Сегодня существует два мнения о религиозных и мифологических образах. Одни считают их ссылками на факты, а другие – ложью. Но это и не факты, и не ложь, а метафоры. Мифология – это сборник метафор.
Я обнаружил, что некоторые мои собеседники просто не понимают, о чем идет речь в мифах. Приведу показательный пример. Однажды я говорил о том, что миф метафоричен, как и поэзия, и журналист, бравший у меня интервью, заметил: «Но ведь миф – это ложь». Оказалось, что он просто не видел метафор и не догадывался о том, к чему на самом деле отсылают мифы и религиозные учения; он думал, что там описываются факты и, следовательно, эти истории неправдоподобны.
Если я правильно помню школьные уроки родного языка, и метафоры, и сравнения – это параллели между непохожими вещами, за исключением того, что в метафоре не используются союзы «как» или «словно». Как это связано с мифом?
Мифология – это поэзия. Если вы будете читать стихи как прозу, что получится?
Сравнивая возлюбленную с цветком, я точно знаю, что она не цветок, а женщина. Но, используя метафору, я вполне могу сказать нечто вроде: «Ты – цветок, ты – радость моей жизни». Так же работает миф. Но если в следующий раз я назову любимую белой лебедью, а она возразит: «Ты уж определись! Я цветок или птица?» – значит, она переводит стихи в прозу и не понимает, что я имею в виду.
Это все равно что прийти в ресторан, изучить меню, выбрать блюдо на ужин, а затем оторвать листок, на котором указано выбранное блюдо, и съесть его. В данном случае можно сказать, что меню – это отсылка к чему-то находящемуся за пределами физического восприятия.
Воспринимая метафору буквально, а не образно, вы теряете смысл сказанного. Но если вас научили основам мифологии и присущему ей набору метафор, вы вникаете в происходящее и знаете, что «заказать».
Возьмем, к примеру, первые слова молитвы Господней: «Отче наш, сущий на небесах». Что ж, Бог не ваш биологический отец. Он даже не мужского пола. Рассуждать о запредельной тайне как об анатомически реальных мужчине или женщине нелепо. Если люди переводят поэтический образ в прозу, значит, их восприятие трансцендентного подобно тому, как ребенок видит своих родителей.
С тем же успехом можно было бы сказать: «Мать наша, сущая на Земле», апеллируя к тому же детскому восприятию. Существуют мифологии, в которых действительно говорится о Матери-Земле: например, в преданиях коренных жителей Юго-Запада Америки – пуэбло, навахо и апачей – вся человеческая раса выходит из ее чрева. Прекрасный образ! Мы действительно появляемся из земли. Как известно, мы – глаза земли, мы – тела земли.
Такие образы, будь то женские или мужские, диктуют соответствующее восприятие и порождают обряды, которые могут отличаться в разных культурах.
Как вы считаете, почему буквальное толкование образов обесценивает мифологию?
Законы науки, по-видимому, дискредитируют образность мифа. Мне постоянно приходит в голову яркий пример: одним из догматов католицизма является то, что пророк Илия, Иисус и Дева Мария вознеслись на небеса. А вы прекрасно знаете, при каких условиях физическое тело может подняться в стратосферу! Даже двигаясь со скоростью света, они бы до сих пор не успели покинуть пределы Галактики. Что прикажете с этим делать?
Думаю, что ученые просто собирают факты, соотносят их друг с другом и толкуют с точки зрения научных правил. А поэты, похоже, всегда понимали суть мифов. При переводе поэзии в прозу исчезает поэтическая аллегория, выходящая за рамки образа. Люди теряют веру, потому что считают эти образы ложными. Они не понимают, что образ – это не олицетворение факта, а метафора некой высшей истины.
Любое толкование мифа, в котором символы считаются отсылками к конкретным историческим событиям или личностям, сбивает с толку. Мифы показывают духовные возможности, а природные явления и исторические события служат их символами, и не более того.
С помощью мифа выражается духовный смысл или ценность, которые та или иная культура приписывает определенному факту или личности. Например, говорят, что Иисус, проповедовавший путь духовной жизни, был рожден от девы. Или считается, что Будда, который также олицетворяет духовную жизнь, был рожден матерью на уровне четвертой чакры – на уровне сердца, – что означает трансформацию.
В каждом случае младенец, вероятно, был физиологически нормально рожденным. В религиозных текстах речь идет о символическом рождении, о символической значимости этих героев.
Если не следует понимать метафоры буквально, то что они означают, на что указывают?
Их следует перевести на язык современной жизни. Мифология – это подтверждение текущего опыта, она придает ему духовное или психологическое измерение. С помощью символических форм раскрывается внутренний потенциал человека. Эти символы отсылают к сакральным ценностям, а не к фактам, хотя сам образ взят из реального мира – мира фактов.
