Только теперь рассказ движется к теме, объявленной в заглавии, — похищению Елены, для чего Парис должен получить признание в Трое. Здесь Драконции игнорирует традиционную версию — победу Париса в состязаниях, посвященных памяти некогда подброшенного ребенка Приама и Гекубы, и готовность родных убить неведомого соперника царских детей (мотив, обстоятельно разработанный в "Александре" Еврипида и Энния) и использует драматически несравненно более слабое средство — осведомленность Париса о своем происхождении (68-70) и предметы, оставленные при подкидыше (102 сл.). Вместо этого вводятся мрачные предзнаменования, сопутствующие появлению Париса в Трое (72-77), которые, впрочем, не производят никакого впечатления на троянцев, как и мрачные предчувствия Гелена и Кассандры: два прорицания, в сущности, дублирующие друг друга (см. примеч. к 135), нисколько не мешают тому, чтобы вновь обретенный царевич занял законное место среди своих братьев (104-115). Не последнюю роль играет в этом Аполлон, своим коварным предсказанием успокаивающий окружающих (188-210), — совершенно новый мотив, основанием для которого мог послужить разве только давно признанный официальной римской идеологией миф об основании Рима потомками троянца Энея. Однако ни в одном источнике до Драконция переселение Энея в Италию не увязывается с похищением Елены.
Поскольку автор с самого начала не сообщил, чью именно любовь обещала. Венера даровать Парису, его мечты после узнавания носят достаточно отвлеченный характер (213-219), и некоторую оформленность придает им, как ни странно, сам Приам (227-229), который, однако, главной целью поездки считает возвращение Гесионы (225-227). Этому предприятию и посвящены последующие 130 с лишним стихов (246-379) — не на много меньше, чем будет занято встречей Париса с Еленой и их бегством, о котором пока еще не было даже речи, хотя поэма давно миновала свой экватор. В дальнейшем посольство к Теламону нужно Драконцию только для того, чтобы троянский флот попал в бурю, прибившую его к Кипру, причем описание бури (385-434) еще больше отдаляет ожидаемую встречу персонажей, которые должны стать героями повествования.
Как мы знаем, буря присутствовала в мифологической традиции, но она настигала корабль Париса, когда он уже увозил Елену. Введя это событие в свой рассказ. Драконции обеспечил встречу Париса с Еленой не в Спарте, а на Кипре, но значительно ее отдалил.
С прибытием Париса на Кипр он снова становится активно действующим лицом, что соответствует традиции. Новшеством надо считать столь же активную позицию самой Елены, которая приводит бесспорные доводы в пользу ее похищения (529-539). Заметим, что и здесь появляются неблагоприятные предзнаменования, сопровождаемые на этот раз вполне однозначным толкованием (453-468), хотя Парис их легкомысленно отвергает (469-480). Это — тоже необычный мотив, как и попытка Менелая догнать беглецов (571-585).
Возвращение Париса в Трою вместе с похищенной Еленой сопровождается достаточно мрачными мыслями Троила и авторским комментарием (625-630, 648-655), которые не оставляют сомнения в том, как относится Драконции к этому событию.
Таким образом, поэма разбивается на три крупных отрезка (в Трое: 31-245; на Саламине: 246-368; на Кипре: 435-585[52]), причем средний можно считать отнюдь не обязательным для основного сюжета: Парис никакого участия в переговорах с Теламоном не принимает, а, чтобы обрушить на флот бурю, автор мог найти и другой предлог. Зачем вообще нужно Драконцию это посольство?
На поставленный таким образом вопрос есть, по-видимому, два ответа.
Во-первых, ст. 246-368 отделяют одну от другой две части поэмы, в которых проявляет свою активность Парис. В начале он, получив первый толчок от Венеры, уже тяготится своей долей и хочет утвердиться как царский сын (схватив приметы, он врывается в праздничную процессию и энергичной речью доказывает свое происхождение). Затем он мечтает о том, чтобы оставить в потомстве память о славе своего рода и видит способ для этого в поездке в Грецию, предложенной ему отцом. В последней трети поэмы Парис одержим страстью к Елене: он отвергает разумное предостережение прорицателя (470-480), со всем возможным красноречием обольщает Елену (511-529), бежит вместе с нею к кораблям и даже не останавливается перед тем, чтобы взгромоздить ее на плечи, спасаясь от погони (540-566). Следует заметить, что и Елена у Драконция, вопреки традиции, не является пассивной жертвой похитителя, а сама побуждает его к этому, то невольно выдавая свою страсть (495-507), то прямо обосновывая неизбежность похищения (533-539), то торопя Париса избавиться от преследования (551-555).
