А. ХАОС
В систематическом плане самой первой и в этом смысле наиболее абстрактной ступенью тео–космогонического процесса является Хаос. О том, что, по этимологии, это — «зияние», «зияющая бездна» или «зияющее пространство», уже говорилось выше («История». Введение). Гомер о нем не знает. У Гесиода он — подлинное начало (§ 1 а), но у орфиков выше него — Хронос (из которого Эфир и Хаос), а у Гигина («История», § 49с) — Туман (Caligo). Овидий (§ lb) понимает его менее абстрактно — просто как бесформенную материальную массу. Понимали его в античности и как воздушное пространство (§ 3 b, с), и как пространство просто (отчасти уже Гесиод — § 3 а, но особенно философы — § 2 а, b), и как Аид (§ 4 а—с), и как вечность (§ 5), не говоря уже о метафорах (пример — в § 6). Наиболее осознан миф о Хаосе у орфиков и неоплатоников. Учитывая изначальность Хаоса и предшествие его всему чувственному и всему смысловому, они полагают его в основе самой идеальности, а учитывая его беспредельную распространенность, они учат о его диадичности. Получается, таким образом, миф об интеллигибельной материи, о «безднах» в недрах самой идеальности (не говоря уже о реальном). Кроме материалов из «Истории», § 44 d, см. Syr. in Arist. Met. II 1, 996 a 1; 4, 1000 a 19; XIV 4, 1091 b 4; Procl. in Tim. 24 e (I 176, 13 D.), in Parm. 137 d (VI, p. 1 21, 27 Cous.); Damasc. 50 (I 100, 19 Rue.).
1. a) Hes. Theog. 116 («Зияющая бездна» и беспорядочная масса)
См. «История», § 7.
b) Ov. Met. I 7 (VГрубая и беспорядочная масса»)
См. «История», § 49 а.
2. a) Arist. Phys. IV 208 b 31 (Хаос — пространство) Видимо, и Гесиод правильно говорит, делая Хаос первым началом… как если бы существам надлежало раньше дать пространство, ибо, как и большинство людей, считал, что все предметы находятся где–нибудь и в каком–нибудь месте.
b) Sext. Emp. Adv. math. Χ 11 — 12 (Хаос —место) (И) Древние мыслители относительно распорядка целого предположили в качестве принципа всего место. Отправившись отсюда, и Гесиод провозгласил:
Прежде всего во всей вселенной Хаос зародился, а следом Широкогрудая Гея, всеобщий приют безопасный, — утверждая, что Хаос есть место, вмещающее в себя целое. Именно, если бы он не лежал в основании, то ни земля, ни вода, ни прочие элементы, ни весь космос не могли бы и возникнуть. (12) Даже если мы по примышлению устраним все, то не устранится место, в котором все было, но оно остается, содержа три измерения: длину, глубину и ширину, не считая сопротивления. Вот это–то и специфично для тела.
3. a) Hes. Theog. 700 (Хаос — мировое пространство, — во время титаномахии)
Жаром ужасным объят был Хаос…
b) Aristoph. Nub. 424 сл. (Хаос — воздушное пространство)
И не будешь иных ты богов почитать, кроме
тех, кого сами мы славим! Безграничного Воздуха ширь (chaos), Облака
и Язык — вот священная тройца!
c) Aristoph. Αν. 192
…С богов взимайте пошлину Со всякой жертвы, приносимой смертными По городу чужому и через Хаос.
[Последний стих отсутствует в переводе А. Пиотровского.]
4. a) Ov. Met. Χ 29—31 (Хаос — Аид, — слова Орфея в Аиде об Эвридике)
…Сей ужаса полной юдолью,
30 Хаоса бездной молю и безмолвьем пустынного царства:
Вновь Эвридики моей заплетите короткую участь!
5. a) Verg. Aen. IV 509 сл. (О Дидоне)
И жрица, власы распустивши,
Трижды сто раз богов призывает, Эреба, Хаос…
b) Verg. Aen. VI 264 сл.
Боги, над душами власть у коих! Безмолвные Тени!
Хаос и ты, Флегетонт! Край широкий ночного молчанья!
6. Marc. Aurel. IV 3 (Хаос — вечность)
Обрати вниманье на то, как быстро все
предается забвенью,
На хаос времени, беспредельного в ту и другую сторону…
7. Ср. важные места: кипение Хаоса («История», № 17); рыдание («Гермес», § 15); тождество с Янусом («История», § 49 b)
Б. ТbМА
Чем–то не столь пустым, хотя все еще совсем нерасчленен–ным является, далее, космогоническая Тьма, к которой прежде всего относится Эреб, появляющийся у Гесиода (Theog. 123 слл.) и Акусилая («История», § 18 а), как мы знаем, вместе с Ночью прямо из Хаоса. Это подземная Тьма, содержащая в себе души усопших (§ 8 d—f, куда можно еще прибавить Od. XX 355 сл. и Hes. Theog. 515) и доступная только величайшим героям и мольбам (§ 8 а, b). Из Эреба и Ночи, по Гесио–ду, — Эфир и День; по Еврипиду (Orest. 172), из Эреба происходит Ночь, по Сервию Грамматику (in Verg. Aen. VI 404), он — часть подземного мира. Немногим отличается от Эреба Тартар, вместе с Ночью лежащий, по Мусею («История», § 22 а), в основе Всего. По Hes. Theog. 119, он, наоборот, — порождение одного Хаоса, дающий от Земли страшилище Ти–фона (§ 8 g). В Тартаре заключены побежденные Титаны (§ 8 i). Гомеровское представление, однако, отличает Тартар от Аида, поскольку последний мыслится на земле, а Тартар — столь же глубоко под землею, как земля под небом (§ 8 h). Впоследствии понятия Аида и Тартара смешались (ср. § 8j).
Еще более расчлененным началом является Ночь, которую очень многие клали в основу вещей (Мусей, Эпименид, орфики). Хаос вообще выше всякого света и тьмы. Эреб и Тартар, по Шёману (Schoemann), отличаются от Ночи тем, что первые — подземный мрак, а Ночь — мрак надземный, т. е. гото-' вый дифференцироваться и превратиться в свет (что и происходит в «детях» Ночи и Эреба, в Эфире и Дне). У Гесиода Ночь не только мать Дня, но и его сестра (Theog. 748 слл., § 9 b), так что, по–видимому, Гесиод различает Ночь как космогоническое начало и Ночь как явление повседневное. Иронию Аристофана (Αν. 690—702) и неразбериху у Гигина (Fab. prooem.) относительно Ночи мы уже встречали («История», § 32 и 49 с). У ор–фиков представление о Ночи тоже неустойчивое: то она «рождение всего», «родительница богов и людей», и в этом смысле ее дети — Мойры (Hymn. Orph. LXIX) и звезды (VII 3 и § 9 с); то сама она — дочь Эрота–Фанета (§ 9 d, ср. также сообщение Сириана — «История», § 47 d, и Дамаския — 131 Аb.). Она — необъятный источник высших и вечных тайн (§ 9 d—g, i); о ее «прорицаниях» и «наставлениях» читаем у орфиков не раз; кроме приведенных в § 9 ι текстов см. также Procl. in I Alcib., p. 499, 2 Cous., in Tim. 31 с = II 24, 23 D.; о Фемиде ср. в отделе «Зевс и Гера», § 35 а. Как раз Ночь предупреждает Зевса о гибельности брака с Фетидой, а Плутарх (De sera num. vind. 22) говорит об «общем оракуле в Дельфах Аполлона и Ночи» и «об общем оракуле Ночи и Селены». Павсаний (I 40, 6) указывает на прорицания Ночи в Мегаре. Раскрытие существа этого странного и жуткого образа античной мифологии находим в § 9 к, где Ночь отождествлена с вечной инаковостью или чистым инобытием на всех ступенях бытия, и в том числе прежде всего в области умопостигаемого. Это — чистое становление и возникновение, которое всегда иное и иное и которое никогда не есть что–нибудь определенное и устойчивое; это — чистое отрицание и потому вечная тьма. Не надо, однако, забывать, что для античной мифологии это есть тьма в недрах самой божественности, в последней глубине всякого идеального и реального бытия, интеллигибельная тьма.
Кроме указанных материалов см. Orph., frg. 300 К. («черная»), 99 (мать Дикеосины), 179 (место «Ночей» над царством Урана) и др. О Ночи в некосмогоническом смысле см. в отделе «Эфир и Небо».
8. а) II. VIII 367 сл. (Эреб, — Геракл в Эребе)
В дни, как его Эврисфей посылал во Аид крепковратный
Пса увести из Эрева, от страшного бога Аида…
b) II. IX 570—572 (Эринния из Эреба помогает Алфее)
570 С воплем молила Аида и страшную Персефонию
Смерть на сына послать; и носящаясь в мраках Эриннис,
Фурия немилосердая, воплю вняла из Эреба.
c) Hes. Theog. 669 (О Сторуких)
Те, что на свет из Эреба при помощи Зевсовой вышли…
d) II. XVI 326 сл. (Мертвые идут в Эреб)
Так злополучные братья, от братьев сраженные, оба
В мрачный Эрев низошли…
e) Od. XI 36 сл. (Кровь привлекает усопших из Эреба)
…и слетелись толпою
Души усопших, из темныя бездны Эрева поднявшись.
f) Od. XI 563 сл. (Об Аяксе)
…не ответствовал он, за другими тенями
Мрачно пошел; напоследок сокрылся в глубоком Эреве.
g) Hes. Theog. 820—822 (Тартар; от него и Земли— Тифон)
820 После того как Титанов прогнал уже с неба Кронион, Младшего между детьми, Тифоея, Земля–великанша На свет родила, отдавшись объятиям Тартара страстным.
h) II. VIII 13—16 (Местонахождение Тартара, — слова гневающегося Зевса)
Или восхичу его и низвергну я в сумрачный Тартар,
В пропасть далекую, где под землей глубочайшая бездна,
15 Где и медяный помост и ворота железные, Тартар,
Столько далекий от Ада, как светлое небо от дола!
i) Hes. Theog. 720—728, 736—745 (Описание Тартара)
720 Подземь их сбросили столь глубоко, сколь далеко до неба,
Ибо настолько от нас отстоит многосумрачный Тартар:
Если бы, медную взяв наковальню, метнуть ее с неба,
В девять дней и ночей до земли бы она долетела;
Если бы, медную взяв наковальню, с земли ее бросить,
725 В девять же дней и ночей долетела б до Тартара тяжесть.
Медной оградою Тартар кругом огорожен. В три ряда
Ночь непроглядная шею ему окружает, а сверху
Корни земли залегают и горько–соленого моря.
Там и от темной земли, и от Тартара, скрытого в мраке,
И от бесплодной пучины морской, и от звездного неба
Все залегают один за другим и концы и начала,
Страшные, мрачные. Даже и боги пред ними трепещут.
740 Бездна великая. Тот, кто вошел бы туда чрез ворота,
Дна не достиг бы той бездны в течение целого года:
Ярые вихри своим дуновеньем его подхватили б,
Стали б швырять и туда и сюда. Даже боги боятся
Этого дива. Жилища ужасные сумрачной Ночи
745 Там расположены, густо одетые черным туманом.
j) Hes. Scut. 254 ел. (Сопоставление Тартара с Аидом)
…в Аид нисходят их души,
255 В Тартар кровавый…
9. a) Hes. Theog. 123 слл. (Космогоническая Ночь)
См. «История», § 7.
b) Hes. Theog. 746—766 (Чертоги Ночи)
Сын Иапета [Атлант] пред ними
бескрайно–широкое небо
На голове и на дланях, не зная усталости, держит
В месте, где с Ночью встречается День: чрез
высокий ступая
Медный порог, меж собою они перебросятся словом —
750 И разойдутся; один поспешает наружу, другой же
Внутрь в это время нисходит; совместно обоих не видит
Дом никогда их под кровлей своею, но вечно вне дома
Землю обходит один, а другой остается в жилище
И ожидает прихода его, чтоб в дорогу пуститься.
755 К людям на землю приходит один с многовидящим Светом;
С братом Смерти, со Сном, на руках приходит другая, — —
Гибель несущая Ночь, туманом одетая мрачным.
Там же имеют дома сыновья многосумрачной Ночи,
Сон со Смертью, — ужасные боги. Лучами своими
760 Ярко сияющий Гелий на них никогда не взирает,
Всходит ли на небо он иль обратно спускается с неба.
Первый из них по земле и широкой поверхности моря
Ходит спокойно и тихо и к людям весьма благосклонен.
Но у другой — из железа душа и в груди беспощадной —
765 Истинно медное сердце. Кого из людей она схватит,
Тех не отпустит назад. И богам она всем ненавистна.
c) Hymn. Orph. Ill (Гимн Ночи)
Ночь воспою, что богов породила, а также и смертных.
Ночь, порожденье всего, что Кипридою также зовем мы.
Внемли, блаженная ты, богиня звездистая,
многосонное уединенье,
Радость, любезная всем, бессонная, мать сновидений,
5 Думы хранящая, добрый от тягот дающая отдых,
Грезы несущая, друг ты для всех, конегон, полуночник,
Вся половинчатая, ты в земле и на небе опять же.
Кругом идешь, ударяешь во мраке бегущей погоней.
Ты проливаешь свет в преисподней, снова скрываясь
10 В ад: надо всем царит жестокая необходимость.
Ныне же, Ночь, блаженна, обильна и всеми желанна,
Встречей благая, словам приносимой молитвы внимая,
Милостивая, явись и избавь от полуночных страхов!
d) Orph. Argon. 14—16 (Вечная жизнь Ночи, дочери Фане–та–Эрота)
…Эфира, славного Эроса двух природ, огнеликого,
Ночи вечноживущей отца знаменитого; «Фанет»
Прозван смертных потомками он, потому что
первый явился…
Ср. «История», § 45 е.
е) Herm. in Phaedr. 247 с (p. 148, 25 Couvr.) (Знание Ночи)
Тайну Фанета только Ночь знает, и первым освещается Небо божественным светом Фанета. Ведь он, [Платон], говорит, что Ночь находится с ним, [Фанетом], в объединении.
Первородного лик никто не видел очами,
Кроме одной только Ночи священной. Все же другие
Изумились, в Эфире нежданный свет усмотревши:
Был же он отраженьем бессмертного тела Фанета.
Ст. 3—4, также и Procl. in Tim. 30 d (I 435, 3 D.).
f) Damasc. 67 (I 146, 12 Rue.) (Ночь — питательница Кроноса)
По–видимому, Орфей, зная Кроноса в качестве ума, как это показывает о нем весь миф и выражение «хитроумный», заставляет Ночь, воспеваемую в качестве первичной сущности и поэтому в качестве питательницы Всего, питать преимущественно самого Кроноса, будучи умопостигаемым самого ума, поскольку для мыслящего пища есть мыслимое, согласно изречению [оракула]: [Ср. Kroll. De or. Chald. 19, 1.]
Кроноса Ночь из всего питала и окормляла.
См. также ниже, § 28 т.
g) Procl. in Tim. II prooem. (I 206, 26 D.) (Зевс тоже no–черпает знание у Ночи)
Прежде чем коснуться рассуждения в целом, он [Сократ у Платона] обращается к воззваниям и молитвам к богам, подражая и в этом творцу Всего. Говорят, что последний перед универсальной демиургией «вошел в прорицалище Ночи», наполнился оттуда божественными мыслями, воспринял начала демиургии и, если можно сказать, разрешил все апории, вызвавши поэтому также и отца для зачинания демиургии.
Богослов заставляет его говорить Ночи:
Майя, богов высочайшая, Ночь бессмертная, как мне,
Как, поведай, сильно–разумную власть положить мне
Над бессмертными?
И он слышит от нее:
Эфиром все поими вокруг несказанным, в нем же
Небо внутри…
И он затем научается всему миротворчеству.
К Кроносу же он в свою очередь обращается среди оков почти что с мольбой:
Наше потомство воздвигни теперь ты, о демон славнейший.
И отцовское благоволение он вызывал в течение всего последующего. Да и как он мог наполнить все богами и уподобить чувственное живому–в–себе иначе, если не простираясь к неявленным причинам Всего, от которых он наполнился и сам?
h) Procl. in Tim. 128c (I 313, 31 D.)
Поэтому охватывающий все Зевс, и все — монадически и умственно, устанавливает по этим пророчествам Ночи все внутри–космическое, и богов и составные части Всего. Ночь же отвечает ему на его вопрос:
Как же будет одним у меня все и каждое порознь?
Эфиром все поими вокруг несказанным, в нем же
Небо внутри, к тому ж беспредельную землю и море,
Звезды к тому же все, которые небо венчают.
[Эти стихи у неоплатоников часты.]
i) Herm. in Phaedr. 247 d (p. 154, 15 Couvr.) (Три типа Ночи)
He напрасно он передал нам эти три имени: самое справедливость, само целомудрие (sophrosyne) и само знание. Именно, из трех сообщаемых нам Орфеем Ночей первая пребывает в тождестве, третья эманирует вовне, а вторая — посреди них. Он говорит, что первая прорицает, что свойственно знанию, вторую он называет стыдливою, что свойственно целомудрию, а третья, говорит он, рождает справедливость.
Ср. § 9 к.
j) Procl. in Tim. 39 b—d (III 88t 18 D.) (Разные «чины» Ночи)
Ведь существует много чинов Ночи и Дня: умозрительные и умопостигаемые, сверхмирные, небесные и подлунные, как научает и орфическое богословие. Одни из них — до демиургии, другие содержатся в ней самой, третьи из нее эманируют вовне. Одни невидимы, другие явны, так как ведь и из месяцев и из годов один невидим, является только принципом измерения и связи и совершает умозрительные и телесные круговращения, другой же явен и есть ограничение и мера солнечного обхода.
k) Damasc. 192 (II 69, 20 Rue.) (Инаковость как сущность Ночи)
Следовательно, сама инаковость (heterotes) не является лишенной сущности. Установившись сама по себе, она таким образом усматривается и в крайних пунктах [выявления] и в некотором смысле в их единстве, как причина этого выявления, поскольку все [здесь] было взаимно обособлено. Далее, инаковость тайно предсуществует и в умопостигаемых. Начиная с этого пункта, она разделяется на эти вот монады сообразно эманирующему общению первичных со вторичными. Выразившийся так недалеко отступит от обыкновения богослова, потому что как–то существуют три одночинные [монады], сосуществующие соответственно триаде и как бы в одной триаде, и одна из них — первая, другая — средняя и еще одна — третья. И неудивительно, что они взаимно передают одна другой свои свойства. Но кроме сказанного эти самые три монады суть iyg–ges[67] [ср. Kroll. De or. Chald. 39] и три Ночи. Итак, первая из них — отчая и соприсутствует с отцом; вторая является плодороднейшей и существует соответственно потенции триады, а третья как бы ум триады и уже связана со многими богами. Стало быть, средняя есть [в своем роде] совершенная природа, преимущественно обладающая различным свойством. Она и есть инаковость.
1) Damasc. 213 (II 95, 6 Rue.)
Поэтому и Орфей назвал его [это устройство] Ночью, поскольку последняя поднимается над ясным сверканием того неба. Наверное — потому, что конус ночи [ночной тени][68] заканчивается острием, как и сама она заостряется в неделимое [целое] умозрительной сущности.
m) Cleom. Cycl. theor., p. 139 Bake.
Земля, освещаемая им [Солнцем], по необходимости отбрасывает тень, как и другие освещаемые твердые тела. И она, образуя конусообразную тень, не охватывает целого зодиака и не простирается на все пространство его, потому что ее тень завершается острием.
п) Alex. Aphr. in Arist. Met. XIV 1091 b, 4 (821, 9 Hayd.)
После него [Эрикепая] — Ночь,
Скипетр Эрикепая в руках имея прекрасный.
Ср. «История», § 47 с.
Тот же стих, без «прекрасный», у Syr. in Met. 182, 15 Кг.
о) Herm. in Phaedr. 247 c (p. 147, 20 Couvr.) (Пророчества Ночи)
В самом деле, Орфей, повествуя о Ночи, говорит: ведь она имеет [царскую честь][69] богов и:
Дар прорицанья неложный он ей даровал совершенно.
И она, говорят, прорицает богам.
р) Ibid. 150, 9 (Пояснение к этому стиху)
А Платон, что нашел у богослова сказанным утвердительно, сам представил это отрицательно. Что тот назвал Ночью, то этот — бесцветным, а что тот назвал отрицательно неложным, сказав: «Дар прорицанья… совершенно», то этот так высказал положительно: «Она — род истинного знания, будучи действительно сущностью».
q) Ibid. 151, 5
Он говорит не об истине в смысле людского соглашения, но о той, которая имеет свое бытие и сущность соответственно истинному [в себе], и это значит, что истина и есть ее бытие, или, как сказал богослов: «Дар прорицанья неложный он ей даровал для вселенной».
г) Hes. Theog. 211—232 (Порождения Ночи)
Ночь родила еще Мора ужасного с черною Керой.
Смерть родила она также, и Сон, и толпу Сновидений.
К мрачной богине на ложе никто не всходил перед этим.
Мома потом родила и Печаль, источник страданий,
215 И Гесперид, — золотые, прекрасные яблоки холят
За Океаном они на деревьях, плоды приносящих.
Мойр родила она также и Кер, беспощадно казнящих.
[Мойры — Клофо именуются, Лахесис, Атропос. Людям
Определяют они при рожденье несчастье и счастье].
220 Тяжко карают они и мужей, и богов за проступки,
И никогда не бывает, чтоб тяжкий их гнев прекратился
Раньше, чем полностью всякий виновный отплату получит.
Также еще Немезиду, грозу для людей земнородных,
Страшная Ночь родила, а за нею — Обман, Сладострастье,
225 Старость, несущую беды, Эриду с могучей душою.
Грозной Эридою Труд порожден утомительный, также
Голод, Забвенье и Скорби, точащие слезы у смертных,
Схватки жестокие, Битвы, Убийства, мужей Избиенья,
Полные ложью слова, Словопренья, Судебные Тяжбы,
230 И Ослепленье души с Беззаконьем, родные друг другу,
И наиболее горя несущий мужам земнородным
Орк, наказующий тех, кто солжет добровольно при клятве.
В. ХРОНОС — ВРЕМЯ
Все указанные до сих пор космогонические потенции вызваны интуициями безграничного пространства. Но также и время, и притом в самой непосредственной персонификации — Хронос, Время, — играло большую космогоническую роль у Ферекида Сирского («История», § 26 а, 28 а, b) и у орфиков (§ 10, а также «История», § 39, где Хронос — отец Эфира и Хаоса, § 42 а, 43 а, b, 44 а—d). Необходимо заметить, что этимологическое отождествление Хроноса и Кроноса отнюдь не установлено. Были мнения за него и против него, так что вопрос в значительной мере висит в воздухе. По Eur. Heracl. 900, Вечность — «дитя Времени», а по Eur., frg. 223, Дика — «дитя Времени» (по frg. 150, она — «дитя Зевса»), В известном рельефе «Апофеоз Гомера и Гесиода» Хронос изображен крылатым. Необходимо заметить, что мы помещаем эту мифологическую категорию после Хаоса и Тьмы, имея в виду скорее общеязыковые представления об этих предметах. Античность же, когда она заговаривала о космогоническом Времени, полагала его выше решительно всех мифологических категорий (как это ярче всего в «рапсодической» теогонии, «История», § 43 b), фиксируя в нем, очевидно, творческий и в то же время бесформенный характер, как бы неиссякаемую бездну становления.
10. Schol. Ар. Rh. Ill 26 (Хаос, Эрот и Хронос)
…Гесиод же говорит, что Эрот — из Хаоса, а в сочинениях, относимых к Орфею, говорится, что — из Хроноса:
Хронос Эрота родил и все дуновения ветра.
Ср. Orph. Argon. 13.
О Времени см. также «История», § 44.
Г. СТИХИИ
После пространственных и временных образов мы доходим до отдельных стихий, или элементов, лежащих, по тео–космогоническим мифам, в основе вещей.
