабые места и собираясь серьезно поработать над ним для собственного удовольствия.
Мой друг Генри Мортон Робинсон (или просто Рондо) обманом заставил меня стать соавтором «Отмычки». Он был настоящим профессионалом и хорошо владел пером. Робинсон был молодым преподавателем Колумбийского университета, затем уволился и стал независимым писателем (позже он создал бестселлер «Кардинал»). Он тоже очень интересовался Джойсом, и я отыскал его в Вудстоке.
«Поминки по Финнегану» были опубликованы в 1939 году. Однажды вечером Рондо пришел к нам в гости со своей супругой и спросил:
– Как дела с работой над «Поминками»?
– Продвигаются, – ответил я.
– Не хочешь вместе со мной написать об этом книгу? – предложил Рондо.
Мы много лет говорили о Джойсе; он был знатоком Джойса – очень хорошим знатоком Джойса, – но я не воспринял его предложение всерьез. Как-то по дороге в ресторан ему удалось меня уговорить. «Кто-то должен создать так называемую „отмычку“ к этому роману, так почему не мы?» – заявил он.
И мы приступили. Мы договорились, что Рондо будет иметь полное право решать, как будет написана книга, а я – что именно хотел сказать Джойс. Робинсон очень хорошо знал творчество Джойса, но если у нас возникал спор, последнее слово оставалось за мной. Идеальное соглашение. В итоге мы крепко сдружились. Толстяк Рондо был талантливым поэтом и замечательным человеком. Я искренне полюбил его.
Я написал около тридцати тысяч слов, принес все это Рондо, а он воскликнул: «О Боже! Мы же не собираемся издавать Британскую энциклопедию?» Он засучил рукава, и в конце концов нам удалось определить реальную канву повествования и проредить текст. Работа над книгой продолжалась четыре года. Но несколько спорных вопросов все равно осталось. Когда мы закончили, Рондо отправил рукопись в издательство Harcourt Brace. Но ему отказали. Зная, что наша работа очень ценна, мы возмущенно подумали: «Какого черта! Неужели никому это не нужно? Не задуматься ли о самиздате?»
В один прекрасный день я прочитал в газете, что недавно поставили пьесу Торнтона Уайлдера «На волоске от гибели». Мое студенческое увлечение театром давно прошло, но мне почему-то захотелось сходить на этот спектакль. Мы с женой купили билеты на центральные места в первом ряду балкона. И услышали со сцены поток цитат из «Поминок по Финнегану»! «У тебя есть карандаш?» – спросил я Джин и начал строчить заметки на программке. Утром я позвонил Рондо в Вудсток и прокричал в трубку: «„На волоске от гибели“ – это точь-в-точь „Поминки по Финнегану“!»
В понедельник Робинсон набрал номер Нормана Казинса из журнала The Saturday Review. Казинс попросил нас немедленно прислать какой-нибудь материал, и мы написали статью, вскоре опубликованную под названием «На волоске от чьей гибели?».