В живой мифологии мир фактов, снабжающий предания и легенды образами, – это реальный мир, который находится здесь и сейчас. Миф не может быть перенесен в другую страну или в другой период. А наши Священные Писания появились именно в другой стране и в другой период. Изучая эти тексты, мы в первую очередь думаем об источниках образов и лишь затем о самих образах. Мы потеряли суть послания.
Мифология превращает все, что нас окружает, в икону, в объект поклонения – мир становится открытым для трансцендентного, а вместе с ним и мы получаем возможность соприкоснуться с высшими силами.
Поистине религиозные люди невольно посвящают свои мысли метафорам, которые указывают не на события, случившиеся давным-давно и в другом месте, а на то, что должно произойти внутри них самих. Они погружаются в метафорические психологические, или духовные, состояния. Буддисты называют это «царствами Будды» – обиталищами духа или сферами познания и взаимодействия с миром. Мифы обращаются к силам, заложенным в нашей душе.
Если перевести миф на буквальный язык фактов, то он превратится в ложь. Но если воспринимать его как отражение мира внутри нас, то он станет правдой. Миф – это истина в предпоследней инстанции.
Где же тогда находятся небеса?
Небеса – это не просто место; небеса – это метафора, аллегория таинственной области, в которой рождаются формы.
В системе религиозных образов происшествия во внешнем пространстве на самом деле означают происшествия в пространстве внутреннем. Я бы сказал, что идея вознесения божества на небеса на самом деле предполагает погружение во внутренний источник и обретение в нем высших сил. Все боги – это проекции человеческих возможностей. Они обитают не «где-то там». Они здесь, в нас.
По крайней мере, в христианской традиции эта мысль заключена в изречении: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Тогда кто находится на небесах? Бог. Так где же Он? Загляните в себя. Смысл этой метафоры относится к нашей внутренней жизни – и в конечном счете к уделу человека.
Рассуждая на эту тему, вы часто цитируете своего ученого друга и наставника Генриха Циммера. Как он сформулировал эту мысль?
Он сказал: «Самые глубокие откровения невозможно передать словами, а те изречения, что лишь немногим им уступают, понимают неправильно. За ними следуют обычные рассуждения науки, истории, социологии».
Если самые глубокие откровения невозможно передать словами, то почему изречения, которые следуют за ними, неправильно понимают?
Потому что на втором месте находятся метафоры для глубоких откровений, их слишком легко истолковать буквально. Образы, которые необходимо использовать, чтобы рассказать о том, что не может быть рассказано, – символические образы – зачастую понимаются или толкуются не символически, а фактически, эмпирически. Совершить эту ошибку очень легко; на самом деле это вполне нормально. Когда вам рассказывают историю, вы думаете, что речь идет о реальных событиях. Это естественно, и именно в этом заключается основная проблема западной религии. Все ее символы воспринимаются как исторические события. А это не так.
Высшая тайна бытия и небытия превосходит все категории знания и мышления. Эту мысль, изложенную в «Упанишадах» еще в IX веке до н.э., Запад не понимал до тех пор, пока ее не высказал Кант. Невозможно говорить о том, что превосходит все разговоры. И все же то, что превосходит все разговоры, есть суть вашего бытия, вы знаете это и опираетесь на это знание. Функция мифологических символов состоит в том, чтобы дать вам ощущение прозрения: «Ага! Я знаю, что это такое! Это же я сам!»
Понимаете, что я имею в виду? Это эстетический ступор, который вы испытываете, глядя на шедевр: «Ах! Это оно! Это отражение глубин моей души!» Вы соприкасаетесь с образом, который, минуя разум, проникает в самое ваше существо, в самое нутро. Вы улавливаете глубокий смысл и затем постоянно на нем концентрируетесь. И да, осознание того, что это откровение не подчиняется законам времени, помогает вам пережить любые невзгоды. Теперь все, что вы делаете, может соизмеряться с этой истиной. Хотя называть духовное прозрение истиной немного неверно, потому что, задумываясь об истине, мы представляем себе нечто осмысленное. А откровение выходит за эти пределы.
Одна из проблем западных доктрин заключается в том, что Бог в них становится чем-то конкретным, как в народных религиях: второе пришествие реально произойдет как историческое событие в какой-то определенный день в будущем; Бог из рук в руки передал скрижали Моисею; у Девы Марии действительно было непорочное зачатие; храм веры был физически возведен. Эта конкретика ограничивает возможность религии образно толковать свои собственные символы.
Но те же самые символы в других культурах указывают на духовное состояние человека. И совершенно не имеет значения, происходили ли описанные события где-то еще. Важно то, что эти символы должны пробудить что-то внутри вас и углубить осознание вашего бытия.