Наиболее легким, прозрачным и, так сказать, наиболее бесплотным элементом является Эфир. По Гесиоду («История», § 7), Эфир и День — порождение Эреба и Ночи, по Гигину («История», § 49 с), — порождение Хаоса и Тумана, (Эфир—> брат Ночи, Эреба и Дня; по Цицерону (De nat. deor. Ill 54), он — отец Юпитера и Нёба, дедушка Солнца. У орфиков (§ 11а) Эфир — нечто вроде мировой души, или, точнее, он тут нечто гораздо более раннее, чем мировая душа. Он — первый член основной мировой триады Иеронима и Гелланика («История», § 39), а в «рапсодической» теогонии еще выше — середина первой триады (вместе с Хаосом. — «История», § 43 b). Яснее же всего изъяснение его («История», § 44 i, к) как предела, т. е. действующего как стихия оформления и осмысления (сама по себе еще столь великая и безграничная, что она является тоже бесформенной стихией оформления), в противоположность Хаосу, который есть бесформенная стихия бесформенного же (ср. еще «История», § 44 g, h, 45 а—с, f, j, 47 d). Несколько раз мы слышим утверждения, что высочайшие космогонические потенции ограничены сверху Эфиром и снизу Фанетом (напр., § lib). Это положение Эфира, впрочем, не очень устойчиво: так, мы видели («История», § 47 f), что он — «четвертый царь»: перед ним Фанет, Ночь и Уран (по «Истории», § 45 b, его сын — Фанет). Впоследствии поэты отождествляли Эфир, Зевса и Небо–Урана (§ 14 i — к); по Акусилаю («История», § 18 d), Эфир — отец Эрота от Ночи, а по Schol. Theocr. I 121, — отец Пана от Энеиды или Нереиды; в персонифицированной форме Эфир получает значение Урана, так как в нем он оформляется и становится чем–то определенным. История Урана с его оскоплением рассказана у Гесиода («История», § 9). Позднейшие не без основания полагали, что Эфир и Небо–Уран, являясь не чем иным, как. наполненной бездной бесконечного пространства и времени, рано или поздно должны были уступить свое место форме, порядку, расчленению и утратить свою бесконечную мощь и превосходящие всякую форму возможности. В мифе это и отмечено тем, что сын Урана Кронос отрезает у него детородный член и тем лишает его дальнейшей производительности, заменяя его царство своим, в котором античность видела, наоборот, не столько стихию, сколько оформленный ум (см. ниже, «Титаны»). О Небе в некосмогоническом смысле см. «Эфир и Небо».
Все основные четыре античные стихии трактовались космогонически чуть ли не во все времена. Вода играет колоссальную роль в античном сознании, как всепорождающее лоно. В мифической форме мы видели это уже у Гомера в Океане и Тефии («История», § 1 а—с, § 4 а, b, 36 а). К этому прибавим еще некоторые резюмирующие тексты (§ 12 а—с), причем и в них некоторое колебание между Океаном как первичной стихией и Океаном как одним из Титанов. Об Океане в некосмогоническом смысле см. «Вода».
Минуя Воздух, с которым мы встречались в космогонии Эпименида («История», § 23 а—b; сюда же, конечно, и Анакси–мен и Диоген Аполлонийский, § 13 а, с), а также и Огонь (ярче всего, пожалуй, огненная космогония у Гераклита, § 13 с, d; Эмпедокл же пользуется всеми четырьмя стихиями, § 13 е), мы остановимся на Гее–Земле, которая из всех пяти античных стихий (если включить сюда Эфир), по–видимому, наиболее выразительно персонифицирована. У Гесиода рассказано, как мы уже знаем, происхождение ее непосредственно из Хаоса («История», § 7), порождение ею (без мужа) Урана и порождение ею в браке с Ураном двенадцати Титанов, трех Киклопов и трех Сторуких (§ 8 а, b), а в дальнейшем (Theog. 233), в браке с Понтом, еще пяти морских божеств: Нерея, Фавманта, Форкия, Кето и Еврибии. Бросается в глаза двойственная роль Геи у Гесиода: она рождает Урана, откуда потом Кронос и Зевс, но она же вооружает Кроноса против Урана («История», § 9, Theog. 164 слл.), а рожденного ею Тифона — против Зевса («История», § 16, Theog. 820 слл.). Она же советует олимпийцам выбрать («История», § 17, Theog. 884) Зевса царем и владыкой, а Зевсу (ст. 891)— проглотить его беременную супругу Метис, чтобы от нее не родился более сильный бог, чем он (и тогда из его головы родилась Афина, — см. «Зевс и Гера», § 7 а). Таким образом, Гея незримо руководит, в сущности, всем тео–космогониче–ским процессом. У Аполлодора (§ 14 h) Гея рождает сначала от Урана трех Сторуких и трех Киклопов, которых Уран отправляет в Тартар; за это по наущению Геи Титаны нападают на Урана, и из его крови появляются Эриннии. Гея же предсказывает Кроносу его судьбу, а Зевсу советует взять себе в сотрудники Киклопов и Сторуких. Далее, недовольная судьбой Титанов, она порождает («История», § 16) Гигантов с змеевидными ногами и потом еще Тифона (на этот раз от Тартара). После умерщвления Тифона Гея смиряется, и наступает ее вечный мир с богами. Роль Геи тут, очевидно, более последовательная: она определенный враг Зевса.
Если,, далее, теогонии VI в. дают нам только нечто отрывочное (§ 15 b), то много интересного о Гее мы имеем у орфиков. Здесь она, как и Уран, отнюдь не есть всегда самое первое божество. Им, как мы знаем, предшествует Фанет. Но, с другой стороны, это есть и нечто предшествующее Фанету, поскольку Небо и Земля образуются здесь из половин расколовшегося Мирового яйца (откуда и Фанет). (Кроме приведенных выше текстов — «История», § 37 а, 42 а, 44 с и см. раньше, § 15 с — е.) Полное понимание того, что такое Уран и Гея для античной мифологии, требует детального изучения толкования этих предметов у Procl. in Tim. prooem. (Ill 162—199 D.) и Procl. Theol. Plat. IV 5 и 20—22. Из этих текстов приводятся немногие (§ 16).
11. a) Hymn. Orph. V (Эфир)
Держишь ты высшее Зевса жилище незыблемой силой,
Звездам кладешь ты границу и Солнцу с Месяцем,
дышишь
Пламенем, все укрощая, и трут для всего ты живого,
О высочайший Эфир, наилучшая мира стихия!
Отрасль блестящая, свет ты несешь и звездами сияешь, —
Быть умеренно ясным тебя умоляю призывно.
b) Procl. in Crat. 396 b, с (p. 60, 26 Pasqu.) (Умопостигаемое от Эфира до Фанет а)
В самом деле, ясно, что сверхмирное место, и сущность бесцветная, безвидная и неосязаемая, и все умопостигаемое пространство, как говорит Платон [Tim. 31 а], объемлющее умопостигаемые живые существа, единую причину всего вечного и тайные начала всего этого, как сказали бы орфики, вверху ограничиваются Эфиром, а внизу — Фанетом, ибо всем, находящимся между ними, заполняется умопостигаемое устроение.
c) Chrysipp. ар. Philod. De piet. 80, 16 Gomp. (frg. 1078, 1081 SVF)
Во второй [книге «О богах»] — то, что приписывается Орфею и Мусею, и то, что у Гомера, Гесиода, Еврипида и других поэтов, как и Клеанф (frg. 539 Агп.), пытается сблизить их мнения. Именно, все есть Эфир [=3евс], он же и отец и сын, как и в первой [книге], не противоречит одно другому, что Рея и мать Зевса, и дочь.
12. a) Eustath. ad Dionysium Perieget. 1 (GG II 217, 15) (Океан: основное о нем)
Всюду Океан обтекающий, в себя устремляющийся, т. е. возвращающийся, обходящий в виде круга и таким образом замыкающий в себе Землю, как и Орфей говорит в [поэме] о Зевсе и Гере:
Круг Океана, прекраснотекущего без утомленья,
Землю что замыкает волнами, ее окружая, —
как Океане, окружающем Землю.
b) Procl. in Tim. 40 с (III 178, 16 D.)
Ведь надо повсюду первичные чины ограничивать вторичными, так что не бессмысленно и поэты называют Океан тем, что отграничивает Землю.
Ср. Hymn. Orph. LXXXIII 3 («История», § 4 а).
c) Procl. in Tim. 40 е (III 176, 10 D.J (Диада Океана и Те–фии есть воплощение в инобытии породительной диады чистого ума).
Из них проистекает вторая диада, Океан и Тефия, не по сочетанию для порождения бытия и не по какому–либо соединению того, что разлучено, и не по разделению, и не по какому–либо отсечению происшедшего потомства (все это, как рассуждают некоторые, богам чуждо), но по одному нераздельному единению и сплетению потенций, которое богословы обычно называют браком, ибо брак свойствен этому чину, как говорит богослов. Ведь первой невестой он называет Гею и первичным браком — соединение ее с Ураном, так как брак бывает не в наиболее соединенных (почему у Фанета и Ночи нет брака, поскольку они взаимно объединены умопостигаемо), но — в том, что обнаруживает вместе с объединением и разделение потенций и энергий. Вследствие этого Урану и Гее приличествует, по–видимому, брак, поскольку они отображают упомянутое Небо и упомянутую Землю. Имея, очевидно, это в виду, постановления афинян предписывали освящать браки [жертвою] Урану и Гее…
Ср. § 16, куда этот текст надо вставить.
d) Procl. in Crat. 402 b (83, 1 Pasqu.)
Говорится, что Океан вступил в брак с Тефией, Зевс — с Герой и тому подобное, как бы указывая на само общение, возникающее благодаря порождению малых предметов. В самом деле, у богословов называется браком согласное устроение богов и однородное совместное содействие в целях творения.
Ср. также Procl. in Tim. 41 d (III 248, 5D.)
e) Procl. in Tim. 40 e (III 186, 7D.) (Океан и Тефия ниже Кроноса)
Прочие же Титаны побуждаются к разделению и эманации. А предводительствует ими, как говорит богослов, величайший Кронос. И что Кронос выше Океана, показал богослов, говоря, что Кронос сам занимает небесный Олимп и, взойдя там на престол, царствует над Титанами, а Океан занимает всю среднюю часть. Ибо он обитает «в божественных струях» подле Олимпа и там окружает Небо, но не верхнее, как говорит миф, а упавшее с Олимпа и здесь установившееся.
13. a) Aristot. De an. II 2, 405 а 21 (51 А 20 D.) (Диоген Аполлонийский о Воздухе)
Диоген, как и некоторые другие, [говорит, что душа] есть воздух; последний, по его мнению, тоньше всех [тел] и есть начало всего. Поэтому душа познает и производит движение; она познает, поскольку [воздух] есть первовещество и источник [всего] остального; поскольку же воздух есть самое тонкое вещество, она способна производить движение.
b) Simpl. in Phys. 151 (51 В 5D.) Маковельский
И, по моему мнению, обладающее [силой] мышления [первовещество] есть то, что люди называют воздухом, и оно–то правит всеми [вещами] и господствует над всем. Это именно [первовещество], думается мне, есть бог; оно везде присутствует, все устраивает и во всем заключается. И нет ни одной [вещи], которая не участвовала бы в нем, причем ни одна вещь не участвует в нем в одинаковой мере с другой, но имеется много степеней самого воздуха и [связанной с ним] силы мышления. А именно, он [воздух] бывает разнообразным: более теплым и более холодным, более сухим и более влажным, более неподвижным и более быстро движущимся. Заключается в нем и много других различий и бесконечное вкусов и цветов [многообразие]. Душа всех животных [по существу] тождественна, а именно, она есть воздух, который более тепел, нежели тот внешний воздух, в котором мы находимся, однако много холодней воздух у солнца. Эта теплота не одинакова ни у одного из животных, точно так же и у людей между собой, но у всех она различна; однако это различие незначительно, так что все живые существа подобны. Тем не менее ни одна из изменяющихся вещей не может совершенно уподобиться другой, не став тождественной с ней вещью. Итак, поскольку изменение перво–вещества многообразно, то многоразличны также и живые существа, много их, и не сходен у них ни внешний вид, ни образ жизни, ни мышление вследствие множества превращений пер–вовещества. И тем не менее одним и тем же первовеществом все они живут, видят и слышат, и остальное мышление они все имеют от того же самого единого первовещества.
c) Arist. Met. I 3, 984 а 7 (12 A 5D.) (Гераклит об Огне)
…Анаксимен и Диоген ставят воздух раньше, нежели воду, и из простых тел его главным образом принимают за начало; Гиппас из Метапонта и Гераклит из Эфеса [выдвигают] огонь, Эмпедокл — [известные] четыре элемента, к тем, которые были названы, на четвертом месте присоединяя Землю; элементы эти всегда пребывают, и возникновение для них обозначает только [появление] их в большом и малом числе в то время, когда они собираются [каждый] в одно и рассеиваются из одного.
d) Aet. Plac. I 7, 22 (12 А 8 D.)
Гераклит [учит], что вечный круговращающийся Огонь [есть бог], судьба же — Логос [разум], созидающий сущее из противоположных стремлений.
e) Empedocl. ар. Simpl. in Phys. 160 (О четырех стихиях)
См. «Афродита», § 10.
14. a) Cornut. 1 (Уран = Небо)
Небо (oyranos), мальчик, охватывает кругом землю, море и все, что на земле и в море, и от этого получает данное наименование, будучи границей (oyros) всего и ограничивая природу. Некоторые утверждают, что оно называется небом оттого, что оно horein или horeyein, т. е. охраняет существующее, откуда происходят слова и «привратник» (thyroros), и «внимательная забота» (polyorein). Другие же производят этимологию этого слова от horasthai (смотреть вверх). Космосом же оно называется со всем, что оно охватывает, от прекраснейшего устроения. Некоторые из поэтов говорили, что оно — сын Акмона, прикровенно имея в виду неутомимость (acmeton) его кругообращения; или, предполагая, что оно неуничтожимо, устанавливали это при помощи этимологии; покойники, говорим мы, — те, кто потрудился (cecmecenai).
Сущность неба — огненная, как это видно по Солнцу и другим звездам. Потому высшая часть космоса и названа Эфиром, от aithesthai (гореть, пылать). Иные же утверждают, что он получил такое название от вечного бега (aei thein), т. е. от быстрого движения с шумом. И звезды — как бы непостоянны (astata), потому что они никогда не покоятся, но находятся в постоянном движении. По праву и боги получили название от theysis. Это прежде всего потому, что, по мнению древних, богов видят находящимися в непрерывном движении, полагая, что они являются причиной воздушных перемен и сохранения всего в целом виде. Но пожалуй, боги являются еще «установителями» (theteres) и творцами того, что возникает.
b) Hymn. Orph. IV (Гимн Урану–Небу)
Всех породивший Уран, ты незыблемый вечно участок
Космоса, старший, начало всему и всему увенчанье.
Миродержавный, вращаешь, как мяч, ты окружье земное,
Дом блаженных богов, подвигаясь волчковым круженьем;
Всех оглядающий страж — и земной и вместе эфирный.
Неизмеримая необходимость ты в сердце природы;
Синий, неукротимый, блестящий пестро, лучезарный,
Демон высокий, всевидец, родитель ты Крона блаженный,
Внемли мольбе, дай чистую жизнь посвященному мисту.
c) Alex. Aphr. in Met. XIV 1091 (4, 321, 19 Hayd.) (Первенство Урана)
После нее [т. е. Ночи] — Уран:
Первым царствовал он из богов после матери Ночи.
d) Damasc. 257 (II 125, 24 Rue.)
Уран Орфея желает быть «блюстителем и стражем всех». Финикийцы и египтяне в этом чине помещают охрану.
Ср. Hymn. Orph. VI 5, § 14 b.
e) Procl. in Tim. 25 с, d (I 188, 24 D.)
Что и это содержит удивительное раскрытие устроения Всего, мы можем удостовериться, если припомним себе о так называемых у Орфея при окончании демиургии низвержениях в Тартар, ибо он, передав демиургическое противоположение олимпийских богов и Титанов, доводит [ср. in Tim. 24 е, I 174, 12] универсальное до крайних моментов Всего, давая и им возможность участвовать в непорочном промысле богов. Потому Платон, сознательно передавая универсальные предметы в образах, идет дальше, загоняя в неизвестность оба эти рода, и в этом исчезновении подражает орфическому низвержению в Тартар.
f) Procl. in R. P. (I 93, 22 Kr.)
Ибо вообще [И. XIV 203 слл. и II 781 слл.] под борьбой против Зевса он подразумевает войну Титанов и так называемые у орфиков низвержения в Тартар.
g) Damasc. 205 (II 88, 11 Rue.)
С подобающим различением, как и Орфей передает, всех мрачных родов и связанных на небе Уранидов.
Ср. Damasc. 400 (И 254, 25 Rue.)
h) Apollod. I 1, 1—4 (Первые события)
(1) Первым начал царствовать над всем миром Уран. Вступивши в брак с Геей, он породил прежде всего так называемых Сторуких: Бриарея, Гиеса и Котта, которые сделались непреодолимыми благодаря росту и силе, имея каждый по сто рук и по пятидесяти голов. (2) После них Гея родила ему Киклопов: Арга, Стеропа и Бронта, из которых каждый имел один глаз на лице. Но их Уран заключил в оковы и бросил в Тартар (это есть мрачное место в Аиде, находящееся на таком же расстоянии от земли, на каком земля отстоит от неба); (3) затем в другой раз он порождает от Геи сыновей, так назмваемых Титанов: Океана, Кея, Гипериона, Крия, Иапета и самого младшего из всех них Кроноса, и дочерей, прозванных Титани–дами: Тефию, Рею, Фемиду, Мнемосину, Фебу, Диону и Фейю. (4) Гея, в негодовании за гибель брошенных в Тартар сыновей, убедила Титанов напасть на отца и дала Кроносу алмазный серп. Они, за исключением Океана, напали на него, и Кронос, отрезав у отца срамные части, бросил их в море. Из капель лившейся крови родились Эриннии — Алекто, Тисифона и Мегера. Затем, лишив Урана власти, они вывели наверх заключенных в Тартар братьев и передали власть Кроносу.
i) Verg. Georg. II 325 сл. (Эфир и Земля)
Тут всемогущий отец, Эфир, изобильный дождями,
В лоно супруги своей счастливой нисходит…
j) Lucr. I 250 сл.
…Дожди исчезают, когда их низвергнет
С неба родитель Эфир на Земли материнское лоно.
k) Lucr. II 991 —1001 (То же)
Семени мы, наконец, небесного все порожденья:
Общий родитель наш тот, от которого, мать всеблагая,
Все начинает Земля, дождевой орошенная влагой,
И порождает хлеба наливные и рощи густые,
995 И человеческий род и всяких зверей производит,
Всем доставляя им корм, которым они, насыщаясь,
Все беззаботно живут и свое производят потомство.
Мгтери имя Земля справедливо поэтому носит.
Также все то, что Земля породила, уходит обратно
1000 В землю, а что изошло из пределов Эфира, то снова
Все возвращается к ним, улетая в обители неба.
Ср. Aesch., frg. 44 («Эфир и Небо», § 1 а).
15. a) Hes. Theog.
Ст. 117—153. Происхождение Геи и ее первые порождения — «История», § 7, 8.
Ст. 154—181. Гея восстанавливает детей против Урана — «История», § 9.
Ст. 233—239. Дети Геи и Понта — «Вода». Ст. 470 слл. Обращение Реи к Гее и Урану за советом для спасения будущего сына — «История», § И.
Ст. 626 слл. Совет Геи Кроносу относительно Титанов — «История», § 14.
Ст. 820 слл. Рождение Геей Тифона — «История», § 16. Ст. 833 сл. Новый совет Геи — «История», § Л7.
b) Musaios ар. Paus. I 14, 3 (Гея родит от Океана Трипто–лема)
См. «История», § 21.
Ср. Pherecyd. ар. Apollod. I 5, 2 — «Деметра», § 7 а. Ps. — Erat. Catasi. 13 (Фемида — а не Гея — отнимает Зевса у Реи). См. «Зевс и Гера», § 4 а.
c) I. Lyd. De mens. II 8, p. 25, 21 W. (Ночь, Гея и Уран — триада орфиков)
Всеми числами управляет триада, будучи принципом всех чрезмерно больших, нормальных и недостаточных чисел. И, по Орфею, произошло три первых принципа становления — Ночь, Земля и Небо — и три рода богов в становлении — небесных, земных и находящихся посредине между этими.
d) Diod. I 12, 4 (Гея = Деметра)
…Как и Орфей свидетельствует в таких словах:
Мать — Земля (Ge — Meter) всего, Деметра, Податель богатства.
e) Hymn. Orph. XXVI (Общее о Гее, — гимн Гее)
Гея–богиня, ты мать и, богов благодатных и смертных,
Кормишь ты всех, одаряешь и рост завершаешь и губишь.
Цвет ты даешь и плоды, изобильная сменами года;
Мира бессмертного корень, обильная красками дева,
Носишь в утробе плоды многовидные, роды готовя;
Вечна, священна, широкая грудью, богатая долей,
Зелень приятную любишь ты, демон, обильный цветами,
Любишь дожди; вкруг тебя непрерывно теснится телами
Космос искусный светил, протекая потоком ужасным.
Но, блаженна богиня, плоды многорадостны даруй
И, благосклонная сердцем, пошли нам счастливое время.
16. Procl. in Tim. 292 f—295 b (III 171, 21 — 183, 6D.) (Общая характеристика Урана, Геи, Океана и Тефии)
Подобно тому как этот вот весь мир, будучи весьма разнообразным, — по той, очевидно, причине, что он отобразил умозрительный строй видов (eidon), — содержит в себе эти две крайние области, Землю и Небо, последнее — в виде отца, а первую — в виде матери (именно вследствие этого Земля является и старейшей из находящихся внутри Неба богов, как сказал он [Plat. Tim. 40 с], показывая вместе с тем и то, что частичные причины являются не только слабее своих порождений, как Пения слабее Эрота, но что они порождают и сильнейшее в качестве только воспринимающих те порождения, которые эманируют из отцов; две же эти крайние области должны мыслиться и в мире: Небо — в качестве отца и Земля — в качестве матери общих их порождений, и все прочее приходит к этому, одно — восполняя небесное число и другое — восполняя целость Земли), — подобно этому и в каждой из мировых стихий нужно предполагать эти два принципа, Землю и Небо, воздушно — в воздухе, водяным образом — в воде, хтониче–ски — в земле, и притом всеми указанными выше способами, чтобы и каждая стихия была совершенным миром, пребывая в устроении по соответственным принципам. Если даже человек зовется «малым миром», то как же гораздо раньше этого и каждая стихия не должна все иметь в родстве с собою, подобно тому как универсальный космос имеет это в родстве с собою в универсальном смысле? Вот почему, как я уверен, непосредственно вслед за рассуждением о Небе и Земле он и переходит к рассмотрению этих богов, создавая себе принцип из Земли и Неба. Соответственно с теми эманируют и эти, но те — в универсальном смысле, в качестве виновников всего ныне выводимого, а эти — по аналогии с теми, т. е. по аналогии с универсальным Небом, с универсальной Землей и совершенно с каждой из стихий (соответственно ее положению), — или, как мы сказали, воздушно, или водяно, или земляно. В Земле находится Небо, а в Небе — Земля; и там Небо существует земляным образом, а здесь Земля — небесным образом. Так, Орфей [frg. 93 К.] назвал Луну небесной Землей; и этому не следует удивляться — как, мол, Небо в Земле?!
(173, 7 слл.) Именно, я знаю, из истолкователей одни говорили, что эта Земля — твердая; другие — что она для становящегося предоставлена в чине материи; третьи видели в ней умопостигаемую материю; четвертые — потенцию ума; пятые — жизнь; шестые — бестелесную форму (eidos), изолированную от земли; седьмые предполагают, что она есть душа; восьмые — ум. Точно так же и Небо одни считают тем, что является; другие — движением вокруг центра; третьи — потенцией, стройно эманирующей вместе с движением; четвертые — имеющим ум; пятые — чистым и изолированным умом; шестые — природой [сущностью] круговращения; седьмые— душой; восьмые — умом [просто]. Известно также, божественный Ямвлих считал, что Земля — это устойчивое и неподвижное Все, как с точки зрения сущности [субстанций] внутримировых богов и с точки зрения [их] деятельности, так и с точки зрения вечного круговращения и круговращения, охватывающего сильнейшие потенции и универсальные жизни; Небо же — это эманирующая из демиурга демиургическая энергия, универсальная, совершенная, преисполненная собственной потенцией и существующая вокруг [относительно] демиурга, будучи пределом для себя самой и для универсального. Могу привести еще удивительного Феодора, который устанавливает обе эти потенции в первой по образованию (cata qhesin) жизни. Именно в жизни Мировой души по ее образованию, — а при помощи этой жизни она снова приходит к себе самой, к первоисточной душе вместе с инаковостью, — непосредственно созерцаются три состояния целостного характера (syn holoteti): первое возникает из обеих цельностей и обладает цельностью до частей, которая, будучи универсальной, и приходит к первоисточной универсальной; второе охраняет первоисточную универсальную цельность, но в то же время дробит себя самого и обладает цельностью из частей; третье же состояние дробит первоисточную цельность, себя же охраняет в качестве универсальной. К числу этих трех в первом и относятся Земля и Небо. Материальное в первом называется Землей (древние богословы этим именем называли материю). Небом же называется самый тот Ум, поскольку он определяет самое дальнее от первого по образованию и поскольку он устанавливает это вот Небо путем собственного образования. Так же, надо полагать, то отношение, в котором находится наша душа к этому, охраняет и тело.