Во-вторых, в сцене посольства, как и в предыдущей части, Драконция привлекает возможность развернуть состязание в речах, которое ему, несомненно, удается. В первой трети поэмы это речи Гелена и — особенно решительные — Кассандры и Аполлона, во второй — хорошо аргументированы монологи Антенора, Теламона и Полидаманта, причем во всех трех проступает и характер говорящих. Если в целом процент речей по сравнению с общим числом стихов и не достигает уровня "Трагедии Ореста" (там их будет больше половины, около 500 из 974 стихов, здесь — две пятых, свыше 270 из 655 стихов), то можно выделить целые большие отрезки текста, где речи буквально сменяют одна другую (120-210, 261-348), напоминая обмен монологами в трагедии. Здесь Драконции проявляет себя несомненным мастером и в чисто формальном отношении: почти равновеликие речи Антенора и Полидаманта (24 и 21 стих) обрамляют более обширный монолог Теламона (35 стихов). И в первой трети монолог Аполлона вдвое меньше, чем речь Кассандры: бог может позволить себе говорить короче, чем смертная, которой к тому же всё равно не поверят[53]. Нет необходимости доказывать, что речи в "Похищении Елены" — такой же необходимый признак риторической техники, какие уже известны из других поэм (см. ниже, § 6).
5. "Трагедия Ореста"
Вот мы и подошли, вероятно, к самому значительному и, в любом случае, самому объемистому сочинению Драконция на мифологическую тему — "Трагедии Ореста". Поскольку и в этой поэме представлена достаточно своеобразная версия мифа, надо прежде всего воспроизвести основные его линии, как он сложился в греческой литературе к концу V в. до н. э.
Исходным моментом являлось убийство сыновьями Пелопа Ат-реем и Фиестом (в позднем латинском произношении: Тиест) их сводного брата Хрисиппа, за что оба они были прокляты, изгнаны отцом и нашли себе убежище в Микенах. Здесь между братьями разгорелся спор за право на освободившийся к тому времени царский престол, и Фиест рассчитывал выиграть его, обольстив супругу Атрея Аэрону и выкрав с ее помощью из стада брата златорунную овечку, владение которой давало право на микенское царство. Однако Зевс встал на сторону Атрея, обман Фиеста был обнаружен, и Атрей отомстил брату страшным образом: пригласив его вместе с малолетними сыновьями на пир, он велел зарезать детей и подать их отцу в качестве угощения. Распознав обман, Фиест проклял брата — это стало вторым проклятьем, тяготеющим над Атреем. Чтобы вырастить мстителя, Фиест, по совету Аполлона, овладел собственной дочерью Пелопией, будучи не узнан ею. Родившийся от этого инцестуозного союза мальчик был подброшен во владениях Атрея и вскормлен нашедшей его козой. Найденного ребенка Атрей усыновил и дал ему имя Эгисф (от греческого слова "коза", корень αιγ-; в позднем латинском произношении: Эгист).
Когда со временем выяснились все подробности дела, Эгисф убил Атрея, и микенским троном завладел Фиест, после которого он достался сыну Атрея Агамемнону. Женившись на Клитеместре, Агамемнон имел от нее трех детей: дочерей Ифигению, Электру и сына Ореста. Последний был еще грудным младенцем, когда началась Троянская война и Агамемнон был выбран верховным предводителем греческой рати.
В то время как греки готовились к походу, собираясь в Авлиде на берегу Беотии, Агамемнон убил на охоте лань и похвастал, что такому меткому выстрелу могла бы позавидовать сама Артемида (римская Диана). Оскорбленная богиня наслала на флот противные ветры, мешавшие его выходу под Трою, потребовала себе в жертву Ифигению, и Агамемнону пришлось согласиться на принесение дочери в жертву.
Между тем Эгисф, воспользовавшись отсутствием супруга, соблазнил Клитеместру, что не осталось тайной для жителей Микен. Когда Агамемнон по окончании десятилетней войны вернулся домой, он был убит — то ли одним Эгисфом, то ли с помощью Клите-местры. Часто как убийца мужа выступает сама Клитеместра; во всяком случае, ей отводится первая роль в убийстве пророчицы Кассандры — дочери троянского царя Приама, доставшейся Агамемнону при разделе добычи.
Орест при этом не присутствовал, так как либо был заранее отправлен Клитеместрой к сестре мужа, выданной за царя Фокиды Строфия, либо спасен Электрой и при помощи старого воспитателя укрыт там же. Через семь лет тиранического правления Эгисфа Орест получил в дельфийском храме Аполлона приказание отомстить убийцам отца той же мерой, что поставило его перед необходимостью поднять руку на собственную мать (убийство узурпатора Эгисфа в счет не шло как само собой разумеющееся). Однако, осуществив свой долг, Орест подвергся преследованию эриний, мстивших за пролитие родственной крови. В храме Аполлона он смог получить только ритуальное очищение, за решением же вопроса, имел ли он право убить, отмщая за отца, собственную мать, он был отправлен в Афины, где в результате рассмотрения в суде Ареопага был оправдан. Однако эринии не оставили свою жертву, и по приказу того же Аполлона Орест в сопровождении двоюродного брата Пилада, вместе с которым он вырос у Строфия, отправился в Тавриду, чтобы выкрасть из тамошнего храма Артемиды и привезти в Грецию ее древнюю статую. Задача оказалась не из легких, так как в Тавриде приносили в жертву богине всех попавших туда чужеземцев, и посвящала их смерти ее жрица, которой была не кто иная как вырванная самой богиней из под жертвенного ножа Ифи-гения. Узнав во вновь схваченном чужеземце брата, она помогла ему похитить кумир Артемиды и бежала вместе с ним.