Статья произвела фурор. Репортеры набросились на нас, двух простых и неизвестных парней, как стая волков. Уайлдер заявил, что сюжет пьесы пришел ему в голову, когда он смотрел бродвейское шоу «Ад раскрылся» и ему на колени упала индейка. Что за чушь? Он включил в пьесу элементы, которые непрозрачно намекали на «Поминки по Финнегану». Чего стоит одно обручальное кольцо, найденное уборщицей в кинотеатре ровно в 18:32!
Мы затаились и ждали. Как только пьеса была издана, я прошелся по тексту мелким гребешком. Там было по меньшей мере 320 параллелей, включая дословную цитату в четыре строки.
Тогда Казинс спросил: «Ребята, у вас есть что-нибудь еще?» Он, знаете ли, был охоч до ажиотажа. Мы отправили ему первую главу «Отмычки к „Поминкам по Финнегану“». А редактор из Harcourt Brace послал нашу рукопись на рецензию Томасу Элиоту, и тот посоветовал ее не упустить. В итоге издательство купило ранее отвергнутую им книгу, и «Отмычка» наконец была опубликована.
Это была моя первая крупная печатная работа. А потом издательство Simon & Schuster по рекомендации Робинсона заказало мне книгу о мифологии. Я прислал им рукопись «Тысячеликого героя», но редакция отказалась ее печатать.
Вот так я начал писать. И продолжаю до сих пор.
В этот период у вас сложились теплые отношения с фондомBollingen(который в конечном итоге и опубликовал «Тысячеликого героя»). Как это произошло?
Пока я работал над «Отмычкой к „Поминкам по Финнегану“», из Германии с женой и тремя маленькими сыновьями приехал Генрих Циммер. К тому времени я уже стал успешным преподавателем. Также я помогал Свами Никхилананде с «Евангелием Шри Рамакришны» и познакомился с некоторыми членами Фонда Юнга. Все они знали о прибытии Циммера. А я никогда о нем не слышал. Впервые я встретил его на одном из ужинов с карри, которые любил устраивать Никхилананда (он был очень хорошим поваром).
Оказалось, что Циммер собирается прочитать несколько лекций в Колумбийском университете. Причем пригласил его не сам университет. Крупнейший индолог, которому было около пятидесяти, не мог найти работу – восточные факультеты не хотели с ним конкурировать. И дамы из Фонда Юнга – «Юнгфрауэн» – нашли в кампусе помещение, где он мог бы читать лекции. Это был крохотный зал музея на верхнем этаже библиотеки Лоу. Встретившись с Циммером у Никхилананды, я загорелся желанием его послушать.
Первую серию лекций он прочитал четырем людям: мне, куратору Маргарите Блок, девушке из Фонда Юнга и надушенной польской скульпторше. Но Циммер говорил так, словно выступал перед огромной аудиторией.
Во втором семестре ему пришлось перебраться в помещение побольше – на этот раз его пришли послушать около пятидесяти человек. Как быстро распространяются новости! (Мой отец любил приговаривать: «Хороший ресторан не спрячешь». И Колумбийский университет не смог спрятать Циммера.) А осенью он начал читать серию своих лекций студентам.
Сколько в нем было энергии! Циммер оказался первым человеком, который шел по тому же пути, что и я: толковал символы, глубоко погрузившись в восточные учения. Если кто-нибудь спросит меня, кто был моим гуру, я назову имя Генриха Циммера. Он изрядно встряхнул меня тогда, но на тридцать восьмом году жизни я уже был к этому готов.
Когда Циммер перебрался в Нью-Йорк, фонд Bollingen только начинал свою деятельность. Мима (Мэри) Меллон – соучредитель и идейный вдохновитель этого проекта – пыталась получить совет у нескольких европейских ученых, которые оказывались в наших краях. А потом появился единственный и неповторимый Циммер. Именно он стал основоположником серии научных трудов, выпущенных фондом Bollingen. Его спросили, с чего следует начать. Он ответил, что, если бы мы работали в Германии, он бы посоветовал взять что-то связанное с землей (чтобы проявить уважение к земле и попросить поддержки у ее духа). Поэтому он выбрал мифы племени навахо и серию рисунков цветочной пыльцой, которые привезла из Нью-Мексико этнолог, художница и писательница Мод Оукс. Все это нужно было отредактировать. Мод умела собирать материал – у нее это прекрасно получалось,– но понятия не имела, как скомпоновать книгу. Циммера спросили, кто может стать редактором. Поскольку ранее я поделился с ним парой книг с мифами американских индейцев, он ответил: «Джо Кэмпбелл». Я взялся за произведение «Двое пришли к Отцу своему: военные обряды племени навахо» (Where the Two Came to Their Father: A Navaho War Ceremonial), которая вышла в 1943 году, и словно попал в машину времени – вернулся во времена Буффало Билла!
В середине второго учебного года Генрих Циммер скоропостижно скончался от пневмонии. Он недели две ходил с воспалением легких и даже не подозревал об этом. Крупный, сильный мужчина просто подумал, что у него простуда,– и вдруг его не стало. Вдова Циммера спросила, не соглашусь ли я отредактировать его американские лекции. Примерно в то же время издательство приняло мою «Отмычку». Я продолжал помогать Никхилананде, а также начал писать «Тысячеликого героя», и тут на меня свалились целые горы конспектов лекций Циммера. К тому же я продолжал преподавать.