Учитывая это, я полагаю, что учений нашего наставника надо держаться как безопасного убеждения. Благодаря ему мы избегнем худых мнений и, с другой стороны, последуем чистейшим взглядам Ямвлиха.
(174, 17) Прежде всего напомним нас самих относительно рассуждения о подлунных богах и относительно того, что все они — везде и что они эманируют в соответствии с умопостигаемо–умозрительными царями. Затем, уверившись в этом таким образом, мы скажем, что, подобно тому как первичное Небо есть граница умозрительного и непрерывный носитель меры, идущей как от самого [Блага, — добавка Diehl], так и от умопостигаемых богов, в устроении умозрительного, таким же образом и это [чувственное] Небо есть граница богов, творящих становление, и носитель, охватывающий в одном пределе демиургическую меру, которая эманирует из небесных богов к тем, что получили в удел становление, и связывающий их с небесным водительством богов. Аналогично, как демиург относится к самому Благу, так и единая божественность этого Неба относится к Небу умозрительному. Значит, как там при посредстве Неба из Блага исходит мера и предел ко всему умозрительному, так, очевидно, и здесь исходит граница от демиурга и вершины мировых [богов] к богам, творящим становление, и сильнейшим родом, т. е. от центра, охватывающего в себе это вот Небо. Этот чин и получило в удел повсюду эманирующее Небо, в одном месте объединенно и тайно, в другом — явно и раздельно. В одном месте оно приносит границу душам, в другом — произведениям природы, еще в иных местах — разному по–разному. И первично — в воздухе, в чинах воды — вторично и крайним способом — в земле и в произведениях земли. Существуют и комбинации этого. Ведь божественный способ является чужим в воздухе, а демонический — на земле. В одном месте один и тот же способ содержится в различных чинах; в другом разные способы — в одном и том же уделе. Вот что можно сказать о значении Неба.
Обратившись после этого к Земле и пригласивши ее поучаствовать в наших о ней рассуждениях, мы снова на основании ее первого выражения дадим ее определение. А именно, появившись в средних триадах умозрительных богов, оно [первое выражение Земли] вместе с Небом, охватывающим универсальных умозрительных богов, и аналогично ему эманирует к Земле умопостигаемой. Ее мы и находим в качестве первичной из умозрительных триад, а также и то, что в жизнероди–тельных чинах она уподобляется первой беспредельности. «Приемлющее лоно» же относится к божественности, порождающей Небо; и средний центр — к его отчей благости, согласуясь с ним и будучи потенцией, в то время как он — отец. В соответствии с этим и в подлунном мире Земля предоставлена в качестве породительной потенции Неба, выявляя его отчий, определительный, измерительный и держательный промысл, простираясь на все в качестве породительных [потенций] и порождая всю беспредельность подлунного, подобно тому как Небо создает разряд предела, доставляя границу и предел для вторичного. Ведь граница и предел определяют наличное бытие каждой вещи. А в соответствии с ним обстоят и демоны, и боги, и души, и тела; и оно единит то, что подражает единой единице универсального. Беспредельность же делает множественными потенции каждой вещи. Значителен предел во всем подлунном; но значительно и беспредельное, когда оно распространяется на все через бога и после богов. Таким образом, мы имеем эти два чина, обладающие способностью порождать божественные или демонические эманации во всех родах и во всех стихиях и их единое царство, так сказать, — в умозрительном.
Из них проистекает вторая диада… [Далее следует текст, приведенный в § 12 с об Океане и Тефии]. Имея, очевидно, это в виду, постановления афинян предписывали освящать браки [жертвою] Урану и Гее; и также имея это в виду, в Элевсинских таинствах взиравшие на Небо кричали: «О сын!», взиравшие же на Землю кричали: «О родительница!» При этом все узнавали, что рождение происходит благодаря им — как отцу и матери. Следовательно, соответственно этому единению, т. е. единению после различения, через близость их самих, выводят Океан и Тефию, — скорее же не просто их в тех, но еще раньше их две монады, две триады и двойные гебдомады. Среди них и находятся Океан и Тефия. При этом монады остаются вместе с триадами у отца. Из гебдомад же Океан с Тефией и остается, и эманирует. Прочие же эманировали в другое божественное устроение. Так происходит это там. Здесь же тех богов, которые совершенно остались у отца, рассуждение опускает. Но оно передает о тех, которые одновременно и эманировали, и остались. Ввиду этого последующее рассуждение относится к богам, творящим становление (genesioyrgon).
У них своя собственная эманация, движение, инаковость и сопряжение женского с мужским, чтобы произошло и становление и устроение материи, которая упорядочивается видами и сплетает инаковость с тождеством. Поэтому она с самого начала произошла из диады, эманировала при ее помощи и в эманации обратилась к себе самой (ведь диада приличествует материальному, как об этом много раз напоминалось, подобно тому как и инаковость, — ввиду раздробления видов в связи с материей); и говорящий о диаде тоже начал с Земли. Это — ближе всего к генесиургическим произведениям. Но каковы же те боги, которые одновременно и остаются у виновников, и эма–нируют из них?
(177, 24) Океан одни называют телесной сущностью, другие — быстро (oceos) свершающей природой, третьи—движением жидкой сущности, четвертые— Эфиром ввиду быстроты движения, пятые — умопостигаемой глубиной жизни–в–себе. Божественный Ямвлих определяет его как серединную движущую причину, притом божественную, с которой первично общаются средние души, жизни и мышления, равно как и деятельные природы и пневматические из стихий, вроде воздуха или огня. Тефию же одни называют сущностью жидкой–в–себе, другие же — многопеременчивой природой, третьи — благоустройством Всего. Божественный же Ямвлих предположил, что она — это творческое устроение… деятельное установление в действии. В ней участвуют устойчивые мышления, души, природы, потенции и, кроме того, некоторые твердые места, уготовляющие седалище для стихий, или для Земли и Воды. Вот что говорят они. Что же касается Феодора, то из вышеупомянутой первичной триады в связи с одушевлением в образовании в пределах первого, т. е., очевидно, из этого целого, которое предшествует частям, он оставляет в стороне и Землю и Небо, последнее — как умозрительное, первую же — как материальную; из прочего же он называет второе, как целое, состоящее из частей, Океаном, а третье, в смысле цельности [самих] частей, Тефией.
(178, 13) Что касается нас, то мы снова возьмемся за наши принципы и скажем, что причины этих предметов существуют и 9 умозрительном, и существуют они в этом [чувственном] мире. Ведь надо повсюду первичные чины отделять от вторичных, так что не бессмысленно и поэты называют Океан тем, что определяет Землю. Этот вот Океан, о котором теперь речь, есть виновник движения, эманации и потенции, наделяющий умозрительные жизни их расцветом и плодородным обилием, души — остротой в их деятельных актах и чистотой в их порождениях, тела — удобоподвижностью. Он есть то, что в богах доставляет подвижную и промыслительную причину, в ангелах — объявляющую и умозрительную остроту, в демонах же, в свою очередь, деятельную потенцию, в героях же он — водитель жизни с великими делами и жизни расцветающей. При этом он является в каждой стихии специфично. Он — воздушный виновник всякой перемены в воздушных явлениях и в круговороте небесных тел, как об этом говорит и Аристотель [Meteor. I 9, 347 а 6 слл.]. В смысле же воды он — основа плодородия, удобопод–вижности и разнообразных потенций. Из него ведь, согласно поэзии [I!. XXI 196], «всякий источник и всякое море». В смысле земли он — творец порождающего и различительного совершенства форм (eidon) возникновения и уничтожения. Он — их разграничитель, если считать, что некоторые хтонические чины жизнеродительны и демиургичны. И если потенции, в отношении земли объединительные, стоят во главе смысловых форм (logon) и порождения, то и для них он — возбудитель, размно–жатель и вызыватель к движению.
Тефию же, как показывает самое имя, достойно считать старейшей из богов и прародительницей, подобно тому как Рею — матерью. Ведь богослов называет и другую богиню раньше ее, Майю:
Майя, богов высочайшая, Ночь бессмертная, как мне…
[См. § 9 g]
Как этимологизировал Платон [Crat. 402 с, d], ее можно было бы назвать первоисточной богиней. Ведь ее именем обозначается непорочность, чистота и избранность. Ведь если Океан, как ясно, все творит и изводит все движения (откуда он и зовется «рождением богов»), то Тефия расчленяет его единичную причину движений на движения перводейственные и вторично–действенные, на основании чего она имеет, по его словам, наименование от «просевания» (diattan) и «процеживания» (diethe–in). Эти имена — различительные, вроде «чесания шерсти» (xainein) и тканья (cercidzein), вследствие чего сам он говорит в «Софисте» [226 b, с], что если Океан порождает собранно всякое движение, божественное, мыслительное, психическое, физическое, то Тефия, обладающая способностью расчленять внутренние и внешние движения, зовется именно Тефией, поскольку она просевает и отцеживает материальные движения от нематериальных. Ведь на самом же деле различительная способность приличествует женскому началу, а единящая — мужскому. Подобное об этом, надо полагать, говорит Платон в «Кратиле» [указ. место], он сказал ясно. Но как преподал божественный Ямвлих, ее нужно определять как водительницу полагания [на месте] и устойчивого состояния. Как можно было бы сказать в качестве резюме всего этого, ее надо считать причиной покоя, положения и утвержденно–сти эманирующих вовне движений. Говоря кратко, Океан есть виновник всякого движения, мыслительного, психического и физического, для всего вторичного; Тефия же — виновник всякого различения эманирующих из Океана каналов, дающая каждой вещи специфическую чистоту выпадающего на ее долю по природе движения, благодаря каковой чистоте каждая вещь хотя и движет себя самое и другое, но все же движет различно. Богословы показывают, что Океан — водитель всяческого движения, говоря, что он высылает десять каналов, из которых девять впадают в море. Вот почему из движений — девять телесных и только одно принадлежит изолированной от тел сущности, как мы читали в «Законах» [X 894 с, d]. То из божественного, что они совместно порождают, величайший Океан пробуждает к движению и превращает это в деятельность, Тефия же отделяет от порождаемого чистое, охраняя породительные причины и утверждая их в старейших актах из эманирующего. Это да будет сказано о них в отдельности.
Поскольку же их порождение, как мы сказали [§ 12 с], совершается от первичных Неба и Земли не по такому сочетанию, как в области чувственного, и не по такому единению, какое в умопостигаемом мы созерцали в отношении Ночи и Фа–нета, то вполнё достоверно, что и порождаемое ими как находится во взаимном различии по аналогии с порождающим, так и оба восприняли взаимное подобие. Именно, Океан в качестве мужчины уподобляется отчей причине, а Тефия в качестве женщины — причине рождающей; в качестве же рождающей она создает устроение для творчества тому, что изводит, в их собственных жизнях. Ведь мужское аналогично монадическому, а женское — диадическому; и одному аналогично устойчивое, другому — подвижное. Поэтому диада, эманируя из диады и всею самой уподобляясь породившей ее диаде, определяет и свойственные ей причины, и всякое последующее за ней число, чтобы мы повсюду приписывали определительное начало чину Океана и Тефии. Ввиду этого говорили и о многих Океанах, поскольку мы находим многовидным и чин богов этой определительной божественности. Но это пусть будет так…
Д. МИРОВОЕ ЯЙЦО И ЕГО ПЕРВОЕ ПОРОЖДЕНИЕ (ФАНЕТ)
В порядке конкретизации мы уже перешли от бесформенных стихий к их частичному оформлению (в виде Урана и Геи). Однако если у Гесиода («История», § 7 и 8) Гея из Хаоса, а Уран от Геи появляются без всякого посредства, то в других системах этому предшествует очень интересное мифологическое образование — Мировое яйцо, из распадения которого впервые только еще возникают Уран и Гея. Это серебряное Яйцо снес в Эфире Хронос (см. «История», § 44). Яркую натуралистическую картину созревания Хаоса стихий до степени Яйца и образования реального мира из этого разбившегося Яйца мы находим в псевдо–Климентинах (§ 17). Эта картина развертывается вполне в рамках теологии Иеронима и Гелла–ника. Но самое замечательное во всем античном мифе о Мировом яйце — это появление из Яйца загадочного существа, носящего много разных имен, но преимущественно Фанета, Эрикепая, Метиса и Протогона. Необходимо отдать себе полный отчет в значимости этого мифа, потому что для этого существует довольно обширный материал, кстати представленный у нас довольно полно.
Общие черты этого «умопостигаемого» чудовища обрисованы у нас текстами в «Истории», § 45. Эти черты необходимо сейчас систематизировать. Прежде всего о внешнем виде Фанета («История», § 45 i, j, к) следует заметить, что Фанет имеет много голов: барана, быка, льва, дракона; он — безглазый и без ушей; он — андрогин, имея детородный член сзади; у него золотые крылья, при помощи которых он летает туда и сюда. На небе едет он на конях. Имея в виду разделение на «умопостигаемое» и «умозрительное» (см. примеч. 21 к «Истории»), источники (§ 18 а) видят в Фанете что–то слепое, похожее на Эрота. Отсюда и его противопоставление Демиургу: первый — «умопостигаем», второй — «умозрителен» (§ 18 с), так что первый — «семя» для всех богов и есть их единичный первообраз (§ 19 а, b), второй же раскрывает его во множестве, являясь поэтому, с одной стороны, тождественным с ним, а с другой — различным с ним (§ 19 b); первый — свет формы, второй — изводит этот свет на инобытие, которое есть уже не свет, но освещенное (§ 20 а, b). Очень важно отношение Фанета к Ночи. Ночь вообще присутствует везде, являясь везде принципом безразличной инаковости. Однако совершенно понятно, почему Фанет находится с нею в специфическом взаимоотношении: он ведь есть первичная световая форма сущего и потому особенно ярко противостоит всякой темной бесформенности. Он — раньше Ночи и впервые ее порождает (§ 21 b, с), он же и лишает ее невинности (§ 21 b), — конечно, потому, что делает ее из нетронуто–бесформенной <·…>
17. Apion ар. Clem. Rom. Homil. VI 5—8, 12 (Migne 2, 200) (Натуралистическая картина Мирового яйца)
(5) Кронос мне представляется временем (chronos), а Рея — текучестью (to reon) жидкой сущности, потому что вся материя, носимая во времени, породила наподобие яйца шаровидное всеохватывающее Небо. С самого начала это Яйцо было полно живительным содержимым, чтобы быть в состоянии породить разнообразные элементы и цвета. И вообще из одной сущности и из одного цвета оно создало разнообразную картину (phantasian). Именно, как в зародыше павлина хотя и содержится один цвет яйца, в потенции же он содержит в себе бесчисленное количество цветов для соответствующего проявления в будущем, так и порожденное из беспредельной материи одушевленное Яйцо, находясь в движении благодаря лежащей под ним и вечнотекущей материи, выявило самые разнообразные способы [своего существования]. А именно, изнутри этого тела образуется некое муже–женское живое существо промыслом живущего в нем божественного дыхания. Его Орфей называет Фанетом, потому что с его появлением (phanen–tos) Все из него воссияло лучами самого великолепного из элементов, огня, образовавшегося во влаге. И не невероятно, что ради примера Природа на светляках дала нам возможность видеть этот влажный [жидкий] свет. (6) Итак, Яйцо в его первоначальном составе, подогретое внутренней жизнью, ломается. Затем оно выходит наружу в качестве оформленного. Нечто подобное говорит и Орфей: «Когда сломалось древко… многопоместительного Яйца…»[70] И таким образом, благодаря великой силе того, что появилось с выходом наружу, округлое тело получает гармонию и удерживает свой распорядок. Сам же он [Фанет] восседает на небе как на вершине горы и в несказанных областях освещает беспредельную вечность. Та же плодородная материя, которая осталась внутри округлого тела, производит разделение сущностей всего, наподобие теплоты, которая по истечении долгого времени начинает варить находящийся здесь до того материал. Более низкая ее область вследствие своей тяжести сначала отошла вниз, наподобие осадка. А это — ввиду притяжения, тяжеловесности и большого множества находящейся здесь сущности — они объявили Плутоном, утверждая, что он — царь Аида и мертвых. (7) Они утверждают, что эта первая многообразная, мутная, быстронесущаяся сущность была поглощена Кроносом–Временем в физическом смысле ввиду ее отступления вниз. Воду, которая стеклась после первого осаждения и выступила на поверхности первой субстанции, они объявили Посейдоном. Оставшееся же третье, чистейшее и высочайшее (ибо это — прозрачный огонь), они назвали Зевсом — ввиду кипящей (zeoysan) в нем природы. Именно, будучи невыносимым для низшего, огонь этот не был поглощен Временем–Кроносом, но, как я сказал, огненная сущность, исполненная жизни и для него невыносимая, поднялась к самому воздуху, который и разумнее всего ввиду своей чистоты. Итак, Зевс, т. е. кипящая сущность, ввиду собственной теплоты поднимает вверх оставшийся внизу самый сухой, божественный дух. Это они называли Метисом. (8) Пройдя же по вершине самого эфира и будучи им поглощен как влага, смешанная с теплом, а также производя вечно движущееся колебание, он рождает понимание, которое они и называют Палладой (от pallesthai, «колебаться»), являющейся наиболее художественным разумением. Пользуясь им, эфирный художник соорудил весь мир. От самого распростертого Зевса, эфирной теплоты, до здешних мест проходит воздух, который они назвали Герою. И вследствие того, что она, как известно, находится ниже чистейшей сущности эфира, она, естественно, была сочтена сестрой Зевса, возникши из той же самой сущности… (12) И я [Климент] ответил: предоставляю теперь точно говорить о том, что из случайного смешения беспредельной материи родилось одушевленное Яйцо и что, по иным, когда оно раскололось, из него выскочило муже–женское [существо] Фанет. Все я это сокращаю вплоть до того времени, когда расколовшаяся округлость восприяла гармонию, оставивши после себя мозго–видную материю.
Ср. аналогичную картину в «Истории», § 41.
18. a) Procl. in Tim. 33 с (И 85, 23 D.) (Фанет, или Эрот, «гбезглазый»)
Стало быть, он не нуждается ни в глазах для зрения, ни в ушах для слышания. И он имеет это безглазие по образу умопостигаемого бога, которому уподобляется. Ведь об этом безглазом Эроте говорит Орфей:
Быстрой любовью слепой чрез мысли он управляет.
Таким образом, Все, очевидно, связано Эротом с предшествующим ему, он созерцает красоту, существующую в этом предшествующем, через свою собственную красоту, а эту последнюю — не путем дробимых чувственных восприятий.
b) Procl. in Alcib. 103 а (p. 376, 10 Cous.)
Мне кажется, и Платон, найдя, что у Орфея один и тот же бог называется и Эротом и Великим демоном, воспел и сам такой гимн Эроту. Ведь богослов, говоря об умопостигаемом уме, называет его «нежным Эротом» и «безрассудным Метисом» [Советом] и затем говорит:
Демон Великий, всегда по следам гоняясь за ними…
c) Procl. in Tim. 39е (III 101, 9D.) (Отличие Фанета как умопостигаемого от Демиурга как умозрительного)
Поэтому и Орфей назвал этого бога Фанетом, как выявляющего умопостигаемые единичности, и придал ему звериные
формы, так как в нем проявилась первичная причина умопостигаемых живых существ, и придал ему многовидные идеи (ideas), как первично содержащему умопостигаемые идеи, и величал его cleida пооу [«ключом ума»]. Он сказал, что это — «ключ ума», потому что он определяет всю умопостигаемую сущность и содержит умозрительную жизнь. Следовательно, через этого столь великого бога Демиург связан во всем, будучи и сам умом, как мы сказали выше, но умом умозрительным, являющимся преимущественно основанием ума. Поэтому и говорится, что живое–в–себе существо видит. Ведь зрение свойственно умозрительным богам, тогда как умопостигаемый ум богослов назвал безглазым. Он говорит об этом уме: «Быстрой… управляет» [§ 18 а], т. е. ему свойственно и умопостигаемое действие. Демиург, будучи умом, не принадлежит к тому, что [только еще] участвует [в уме], — чтобы быть Демиургом Всего и чтобы иметь возможность взирать на живое–в–себе существо. Не будучи предметом участия, он является умозрительным умом по существу и соединяется с умопостигаемым при помощи простого мышления, а через разнообразное мышление он стремится к порождению вторичного. Это его мышление данное рассуждение именует видением, как происходящее через простое мышление и эмани–рующее к возникновению демиургических дел. И Платон сказал, что он [Демиург] взирает на живое–в–себе существо, а Орфей говорит, что он нападает и поглощает, впрочем — по указанию Ночи, потому что ею, которая одновременно умопостигаема и умозрительна, связывается умозрительный ум с умопостигаемым.
19. а) Стихи, составленные на основании последующих сообщений Прокла и Дамаския (Фанет = Метис = Πротогон и его отношение к демиургии)
…Чтимого бога (daimona);
Славный Совет, богов носящий семя, Фанетом
Первородным прозвали блаженные боги Олимпа.
b) Procl. in Tim. 31 (I 451, 6 D.)
Стало быть, постоянно демиургическая причина уподобляется первообразной и эманирует во множество из умопостигаемого единства. Так и в другом. А что живое–в–себе существо довольствуется единственностью (monoteti) [еще до всякой эманации], это выясняется через орфическое богословие, потому что при помощи Яйца бог, очевидно, зачинает живое существо от самого себя. Однако [Орфей] называет его так:
…Чтимого бога;
Славный Совет, богов носящий семя…
с) Procl. in Crat. 391 d, e (p. 32, 29 Pasqu.)
Поэтому и всякое таинство восходит до этого чина, действуя теургически, поскольку и Орфей говорит, что этот чин был первым назван по имени другими богами. Ибо происходящий от него свет показал его познаваемым и именуемым для умозрительного. Он говорит так: «Славный… Олимпа» [§ 19 а]. Но у богов понятие, именование и мышление составляют одно; и оба они существуют у богов вследствие соучастия в свете, который испускает для всех величайший Фанет.
d) Ibid., p. 33, 20
Итак, существуют некоторые постоянные имена у богов, которыми младшие зовут старших, как говорит о Фанете Орфей.
e) Damasc. Ill (I 286, 15 Rue.) («Первородный» бог)
Если же упоминаемый у Орфея «первородный» бог, носящий семя всех богов, выскочил и возник из Яйца, то какой смысл называть сущее Яйцом, а возникшего из сущего воспевать как первородного бога? Какой имеет смысл предполагать двоякими сущности, а равно и жизни (а если не так, то [двоякими] умы и души), одни — как не являющиеся предметом участия [со стороны инобытия], другие же — [Яйцо]—как являющиеся таковыми, в противоположность же этому все единичности (henadas) [богов в семени Фанета = Метисе — только] в качестве предмета участия, в то время как им особенно подобало бы быть лишенными участия [со стороны всего иного].
f) Procl. in Tim. 29 a, b (I 336, 15 D.) (Разные способы понимания взаимоотношения Фанета и Демиурга)
Он же [Метис — Совет] совместно именуется Дионисом, Фа–нетом и Эрикепаем. Стало быть, все начала взаимно наделяют друг друга и находятся во взаимообщении, так что говорящий, что Демиург в самом себе заключает первообраз, говорит относительно правильно, подобно тому как построяет божественный Ямвлих и тот, кто называет первообраз Демиургом (а это делает славный Амелий). Ямвлих видел в первообразе предшествующее демиургическое свойство, потому что здесь — первичный Зевс, и потому он делал Фанета демиургом. А Амелий видел в Демиурге первообраз, потому что в нем поглощен Метис–Совет. Поэтому он привел к тождеству демиургическую и первообразную причины.
20. a) Damasc. 133 (II 12, 9 Rue.) (Фанет — умопостигаемый первообраз)
Следовательно, первообраз является умопостигаемым, и первичное соразмерно с мышлением. Поэтому он и есть вид (eidos), и он самый прекрасный из мыслимого не потому, что первичен, но потому, что особенно ясен и ярко сияет и выявляет Фанета:
Был отражением он бессмертного тела Фанета, — как говорит Орфей.
Ср. то же у Негш. in Phaedr. 247 с (р. 148, 25 Couvr.) в § 9 е.
b) Procl. Plat Theol. Ill 21 (p. 161, 46)
Ибо это яснее всего из умопостигаемого — умопостигаемый ум и блистающий умопостигаемый свет, который своим появлением изумляет умозрительных богов и заставляет их удивляться отцу [Эфиру], как утверждает Орфей.
c) Damasc. 113 (I 291, 18 Rue.) (Фанет и созерцание)
Ведь богослов эллинов Орфей впервые представил Фанета созерцаемым богами, в особенности умозрительными, к числу коих принадлежит и Демиург. И боги, сообщавшие нам эти многоценные изречения, передали нам, что первичные триады есть эти умопостигаемые, относительно которых они извещают, что умозрительные боги знают сверхмирную бездну как мыслящую[71].
d) Procl. in Tim. 39 b (III 82, 31 D.)
