Но если вы лишь на три слова вперед знаете, что писать, то не представляете, каким получится предложение.
Оно всегда получается таким, как надо.
Вы пишете без оглядки на критиков?
Мои работы дважды разбирали в The New York Times. В первый раз это была книга «Отмычка к „Поминкам по Финнегану“» (кстати, я до сих пор получаю за нее грошовые авторские отчисления!). Рецензентом был Макс Лернер[83]. Раньше он преподавал в Университете Сары Лоуренс, но вынужден был уйти из-за развода с женой (которая тоже там служила) и женитьбы на студентке. Правда, ему все же пришлось поддерживать связь с женой и платить алименты.
Мы с ним долго не общались. Однажды я сел в поезд из Бронксвилла, а там – он.
– О, Макс, как твои дела? – спросил я.
– Привет, Джо. Давно не виделись! – ответил он. – Чем сейчас занимаешься?
– Я пишу. Только что закончил книгу о «Поминках по Финнегану».
Я чувствовал, что он загорелся желанием написать рецензию – этот парень мог написать о чем угодно. Я рассказал ему о замысле Джойса и о своей работе. Я был точно уверен, что он напишет в редакцию The New York Times и попросит опубликовать его рецензию. Это был первый и единственный достойный отзыв о моих трудах в этой газете.
Когда вышел «Тысячеликий герой», редакция отдала книгу Максу Радину, думая, что это Пол Радин (Макс и Пол – братья). Пол Радин был антропологом, Макс Радин – специалистом по римскому праву. Так вот, он понятия не имел, о чем я писал. Две трети статьи он разглагольствовал о том, насколько скучна мифология, а в конце заявил, что книгу Кэмпбелла нельзя назвать скучной. С тех пор я перестал читать отзывы.
Ах нет, был еще один! Мой коллега по Дартмуту стал редактором The New York Times. Как-то раз мы встретились в клубе Century.
– Привет, Джо!
– Привет, Фрэнк!
И все, тишина. Далее один за одним выходят четыре тома «Масок Бога», а в The New York Times об этом – ни слова. Джеральд Сайкс[84] спросил Брауна: «В чем дело? Опубликованы несколько книг Кэмпбелла по истории мифологии, а в The New York Times ни разу не упомянули об этом событии».
Браун ответил (я об этом узнал из надежного источника): «Если вы сможете сделать Кэмпбелла понятным для читателей The New York Times, мы напечатаем вашу статью».
Сайкс согласился и написал рецензию на весь четырехтомник. Она была опубликована в воскресном выпуске газеты, в разделе Sunday Book Review. Статья, украшенная изображением бронзового коня, тянущего солнечный диск, занимала целый разворот. Браун снова подошел ко мне в клубе Century и сказал: «Привет, Джо! Тебе понравился наш обзор?»
Так закончились отношения Джо Кэмпбелла с The New York Times.
Критика меня давным-давно не трогает. Я просто не читаю рецензий. Об этом вообще не стоит думать. Когда я пишу, я словно чувствую, как палач занес меч над моей головой. И говорю себе: «Ну и ладно. Я сказал то, что сказал. А теперь руби, если хочешь». Мне на все это совершенно наплевать. Вряд ли можно стать хорошим писателем, если бояться критики. Такой страх указывает на начало творческого кризиса.
Кэмпбелл-ученый
Как ваша работа была принята в научных кругах? Следуете ли вы общепринятой методологии?
Я категорически против методологии, ведь она заранее определяет рамки того, чему вы собираетесь научиться. Возьмем, к примеру, структурализм Леви-Стросса. Вы откроете для себя только то, что он позволяет открыть. И не сможете непредвзято изучить смотрящие вам в лицо факты. Мне кажется, Леви-Стросс страхует себя от разоблачения. Человек должен уметь бегать, ходить, стоять и сидеть. Но те, кто научился лишь сидеть, ограничивают свои возможности.
В двадцатые и тридцатые годы в моде был функционализм. Кросс-культурные сравнения не приветствовались; толковать любое явление нужно было лишь с точки зрения местной культуры. Это все равно что исследовать аппендикс, чтобы определить общее состояние современного человека: оглянуться назад и выяснить, для чего служил этот орган в прежние времена.
Многие элементы культуры являются такими же рудиментами более ранних функций. Те, кто так считает,– например, Радклифф-Браун[85] в книге о жителях Андаманских островов (к слову, я нахожу ее великолепной) – просто не в состоянии толковать мифы. Перед ними все лежит как на ладони, но их подход не позволяет отыскать ответы на вопросы. Хотя достаточно лишь поверхностного сравнения, чтобы ответы появились сами собой. Ученые, строго придерживающиеся одного метода, настолько ограничивает свое видение, что не могут анализировать культуру.
И возникает проблема противостояния специалистов широкого и узкого профиля. Как и в медицине, иногда лучше обратиться к терапевту, а не к хирургу. Специалист узкого профиля может со всей серьезностью завить: «У жителей Конго пять пальцев на правой руке». Если я отвечу, что у жителей Аляски тоже пять пальцев на правой руке, то тут же стану специалистом широкого профиля. А если я скажу, что у первобытных пещерных людей, живших за 30 000 лет до н. э., тоже было по пять пальцев на правой руке, то прослыву мистиком!