Аудиозаписей лекций Генриха Циммера не существовало. Как вам удалось превратить его рассуждения в четырехтомник?
Когда Кристиана Циммер спросила, не соглашусь ли я отредактировать американские лекции ее супруга, я подумал: «Да, конечно, года через два все будет готово».
Но работа заняла целых двенадцать лет.
Циммер всегда говорил так, словно выступал перед огромной аудиторией. Поначалу он не очень хорошо владел английским и потому делал много заметок. Все эти клочки бумаги, из которых получилось несколько книг, хранятся у меня в архивах. Он писал не длинными сложными предложениями, а короткими отрывистыми фразами. И в каждом слове подчеркивал красным ударный слог. Он досконально прорабатывал свои лекции, и они всегда были великолепны. Время от времени, подводя к началу той или иной темы, он приостанавливался и рассказывал очередное предание – всегда остроумно, ведь именно это оживляет миф.
Он говорил лишь о том, во что сам верил, и все слушали его затаив дыхание. Из серии лекций для первого семестра я составил двухтомник «Искусство индийской Азии».
Лекции второго семестра были посвящены философии. Этот один курс лег в основу труда «Мифы и символы в индийском искусстве и цивилизации». Это была первая серия выпущенных мною книг. Затем появилась книга «Король и труп», составленная из его заметок, а также первой главы незаконченного перевода «Калики-пураны» на немецкий язык. Генрих Циммер ушел из жизни перед началом четвертого семестра (он планировал снова посвятить его философии). Когда я начал работать над книгой по философии, у меня было мало конспектов лекций. Гораздо больше материала я нашел в его записях. Я позвонил Джеку Барретту из фонда Bollingen и сказал: «Если вы дадите мне еще два-три года, книга произведет фурор». Так и случилось. «Философия Индии» – это просто бомба!
Вам наверняка было непросто редактировать чьи-то отрывочные заметки и составлять из них книги!
Во время работы над этим четырехтомником произошло много интересного. Циммер обычно раздавал свои рукописи друзьям и студентам просто для того, чтобы они их вычитали. Поэтому иногда часть конспекта просто отсутствовала. Образовывался смысловой пробел. Какая-нибудь девушка наверняка бережно хранила несколько перевязанных ленточкой листков как дорогое воспоминание.
Выступления Циммера всегда были очень яркими и убедительными – в моей голове еще долго отчетливо звучал его голос. Я доходил до места, где не хватало нескольких страниц, и начинал искать логическое продолжение. Найдя его, я размышлял о том, что могло бы быть на месте пробела. Я часто и много разговаривал с Циммером. Мысленно воспроизводя эти беседы, я пытался заполнить пробел самостоятельно: я задавал вопрос и слушал, как моя память «надиктовывает» ответ. А потом записывал это, сохраняя стиль Циммера. Когда одиннадцать или двенадцать лет спустя я добрался до большой книги об искусстве индийской Азии, голос Циммера стерся из моей памяти. И я не смог продолжать.
Вы действительнообращалиськ покойному Циммеру?
Нет, это были просто воспоминания – я не медиум и не признаю таких вещей. Я мысленно воссоздавал его образ, вспоминал, что он говорил и как себя вел. К тому же я сам иногда писал заметки во время его лекций.
Техника работы с материалами Циммера заключалась в том, чтобы держать страницу из его конспектов в левой руке и писать правой (я не пользуюсь пишущей машинкой). Я не менял структуру его фразы, разве что исправлял некоторые грамматические обороты, и старался передать уникальный ритм его речи. Иногда я красным отмечал связи между разрозненными мыслями, а затем составлял из них предложение на литературном английском. Но абсолютно весь текст книг состоит из его слов. Я черпал вдохновение, вспоминая, какую мощную жизненную энергию он источал. Зачастую, когда мы с ним беседовали, он включал Вагнера. Представьте: гремит музыка, гремит голос Циммера, я сижу рядом и понимаю, что прямо сейчас Вселенная мне что-то говорит, но понимаю ли я из этого хоть малую толику? Такие моменты казались совершенно нереальными.
Вы, безусловно, передали в книгах энергетику Циммера.
Как я уже сказал, на это ушло целых двенадцать лет. Но этот каторжный труд доставлял мне истинное наслаждение.
Иногда я жалел, что Циммер не написал какой-нибудь злополучный абзац по-немецки, ведь с английским он не очень ладил. Сложно понять мысль, если она выражена совсем неправильно. Кроме того, благодаря глубочайшим филологическим познаниям он любил составлять новые слова! Он вставлял слово, которое, по его мнению, походило на английское, но в английском языке не было ничего подобного.
Я вообще взялся за эти книги только потому, что Циммеру точно понравилось бы то, что я делаю. У него было весьма забавное отношение к тому, что мы называем академическими формальностями. В одной главе из «Философии Индии», полностью посвя