Стало быть, мы будем смотреть на Солнце двояко — и как на одну из семи [планет], и как на Вождя Всего [уни–верса], т. е. и как на мирового, и как на сверхмирного, соответственно с чем и божественный свет в качестве блага освещает ту истину, которая приводит к обожествлению умопостигаемые и умозрительные структуры, подобно тому как Фанет у Орфея испускает умопостигаемый свет, наполняющий мышлением умозрительных богов, подобно тому как Зевс возжигает умозрительный и демиургический свет на всех сверхмирных [богов].
Ср. Procl. in Tim. 30 с, d (I 428, 9D.)
e) Herm. in Phaedr. 247 с (p. 148, 25 Couvr.) (Исключительная доступность Фанета Ночи, — только Ночи доступен Фанет во всей своей глубине)
И прежде всего освещается божественным светом Фанета Небо. Ведь он [Орфей] говорит, что Ночь пребывает в единении с ним [Фанетом]:
Первородного лик никто не видел очами,
Кроме одной только Ночи священной. Все же другие
Изумились, в Эфире нежданный свет усмотревши.
Был отражением он бессмертного тела Фанета.
21. a) Damasc. 189 (II 65, 14) (Фанет оформляет надмир–ную бездну)
Эту беспредельность боги, как известно, прозвали надмир–ной бездной: «Надмирную отческую бездну познайте, размыслив…» [Kroll. De or. Chald. 18]. И еще — эллинский богослов, утверждающий, что Фанет изливает невыразимый дождь с своего крайнего верха.
b) Procl. in Tim. 31 a (I 450, 22 D.) (Лишение ночной Бездны ее невинности)
Фанет и эманирует как один, и воспевается сразу как женщина и как мужчина. Он изводит Ночи и находится среди них как отец:
У своей дщери родной он цвет невинности отнял.
c) Damasc. 244 (II 115, 24 Rue.)
В самом деле, против четвертого [положения] легко возразить, потому что после умопостигаемого и лишенного различий единения должно было проявиться некое определенное различение эманирующего, вводимое числом, и после этого должна была появиться [уже такая] непрерывность определяемого, которая, не уничтожая эманации (на том [только] основании, что она есть единение), однако бы, делала непрерывным и приводила различенное во взаимную связь, чтобы и в различении оно явилось как–то объединенным. И это — мужеский пол, поскольку оно пребывает в различении. А перед тем оно — женский, будучи женским не этого [чувственного] мужеского, но — умопостигаемого мужа и отца:
У своей дщери родной он цвет невинности отнял…
И поэтому его порождения изводят и другое устройство [бытия], как, например, Гея — детей Урана, Рея — детей Кроноса, Гера — детей Зевса.
d) Damasc. 202 (II 84, 28 Rue.) (Ночь — от Фанета)
Поэтому и у Орфея другие поколения от матери и отца,
а первая из матерей от одного только отца происходит, как монада от монады.
e) Damasc. 209 (II 92, 22 Rue.)
Еще Орфей дает в жены мужчине Фанету Ночь. Еще и изречения оракулов [Kroll. De or. Chald. 18] называют iyg–gas [72], «отцовскими потенциями». И боги, как и Орфей, наставляют, что они имеют отцовское качество, если только владычествует одна из женщин, Ночь. Именно, она не владычествовала бы над всеми поколениями, если бы сама по себе не имела ничего мужского и таким образом не соединялась с мужчинами–царями. Ведь нигде женский пол не предшествует как женский.
f) Procl. in Tim. Ε prooem. (Ill 169, 15 D.) (Фанет и Ночь — умопостигаемый образ и многих других антитез: Неба и Земли, Солнца и Луны, тождества и различия, мужского и женского пола)
Итак, некоторые говорят, что он предоставил [нам] исследовать тех, которые соответствуют двум царям на небе, т. е. Фанету и Ночи. Именно, надлежит, чтобы они творили в высшем чине и в мировых типах, почему они и главенствуют еще до мира над умозрительными богами, вечно пребывая в неприступности (adyto) самого Фанет а, как говорит Орфей, который называет неприступностью этот их тайный и невыразимый чин. Поэтому, если кто–нибудь захочет применить к ним аналогию круга тождества и круга различия [платоновского «Тимея»], имея в виду мужской и женский пол, или отцовское и рождающее начало, тот не погрешит против истины. [То же будет, если он сопоставит с этим] Солнце и Луну, как противоположные среди планет: Солнце уподобится Фа–нету, а Луна — Ночи. Если это правда, то, как мне кажется, утвердивший единого Демиурга Всего [универса] соответственно отцу Фанету [выставит] его умозрительным… — ибо из этой совмещенности [очевидно, Фанета и Ночи] можно вывести рождение [или число] миров, говорит богослов[73] (как этот [Платон выводит его] от Урана и Геи), — а жизнеродительную Чашу он утвердит соответственно Ночи, выводящей вместе с Фанетом всякую жизнь из неявленного, поскольку Чаша рождает всякую душу для пребывающих в мире. Именно, лучше то и другое мыслить до мира и лучше самого Демиурга привести в соответствие с Фанетом (поскольку последний, говорит, подобен Фанету по творчеству Всего), а соединенную с ним, рождающую Все потенцию — с Ночью (невидимо производящей Все от отца), а после них уже говорить об остальных царствах как об устроенных аналогично этим умозрительным [царствам]. А если мы станем доискиваться и до того, почему он определен, но не привел двух аналогичных царств [и в инобытии], то вернее будет сказать, что и их имеет учение Орфея… которым он воспевает в качестве первого царство Урана и Геи, — более привычное для эллина, как говорит и сам он [Платон] в «Кратиле» [396 с]…
g) Procl. in Parm. 134 c (p. 965, 10 Cous.)
При этих умопостигаемых видах [формах] истинно, что ни они не имеют силы относительно нас, ни мы относительно их, ибо они нам неизвестны и превышают наше мышление, будучи скрыты в неприступности отца и, как говорит богослов, известны только непосредственному после них чину богов.
22. a) Lact. Inst, divin. I 5, 13—14, p. 15, 18 Br. (Творение мира)
Также Овидий в начале знаменитого произведения (Met. I 21), не скрывая имени, признает, что мир устроен богом, которого он называет творцом мира и виновником сущего. Поэтому, — будь то Орфей или наши [поэты] (если бы они постоянно защищали то, что узнали под руководством природы), они, поняв истину, следовали бы тому же самому учению, которому следуем и мы.
b) Lact. Epit. 3 (p. 678, 14 Br.)
Орфей называет главным богом того, кто сотворил небо и солнце с остальными звездами, землю и моря.
23. a) Macr. Sat. (Cornelius Labeo?) I 18, 12 (Фанеτ = Дионис = Антавг = Солнце)
Также Орфей, подразумевая Солнце, говорит, между прочим:
Плавя светлый Эфир, неподвижный, извечный,
бессмертным
Выявил он богам цветущего видом красавца.
Ныне его Фанетом зовут и еще Дионисом,
Евбулеем–владыкой зовут, превосходным Антавгом.
Разные люди земли его именуют различно.
Первым явился на свет он и прозван был Дионисом:
По беспредельному он кружится (dineitai) большому
Олимпу.
Имя от изменений он получил и много прозваний
Разнообразных в связи с переменой времени года.
Он называл Солнце Фанетом от «phos» и «phaneros», т. е. от «света» и «освещения», так как оно, озирая все, для всех видимо. «Дионис» же, как говорит сам поэт, происходит от di–neisthai cai peripheresthai, т. е. потому, что Солнце вращается по кругу.
b) Diod. I 11, 3 (Указание на заимствование, с некоторым видоизменением 3–го стиха из § 23 а, — из другого орфического стихотворения)
Некоторые из древних эллинских мифологов прозывают Озириса Дионисом и Сириусом. Из них Евмолп в «Вакхических поэмах» говорит о Дионисе как о «сияющем в созвездиях и пламенеющем лучами», а Орфей пишет:
Вот его и зовут Фанетом и Дионисом.
c) Ар. Aristocr. Manich. in Theos. Tubing. 8, p. 96, 15 Bur.
Некоторые думали, что Аполлон есть вместе с тем и Солнце. Египтяне же Озириса наименовали Солнцем. На эллинском наречии Озирис истолковывается как «многоглазый», потому что Солнце всюду посылает свои лучи, как бы многими очами озирая всю Землю. А некоторые из эллинов называли Солнце и Сириусом; некоторые — Дионисом, как и Орфей:
Вот его и зовут Фанетом и Дионисом.
24. Hymn. Orph. VI (Гимн Протогону)
Двоеприродного, в небе блуждающего Протогона
Ныне зову, яйцеродна, велика, с крылами златыми,
С ревом быка, и богов блаженных и смертных рожденье,
Семя, что памятно всем, многопылкого Эрикепая,
5 Скрытого в тайне святой, многошумного, светлую отрасль.
Ты, который мрачный туман очей прояснил, повсеместно
Ставши ударами крыльев кружить по всему мирозданью;
Чистый свет ты, блестящий, откуда Фанетом зову я,
Также владыкой Приапом тебя, круглооким Антавгом.
10 Но, блаженный, ликуя, гряди, многомудрый, с плодами
К таинствам разным святым, что свершают
участники оргий.
Е. ТИТАНЫ (И В ОСОБЕННОСТИ КРОНОС)
Фанет есть первое явление в бытии вообще. Он слишком первичен, чтобы действовать в качестве реального героя теого–нического процесса. Он управляет всем незримо и как бы издали. Но вот и реальные герои теогонии. Сначала они тоже все еще слишком общи. Уран и Гея, как мы видели, есть первое воплощение Фанета или, лучше сказать, то первое, что во свете Фанета явилось. И это первое есть необузданная мощь всемирных зачатий и порождений. Обуздать эту мощь, сковать ее в форму, понять ее и овладеть ею — такова задача Титанов.
Как из Эфира и Хаоса рождается Мировое яйцо, как от Фанета и Ночи — все божества вообще, так от Урана и Геи — Титаны.
Интересен текст («История», § 23 а), где Эпименид конструирует из Воздуха и Ночи «двух Титанов», представляющих собою не что иное, как стяжение и распределение хаоса Воздуха и Ночи в пространственную (или «умопостигаемо» — пространственную) форму.
Титаны, стало быть, представляют собою ту ступень теого–нического процесса, когда бесконечная мощь мировых зачатий и порождений, т. е. всей божественно–мировой жизни, охватывается в едино–раздельном акте мысли и воли, т. е. личности вообще. Вот почему они, во главе с Кроносом, восстают против Урана, лишают его производительной силы и освобождают все внутренно–нетворческое и ставшее грузной физической силой (Киклопов и Сторуких), что Уран превратил в незначащее бытие («низверг в Тартар»). И вот почему Кронос пожирает своих собственных детей: ведь нерасчлененная мировая жизнь не терпит ничего вне себя; она все «поглощает» в себя. Освободить вещи от их пребывания в недрах нерасчле–ненного, целого божественного ума можно только путем погружения их в живую текучесть, путем их перехода в новое и самостоятельное инобытие. Для этого нужен Демиург, который и дан в теогонии в виде Зевса. Отсюда понятно, почему неизбежно столкновение Зевса с титаническим началом. Демиург создает, строит, упорядочивает, животворит и движет; Титан же, наоборот, все поглощает в себя, все превращает в нечто самодовлеющее, которое не нуждается в творчестве чего–нибудь иного. Понятно и то, что демиургический принцип в последовательном развитии теогонического процесса есть более поздняя и более совершенная ступень, чем принцип титанический, хотя, поскольку Демиург все же не может в конце концов не вместить в себя титаническое начало, еще более высокой ступенью теогонии является примирение Зевса с Титанами.
Таким образом, титанизм не есть борьба человечества и не есть, как обычно писали в школьных руководствах, восстание низших природных сил против богов, но титанизм старше самих богов и есть борьба самих богов с еще более высокими началами за свое самоутверждение. И только уже по аналогии с этим, в порядке повторения этой борьбы на последующих этапах мировой жизни, мы встречаемся с человеческим титанизмом, завоевывающим себе самостоятельное место наряду с богами. Ср. у Dion. Chr. 30: «У нас всех, у людей, кровь Титанов…» Такова миссия Прометея, сына титана Иапета. Равным образом, не Титаны ниже богов, но—Гиганты, с которыми действительно олимпийцы борются как с чем–то низшим (впоследствии как раз путали Титанов с Гигантами).
В античной теогонии все будет очень смутно и случайно, если не усвоить себе этой основной схемы. Усвоивши это, мы можем обратиться к изучению источников.
У Гомера всю эту область теогонии мы находим уже на стадии заключения Кроноса вместе с прочими Титанами в Тартар, причем из Титанов названы Кронос и Иапет (§ 25 а), а относительно Океана и Тефии мы уже знаем, что Гомер ставит их выше всего, т. е., очевидно, и выше Титанов («История», § 1—4). У Гесиода названо уже 12 Титанов в качестве непосредственного порождения Урана и Геи («История», § 8 а). Тут кроме Океана и Тефии мы имеем прежде всего Гипериона и Фейю, пару, связанную как–то с светилами, потому что от нее родятся Солнце, Луна и Заря (Theog. 371—374, «Эфир и Небо»). Далее идут Крий и Еври–бия, от которых — Астрей, Паллант и Перс (Theog. 375—377), а в дальнейшем — Ветры и Люцифер (Theog. 378—382, «Воздух»). Далее — Кой и Феба (Theog. 404—410), родители Латоны и Астерии; две благоуветливые титанки Фемида и Мнемосина, которые рождают от Зевса: одна—Ор («Зевс и Гера», § 7 а), другая — Муз («Зевс и Гера», там же); и наконец, самые главные Титаны, это — Кронос и Рея (Кронос, кроме того, самый последний сын Урана и Геи). Потомство Титанов перечислено также у Аполлодора (§ 26 а) с прибавлением Дионы, как и у орфиков (§ 30 b).
У Гесиода подробно рассказана вся история Кроноса: оскопление им отца («История», § 9), овладение царством и последующее поглощение им своих собственных детей («История», § 11), нападение на него Зевса (так наз. титаномахия) и низвержение его вместе с прочими Титанами в Тартар («История», § 15). Таким образом, история Кроноса у Гомера и в «Теогонии» Гесиода кончается на одном и том же этапе.
По крайней мере до III в. до н.э. Кронос и Титаны после эпоса не имели решительно никакой популярности (о циклической «Титаномахии», к сожалению, мы почти не можем судить конкретно; ср. EGF, р. 5—8 Ю.). Они были оттеснены более человеческими и более яркими Гигантами (см. ниже). Однако постепенно назревало и новое отношение к Кроносу — в среде орфиков и пифагорейцев, — которое мы находим уже у Пиндара (§ 27 a, d) и Эсхила (§ 27 b): Зевс примиряется с Титанами и освобождает их, а Кронос царствует на островах блаженных вместе с лучшими героями. Это и зафиксировано в «Трудах и днях» Гесиода, в стихах, внесенных сюда, вероятно, в это позднейшее время (§ 27 с). В «Освобожденном Прометее» Эсхила из этих Титанов даже состоит хор трагедии. Золотой век всеобщего счастья и равенства стал пониматься как век Кроноса, о чем говорили и праздники Кронии у греков и Сатурналии у римлян. Вместо изображения его (в комедии) как старомодного и апатичного старика (откуда пошло и название Cronicon, — Arist. Plut. 581, Alexis., frg. 62 CAF) его рисуют теперь вечно молодым и безбородым. Вместо какого–то малопопулярного, вполне земного царя крайнего Запада, живущего не на Олимпе, но в обыкновенном царском дворце, и вместо плоских евгемеризмов Диодора Сицилийского (§ 281, т, п) мы находим роскошное и глубокое мифологизирование о Кроносе как о той ступени теогонического процесса, когда безраздельная и бесконечная творческая мощь зацветает знанием и самосознанием, когда данный сам по себе, объективно–предметно (или, как тогда говорили, «умопостигаемо»), Фанет превращается в самосознающего («умозрительного») Кроноса. Особенно рельефно эта мифическая диалектика дана в текстах § 31 а, b. Очень важны символические толкования в § 32 а, b. Тут же мы находим среди Титанов, между прочим, Фор кия (который, по Hes. Theog. 237, — сын Понта) и Диону (§ 30 b) и толкование Реи как женского принципа данной теогонической ступени (§ 34 с—f). Для полноты обзора необходимо отметить, что мы встречаем еще довольно много материалов о связи Кроноса с влажной, холодной и текучей стихией (§ 35 а, b), относительно специфического значения планеты Сатурн (см. «Эфир и Небо») и отождествления у древних Кроноса с семитическими Эль, Бель и так наз. Молохом (интересные материалы об этом завели бы нас далеко в сторону). Отождествление его с Chronos (Временем) нам уже встречалось, причем, несмотря на подозрительную (для нас) этимологию, эти два имени упорно объединялись в известных кругах; при этом, несомненно, действовало представление о всеохватывающей силе времени, где причудливо объединялись образы предмирного Дракона, колесницы (и, по–видимому, колесницы Солнца), самого Солнца и космогонического Геракла (§ 36 а—d), включая отмеченную выше стихию текучести, холода и влаги. Этот сложный миф о Кроносе требует философской и историко–филологической расшифровки; и мы ограничиваемся здесь только приведением фактов. (Между прочим, специфическая связь Кроноса с Гераклом ясно видна из рассказа Dion. Hal. I 38, где описывается благосостояние Италии под властью Кроноса и указывается, что прежние человеческие жертвы были уничтожены Гераклом, введшим здесь чистый культ Сатурна.)
Титаны поздней античности вообще чрезвычайно оригинальны. Их стали путать с Сатирами, Куретами, Кори–бантами, Кабирами, Тельхинами, Дактилями и т. д. В комедии их стали называть «приаповидными» (ср. Luc. De salt. 21 и 79, Plut. Num. 15); некоторую роль они стали играть и в культе Кибелы; в Патрах (Paus. VII 18, 3) они были связаны с Дионисом. По поздней орфической теогонии (подробности см. в «Дионисе»), появившийся от Зевса и Персефоны на Крите Дионис (Загрей) еще ребенком был разорван семью Титанами или даже (по Дамаскию I 236 Rue.) самим Зевсом, несмотря на охрану Аполлона и Куретов (ср. Nonn. VI 155 слл.). По Clem. Alex., frg. 200 Ab., Зевс, узнавши от Гекаты о растерзании Диониса, убивает Титанов молнией. Из пепла Титанов родятся новые люди, уже обладающие титанически–диони^ийским существом. Все эти глубокие мифы о Титанах в связи с Дионисом будут рассмотрены нами в отделе «Дионис». Здесь мы только укажем на то, что эта причудливая оргийная мистика позднего титанизма не есть что–нибудь абсолютно новое. Довольно сильный налет хтонической стихии заметен уже и у древних Титанов. Так, «хтоническими» они названы уже у Hes. Theog. 696 еще до их окончательного низвержения в Тартар. Аполлоний Родосский (IV 988) и Павсаний (VIII 37, 3) представляют их в окружении Деметры и Коры. У Антимаха (EGF, frg. 42) они — «землеродные» (как и Гиганты), Иапетиды — явно «земной» породы, равно как и Океан, и т. д. Следовательно, поздняя 0ргийная эволюция титанизма только возобновляет на новой исторической ступени древнейшие тенденции этого мифа вообще, делая внутренно ощутимым и выразимым то, что раньше переживалось просто как объективный факт. Растерзание младенца Диониса Титанами, как мы покажем в отделе «Дионис», не есть просто растерзание в смысле полного уничтожения, но это есть возникновение уничтоженной Дионисовой идеи в инобытии, в материи; это есть синтез самоощущающей стихии, материального (и потому оргийного) ума Диониса с его абсолютным трагическим самоутверждением. Поэтому «хтонизм» Титанов надо уметь объединить с их основной идеей, с их абсолютной самоутвержденностью. «Хтонизм» тут и есть эта последняя.
Относительно детей Кроноса (Theog. 453—491 — «История», § 11) нужно сказать, что «Кронид» или «Кронион» сначала — только Зевс. Посейдон — лишь позже и очень редко «Кронид». Обычно же так и говорится: «дети Кроноса». Кроме указанных в «Истории», § 11 (Гера, Деметра, Гестия, Посейдон, Аид, Зевс), надо отметить кентавра Хирона, рожденного от Кроноса Океанидой Филирой (§ 26 а, 29). Он не только «Филирид» (Hes. Theog. 1002, Pind. Pyth. ΠΙ 1, VI 22, IX 30), но даже «Кронид», и притом еще старше Зевса (Pind. Nem. Ill 47, Pyth. Ill 4, IV 115). См. о Кентаврах вообще в отделе «Земля». Далее, среди детей Кроноса считали Пана (Eur. Rhes. 36), Гефеста (I. Lyd. De mens. IV 54, p. 91 В), Афродиту («Афродита», § 1 с), Ареса (Eustath. II. IV 519), Макриду (гомеровскую няньку Геры), Нила, Изиду, Сабазия, Тифона и Пелопа.
Что касается римского Сатурна, то, будучи сначала богом посевов, он в дальнейшем подвергся сильной эллинизации и стал походить на Кроноса, хотя в конце концов и очень отдаленно. Мы отметим только миф о золотом веке, неизменно связанный в сознании римлян с царством Кроноса–Сатурна и неоднократно представленный в римской литературе. Изгнанный с неба Сатурн является в Лациум к царю Янусу, и при них и протекает золотой век (§ 37 а—с). Следует отметить и Сатурналии, декабрьский 7–дневный праздник с веселыми пирами, играми и подарками в воспоминание о золотом веке Сатурна.
Специально к титаномахии см. кроме Гесиода — «История», § 15, еще ниже, § 47.
Сделаем еще несколько замечаний о Рее. Упоминание у Гомера о свержении Кроноса не содержит в себе никаких указаний на Рею. Об этом — в более поздних Hymn. Нот. IV 12 и XII 1, Soph. О. С. 1073 (также Платон — Tim. 40 е и Лу–киан — Deor. dial. 10). С Кроносом она разделяет почет на островах блаженных (Pind. ΟΙ. II 12, Hymn. Orph. XIV 5). Она присутствует при родильных схватках Лето (Hymn. Нот. I 93); она провожает назад на Олимп Деметру по поручению Зевса (Hymn. Нот. V 441—443 — «Деметра», § 1). От Кроноса она родит Гестию, Деметру, Геру, Аида, Посейдона и Зевса (первых пять, как сказано, поглощает Кронос). Hymn. Нот. V 60, 75 называет и Деметру, Pind. Nem. XI 1 — Гестию, Зевса и Геру, Paus. VIII 8, 2 — Посейдона. У Гомера Зевс — первенец, у Гесиода — последний ребенок Кроноса и Реи (и вообще Гомеру неизвестно то, что мы читаем у Hes. Theog. 467 слл.). Едва ли Рея связана с Критом так, как это думали те, кто выдвигал на первый план ее негреческое происхождение. Рождение Зевса в Греции — обычное мифологическое воззрение, и критский миф об этом переживался как вполне греческий. Callim. I 10— 14 считает, что с большим правом рождение Зевса можно относить к Аркадии, где исконное местопребывание Реи (см. ниже, § 40 а). Согласно этой версии, Зевс уже потом был перенесен на Крит, так что здесь связь с Критом еще слабее, чем у Гесиода. Поздние легенды относили появление Зевса к Малой Азии (на Сипиле близ Смирны — Aristid. Sm. Polit., p. 229, Schol. Ven. И. XXIV 615, на Тмосе у Смирны — Anthol. Pal. IX 645), может быть, в связи с отождествлением (тоже позднейшим) Реи с фригийской Кибелой.
Римским аналогом Реи является Опс или Опа (Ops), богиня посевов и богатой жатвы, супруга Сатурна.
25. а) II. VIII 477—481 (Титаны у Гомера, — о заточенных Титанах, — Зевс к Гере)
Так суждено! и пылающий гнев твой в ничто я вменяю!
Если бы даже ты в гневе дошла до последних пределов
Суши и моря, туда, где Япет и Крон заточенный,
480 Сидя, ни ветром, ни светом высокоходящего солнца
Ввек насладиться не могут; кругом их Тартар глубокий!
b) II. XIV 200—204 (То же, —Гера к Афродите)
200 Я отхожу далеко, к пределам земли многодарной,
Видеть бессмертных отца Океана и матерь Тефису,
Кои питали меня и лелеяли в собственном доме,
Юную взявши от Реи, как Зевс беспредельно гремящий
Крона под землю низверг и под волны бесплодного моря.
c) И. XIV 271—274
Гера, клянись нерушимою клятвою, Стикса водою;
Руки простри и коснися, одною — земли многодарной,
Светлого моря — другою, да будут свидетели клятвы
Все преисподние боги, присущие древнему Крону.
d) И. XIV 278 сл. (Клятва Геры)
Руки простерши, клялась и, как он повелел, призывала Всех богов преисподних, Титанами в мире зовомых.
e) И. XV 224 сл.