Я стараюсь придерживаться позиции ученого, который разбирается в определенных темах. Но я не стану вам говорить, что надо делать, или давать указания. На мой взгляд, лучшим ученым в моей области является Мирча Элиаде из Чикагского университета. Он просто великолепен. Я не знаю, каково его влияние на молодежь. В своих трудах он обращается скорее к научному сообществу. Я почти чувствую, что мы с ним стоим спина к спине, я – лицом к массовой аудитории, он – к академическому сообществу. Элиаде пользуется огромным (и заслуженным) уважением в научных кругах.
Вы мистик?
Нет, я не практикую никаких аскез и у меня никогда не было мистического опыта. Поэтому я не мистик. Я просто ученый.
Помню, как Алан Уоттс[86] однажды спросил меня: «Джо, какой йогой ты занимаешься?» Я ответил: «Подчеркиваю важные фразы в тексте». Вот и все, что я делаю. Мои практики заключаются в том, чтобы делать подробные заметки и соотносить все, что я читаю, с уже прочитанным. Девять ящиков моего шкафа почти доверху заполнены записями, и еще четыре, забитых под завязку, стоят в подвале. В течение сорока лет я изучал и конспектировал материалы, которые, как мне казалось, проясняли картину происходящего.
Вы занимаетесь медитацией?
Нет. Хотя, плавая в бассейне, я частенько забываю, сколько кругов уже сделал. Я обнаружил, что считать круги отлично помогают карты Таро. Я проплываю сорок четыре круга, вспоминая двадцать два аркана (одна карта на каждые два круга).
Я не гуру и не просветленный. Мне просто посчастливилось попасть в золотой мир мифологии, а также овладеть писательским ремеслом.
В безумные шестидесятые молодые люди сами выбрасывали себя из культурной среды. Со мной это случилось гораздо раньше: я пять лет слонялся без дела и за это время сделал много замечательных открытий. Этот богемный антракт вдохнул в меня жизнь. И я до сих пор чувствую себя живым. Закончив карьеру преподавателя, я начал читать лекции в центрах личностного роста и раскрытия человеческого потенциала: в «Оазисе» в Чикаго, в «Эсалене» в Калифорнии и в других местах. Я встречаюсь с людьми от тридцати до сорока лет и вижу, как перед ними открывает двери царство муз, как в них пробуждаются воображение и вдохновение. Это помогает им переосмыслить и упорядочить свою жизнь.
Я всего лишь собрал в своих книгах то, что меня глубоко волновало, и, клянусь Богом, у других это получается так же хорошо! Мне нравится фонтанировать замечательными мыслями, которые появляются просто потому, что я много читал. Кто-то готов ловить их на лету. Кто-то не готов, и в этом тоже нет ничего страшного.
Многие из тех, кого вы считаете друзьями и коллегами,– Станислав Гроф, Алан Уоттс, Хьюстон Смит, Альберт Хофманн и члены группыGrateful Dead, отворяли двери в духовные сферы с помощью запрещенных препаратов. Кто-то ищет наставников и гуру. А что рекомендуете вы?
Я предпочитаю следовать по неспешному пути обучения. Мифические образы проявляются постепенно, в течение всей жизни, надо лишь понимать, что это такое и на что обращать внимание. Моя инициация в мифические глубины бессознательного произошла через разум – через книги на полках библиотеки. В своих поисках я распознал все этапы путешествия героя. Я услышал зов странствий, у меня были свои проводники, чудовища и озарения. Исследуя конфликт между кельтско-артуровскими и римско-католическими мифами, я выявил множество противоречий, которые сформировали мое прошлое. Я изучал первобытные мифы и индуизм, а позже – Джойса, Манна, Юнга, Шпенглера и Фробениуса. Они стали моими наставниками.
Здесь важно, насколько вы хороший читатель. Ведь любой автор предлагает вам пройти обряд инициации, когда знакомит вас со своим произведением. Не так ли?
Я не берусь судить о том, происходит ли более мощное духовное становление при личном общении. По мнению индийских гуру, для инициации абсолютно необходим наставник. Лично я чувствую, как изменился мой менталитет, знаю, когда произошли эти перемены и в чем они заключались. В основном это случалось во время чтения. Но у меня также было две или три личные встречи с поистине великими и мудрыми людьми. И эти встречи утвердили меня в прочитанном больше, чем любая книга сама по себе.
Нам следует стремиться пройти обряд инициации или инициация сама найдет нас?
Кто-то или что-то – человек или событие – обязательно подтолкнет нас к этому, но только тогда, когда мы будем готовы. В этом суть таинства озарения. Вспомним историю о Хуэйнэне, великом китайском мастере дзен, или, скорее, мастере чань. В детстве он был разносчиком дров. Однажды он подошел к двери одного дома, услышал, как кто-то читает Алмазную сутру, и на него снизошло озарение.