…услышали б грозную брань и другие,
225 Самые боги подземные, сущие около Крона!
Ср. Hymn. Нот. II 156 слл. (§ 57 d).
f) Aesch. Prom. 199 слл. (Титаномахия и решающая в ней роль Прометея)
См. «Зевс и Гера», § 20 с.
26. a) Apollod. I 2, 2—4 (Потомство Титанов и Кроноса)
От Титанов родились следующие потомки: от Океана и Те–фии — Океаниды: Асия, Стикс, Электра, Дорида, Евринома, Амфитрита, Метида; от Кея и Фебы — Астерия и Лето; от Гипериона и Феи — Эос, Гелиос, Селена; от Крия и дочери Понта Эврибии — Астрей, Паллант, Перс; от Иапета и Асии, дочери Океана, — Атлант, который держит на плечах небо, Прометей, Эпиметей и Менетий, которого Зевс поразил перуном во время борьбы с Титанами и низверг в Тартар. Кроме того, от Кроноса и Филиры родился Хирон, кентавр, имеющий двойную природу; от Эос и Астрея — ветры и звезды; от Перса и Астерии — Геката; от Палланта и Стикс, дочери Океана, — Победа, Мощь, Рвение, Сила.
b) Apollod. I 1, 5—7 (Поглощение детей Кроносом)
…А когда [Кронос] женился на сестре своей Рее, он поглощал рождавшихся детей вследствие пророчества ему Геи с Ураном о том, что он будет лишен власти собственным сыном. Первой поглотил он Гестию, когда она родилась, затем Деметру и Геру, после них Плутона и Посейдона. Разгневанная этим Рея пришла на Крит, когда была беременна Зевсом, и там родила его в пещере Дикты. Его отдала она на воспитание Куретам и Нимфам, дочерям Мелиссея, Адрастии и Иде. Эти последние воспитывали мальчика молоком Амальфеи, а Куреты в полном вооружении, охраняя младенца в пещере, ударяли копьями по щитам, чтобы Кронос не услышал голоса ребенка. Рея же, завернув в пеленки камень, подала его Кроносу, чтобы он поглотил его как родившееся у нее дитя.
Продолжение этого текста см. в § 47 а.
27. a) Pind. Pyth. IV 29 (Освобождение Титанов)
Освободил Зевс несокрушимых Титанов…
b) Агг. Peripl. Ponti Eux., p. 99, 22 (Aesch., frg. 190)
Однако Эсхил делает в «Освобожденном Прометее» Фазис границей Европы и Азии, потому что Титаны так говорят у него Прометею:
Пришли мы…
Твои боренья эти, Прометей, смотреть,
Твоих оков страданья эти созерцать.
c) Hes. Opp. et. d. Ill—125 (Титаны и золотой век)
Был еще Крон–повелитель в то время владыкою неба.
Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,
Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость К ним приближаться не смела. Всегда одинаково сильны 115 Были их руки и ноги. В пирах они жизнь проводили. А умирали, как будто объятые сном. Недостаток Им был ни в чем не известен. Большой урожай и обильный Сами давали собой хлебодарные земли. Они же, Сколько хотелось, трудились, спокойно сбирая богатства, — 120 Стад обладатели многих, любезные сердцу блаженных. После того как земля поколение это покрыла, В благостных демонов все превратились они наземельных Волей великого Зевса: людей на земле охраняют, Зорко на правые наши дела и неправые смотрят. 125 Тьмою туманной одевшись, обходят всю землю, давая Людям богатство.
d) Pind. ΟΙ. II 68—77
Те, кто трижды дерзнул, пребывая и там и здесь [в обоих мирах], удержать свою душу от всякой неправды, тот совершил путь к твердыне Кроноса. Здесь ветерки Океана овевают остров блаженных. Здесь блистают золотые цветы, растущие то ли из земли, то ли на прекрасных деревьях, то ли в воде. Их кольцами и венками оплетают руки, следуя правым решеньям Ра–даманта, в котором Кронос–отец имеет готового для себя сотрудника, Кронос, супруг Реи, обладающий наивысшим из всед престолом.
28. a) Lact. Inst, divin. I 13, 14 (Epit. ad Pentad. 14) (Кронос)
Энний в «Эвгемере» говорит, что первым царствовал не Сатурн, но его отец Уран. «Вначале, — утверждает Евгемер, — верховную власть на земле имел Уран. Это царство он устроил себе вместе с своими братьями».
b) Lact. Inst, divin. I 11, 65
Кому же, следовательно, Юпитер мог приносить жертвы, как не Урану, который, по словам Эвгемера, умер в Океании и погребен в городе Авлакии [?]?
c) Lact. Inst, divin. I 14, 1—6 (Epit. 13)
(1) Поскольку приведенное мной до некоторой степени расходится с «Священной историей» [Эвгемера], мы откроем теперь то, что содержится в истинной литературе, чтобы не показалось, будто бы мы в обвинении верований следуем за нелепостями поэтов и их одобряем. (2) Вот слова Энния: «Затем Сатурн взял в жены Опу. Титан, старший ηο рождению, потребовал царства себе. Тогда Веста, их мать, и сестры Церера и Опа советуют Сатурну не уступать царства брату. (3) Тут Титан, менее красивый, чем Сатурн, как по этому самому, так и потому, что он видел старания матери и сестер доставить царствование Сатурну, уступил ему царскую власть. Вследствие же этого он заключил договор с Сатурном, чтобы тот не воспитывал никого, если у него родится ребенок мужского пола. Это он сделал для того, чтобы царство перешло к его собственному потомству. (4) Тогда они убили первого появившегося от Сатурна сына. В дальнейшем родились близнецы Юпитер и Юнона. Тогда они показали Сатурну Юнону и укрыли Юпитера тайком. Они отдают его на воспитание Весте, скрывая это от Сатурна. (5) Так же и Нептуна Опа рождает тайно от Сатурна и скрывает от него в тайне. Таким же образом в третьем рождении она родит близнецов Плутона и Главку. Плутон — по–латыни отец богов (Dis pater); другие называют его Орком. Тут показывают Сатурну дочь Главку, а сына Плутона старательно прячут. Далее бедная Главка умирает». (6) Что описано именно это потомство и родство Юпитера и его братьев, — передается нам таким путем «Священной историей».
d) Lact. Inst, divin. I 14, 7, 10—12
(7) Также немного спустя он сообщает: «Затем Титан, после того как узнал, что от Сатурна родились сыновья и что они воспитаны тайно от него, уводит с собою своих сыновей, называвшихся Титанами, схватывает своего брата Сатурна и Опу, окружает их стеной и приставляет к ним стражу…»
(10) Остальная история складывается так. Когда Юпитер, уже будучи взрослым, услышал, что его отец и мать окружены стражей и заключены в оковы, он пришел с большим количеством критян, победил в сражении Титана и его сыновей, освободил родителей из оков, отдал власть отцу и тогда возвратился на Крит. (11) После этого Сатурну было передано изречение оракула — опасаться, чтобы сын не изгнал его из царства. Сатурн, для облегчения судьбы и избежания опасности, злоумышляет убийство Юпитера. Узнавши об этих кознях, Юпитер снова вернул себе царство и выгнал Сатурна. (12) Проблуждав по всем землям вследствие преследования его вооруженными [людьми], которых Юпитер послал для его'захвата и убиения, он едва–едва нашел в Италии место для укрытия.
e) Aug. Ер. 17
…На той горе [Олимпе] Юпитер расположил лагерь, когда вел войну против отца, как учит этому история, называемая у древних также «Священной».
f) Lact. Inst, divin. I 11, 65
«Священная история» свидетельствует также и о том, что орел помещался у него на голове и царство ему предназначено еще раньше, [чем он выступил против Титанов].
Ср. Fulg. I 20.
g) Lact. Inst, divin. I 11, 34, 35
(34) Вот его [Энния] слова: «Тут Юпитер предоставил Нептуну власть над морем, чтоб он царствовал над всеми островами и над всеми местностями на море».
(35) Та же самая «История» учит, что Юпитер жил на Олимпе, в следующих словах: «В то время Юпитер большую часть своей жизни проводил на Олимпе; и туда приходили к нему за решением, если что–нибудь вызывало споры. Также, если кто–нибудь находил что–нибудь новое полезное для человеческой жизни, он приходил туда же и показывал Юпитеру».
h) Lact. Inst, divin. I 11, 63
Энний так говорит в «Священной истории»: «Тогда Пан отвел его на гору, которая носит имя Кресла неба. Взойдя туда, он увидел земли на широком пространстве и там же, на горе, построил жертвенник Урану. Юпитер первый принес жертву на этом жертвеннике. В этом месте он воззрел на Небо, которое мы теперь [так] именуем [Небом], т. е. на то, что выше мира, на то, что называется Эфиром, — давши имя Неба по имени своего деда. И то, что называлось Эфиром, Юпитер в целях умилостивления первый назвал Небом и возжег всю ту жертву, которую он там принес».
i) Lact. Inst, divin. I 13, 2
Хотя и написано в «Священной истории», что Сатурн, Опа и прочие тогдашние люди обыкновенно ели человеческое мясо, но Юпитер, впервые создавший для людей законы и обычаи, приказом воспрепятствовал питаться такой пищей.
j) Lact. Inst, divin. I 22, 21—27 (Epit. 24)
(21) «Священная история» свидетельствует, что сам Юпитер, овладевши государственными делами, пришел к такому высокомерию, что сам себе поставил во многих местах капища. (22) Именно, когда он обходил земли, то, в какую бы страну он ни приходил, он связывал с собой ее царей и старейшин взаимным гостеприимством и дружбой. И когда он от кого–нибудь уходил, он приказывал делать себе капище во имя своего друга, чтобы себе самому сохраниться в памяти в смысле дружбы и договора. (23) Так были построены храмы Юпитеру Атабу–рию, Юпитеру Лабриандию (Атабур и Лабрианд были его друзья и помощники на войне), также Юпитеру Лакрию, Юпитеру Молиону, Юпитеру Кассию и другие, — храмы того же самого порядка. Он хитрейшими способами наблюдал за тем, чтобы ему оказывались божеские почести и его друзьям совершалось вечное поминовение, соединенное и с обоготворением. (24) Они, следовательно, испытывали радость и охотно повиновались этой власти и ради его имени установили ежегодный ритуал и празднества. (25) Подобное этому сделал в Сицилии Эней, давши основанному им городу имя своего друга Ацесты, чтобы впоследствии обрадованный и довольный Ацеста любил этот город, расширял и украшал. (26) Таким способом насаждал Юпитер по всему миру религиозную веру в свое почитание и создавал прочим пример для подражания. (27) Следовательно, ритуал почитания богов проистек или от Мелисса, как передает Дидим [FGr Hist., § 19—20], или от самого Юпитера, как утверждает Эвгемер. О времени же [и без того] известно, когда боги стали почитаться.
k) Lact. Inst, divin. I 11, 45—47 (Epit. 13)
(45) Энний, писавший в своей «Священной истории» все, что он имел у себя в своей жизни до конца, говорит так: «Затем, обойдя по пяти раз земли, распределивши власть между всеми своими друзьями и родственниками, установивши для людей законы, обычаи, питание и сделавши много другого хорошего, он достиг бессмертной славы и памяти и оставил после себя вечные памятники. (46) Проведя век свой на Крите и состарившись, он скончался и отошел к богам; и о нем позаботились его сыновья Куреты и его украсили. И его могила находится на Крите, в городе Кноссе; и говорят, что город этот основала Веста. На могиле его написано древнегреческими буквами: ZAN ΚΡΟΝΟΥ, что значит по–латыни: «Юпитер, сын Сатурна»». (47) Это на самом деле передают не поэты, но писатели по вопросам древности.
1) Diod. Ill 56, 3—5 (Уран)
(3) Повествуют, что первый начал царствовать у них (ат–лантийцев) Уран, который свел разбросанно живущих людей в городскую ограду, причем они согласились прекратить внеза–конную и звериную жизнь. Он изобрел употребление и накопление домашних плодов и немало из других полезных вещей. Он овладел большей частью вселенной, по преимуществу — странами к западу и северу. (4) Ставши усердным наблюдателем звезд, он предсказывал многое из того, что должно совершиться в мире. Он ввел для народа исчисление года по солнечному движению, месяцев же — по луне и научил распознавать времена каждого года. Потому–то многие, не зная вечного порядка звезд, удивлялись происходящему по предсказанию; и, с другой стороны, предположили, что сообщавший об этом причастен божественной природе. После его ухода от людей, ввиду его благодеяний и распознания им звезд, ему стали воздавать бессмертные почести. Его прозвище перенесли на мир; одновременно с тем, что он оказался причастен к восходу и заходу звезд и к прочему, что совершается на небе, как и одновременно с размером почестей, стали чрезмерно расцениваться и его благодеяния. И его навеки объявили вечным царем Всего.
m) Diod. Ill 57—61 (Потомство Урана)
(57, 1) Рассказывают, что у Урана от множества жен родилось пятеро детей, да сверх того сорок, и из этих восемнадцать, говорят, произошли от Титеи, имеющие каждый свое имя, вообще же все называемые по матери Титанами. (2) Титея же, будучи мудрой и виновницей многочисленных благ для людей, была обожествлена после смерти осчастливленными ею [людьми], с переименованием в Гею. Родила она ему [Урану] и дочерей, из которых две старшие были самыми выдающимися среди других: так называемая Базилея и Рея, которую некоторые называли Пандорой. (3) Из них Базилея, будучи старшей и намного отличаясь от прочих разумом и сообразительностью, воспитала всех своих братьев и вообще проявила к ним материнскую любовь. Поэтому ее и прозвали Великой матерью. После перехода отца из людей в боги с согласия народа и братьев она приняла царскую власть, будучи еще девицей, вследствие избытка рассудительности не желая ни с кем сожительствовать. После же, желая оставить сыновей в качестве преемников на царство, сожительствовала с одним из братьев, Гиперионом, к которому она всего более была расположена. (4) Когда же у нее родилось двое детей, Гелиос и Селена, возбуждавшие удивление красотой и разумом, братья, завидуя ей в ее семейном счастье, — так гласит предание, — и опасаясь Гипериона, чтобы она не передала ему власти, замыслили совершенно беззаконное дело. (5) Составив заговор, они закололи Гипериона, Гелиоса же, ребенка, бросили в реку Эридан и утопили. Когда это несчастье обнаружилось, Селена, будучи чрезвычайно братолюбивой, бросилась с крыши дома, мать же, разыскивая тело у реки, оказалась в разбитом состоянии и, погрузившись в сон, увидела, что стоящий перед ней Гелиос убеждает ее не оплакивать смерти детей: Титаны ведь понесут заслуженное наказание, сам же он с сестрой преобразятся в бессмертные существа, по некоторому божественному промыслу; и люди дадут им имена: Гелиоса, имея в виду первый священный огонь на небе, и Селены, имея в виду месяц. (6) Проснувшись и подробно рассказав народу свой сон и свои несчастья, она потребовала воздаяния покойникам божественных почестей, а [в отношении к себе] потребовала, чтобы больше уже никто ее не касался. (7) Впавши после этого в безумие и захватив с собой те из игрушек дочери, которые способны были производить шум, она стала блуждать по стране с распущенными волосами и в неистовстве от шума тимпанов и кимвалов. Этим она страшно пугала тех, которые ее видели. (8) В то время, когда все чувствовали к ней сострадание и некоторые оказывали заботу к ее особе, разразился большой ливень с непрерывными ударами грома, — тогда Базилея стала невидимой. Народ же, который был поражен этим обстоятельством, вознес Гелиоса и Селену в наименованиях и почестях на степень небесных светил, мать же их признал богиней и поставил [ей] алтари и стал воздавать ей жертвоприношения и другие почести, изображая то, что с ней случилось, при помощи игры на тимпанах и кимвалах и всего прочего.
(60, 1) Повествуют, что после смерти Гипериона сыновья Урана разделили царство; из них наиболее видными являются Атлант и Кронос. Атлант получил по жребию местности, прилегающие к Океану, и этот народ получил название атлантийцев, и самая высокая гора в этой стране подобным же образом получила название Атланта. (2) Рассказывают, что он точно преподал [людям] астрономию и первый дал людям науку о сферах. По этой причине составилось мнение, что весь Космос держится на плечах Атланта, причем этот миф прикровенно изображает нахождение и черчение сферы. У него родилось много сыновей, из которых один отличался благочестием и справедливостью к правителям и человеколюбием; имя его Геспер. (3) Когда он взошел на вершину горы Атланта и делал наблюдение над звездами, он был внезапно увлечен большими ветрами и сделался невидимым. Народ, сострадая ему ввиду его добродетелей, стал воздавать ему бессмертные почести, и самая замечательная из звезд неба была названа его именем. (4) Произошло от Атланта семь дочерей, называемых по отцу общим именем Атлантид, в отдельности же называвшихся: Майя, Электра, Тайгета, Стеропа, Меропа, Алкиона и, наконец, Келено. Вступив в брак с виднейшими героями и богами, они стали родоначальницами большей части человеческого рода. Они родили тех, которые благодаря своей добродетели были названы богами и героями; так, например, старшая, Майя, соединившись с Зевсом, родила Гермеса, оказавшегося изобретателем многого среди людей. Вскоре и другие Атлантиды родили знаменитых людей, из которых возникли основатели народов и городов. (5) Поэтому не только у некоторых из варваров, но и у эллинов многие из древнейших героев возводили свой род к Атлантидам. Они были отменно мудры и после смерти получили у людей бессмертное почитание и, водворившись в Небе, получили наименование Плеяд. Атлантиды были названы и Нимфами, вследствие того, что жители той страны называют вообще женщин нимфами.
(61, 1) Повествуют, что Кронос, будучи братом Атланта, отличаясь нечестием и корыстолюбием, женился на сестре Рее, от которой произвел Зевса, прозывавшегося раньше Олимпийцем. Был и другой Зевс, брат Урана, царствовавший на Крите, который по своей славе намного уступал Зевсу, который считался появившимся позже. (2) Этот последний воцарился над всем миром, а тот, появившийся изначала, царствуя над вышеназванным островом, породил десятерых детей, получивших название Куретов. Назван же этот остров по его жене — Идей–ским; здесь он был погребен после смерти. Место, послужившее ему могилой, показывают и до наших дней. (3) Однако критяне, по крайней мере, рассказывают мифы, несогласные с тем, о чем мы писали в отдельных местах сочинений, относящихся к Криту. Говорят, что Кронос властвовал в Сицилии, Ливии, а также и Италии и вообще образовал власть в местах на западе. Он удерживал крепости и укрепления этих мест при помощи охраны, занимающей их целиком. От этого времени и доныне, как известно, многие возвышенные места в Сицилии и частях, спускающихся к западу, называют Кроносовыми. (4) Родившийся от Кроноса сын Зевс стремился к жизни, противоположной жизни отца, так что, относясь ко всем гуманно и человеколюбиво, он получил от народа прозвище «Отец». Одни говорят, что он принял царство, потому что отец уступил его ему добровольно, другие же — что он был избран народом благодаря ненависти народа к его отцу. Когда же Кронос выступил против него вместе с Титанами, Зевс победил его в сражении и, ставши господином всего [царства], пошел по всей вселенной, благодетельствуя человеческому роду. (5) Он отличался мощью своего тела и всеми другими доблестями и благодаря этому в скором времени стал владыкою всего мира. Вообще он направил все свое усердие на исправление нечестивых и дурных и на благодеяния по отношению к народу. (6) Из–за этого после перехода из людей [в боги], с одной стороны, он был назван Зевсом на том основании, что он, как известно, стал виновником для людей прекрасной жизни (dzen), а с другой стороны, он был водворен в мире в результате почитания его осчастливленными людьми, в то время как все ревностно провозгласили его навеки богом и господином всего мира. Таково основное содержание рассказов о богах у атлантийцев.
n) Diod. V 66—68 (Титаны вообще)
(66, 1) Критяне рассказывают, что одновременно с Куре–тами появились и так называемые Титаны. Местопребывание они имеют на Кносской земле, где еще и теперь показывают основание жилища Реи и кипарисовую рощу, оставленную с давних пор. (2) Мужчин по числу было шесть, а женщин — пять, причем они происходят, как повествуют одни, от Урана и Геи, а как рассказывают другие, — от одного из Куретов и матери Титеи, от которой и получили они свое имя. (3) Мужчинами были: Кронос, Гиперион и Кой, еще Иапет и Крий и, наконец, Океан. Сестры же их: Рея, Фемида и Мнемосина, еще Феба и Тефия. Из Титанов каждый был изобретателем того или другого для людей, и вследствие их благодеяния в отношении всех людей они достигли почета и вечной памяти. (4) Итак, будучи старшим, Кронос сделался царем и перевел своих людей от дикого образа жизни к жизни культурной, и благодаря этому он, достигший великой похвалы, посетил многочисленные места вселенной, внушая всем людям справедливость и простоту души. Поэтому родившиеся при Кроносе люди слыли среди позднее рожденных за добродушных и вполне непорочных, зарожденных также счастливыми. (5) Царствовал Кронос преимущественно в странах крайнего Запада и пользовался большим почетом. Поэтому и в новые времена, при римлянах и карфагенянах, когда уже стоял этот город, еще и у других соседних народов учреждены были празднества и жертвы этому богу и многие страны стали носить его имя. (6) Благодаря преобладанию законности беззаконие вообще никак никем не совершалось. Все же находившиеся под его владычеством достигли блаженной жизни, беспрепятственно наслаждаясь полным довольством. Об этом и Гесиод свидетельствует такими словами [Opp. et d. Ill —120]:
Был еще Крон–повелитель в то время владыкою неба.
Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,
Горя не зная, не зная трудов. И печальная старость
К ним приближаться не смела. Всегда одинаково сильны
Были их руки и ноги. В пирах они жизнь проводили
И умирали, как будто объятые сном. Недостаток
Был им ни в чем не известен. Большой урожай и ѳбильный
Сами давали собой хлебодарные земли. Они же,
Сколько хотелось, трудились, спокойно сбирая
богатства, —
Стад обладатели многих, любезные сердцу блаженных.
Так повествуют о Кроносе.
(67, 1) Гипериона же считают движущей силой Солнца и Луны и других светил. Также [думают], что и времена года наступают в зависимости от этих светил. Считают, что Гипе–рион первый постигнул знание благодаря усердию и наблюдательности и передал его другим для изучения. Вследствие этого его назвали отцом этих предметов, как будто бы он породил науку о них и [самую] их природу. (2) Считают, что от Коя и Фебы родилась Латона, от Япета же — Прометей. Причем некоторые мифографы передают о нем, что, укравши огонь у богов, он передал его людям. На самом же деле он был изобретателем [только] огнива, из которого добывался огонь. (3) Из Титанид же, рассказывают, Мнемосина изобрела искусство мышления и приспособила каждой вещи наименование, благодаря чему мы и изъясняем себе каждую вещь и общаемся друг с другом. Некоторые же говорят, что это ввел Гермес. Приписывают этой богине и то, что служит у людей для восстановления мыслей и для памяти, отчего она, как известно, и получила свое наименование. (4) Фемида, говорят, первая ввела оракулы, жертвоприношения и узаконения о богах и научила делам бла–гозакония и мира. Вследствие этого люди, охраняющие законы касательно божественных дел и законы человеческие, называются «стражами установлений» и «законодателями установлений». И мы говорим, что Аполлон в те моменты, когда он намерен давать прорицания, пророчествует на основании того, что Фемида явилась изобретательницей прорицаний. (5) Итак, эти боги, во многом облагодетельствовавшие человеческую жизнь,
не только удостоились бессмертных почестей, но и впервые решили жить на Олимпе после своего удаления от людей. (68, 1) Говорят, что от Кроноса и Реи произошли Гестия, Деметра и Гера, а также и Зевс, Посейдон, Аид. [Дальше следуют тексты, приводимые в отделе «Гестия», § 2j, и «Деметра», § 12 с].
29. Hyg. Fab. 138
Сатурн, разыскивая Юпитера по землям, возлег во Фракии, превратившись в коня, с дочерью Океана Филирой. Она родила от него кентавра Хирона, который, по преданию, первый изобрел врачебное искусство. Увидавши, что она родила невиданное существо, она просила у Юпитера, чтобы он изменил ее в какой–нибудь [другой] вид. Она была превращена в дерево филиру, т. е. в липу.
30. a) Procl. in Theol. Plat. IV 5, p. 188, 22 (Уран, Кронос, Зевс)
И прежде них [Плотина и Ямвлиха] сам Платон в «Кра–тиле» (396 b), следуя орфическим теогониям, отцом Зевса называет Кроноса, а отцом Кроноса — Урана.
b) Procl. in Tim. 40 е (III 184, 1 D.) (Место Океана и Тефии и перечисление Титанов; по Орфею, Океан и Тефия — братья Кроноса и Реи, а не родители, как у Платона)
По–видимому, [Платон] это говорит не в согласии с [орфическими] принципами. Ведь они там называются их братьями, а не родителями, ибо Гея рождает их тайно от Урана, как говорит богослов:
Семь дочерей непорочных, прекрасных лицом .и глазами,
Семь сыновей, волосатых владык, родила ему Гея.
Дщерей — Фемиду и Тефию, с разумом светлым и быстрым,
Мнемозину, с густыми кудрями, блаженную Фею,
Родила она и величавую видом Диону,
Фебу и Рею она родила, мать великого Зевса.
И столько же сыновей:
Коя, великого Крия и Форкия, сильного телом,
Кроноса и Океана, Гипериона и Иапета.
После того как это написано у богослова, каким образом Тимей выводит из Океана и Тефии Кроноса и Рею?
c) Procl. in Tim. 40 е (III 189, 2 D.) (Океан и Тефия в окружении прочих Титанов)
Равным образом среди других сильнейших поколений, подчиненных им, выражение «те, что вместе с ними» указывает на остальных Титанов: Коя, Гипериона, Крия, Иапета, Форкия — и на остальных Титанид: Фебу, Фейю, Мнемозину, Фемиду, Диону, вместе с которыми эманировали Кронос и Рея, и на происшедших вместе с Форкием Нерея, Фавманта, очень подвижную Еврибию, и на тех, которые особенно поддерживают универсальное становление. Следует знать, что не приходится тщательно исследовать их порядок: кто выше — Кронос или Форкий? — ибо среди них имеет место единение и сходство.
d) Procl. in Tim. 24 e (I 175, 9 D.) (Дерзость Титанов)
Она [дерзость] поистине есть незнание и срам, почему и близкое к ней и как бы содержащееся в ней называют своеволием. Образец этого указывается у богослова следующими словами:
…С высокомерием в сердце ковы строя Титаны…
Ср. Hes. Theog. 139.
e) Procl. in Tim. 25 b (I 187, 4D.) (Демиургизм и титанизм, — демиургическая воля есть предельное оформление титанизма)
Ибо таким образом демиургическая воля имеет предел, и худшее преодолевается лучшим, в частных делах атлантий–цы — афинянами, а в целом Титаны — олимпийцами.
Чувствуя силу в себе и восставши против благого
Вследствие гордости пагубной и неразумно надменной, —
говорит богослов. Подражая ему, Платон сказал, что атлан–тийцы напали на афинян по дерзости.
31. a) Procl. in Crat. 396 b, с (p. 62, 3 Pasqu.) (Взаимоотношение Фанета, Кроноса и Зевса, — Кронос, поглощающий умопостигаемого Фанета, сам становится умозрительным, как и Зевс, которому он передает власть над чувственным миром)
Как говорит Орфей вдохновенными устами, Зевс и поглощает своего предка Фанета, и охватывает в себе все его потенции, и становится умозрительно всем тем, чем тот был умопостигаемо. И Кронос вручает Зевсу начала всей демиургии и промысла относительно чувственного. При этом, мысля самого себя, объединяется с первичным умопостигаемым и исполняется тамошних благ. Поэтому и говорит богослов, что его питает Ночь:
Крона из всех одного Ночь взлелеяла и воспитала.
Ср. Damasc. 67 в § 45 с.
b) Procl. in R. P. II 74, 26 Кг. (Диалектика Фанета, Кроноса и Зевса; Кронос и серебряный век)
Богослов Орфей передал нам о трех поколениях людей. Первое — золотое, которое, говорит он, установил Фанет. Второе — серебряное, над которым властвовал, как он говорит, величайший Кронос. Третье — титаническое, которое, говорит он, Зевс составил из членов [тела] Титанов. [Ср. Olymp. in Phaedr. 68 с, p. 48, 25]. Орфей обнял умом, что в этих трех пределах содержится всякий вид человеческой жизни. Ибо или он умозрителен и божествен, утвержденный на самой высоте сущего; или он обращен к самому себе, мыслит самого себя и любит подобную жизнь; или он взирает на худшее и желает с ним жить, несмотря на его неразумие. Принимая во внимание, что человеческая жизнь тройственна, — [следует сказать, что] первый вид происходит от Фанета, который все мыслящее связывает с умопостигаемым. Второй — от Кроноса первого, как говорит миф, хитроумного и заставляющего все обращаться к самому себе. Третий — от Зевса, научающего промышлять о вторичном и упорядочивать худшее, ибо это есть свойство демиургии.
32. a) Procl. in Crat. 396 b, p. 55, II Pasqu. (Символизм изувечивания Кроноса)
Один Кронос и совершенно лишает Урана царской власти, и уступает владычество Зевсу, «обрезывая и обрезываясь», как гласит миф. Поэтому Платон, видя, что подобное наследование, будучи дерзким, приписывается у богословов Кроносу, счел, с одной стороны, достойным упомянуть и о заключающемся в этом имени представлении о дерзости, чтобы выразить имя, подобающее богу и несущее образ дерзости, которая приписывается ему мифами, нас же, с другой стороны, научить возводить мифические образы к истине, поскольку подобает в отношении богов и явную чудовищность относить к разумной мысли.
b) I. Lyd. De mens. IV 64, p. 116, 21 W.
Они считают приличным, чтобы Афродита родилась из полового члена Кроноса, т. е. из вечности.
c) Ov. Ib. 273
[Сатурн] был оскорблен в том же отношении и потерпел то же наказание от сына, которое совершил сам.
d) Procl. in R. P. II 297, 9 Kr.
Зная и это, богословы создали миф, что он насилием завладел царством и пожирал собственных детей, как будто бы нужно было, чтобы насильник отца был таким же и в отношении своих собственных детей, т. е. чтобы он стал во главе другого царства по превосходству в силе и чтобы удерживал у себя то, что порождает.
e) Damasc. 267 (II 134, 17 Rue.)
У Орфея именно — Кронос, который является Титаном в соответствии с тем, кто сам себя препоясал и поглощает собственные порождения по неумолимости [препоясанность и неумолимость у Дамаския — символ для–себя–бытия].
f) Schol. Lycophr. 399 (p. 149, 11 Sch.)
Диском же он называет Зевса из–за камня, завернутого Реей в пеленки вместо Зевса и поглощенного Кроносом. Так говорит Гесиод в «Теогонии» (485).
g) Procl. in R. P. I 138, 23 Kr.
Ибо передано нам, что он первый из богов спал:
Вскоре Кронос улегся, вкусивши злокозненной пищи,
Сильно храпя…
h) Clem. Alex. Str. VI 2.26,2 (II 442, 12 Stah.)
В «Теогонии» относительно Кроноса у Орфея сказано:
Спит он, толстую шею откинув, и сон всемогущий
Очи смыкает его.
Гомер относит эти выражения к Киклопу (Od. IX 372 сл.).
33. a) Lact. Inst, divin. I 13, 11 (I 52, 3 Br.) (Царство Кроноса)
Орфей, который был ближе к его временам, открыто воспоминает, что Сатурн царствовал на земле и среди людей:
Прежде всех царствовал Крон на земле средь людей
земнородных.
И от Крона великий Зевс родился звонкогремящий.
b) Procl. in Hes. Opp. et d. 126(11 121, 18 Gaisford) (Кронос и серебряный век)
Орфей говорит, что Кронос царствовал над серебряным поколением, называя живущих по чистому разуму серебряными, подобно тому как золотыми — живущих только по разуму [просто], Гесиод же (127), желая показать перемену в человеческой жизни, делает серебряное поколение людей беззаботным.
c) Procl. Theol. Plat. V 10 (p. 264, 20) (О нестареющем Кроносе)
В то время как богословы говорят, что этому чину [Кроносу] подобает неувядание, как утверждают варвары и эллинский богослов Орфей, — ибо он мистически говорит, что волосы Кро–носова лица вечно черны и никогда не седеют, — я удивляюсь вдохновенному уму Платона, выражающего то же самое об этом боге для тех, кто идет по его следам. Ведь души в период Кроноса, говорит он [Plat. Polit. 270 d, е], не принимали старости, обращались к юности, искореняли седину и удерживали черные волосы. Белые волосы стариков становились черными, щеки же подрастающих в пору зрелости становились гладкими. Так говорит элеатский гость. А Орфей подобное этому высказывает о боге [о Кроносе]:
Под властью Зевса Кронида
Жизни достигнуть бессмертной, чистый иметь подбородок,
На голове благовонные кудри в росте обильном,
Белого цвета волос не ведать старости хилой,
Но чтобы пышные локоны возле висков завивались.
[Может быть, эти стихи имеет в виду Pind. ΟΙ. II 68, — § 27 d].
34. a) Procl. in Tim. 40 e (III 185, 28 D.) (Титаническая эманация, кроме Океана и Тефии)
Из других Титанов, вступивших в предприятие, замышленное против отца, Океан отказывается от этого вопреки приказаниям матери и сомневается в успехе деяния:
Снова здесь Океан оставался в чертогах в раздумье,
И, к какой бы ему примкнуть стороне, размышлял он.
Или отца лишить силы, постыдно его изувечив,
С Кроном и братьями (что милой матери стали послушны),
Или, покинувши всех, оставаться внутри беззаботно.
Сильно волнуясь, остался он, сидя на месте в чертогах,
Негодуя на мать, а больше на братьев родимых.
Итак, он и пребывает и вместе эманирует с Тефией, ибо она соединена с ним по первому рождению. Прочие же Титаны понуждаются к разделению и эманации, а предводительствует ими величайший Кронос, как говорит богослов… [Далее следует текст, приведенный выше, в § 12 с].
b) Schol. Hes. Theog. 209 (II 491 Gaisford)
Титаны от [глагола] «тянуться» (tetasthai) и развертываться или, — как говорит он [Гесиод], заимствовав это мнение у Орфея, — по тому, что Кронос снова намеревается покарать (timoresai) богов и захватить его царство, или по тому, что тот самый древнейший мрак снова намеревается овладеть (epicra–tesai) имеющим звезды кругом зодиака.
c) Damasc. 422 (II 277, 5 Rue.)
Затем, кроме этого, он и эманирует в то, что движется и покоится на месте, так как через посредство демиурга утверждается и последняя природа инобытия «в недрах Реи», как делает Орфей. И вообще демиургическая пристань для Всего, — вот что есть эта богиня, которая первая проводит демиургию в материю.
d) Procl. in Tim. 18 с (I 46, 27 D.)
Итак, Гера выступает вместе с Зевсом, все порождая вместе с отцом, почему она и именуется равноправной ему.
И Рея равноправна Кроносу, ибо эта богиня есть лоно всей потенции Кроноса; и Гея равноправна Урану, ибо Гея есть мать всего того, для чего Отцом является Уран.
e) Kroll. De or. Chald., p. 30 (frg. 305 Ab.)
Рея богов умозрительных есть родник и источник.
Первая силы отца восприявши в тайные недра,
Поколенье она изливает, что вечно кружится.
f) Damasc. 284 (II 157, 12 Rue.)
Ведь Орфей скорее думает, что под Реей простирается природа вплоть до растений и других плодов, если, конечно, мы не будем мыслить, что и Горгона простирает свое жизнерождение включительно до самых камней.
g) Procl. Theol. Plat. V 11 init. (p. 265, 25)
Положив предел повествованиям о царе умозрительных богов, в дальнейшем воспоем царицу Рею. Ибо Платон и Орфей называют ее матерью демиурга Всего, вторым после Кроноса божеством.
[Кроме этих материалов об орфических Титанах имеются еще материалы о растерзании Диониса (отрока Загрея) Титанами. Они помещаются в отделе «Дионис»).
35. a) Schol. Verg. Aen. I 12 (Бог влаги и холода)
…Сатурн — бог всей влаги и холода.
b) Clem. Alex. Str. V 6
Подобное [с орфиками] таинственно изображали и пифагорейцы, выставляя планеты как аллегорию собак Персефоны, а море — как слезу Кроноса.
Ср. Plut. De Is. et Os. 32 (точно такое же выражение).
c) I. Lyd. De mens., p. 117 b
Они молились Посейдону, Афродите и Амфитрите, а еще… Кроносу о предстоящей зиме.
d) Theopomp. ар. Plut. De Is. et Os. 69, p. 378 e
Феопомп рассказывает, что люди, живущие к западу, полагают и говорят, что зима — это Кронос, лето — Афродита, весна — Персефона и что все это родится от Кроноса и Афродиты.
e) Philod. De piet. 12
Кронос обозначает течение (rhoon) потока, Рея — землю, Зевс — эфир. Хрисипп же утверждает, что когда все очень мокро и идет большой дождь, то самое падание дождя называется Кроносом.
f) Porphyr. И. XV 21
И Гесиод Ураном называет воспламенение, а Кроносом — несущийся сверху, подобный быстро льющемуся источнику дождь, Реей — землю с натекающей на нее водой, обрезанием же Урана — погашение огненного начала водой.
g) Plat. Crat. 402 b, с
Я как будто вижу Гераклита, безыскусно произносящего некоторые древние изречения мудрецов из времен Кроноса и Реи, приводимые также и Гомером. Гераклит говорит, что все идет и ничто не стоит, и, уподобляя сущее течению реки, прибавляет, что невозможно дважды войти в одну и ту же реку. Кажется ли тебе, что налагатель имен для предков прочих богов — «Рея» и «Кронос» — имел в мысли что–нибудь отличное от Гераклита? Ужели случайно, думаешь, он наложил на обоих богов наименования текучести? Так–то в свою очередь и Гомер [II. XIV 201] говорит, что Океан — это родитель, а Тефия — мать. То же, думаю, и Гесиод [?]. Говорит где–то и Орфей, что… [следуют стихи из «Истории», § 33 а]. Так вот на что смотри, как это все одно с другим согласно и тяготеет к взглядам Гераклита.
36. a) Damasc. 123 bis (I 317, 15 Rue.) (Дракон^ Хронос = Геракл. Хронос — Время)
См. «История», § 39.
b) Athenag. Suppl. (Кронос сбрасывает отца с колесницы )
См. «История», § 42 b.
c) Eur. ар. Macrob. Sat. I 17, 59
Движение солнца поворачивает свой путь наподобие изгибов Дракона, откуда и говорит Еврипид [frg. 943]: «Огненно–родный дракон держит путь в течение четырехвидных времен, запрягши стройно многоплодовую колесницу».
d) Macrob. I 22, 8
Сам Сатурн, который является создателем времен и потому имеет прозвание у греков, с переменой буквы, вместо Кроноса Хронос, — как же иначе должен пониматься, если не в качестве солнца, раз он, по преданию, считается различенным (в смысле исчисления времен) порядком элементов, распространяющимся светом и связью, которая образована вечностью и дана в раздельном видении (а это все как раз и указывает на деятельность солнца)?
e) Ср. Scythinos, FPhG II 113 Mull.
Время — высшее и первое из всего. Оно все в себе имеет, и оно едино всегда: прошедшее время не происходит из настоящего, совершая в течение года путь, ему обратный; и завтрашний день для нас на самом деле есть вчерашний, а вчерашний — завтрашний.
Ср. также о римском Сатурне у Fulg. I, 2.
37. a) Ov. Fast. I 227—254 (Сатурн и Янус, — из разговора поэта с Янусом)
…Я снова спросил: «Отчего на старинных монетах
Видим с одной стороны в ясной чеканке корабль,
А на другой стороне различается образ двуликий».
230 Мне ключеносец сказал: «Если бы с ходом веков
Древность не портила медь и рисунок века б не затерли, —
Мог бы легко ты узнать облик моей головы.
Судно же — в память того, что на нем Косоносец однажды,
Долго по миру блуждав, к Тусским [этрусским]
пришел берегам.
235 Сыном Юпитером он был низвергнут из царства на небе,
Здешним народом тогда принят радушно Сатурн.
Имя Сатурна сынов еще долго носилось народом,
Скрывши скитальца, свое Лациум имя приял.
Образ того корабля сохранило на меди потомство,
240 Бога–скитальца на ней добрую память храня.
Некогда в местности той проживал я у берега Тибра,
Там, где он желтой волной лижет прибрежный песок.
Ныне где царственный Рим, там леса зеленели густые,
Там, где святыни твои, мирно гуляли стада.
245 Холм мне убежищем был, что и ныне зовется Яникул —
Имя свое получил, память о боге храня.
Царствовал в те я века, когда боги сходили на землю
И сообщалась с людьми высшая сила божеств.
Злоба людская тогда еще с Правдой святой не боролась,
250 Истина позже других грустно рассталась с землей.
Стыд, а не сила и страх, управлял тогда мирным народом,
Суд и расправу чинить праведным было легко.
Войн я не знал никаких, охраняя лишь мирные входы,
Вот все оружье мое!» Янус мне ключ показал.
b) Verg. Аеп. VIII 319—327 (Царство Сатурна в Италии)
Первым явился Сатурн, с Олимпа эфирного изгнан,
320 Царство свое потеряв, Юпитера стрел убегая.
Дикие он племена, что в горах рассеяны были,
Вместе собрал, законы им дал; захотел, чтоб звалася
Лацием эта страна, где он безопасно укрылся.
Были под этим царем века, что зовут золотыми;
325 В кротком мире царил над народами он. Понемногу
Худший и выцветший век на смену пришел: наступили
Ярость войны и любовь к наживе.
Ср. Ov. Met. I 89—114, Macr. Sat. I 7, 19 слл., Serv. Verg. Aen. VIII 319, Herodian. I 16, 1 (см. «Земля»),
c) Tibull. I 3, 35—50
35 Как жилось хорошо в Сатурново царство, покуда
Дальним повсюду путям не раскрывалась земля!
Не нисходила еще сосна на лазурные волны
И, распустя паруса, не предавалась ветрам,
И бродящий пловец, ища в землях неизвестных,
40 Выгоды, не загружал чуждым товаром челна.
В те времена еще вол могучий в ярмо не впрягался
И удил не жевал ртом покорившимся конь.
Не было двери в домах, и не был поставлен средь поля
Камень, чтобы означать грань неизменную нив.
45 Меду сами дубы давали, и встречные овцы
К беззаботным несли прямо сосцы с молоком.
Ни преступлений, ни войн, ни гнева не знали; с искусством
Немилосердным мечей злобный кузнец не ковал.
Ныне под властью Зевеса убийства и раны всечасно,
50 Ныне моря, ныне в смерть тысяча быстрых путей.
38. a) Hymn. Orph. XXXVII (Титаны)
О Титаны, вы славные чада Урана и Геи,
Пращуры наших отцов! Вы живете внизу под землею,
В недрах земли глубочайших, в обителях Тартара адских,
Вы — начала, истоки всех смертных, многострадальных,
Всех, кто в море живет, на земле обитает, пернатых.
Ибо от вас происходит все то, что рождается в мире.
Вас призываю, прошу, да избавите тяжкого гнева,
Если придет он в дома к нам от пращуров
наших загробных.
b) Hymn. Orph. XIII (Кронос)
Огненный, отче богов блаженных и всех человеков,
Волей причудливый, чистый, Титан многомощный, великий
Духом! Ты все расточаешь дотла и вновь возвращаешь;
Несокрушимые узы ты держишь безмерной вселенной,
5 Кронос извечный, родитель всему, разносказовый Кронос!
Ты порождение Геи с Ураном, покрытым звездами,
Меньших родитель богов, Прометей священный, муж Реи;
Родоначальник, по всем обитаешь участкам вселенной,
Мудролукавый, сильнейший, — услышь умоляющий голос.
10 Жизни все время счастливой, пошли нам честную кончину!
c) Hymn. Orph. XIV (Рея)
Рея — владычица, дщерь Протогона различного видом!
Лев–быкобоец влечет священну твою колесницу.
В гуле тимпанов разящая страстью, ты дева из меди,
Мать повелителя Зевса, эгидодержавца Олимпа,
5 Чтимая, светлая, ты, блаженная Крона супруга,
Любишь ты горы и в них завыванье ужасное смертных;
Рея царица для всех, боевая, могучая духом, —
Ложно спасая, спасешь и подлинно, первая родом,
Мать бессмертных богов и смертных мать человеков.
10 Все из тебя — и земля, и пространное небо поверху,
Море и ветры. О, склонная к бегу, воздушная видом.
Волей благою спасая, приди, о блаженна богиня,
Мир низводящая к нам со счастливым вместе богатством,
Скверну и смертных Кер отославши до края земного.
d) Hymn. Orph. XXVII (Мать богов)
Мать бессмертных богов, богочтимая, всех ты питаешь.
К нам да придешь, могуча богиня, владыка молений,
Впрягшая львов–быкобойцев в проворну свою колесницу,
Ты скиптродержица оси небес, многозвана, святая,
5 Ты в средоточии мира царишь, ты сама управляешь
Всею землей и приятную пищу несешь человекам.
Лоно твое породило богов и смертное племя,
Вечно потоки покорны тебе, и все море покорно;
Гестией ты названа и счастье несущей богиней,
10 Ибо ты смертным охотно даришь всемерные блага.
Шествуй же к таинству, о госпожа, возлюбившая бубны,
Всех укротившая, спас ты для Фригии, Крона супруга,
Старшая, дочь ты Урана, кормилица, страстное жало, —
Радостно шествуй к нам, вожделенная, благочестивым.
(Рождение, воспитание, смерть; Куреты; общее значение образа)
Таким образом, титаническое начало переходит в демиур–гическое, самозамкнутое довление переходит к реальному творчеству инобытия и к интимному общению с ним. С такими функциями и появляются порождения Кроноса во главе с Зевсом. Как был в свое время ограничен Уран путем полагания предела его порождениям и рефлектирования их вовнутрь, так Зевс должен теперь ограничить Кроноса в его титанической саморефлексии и освободить стянутую и оформленную в нем мощь для внешних излияний и эманаций. Все, что есть в Кроносе, сохранено в Зевсе; и Зевс, творя мир, «взирает» на Кроноса, который есть для него первообраз. Кронос для него — «умопостигаем», т. е. предметно осмыслен, а сам он, как охватывающий эту предметность в своем сознании, — «умозрителен» (§ 44 а—е). Так и сам Кронос был «умозрительным» в отношении с «умопостигаемостью» еще более высоких начал Урана и Фанета. Тексты, приводимые нами в § 44 а—е, имеют фундаментальное значение для понимания образа Зевса; и их необходимо тщательно проштудировать.
Рождение и вое π ита н ие Зевса на Крите или в Аркадии мы даем в изложении Диодора (§ 39), Каллимаха (§ 40), Страбона (§ 41 а). В этих общеизвестных мифах о критском Зевсе обращает на себя внимание образ Куретов, каких–то очень важных божеств, которым поручена охрана младенца Зевса. Факты относительно Куретов излагают Гигин (§41 f) и Диодор (§ 41 g); однако смысл этих фактов уясняется только на орфических текстах: Куреты, порожденные Реей, т. е. началом материальным, вещественным, являются началом охранительным в отношении Зевса и прочих Кронидов,
39. Diod. V 70—72
(70, 1) О происхождении и царстве Зевса существует разногласие. А именно, некоторые говорят, что он принял власть после перехода Кроноса из людей в богов, не овладевши отцом путем насилия, но потребовавши этой части себе на основании закона и справедливости. Некоторые же рассказывают, что относительно рождения Зевса Кроносу был оракул, что родившийся от него сын захватит его власть силой. (2) Вследствие этого Кронос многократно уничтожал родившихся детей, а негодующая Рея, не имевшая возможности изменить намерений мужа, своровала рожденного ею на вышеназванной Иде Зевса и тайком передала его на воспитание Куретам, жившим недалеко от Иды. Эти же последние, унеся его в какую–то пещеру, передали его Нимфам, приказавши всячески ухаживать за ним. (3) Эти Нимфы кормили ребенка, смешивая мед и молоко, и достали для питания вымя козы по имени Амальфея. Еще до недавнего времени оставались на острове многочисленные памятники рождения и кормления этого бога. (4) Когда Куреты его несли, у ребенка, говорят, отпал пупок около реки с названием Тритон, и эта посвященная ему местность от случившегося там получила название Омфала [«пупка»], и также окружающая равнина — название Омфалийской. Что же касается Иды, в которой случилось воспитываться этому богу, то получила освящение и пещера, в которой он имел местопребывание. Также были предоставлены божеству лежащие вокруг нее луга на вершине горы. (5) Но нельзя пройти молчанием самое странное и мифологическое о пчелах. А именно, желая сохранить бессмертную память об их свойствах, этот бог, говорят, изменил их окраску и сделал ее близкой к золотистой меди, а так как место то было особенно высокое и в нем возникали сильные ветры и выпадал значительный снег, то он сделал их незамечаемыми и нечувствительными, когда они обитают в весьма холодных местах. (6) Вскормившей его козе были возданы некоторые другие почести, а именно, Зевс получил от нее прозвище Эгиоха (Шкуродержца). Когда же он возмужал, то, говорят, он основал около Дикты первый город, откуда возник и миф об его рождении. Хотя этот город исчез в последующие времена, еще и доныне остаются камни его фундаментов.
(71, 1) Рассказывают также, что этот бог отличается от прочих своим мужеством, пониманием, справедливостью и всеми другими добродетелями. Поэтому–то, когда он принял власть от Кроноса, он в высочайшей степени облагодетельствовал человеческую жизнь. А именно, он первый из всех открыл, что поступать справедливо людям в их взаимных отношениях выше несправедливых дел. Он отклонил их от того, чтобы достигать чего–либо насилием, а «научил» судом на судилищах решать споры. Вообще же относительно благозакония и мирных договоров он [многое] восполнил, убеждая добрых, а дурных поражая наказанием и страхом. (2) Рассказывают, что он прошел почти по всей вселенной, устраняя преступных и нечестивых, вводя равенство и народовластие, после того как он (так гласит предание) одолел Гигантов: на Крите — тех, что около Милина, а во Фригии — тех, что вместе с Тифоном. (3) Перед битвой с Гигантами на Крите (есть предание) Зевс принес в жертву быка Гелиосу, Урану и Гее, причем на всех жертвах [на внутренностях жертв] ему явилось пророчество, предсказывавшее победу и переход врагов на его сторону. Сообразно с этим произошел и конец войны. Мусей перебежал от врага, и ему удалось быть при распределении почестей. Но противники были все богами уничтожены. (4) Боги же помогли ему [Зевсу] и в других битвах против Гигантов, в Македонии у Паллены, в Италии, на равнине, которая издревле благодаря своей выжженной почве называется Флегра и которая в более поздние времена была названа Кумы. (5) Гиганты были наказаны Зевсом за их противозаконие по отношению к другим людям и за то, что они подчинили своих соседей, заставив их верить их телесному превосходству, а с другой стороны, не вселили веры в тех, которые создали законы справедливости, и что они затеяли войну с теми, которые всеми считаются богами вследствие их всеобщих благодеяний. (6) Поэтому, говорят, Зевс не только до конца истреблял нечестивых и дурных, но также и наделял достойными почестями и лучших из богов и героев, а также и людей. Благодаря множеству его благодеяний и превосходству силы ему со стороны всех были единогласно [предоставлены] на вечные времена власть и жилище на Олимпе.
(72, 1) Было предписано и жертвы ему совершать большие, чем всем остальным богам. И после его ухода с земли на небо в душах осчастливленных людей возникли правильные мнения, что именно он есть господин над всем происходящим на небе, — добавлю — также и над дождями, громами и молниями и прочим подобным. (2) Поэтому он и был назван Зевсом, ввиду того, что он оказывается для людей виновником жизни (dzen), выращивателем плодов до конца, ввиду благорастворения атмосферы, а также ввиду того, что он оказывается как бы водителем человеческого рода; [назван он] высочайшим и царем ввиду преизбытка власти; благим советником и промыслите–лем — ввиду прекрасного разумения при подании советов.
40. Callim. Hymn. I (Гимн Зевсу; рождение Зевса в Аркадии и жизнь на Крите)
При возлияниях Зевсу — что следует песней восславить, Как не извечного бога, великого всех властелина, Что укротил землеродных[74], закон небожителям создал?
[Рождение Зевса в Аркадии]
При возлияниях Зевсу — что следует песней восславить,
Как не извечного бога, великого всех властелина,
Что укротил землеродных[75], закон небожителям создал?
/Рождение Зевса в Аркадии/
Как же его воспевать — как Диктейского
иль как Ликейца[76],
5 Сердце в сомненье: расходятся слухи о родине бога.
Зевс, говорят, будто ты был рожден на Идейских вершинах;
Зевс, говорят, из Аркадии ты; кто же, отче, ошибся?
«Критяне лживы всегда», даже гроб тебе, царь, смастерили
Критяне, — ты же не умер совсем и живешь бесконечно.
10 Рея тебя родила на Паррасии[77], там, где вершина
Эта покрыта кустами кругом. С того времени место
Стало святым; и ни зверь ни один, что нуждается в родах,
К месту тому не придет, ни жена ни одна. Апиданцы[78]
Назвали гору стариннейшим ложем божественной Реи.
15 Там, где тобой разрешились у матери мощные недра,
Стала искать она ключ родниковый, в котором могла бы
Нечистоту свою смыть от родов и обмыть тебе тельце.
Но ведь тогда еще не протекал ни Ладон величавый,
Ни Эриманф[79], самый чистый из рек: вся Аркадия древле
20 Вовсе безводной была; лишь потом хорошо орошенной
Стала она. Но в то время как Рея тобой разрешилась,
Много дубов возвышал на теперешнем русле Иаон.
Мелас носил на себе многочисленные колесницы.
Многие звери селились в земле на верху Кариона,
25 Там, где потоки теперь; человек путешествовал пеший
По каменистой Метопе, по Крафисе[80], жаждой томимый,
Хоть под ногами его и таилась вода в изобилье.
Затруднена неудобством таким, мать Рея сказала:
«Милая Гея, роди же и ты: легки твои роды!»
30 Молвила так и, поднявши свою величавую руку,
Стукнула гору жезлом — широко расступилась вершина
Надвое и источила великий поток.
/Перенесение Зевса на Крит]
Тогда Рея
Тельце омыла твое и, закутав, дала тебя Неде[81]
В Критский тайник отнести, потаенное дать воспитанье:
35 Неда—любимая Нимфа из всех помогавших при родах,
Возрастом старшая Нимф других, кроме Стиксы
с Филирой[82].
Милость немалую ей даровала богиня, назвавши
Именем Неды поток, что всегда протекал недалеко
От городища кавконов[83], носящего имя Лепрейон;
40 Слился поток тот с Нереем[84], и эту древнейшую воду
Род Ликаонской медведицы пьет [и потомки Аркада[85]].
Фены[86] оставив уже, когда Нимфа несла тебя, отче
Зевс, в направлении Кносса (до Кносса от Фен недалеко),
Ты потерял свой пупок: отвалился он, демон; отсюда
45 Эту равнину кидонцы[87] назвали «Пуповое поле».
Зевса, тебя понесли на плечах Корибантов подруги —
Нимфы Диктеи, Мелей; тебя в золотую корзину
Спать Адрастея кладет; ты сосешь у козы Амальфеи
Тучное вымя, потом ты вкушал и от сладкого меда:
50 Ибо там вдруг обнаружились соты пчелы Панакриды —
Возле Идейских вершин, что Панакрами прозваны были.
Быстро Куреты вокруг тебя в пляске скакали военной
И ударяли оружьем, чтоб слышали Кроновы уши
Звуки щитов, а не крики твои, подраставший младенец.
[Мощь подросшего Зевса]
55 Ты хорошо вырастал и питался, о Зевс–небожитель.
Скоро ты отроком стал, и пушок на щеках появился,
Но уже в возрасте детском ты все изрекал совершенно, —
Так что и братья твои, хоть и старше тебя они были,
Не помешали тебе воцариться в небесном жилище.
60 Древним аэдам неполная правда известна об этом:
Думали, будто три Кронова сына делились по жребью…
Кто об Олимпе и Аде его бы метать согласился, —
Разве безумец какой? Лишь о равном так спорить привычно,
Эти ж уделы богов слишком разнятся собою.
65 Если бы лгал я, то только такое, что нравится слушать:
Вовсе не жребий содеял тебя первенствующим богом, —
Подвиги рук, твоя Сила и Мощь, что у царского трона.
Ты поручил возвещать свои знаменья самой высокой
Птице[88], и я бы хотел, чтоб друзьям они были счастливы.
[Мудрость и добродетели Зевса]
70 Юношей выбрал ты самых прекрасных: не
в плаванье дальнем
Опытных, или щитов потрясателей, иль песнопевцев, —
Их предоставил ты младшим богам, попечение вверив
Им о другом; а себе ты избрал тех, что городом правят,
Тех, в коих власти умелый оружьем, гребец, земледелец
75 И все другие ремесла: правителям что не подвластно?
Мы, например, воспеваем кующих металлы Гефеста,
Или в оружье Арея бойцов, или ловчих Хитоны[89],
То ж Артемиды; мы к Фебу относим искусников лиры,
К Зевсу же только царей, ибо Зевсу священнее прочих
80 Только вожди, и в уделе твоем ты им быть предназначил.
Вверил ты им охранять города, — а сам восседаешь
Сверх городов, надзирая, кто правит народом разумно,
Кто же из них управляет народом посредством насилья.
Всем предоставил ты им в обилии жить и в богатстве,
85 Впрочем, не поровну всем: как свидетель здесь
может быть назван
Нынешний царь наш, во всем далеко остальных
превзошедший:
Вечером он совершает дела, что поутру замыслил, —
Вечером то, что крупнее, а малое — только помыслив.
Год был бы нужен другим, а иным — не один даже; сам ты
90 Все достиженье иных отнимал, прекращая их рвенье.
/Заключение/
Радость прими же, всевышний Кронид, подающий
нам благо,
Цельность дающий нам бог. Кто дела твои может
восславить?
Нет и не будет таких, кто бы Зевса деянья восславил.
Радуйся, отче, и радуйся вновь! Дай нам доблесть и блага:
95 Доблести нет — и богатство не даст возрасти человекам.
Блага без доблести то ж. Так дай же и доблесть и блага!
с) Ps. — Erat. Catast. 13 (О воспитании Зевса) См. «Зевс и Гера», § 4 а.
41. a) Strab. X 3, 7 (Общее понятие о Куретах) …Куреты [как народ] отличаются от этолян и акарнян, приближаясь скорее к басням о Сатирах, Силенах, Вакханках и Титирах. Излагающие историю Крита и Фригии утверждают, что Куреты были подобные же божеские существа или слуги божеств, причем история их переплетается с рассказами о различных священнодействиях, то таинственных, то иного рода, относящихся к воспитанию Зевса на Крите, к оргиям Матери богов в Фригии и в окрестностях троянской Иды. До того простираются противоречия в этих сказаниях, что одни принимают Корибантов, Кабиров, идейских Дактилей и Тельхинов за одно с Куретами, а другие считают эти народы только родственными между собою и признают некоторые, незначительные впрочем, отличия между ними; говоря кратко и вообще, всех их считают восторженными, вакхическими, все они пляшут в вооружении под звуки и шум кимвалов, тимпанов и оружия, а также под звуки флейты и восклицания, наводя страх на людей во время священнодействий, принимая на себя вид служителей божества. Поэтому празднества эти смешиваются с самофракийскими, лемносскими и многими другими, так как усматривают в исполнителях их одних и тех же людей. Впрочем, весь этот материал составляет предмет теологического исследования и не чужд умозрению философа.
b) Strab. X 3, И—12 (Куреты и Зевс оргиастический)
(И) На Крите совершались кроме этих празднеств еще особенные празднества в честь Зевса с оргиями и с участием таких слуг, которые соответствовали Дионисовым Сатирам. Их называли Куретами. Это были молодые люди, исполнявшие вооруженный танец. В движениях последнего они воспроизводили миф о рождении Зевса, причем танцевавшие представляли Кроноса, пожиравшего своих детей тотчас по рождении, и Рею, пытающуюся скрыть роды, удалить новорожденного и спасти его, где можно. Ради этого Рея обращается к Куре–там, которые тимпанами и другими инструментами производят шум, совершают в вооружении шумный танец около богини, устрашают Кроноса и желают обманом скрыть сына его. Предание гласит также, что Зевс отдан был на воспитание им же. Куреты удостоились этого названия или за то, что оказали такое содействие, будучи еще детьми (coroi), или за то, что воспитали Зевса–ребенка (говорят об этом двояко). Они представляют собой как бы Сатиров Зевса.
(12) Берекинты, составляющие одно из фригийских племен, и фригийцы вообще, а также троянцы, живущие в окрестностях Иды, почитают Рею, устраивают в честь ее оргии, называя ее Матерью богов, Великою богиней фригийскою и Агдистою, а также Идеею, Диндименою, Сипиленою, Пессинунтидою и Ки–белою, по именам местностей. Эллины называют служителей также Куретами, но не в силу той басни, о которой мы говорили, а каких–то совсем иных лиц, подобных Сатирам, состоящим в услужении. Они называются также Корибантами.
c) Strab. X 3, 19—22 (Куреты и идейские Дактили)
(19) Кроме сказанного об этих божественных существах, носящих различные наименования, некоторые утверждают еще, что так назывались не только служители богов, но и сами боги. Так, по словам Гесиода, у Гекатера и дочери Форонея было пять дочерей, «от которых родились богини, горные Нимфы, ничтожное поколение Сатиров, к делу неспособных, а также боги Куреты, любители танцев и всяких забав». Автор «Форо–ниды» называет Куретов флейтистами и фригийцами; другие писатели — рожденными от Земли, вооруженными медными щитами; третьи называют фригийцами не Куретов, но Кори–бантов, а тех считают критянами; Куреты же будто бы первые в Евбее начали носить медное вооружение, почему и называли их Халкидами. Потом, некоторые утверждают, что Корибанты даны были Рее Титанами в качестве вооруженных служителей, причем Корибанты выводятся из Бактрианы, а другими — из Колхиды. В критских сказаниях Куреты именуются кормильцами и стражами Зевса и выводятся на Крит Реею из Фригии. По мнению других, те из девяти Тельхинов названы были Куретами, которые сопровождали Рею на Крит и воспитали Зевса, потом будто бы Корибант, друг их и основатель Гиера–питны, подал повод прасиям [Прас — город на Крите] и родос–цам говорить, что Корибанты — какие–то божественные существа, дети Афины и Гелия. Наконец, существуют еще мнения, будто Корибанты — дети Кроноса или же Зевса и Каллиопы, при этом отождествляют их с Кабирами, говоря, что эти последние ушли на Самофракию, называвшуюся прежде Мели–тою, и что деяния их были исполнены таинственности.
(20) Скепсиец [историк Деметрий Скепсийский], который собрал эти сказания, не принимает изложенных выше мнений, утверждая, что на Самофракии не рассказывается ничего таинственного о Кабирах. Он присоединяет тут же и мнение Сте–симброта с Фасоса, что на Самофракии установлены празднества Кабира, а название свое Кабиры, по его мнению, получили от горы Кабира в Берекинтии. Некоторые считают Куретов служителями Гекаты и отождествляют их с Корибантами. Тот же Скепсиец в другом месте замечает, что почитание Реи на Крите не туземного происхождения и не распространено достаточно, но что таково оно только в Фригии и Троаде, причем Скепсиец расходится с Еврипидом. Кто говорит иначе, тот, по словам того же писателя, рассказывает скорее басни, чем историю. Впрочем, к такому мнению могла привести случайная одноименность местностей, именно: Ида — название критской и троянской горы; Дикта есть местность в Скепсии и гора на Крите; потом холм Иды называется Питною… откуда город Гиерапитна; Гиппокорона — часть Адрамиттены, а на Крите есть Гипокороний; наконец, Самонием называется восточный мыс острова и равнина в Неандриде и в области Александриев.
(21) Акусилай–аргивянин называет Камилла сыном Кабиры и Гефеста, а сыновьями Камилла были три Кабира; кроме них были нимфы Кабириды. По словам Ферекида, от Аполлона и Ретии родилось девять Корибантов, которые занимали Самофракию; а Кабира, дочь Протея, и Гефест родили трех Кабиров и трех нимф Кабирид, тем и другим установлены были священнодействия. Наибольшим почетом Кабиры пользуются на островах Имбросе и Лемносе, впрочем, и в городах троянских; названия городов таинственны. Геродот (III 37) сообщает, что культ Кабиров и Гефеста существовал также в Мемфисе, но что упразднен был Камбизом. Места почитаний этих божественных существ необитаемы, именно: Коринантий, что в Амакситии, составляющей часть нынешней области Александриев, подле Сминфия, Корибисса в Скепсии, подле реки Евреента, подле деревни того же имени и потока Айфалоента. Мнение, будто Ку–реты и Корибанты не кто иные, как юноши и мальчики, которым предлагали участвовать в празднествах Матери богов для исполнения танца в вооружении, считается Скепсием достойным веры. Корибанты так названы от corypto (трясу головой) и bainein (идти), ибо в танцах они выступали тряся головою; таких лиц Гомер [Od. VIII 250] зовет искусными танцорами:
Но пригласите сюда плясунов феакийских; зову я
Самых искусных…
Так как Корибанты были плясуны и легко вдохновлялись, то и мы употребляем термин «корибантствовать» о бешеных движениях.
(22) Что касается Дактилей идейских, то, по мнению одних, так назывались первые обитатели страны, которая простирается у подошвы Иды, потому что основания горы называются подошвою, а вершины ее — главами; равным образом отдельные оконечности горы Иды, все посвященные Матери богов, называются ее пальцами, dactyloi. Софокл полагает, что Дактили были первые пять мужчин, что они открыли железо и обработали его впервые, что они изобрели много других предметов, полезных для человека, что у этих пяти мужчин было пять сестер и что благодаря числу десять они все названы были дактилями [пальцами]. Разные лица говорят об этом различно, к сомнительному прибавляя новое сомнительное; причем приводятся различные названия и различное число Дактилей, в числе которых называют какого–то Келмиса, а также Дамнаменея, Геракла и Акмона. Одни считают их туземцами на Иде, другие — пришлыми, но все согласны в том, что они первые на Иде начали обрабатывать железо, все считают их фиглярами, служителями Матери богов и жившими в Фригии, в окрестностях Иды. Троаду называют Фригией потому, что когда Троя была разрушена, то страною овладели жившие в соседстве фригийцы. Куретов и Корибантов считают потомками идейских Дактилей, именно: будто первые сто мужчин, родившиеся на Крите, были названы идейскими Дактилями, от них было девять потомков, Куретов, каждый из них произвел на свет по десяти детей, которые назывались идейскими дактилями.
Ср. Diod. V 64 (об идейских Дактилях).
d) Strab. VII, frg. 50 (Куреты отличны от идейских Дактилей)
Многие говорят, что в Самофракии почитались те же самые боги, что и у Кабиров, но при этом не в состоянии определить, кто были Кабиры, а также Кирбанты, Корибанты, Куреты и идейские Дактили.
e) Strab. X 4, 16 (Куреты — изобретатели военных танцев)
Он установил также упражнения в стрельбе, в военных танцах, которые впервые были изобретены Куретом; впоследствии военный танец назван был по имени организатора его Пиррихою, так что и юношеским играм не были чужды упражнения, полезные для войны.
f) Hyg. Fab. 139 (О Куретах)
После того как Опс родила Зевса от Кроноса, Гера попросила, чтобы он его уступил ей, потому что Кронос сбрасывал Орка в Тартар и Посейдона в воду, зная, что есть предречение о лишении его царства тем, кто, происходя от него, останется в живых. Когда он спросил Опс, где находится тот, кого она родила, она показала ему завернутый камень. Кронос его пожрал. Заметивши же это, он начал искать Зевса по землям. А Гера отправила Зевса на остров Критский. При этом кормилица мальчика Амальфея подвесила его в колыбели на дереве, так что его нельзя было найти ни на небе, ни на земле, ни на море. И чтобы не было слышно плача ребенка, она созвала юношей и дала им небольшие медные щиты и копья и заставила их стучать, двигаясь вокруг дерева. По–гречески они были названы Куретами. Другие называются Корибантами, а эти — Ларами.
g) Diod. V 65
Рассказывают, что после идейских Дактилей появились [на Крите] девять Куретов. Одни повествуют, что Куреты являются порождением Земли. Другие — что они потомки идейских Дактилей. Населяют они лесистые горы и места с ущельями и вообще такие, которые имеют прикрытия и естественные убежища, ввиду того что они еще не изобрели постройки жилищ. Они отличаются тем, что умеют наставлять многому полезному. Они первые образовали стада овец и приручили других животных и научили пчеловодству. Подобным же образом они стали советниками в искусстве стрельбы и охоты и стали водителями общей взаимной дружбы и сожительства, а также единомыслия и некоторого благочиния. Они придумали мечи, шлемы и вооруженные танцы. Производя при помощи этого великий шум, они обманывают Кроноса. Говорят, что они гостеприимно приняли и воспитывали Зевса, когда его мать Рея передала его им тайком от отца Кроноса.
42. a) Damasc. 278 (И 150, 22 Rue.) (Куреты и Рея)
В–четырнадцатых, мы спросим в отдельности и самостоятельно: почему первый отец [Фанет] и третий [Зевс] не производят чина Куретов у эллинов, но одна только Рея рождает Куретов, которых мы называем «неумолимыми»? Вообще же почему координированы с нею трое, в то время как, по богопреданному сказанию, у нее только один «неумолимый»?
[Ср. § 32 е].
b) Procl. in Crat. 396 b (p. 58, 1 Pasqu.) (Куреты, Кронос и Зевс; Куреты охраняют не Кроноса, который сам является их причиной, но Зевса)
Таково превосходство устроения этого бога Кроноса сравнительно с более слабыми и его чистое единение с умопостигаемым, что он не нуждается в охране Куретов так, как Рея, Зевс и Кора. Ибо все они через эманацию во вторичное нуждаются в крепкой охране Куретов. А Кронос, прочно утвердившийся в себе и устранивший себя от всего вторичного, крепче охраны Куретов и единовидно содержит в самом себе их причину. Именно это чистое и непорочное дает осуществление всем эманациям Куретов.
c) Procl. in Tim. 28 с (I 317, 11 D.) (Куреты — «страшная стража»)
Ибо как богослов помещает вокруг Зевса чин Куретов, так и Платон [Prot. 321 d] говорит, что около него стоит «страшная стража», и как тот утверждает его [Зевса] на вершине Олимпа, так и этот предоставил ему «акрополь», где он, навеки утвердившись, все устрояет через средние чины. Этим сказано, что он за демиург, и сказано, что божественный ум есть причина универсального творения. При этом следует припомнить, что Орфеем и Платоном он воспевается как демиург Зевс.
d) Procl. Theol. Plat. V 3, p. 253, 36 («Умозрительная» природа Куретов)
Однако Платон, следуя Орфею, неумолимую и непорочную Триаду умозрительных богов определенно называет Триадой Куретов, как в «Законах» [VII 796 b] говорит Афинский гость, восхваляя воинственные песни, игры и ритмическую пляску Куретов. Ведь Орфей приставляет стражами к Зевсу трех Куретов. И узаконение критян, и все эллинское богословие относят к этому чину чистую, непорочную жизнь и деятельность. Не указывается ничто другое целомудренное, чистое и незапятнанное.
e) Procl. Theol. Plat. V 35 init., p. 322, 23 (Куреты и Афина; Куреты относятся к числу умозрительной красоты Афины)
Итак, после такого неопределенного и общего учения о богах выставим открыто эллинское предание о нем, сообщенное нам Платоном, и покажем, что он включительно до имен следовал эллинским богословам, как в мистическом созерцании трех царей и в изъяснении непорочных богов, не отступая от руководства указанных [богословов]. Ибо кто, даже из малознакомых с эллинской теософией, не знает, что в их неизреченных таинствах и сочинениях о богах особенно прославляется ими чин Куретов как представитель непорочной особенности, повелевающей богиней и возложившей на нее охрану мира? Итак, эти боги, говорят, охраняют царицу Рею и Демиурга всего мира, проникая вплоть до виновников частичного рождения живых существ и демиургии, и здесь охраняют Кору и Диониса, изымая их из вторичного, подобно тому как здесь охраняют рождения живых существ универсальной жизни и перводейственной монады всесо–вершенной демиургии. Потому этот чин Куретов знали не только Орфей и предшествовавшие Платону богословы и, зная, почитали, но воспел его и Афинский гость в «Законах» [VII 796 b]. Ибо на Крите, говорят, воинственные игры Куретов были первоначальными образцами всякого ритмического движения. И теперь он не удовлетворился тем, что припомнил этот чин Куретов, но прибавил к ним и единую их единичность, восхваляя владычицу Афину, мистагогия которой у предшествовавших ему богословов связывает с нею всю эманацию Куретов, вверху обращая их в символы Афины, как представителей вечноцвету–щей жизни и зрелого мышления, а внизу ясно подчиняя их промыслу Афины. Ведь первичные Куреты, будучи богами умопостигаемой и спутниками тайной [монады], довольствуются происходящими отсюда признаками. А Куреты во вторичных и третичных чинах зависят от умозрительной монады Афины… Отсюда и Куреты получили наименование, будучи представителями нетленной чистоты богов.
f) Procl. in Crat. 406 d (p. 112, 14 Pasqu.)
Теперь Сократ воспевает охранительное [начало] под именем Паллады, а усовершительное — под именем Афины. Ритмическую пляску выясняет он через движение, которое приписывает первичному чину Куретов, а во вторичном смысле — другим богам. Ведь богиня [Афина] сообразно этой потенции есть, как говорит Орфей, вождь Куретов.
g) Procl. in R. P. I 138, 12 Кг.
Ведь первичные Куреты и другие посвящены чину Афины и, по преданию, опоясаны ветвью оливы, как говорит Орфей.
h) Procl. in Tim. 42 d (III 310, 25 D.)
…Или и потому, что с ними существует божественность Куретов, озаряющая нетленность мышлением, а движением — стойкость, дающая всем им неумолимую силу, при посредстве которой они, владея собою, руководят всем универсальным.
i) Procl. Theol. Plat. VI 13, p. 382, 10 (Корибанты)
Говорится, что Куреты окружают Демиурга–универса и пляшут вокруг него, будучи явлены Реей. Итак, среди умозрительных богов первый чин Куретов получил существование. Аналогично тамошним Куретам — чин Корибантов, предшествующий Коре и отовсюду ее охраняющий, как говорит богословие. Поэтому они и получили свое наименование.
j) Julian. Or. V, p. 168 b (Триадическое деление)
Сопровождают его [Аттиса] данные матерью Корибанты, три начальные субстанции из сильнейших после богов родов.
к) Ps. — Jambl. Theol. аг. IX 59
И Орфей и Пифагор характерно называют эту эннеаду [девятку] куретической, потому что она тройным образом посвящена трем Куретам, или называют Корой, причем и то и другое приспособлено к триаде, содержащей это три раза.
43. a) Hymn. Orph. XXXVIII (Гимнический образ Куретов)
Шумные медью Куреты, имея оружье Арея,
На небесах, на земле и на море, вы многообильны,
Зверорожденные духи, хранители светлые мира,
Вы обитаете на Самофраке, на почве священной,
5 От человеков, плывущих в морях, отражая опасность.
Первые вы для людей свои таинства учредили;
Чуждые смерти Куреты, имея оружье Арея,
Движете вы Океан, море движете, также деревья.
Шествуя легкой стопой, оглашаете гулом вы почву,
10 Светлые блеском оружья. Все звери к земле припадают,
Слыша идущих; смятенье и крик достигают до неба,
Пыль, закружась от шагающих ног, поднимается к тучам;
Вместе же все зацветают цветы. Неподвластные смерти
Демоны, вы и кормильцы людей и губители вместе.
15 Ведь неожиданно вы устремляетесь гневные к людям,
Жизнь нам губя и добро и сбивая с пути человеков,
И — воздыхает великое море глубокой пучиной,
Высоковерхое древо низвержется на землю с корня,
И отголосок небесный шумит среди шелеста листьев.
20 О Корибанты–Куреты, владыки, прекрасные мощью!
На Самофраке вы правите, дети великого Зевса,
Вечные духи, питатели душ, туманные видом,
Вы на Олимпе слывете небесными и близнецами.
Легки дыханьем, ясны и ласковы, нас сохраняя,
25 Вы покровители Ор, плодоносцы и в духе владыки.
b) Hymn. Orph. XXXIX (Гимн Корибанту)
Я призываю царя величайшего неистощимой
Почвы Кирбанта, богатого долей, Ареева сына,
Жуткого ночью Курета, что держит ужасные страхи,
Друга видений, что бродит один, Корибанта–владыку,
5 Светлого видом, с природой двойной многовидного бога,
Красного кровью убийства двоих его кровных собратьев.
Ты, что решеньем Деметры сменил себе чистое тело,
Взяв зверовидную форму покрытого мраком дракона, —
Внемли, блаженный, призывам и гнев от нас тяжкий
отрини,
10 Души избавь от видений нечистых и страх наводящих.
с) Hymn. Orph. XXXI (Гимн Куретам)
Прыгая вооружены, шаги прибивая, Куреты,
Пляшете вы как волчки, благозвездные, горные духи,
Лирой искусной сверх ритма вы движетесь, легкие следом,
Вооруженные стражи, вожди с выдающейся славой,
5 С матерью вместе в горах вы бушуете, оргиофанты:
К благочестивым глаголам грядите и милость явите
Пастырю с радостью в духе, всегда расцветая роскошно.
Ср. Herm. in Phaedr. 248 (p. 161 Couvr.) (О воспитательницах Зевса в пещере Ночи, Адрастее и Амальфее)
44. a) Procl. in Tim. 29 a (I 324, 14 D.) (Зевс как свободное воплощение Кроноса в инобытии)
Это сказал и Орфей, показывая, что умопостигаемый бог поглощается Демиургом Всего [уни–верса]. И Платон, изменяя мышление на видение, предположил, что Демиург взирает на первообраз, а богослов представил, что тот нападает на умопостигаемое и поглощает его, как это выявил миф. Ведь если говорить точно словами наставника, то «первородный» бог у Орфея, утверждаемый у предела умопостигаемого, есть «живое–в–себе существо» Платона. Поэтому оно вечно и является самым прекрасным из мыслимых предметов; и оно есть в умопостигаемом то, что Зевс — в умозрительном. Ведь тот и другой есть предел этих чинов, и первый есть первичная из первообразных причин, а второй есть само монадическое из причин де–миургических. Поэтому и соединяется с ним Зевс при посредстве Ночи и, исполненный им, становится как бы умопостигаемым миром в умозрительном.
Силу вместив в себя первозданного Эрикепая,
Образ мира тогда приял он в глубокое чрево,
Бога крепость и мощь смешал он с собственным телом,
И чрез это опять внутри Зевса весь мир очутился.
b) Procl. in Tim. 28 с (I 312, 26 D.)
Итак, Платон, выставив этого Демиурга, допустил его неизреченность и неименуемость, как поставленного во главе всего [универсального] в сфере блага [Phileb. 54 с]. Ведь во всяком чине богов есть аналогичное единому. Такова в каждом мире монада. А Орфей предоставил ему и имя, потому что он исходил отсюда; за ним последовал и сам Платон в других местах: ведь у него Зевс, предшествующий трем Кронидам, он–то и есть демиург Всего. После поглощения Фанета в нем проявились идеи всех вещей, как говорит богослов:
И чрез это весь мир внутри Зевса опять очутился… [и, далее,] —
Светлых небес высота, и пространного в небе эфира
Неизмеримое море, и суша земли знаменитой,
И Океан великий, и Тартар, недра земные,
Реки и море пустынное, все остальное и боги,
Все бессмертные и блаженные, также богини,
И поколенья людей, живущих уже и грядущих, —
В Зевсе все целиком, в глубоком чреве сокрыто.
Ср. также I 314, 22 D.
c) Procl. in Tim. 34 а (II 93, 18 D.)
Ведь упоминаемые у богословов поглощения суть некие охваты, одни из них — родительские, умозрительно объемлющие умопостигаемое, а другие — сыновние, умопостигаемо охватывающие умозрительное.
d) Procl. in Parm. 130 b (p. 799, 27 Cous.)
Ведь Орфей говорит, что после поглощения Фанета в Зевсе возникли все вещи, так как первично и соединенно в том [в Фанете], а вторично и разделенно в демиурге проявились начала всего мирового. Ведь здесь солнце, луна, само небо, стихии, объединитель Эрот и все вообще «в глубоком чреве сокрыто».
e) Herm. in Phaedr. 247 с (р. 148, 10 Couvr.)
Кроме же этого сказано, что нужно, чтобы соприкосновение доходило до чего–нибудь. Почему же до этого? Потому, очевидно, что не говорится, что боги, находящиеся под властью Зевса, соединены с Фанетом, но только один Зевс, да и он через Ночь.
45. a) Porphyr. De antr. nymph. 16, p. 67, 21 (Овладение Кроноса Зевсом путем его ограничения)
У Орфея Зевс улавливает Кроноса при помощи меда: наполнившись медом, он пьянеет и хмелеет, как от вина, и засыпает, как у Платона [Conv. 203 b] Порос, наполнившийся нектаром. Ведь тогда еще не было вина. У Орфея Ночь, внушая Зевсу коварный обман при посредстве меда, говорит:
Лишь увидишь его под густолиственным дубом
Опьяневшим от меда, труда пчел, сильно жужжащих, —
Тотчас вяжи его.
Этому и подвергается Кронос и, связанный, обрезывается, как Уран, причем богослов намекает, что божественное [в нем] связано наслаждением и влечется вниз к рождению и, разрешаясь в наслаждении, изливает потенции. Поэтому Кронос обрезывает Урана, сошедшего к Гее в жажде совокупления. Тождественным же с наслаждением от совокупления представлено у них наслаждение медом, обманутый при помощи которого Кронос обрезывается [Зевсом]. Ведь первый противоставший Урану есть Кронос и его сфера. Нисходят же потенции с неба и от планет, но Кронос приемлет потенции, нисходящие с неба, а Зевс — потенции, нисходящие от Кроноса.
b) Procl. in Tim. 35 b (II 208, 30 D.)
Эти обрезания отца и оковы должны быть рассматриваемы с точки зрения первообраза, ибо он [Зевс] сначала обрезывает его [Кроноса], а потом сковывает неразрывными узами, — это и по образам у богословов, когда они говорят об обрезании и узах Кроноса, которым подвергает себя творец мира, как упоминает об этом Сократ в «Кратиле» (404 а).
Ср. Hymn. Orph. XIII 2—5 (символическое толкование оков Кроноса) — § 38 f.
c) Procl. in Crat. 391 а (27, 21 Pasqu.) (Универсальная демиургия, — Зевс осуществляет заложенную в единораздель–ности Кроноса универсальную демиургию)
Ведь величайший Кронос свыше вручает демиургу начала мышления и ставит его во главе всей демиургии, почему Зевс у Орфея и зовет его демоном:
Наше исправь поколение, демон весьма знаменитый!
И по–видимому, Кронос содержит в самом себе главнейшие причины соединений и разделений, через небесные обрезания проводящий в отдельные части универсальность умозрительную, являющийся виновником умозрительных эманаций и размножений, и вообще вождь титанического поколения (от которого происходит разделение сущего), собирающий при помощи поглощения снова свои порождения, объединяющий их с самим собою и разрешающий в свою собственную единовидную и неделимую причину. В самом деле, демиург Зевс непосредственно от него приемлет истину сущего и сначала мыслит его в себе. Ибо и Ночь прорицает ему [§ 9 g, h], но отец непосредственно вручает ему все меры универсальной демиургии.
d) Procl. in Tim. prooem. (I 207, 11 D.)
К Кроносу снова после уз обращается [Зевс], только уже без молитвы, со словами: «Наше… знаменитый» — и взывает к благосклонности отца в течение всего последующего.
Ср. Procl. in Alcib. I 103 a (p. 384, 3 Cous.).
e) Olymp. in Alcib. I 3, p. 15 Creuz.
И Орфей представляет Зевса говорящим собственному отцу: «Наше… знаменитый».
f) Damasc. 270 (II 136, 27 Rue.)
Разве Орфей не связывает с Кроносом причал универсальной демиургии, а демиург {Зевс] разве не молится ему: «Наше… знаменитый»? Значит, он выравнивает и исправляет все миротворение. Но еще яснее полагают это о нем финикийцы, делая его первым демоном, привлекшим к участию демиурга.
g) Procl. in Tim. 22 d, e (I 118, 21 D.) (Крит как символ)
Очищение происходит то водою, то огнем, и везде чистота у вторичных от первичных. Вследствие этого и у Орфея Зевс советует перенести очистительные обряды с Крита. Ведь богословы обычно вместо умопостигаемого ставят Крит.
h) Procl. in Crat. 396 b (52, 26 Pasqu.) (Скипетр Зевса) Ведь Зевс выставляет два распорядка: небесный и сверхнебесный, почему и скипетр его, как говорит богослов, имеет в длину «двадцать четыре меры», как владыка двух диодекад.
i) Procl. in Tim. 20 a (I 69, 29 D.)
Его царство и владычество над Всем управляет величайшими началами, почему и скипетр равен двадцати четырем мерам, согласно мнению богословов.
j) Procl. in Tim. 31 a (I 451, 2D.)
Но Фанет выставляет две триады, а Зевс — две диодекады, и потому его скипетр называется двадцати четырех мер.
46. a) Aristocrit. Manich. in Theos. Tubing. 50, p. 109, 23 Bur. (Универсальность Зевса)
Сириан в своих трудах приводит следующее изречение оракула:
Сила единая, демон один родитель, всех вождь превеликий,
Царственный образ единый, в котором все это вертится:
Огнь, и вода, и земля, и эфир, и день вместе с ночью,
Первый родитель — Совет и Эрот, доставляющий радость, —
Все это там пребывает в великом теле у Зевса.
Все это мыслит один он, божественно все промышляет.
Все живет на глазах у отца и Зевса–владыки:
Боги бессмертные все и смертные все человеки,
Звери и птицы, и гады, и все, что воздухом дышит.
Не утаятся его поколенья людей, однодневки,
С их неправдой, ни звери, что в чащах лесных обитают,
Дикие, четвероногие, с шерстью густой, мощно–душные.
b) Procl. in Parm. IV 959, 21 Cous.
He удивимся, слыша орфические песнопения, в которых богослов говорит:
«Все живут… поколения», — И поколенья людей, живущих уже и грядущих.
[Ср. § 44 b}.
Ибо он полон всего умопостигаемого и содержит все раздельные начала, так что он рождает людей и все прочее согласно их особенностям, поскольку не каждое божественно, как бывший прежде него умопостигаемый отец.
c) Procl. in Tim. 29 a, b (I 336, 6 D.) (Зевс как тождество первообраза и демиургии)
Ведь в древности богослов воспел в Фанете творческое начало, ибо он там был и предсуществовал, как сказал и он сам:
Бромий великий и всевидящий Зевс, —
потому что он имеет как бы источники двойственного творения; в Зевсе — первообразное, ибо он есть Совет (Metis), как говорит:
Первый родитель — Совет и Эрот, доставляющий радость, — а Дионис совместно называется Фанетом и Эрикепаем.
d) Procl. in Alcib. I 109 e (p. 509, 9 Cous.) (Зевс есть космогонический Эрот)
Лучше связать два выражения, ибо в Зевсе есть Эрот. Ведь Метис есть первый родитель и Эрот, доставляющий радость, и Эрот проистекает из Зевса и сосуществует с Зевсом первично в умопостигаемом. Ведь здесь есть всевидящий Зевс и нежный Эрот, как говорит Орфей. Они взаимно родственны, вернее же, объединяются взаимно, и каждый из них любит другого.
Ср. «Афродита», § 12 (очень важный текст о превращении Зевса в Эрота при демиургии).
e) Gregor. Nasians. Or. XXXI 16 (36, 149 Migne) (Духовная ограниченность Зевса)
Почитаемые эллинами боги и демоны, как сами они говорят, не нуждаются в наших обвинениях, но уличаются своими собственными богословами, как подверженные страстям, мятежные, отягченные преступлениями и изменами. Они противятся не только друг другу, но и первичным началам. Их называют Океанами, Тефиями, Фанетами и еще не знаю какими именами и говорят, что некий последний бог, ненавидящий детей из–за властолюбия, пожрал всех других из ненасытности, чтобы стать отцом всех людей и богов, жалким образом поедаемых и извергаемых.
3. БОРbБА ЗЕВСА ЗА САМОУТВЕРЖДЕНИЕ
Демиургический принцип не сразу начинает функционировать по прямому назначению. Надо сначала завоевать все то, что выше демиургии, равно как и все то, что ниже ее.
Выше демиургии гордые, ни с кем не желающие делиться своей властью и своим знанием Титаны. Отсюда — титаномахии (§ 47 и Hes. Theog. 629—735 — «История», § 15). Они не могут властвовать как таковые, так, чтобы ничего, кроме них, не было. Но они, будучи основой всего бытия, не могут и уничтожиться. И вот Зевс низвергает Титанов в Тартар, где мрак и покой, где все начала и концы сущего, но где все бездейственно и как бы мертво. (Ср. § 51 b.) Сделать он это может не иначе как при помощи все того же титанического принципа (так как и сам он в отношении этого последнего вторичен), — однако при условии использования его фактической, можно сказать вещественной, физической, мощи. Эта мощь есть Киклопы и Сторукие. Они и решают титаномахию в пользу Зевса.
Традиция о титаномахии не очень обширная: у Гомера— только намек (И. XV 224 сл. — в § 25 е). Первое подробное изложение — у Гесиода («История», § 15), причем с путаницей в этом изложении мы уже встречались (ср. комм. 8 к «Истории»). В конце концов тут неизвестно, когда и кем были низвержены и освобождены Титаны, Киклопы и Сторукие. Гесиод ничего не говорит, кто именно был заточен и кто освобожден. Аполлодор же говорит о заточении только Киклопов и Сторуких и об освобождении их Титанами, родившимися уже после их заточения (Аполлодор, очевидно, под «отцом» в Theog. 502 — «История», § 12, — понимает не Урана, но Кроноса). Непонятно, далее, зачем было Кроносу низвергать своих братьев обратно в Тартар. Неизвестно также у Гесиода, что за причина борьбы с Титанами. Только позже, в Theog. 882, говорится, что тут была борьба за «честь». Продолжительность войны, по Hes. Theog. 635 сл., — десять лет (вероятно, не без подражания троянскому образцу). Особенно выдвинута у Гесиода роль Сторуких. У Гомера назван из них только Бриарей (и он уже помощник Зевса — § 51 е). Однако в циклической теогонии («История», § 51 d, е), так же как и у Вергилия (§ 51 d), и у Овидия (Fast. Ill 805), и у др. (между прочим, у Данте, «Чистилище» XII 28 слл.), он — противник олимпийцев. Неизвестны у Гесиода имена и число Титанов, сражающихся против богов.
Кроме Гесиода титаномахией занимались Фамирид (Plut. De mus. 3), Мусей («История», § 20 b), циклики («История», § 5 b—1) и вслед за последними Эсхил. У Эсхила («Зевс и Гера», § 20 с) повод к войне изображен яснее, чем у Гесиода. Аполлодор (§ 47 а) в существенном следует Гесиоду (вместе с орфиками называя кроме двенадцати Титанов еще и Диону), а Гигин (§ 47 b) вместе с гомеровским схолиастом представляет Зевса источником могущества еще до борьбы с Титанами (между прочим, тут Гера — против Зевса), что легко объяснимо обычным в последующие времена смешением Титанов и Гигантов (как и у Ov. Fast. Ill 796 слл.).
Ниже демиургии — слепые силы; Гиганты и Тифон есть в полном смысле инобытийная слепая мощь, которую тоже должен одолеть принцип абсолютной демиургии. Отсюда — ги–гантомахия и тифония. Только после этой победы над всем высшим и над всем низшим Зевс утверждается навеки.
Уже древность различала три типа Киклопов: гомеровских людоедов, строителей стен и — «небесных» (§ 48 а). О первых двух категориях см. «Земля», здесь же для нас интересна только последняя категория. Эти Киклопы, как и Титаны, есть порождение Урана и Геи (Theog. 139—146, «История», § 8 а; «Ураниды» — Theog. 501, «История», § 12; «землерод–ные» — Apoll. Rhod. I 510, Nonn. II 341; «хтонические» — ibid.
II 600, XXVII 89), ковачи грома и молнии, с одним глазом на лбу, числом трое — Бронт (гром), Стероп (сверкающая молния) и Apr (перун, удар молнией). Уран ненавидит их вместе со Сторукими и низвергает в Тартар (Hes. Theog. 154 слл., «История», § 9; ср. 617 слл., «История», § 14). Насколько можно судить по неясному Гесиоду, после его падения Титаны освобождают своих братьев из Тартара и передают власть Кроносу, который заточает их снова, назначая их стражем чудовище Кампу (§ 28; подробно об этом чудовище у Nonn. XVIII 237 слл., ср. Diod.
III 72). На одиннадцатом году своей борьбы с Титанами Зевс по совету Геи убивает Кампу, освобождает Киклопов, и те куют для него громы и молнии, вооружая также и других олимпийцев, после чего последние и побеждают Титанов (§ 47 а,. «История», § 12). В дальнейшем рассказывалось, что Киклопы были перебиты Аполлоном за то, что Зевс убил перуном его сына Асклепия, учившего людей врачебному искусству (§ 49 а), — неожиданный поворот дела, показывающий вдруг почему–то, что Киклопы — смертные существа. Стрела, которою Аполлон убил Киклопов, была вознесена на небо в качестве созвездия («Эфир и Небо»). У Nonn. XIV 52 слл. и XXVIII 172 слл. интересные сведения о сопровождении Киклопами Диониса в его индийском путешествии. Что Киклопы, появившиеся на одной теогонической ступени с Титанами, не могут быть чем–то третьестепенным и неважным, — ясно. В общем, они тоже Титаны, но они в титанической сфере подчеркивают больше ее художественно–творческую сторону, ее технически–силовое оформление, что явствует из текстов в § 50, а также из того, что для Зевса они — почти только физическая сила.
Судьбу Киклопов в смысле повторного заключения в Тартар и повторного освобождения от него разделяют Сторукие— тоже порождение Урана и Геи (Hes. Theog. 147 слл., 616 сл., 734 слл. — «История», § 8 а, 14, 15 и в настоящем отделе § 51 а), огромные великаны или исполины со ста руками и пятьюдесятью головами, числом трое — Бриарей, Котт и Гиес. Гомер считает имя «Бриарей» — для богов, для людей же — «Эгеон», — в рассказе о том, как однажды пришлось Зевсу прибегнуть к помощи Бриарея (§ 51 е). В противоречии с собственной же установкой Гесиод сообщает в Theog. 815 слл. (§ 51 b) о другом местопребывании Сторуких, не в качестве стражи для Титанов у Тартара, но в глубине Океана. Какая–то особая связь Сторуких с Океаном сквозит и у Евмела, утверждающего, что Бриарей сражался не против Титанов, но в союзе с Титанами («История», § 5 d; также § 51). Как объединить с этим союз Бриарея с Зевсом и Фетидой (§ 51 е), неизвестно. Близость Сторуких к морю сказалась еще и в вариантах: Бриарей— сын Понта и Геи («История», § 5 d, е), сын Посейдона (Eusthath. II. I 397 слл.). В более поздние времена под Сторукими понимали просто великанов. Так, Геркулесовы столбы были и «столбами Бриарея» (Hesych. Briareo stelai), и это — даже более древнее название (как утверждает Ael. Var. hist. V 3). Вергилий (Aen. VI 287) и Сервий Грамматик (in Verg. Aen. к этому месту), равно как и Каллимах (in Del. 141: Бриарей на месте Гигантов, Тифона и Энкелада), путают Сторуких с Гигантами. У Вергилия (§ 51 d) интересная новость: пятьдесят голов Бриарея пылают огнем. Наконец, в § 52 мы приводим некоторые тексты, небесполезные для осмысления образа Сторуких: это — тоже принцип титанической ступени теогонии, но как бы внешне охватывающий, внешне опробующий титаническую вещь. Титаны есть сознание, творчески осмысляющая форма; Киклопы переводят ее в осуществленное, как бы вещественное бытие; Сторукие закрепляют это осуществление.
Гораздо популярнее были в классическое время Гиганты и гигантом ахия. У Гомера Гиганты — это дикое первобытное племя (см. «Земля»). У Гесиода они появляются вместе с Эринниями и Мелийскими нимфами из капель крови оскопленного Урана (Theog. 185 слл., «История», § 10). Близость их человеку сквозит в Theog. 50, где Музы «племя затем воспевали людей и могучих Гигантов», и удостоверяется древним сказанием о происхождении людей от Гигантов (PLG III 713), причем Шёман (Schomann) предполагает, что материнской стороной в этом были Мелийские нимфы. Зато у Овидия — прямо о происхождении людей из крови Гигантов (§ 54 b). Была ли гиган–томахия в потерянных частях Гесиодовой «Теогонии», сказать трудно. Древнейшие упоминания о гигантомахии в § 53 а—i, не говоря о весьма многочисленных памятниках изобразительного искусства начиная с VI в. Уже с этого времени начинается смешение Гигантов с Титанами (примеры в § 53 1, т). Ввиду утери соответствующих сочинений о Гигантах Овидия (см. Ov. Am. II 1, 11 слл.), в прозе — Аристокла (FHG IV 331) и Клеанфа (Diog. L. VII 175), мы имеем только две гигантомахии Клавдиана, дошедшие не полностью, на греческом (незначительные отрывки) и на латинском (§ 56), резюме Аполлодора (§ 54 а, — сюда же Tzetz к Theog.) и небольшой отрывок у Овидия (§ 54 b).
Это и есть весь материал, в основном, о гигантомахии (но особенно интересны памятники изобразительного искусства, здесь у нас не рассматриваемые).
Мотивируется гигантомахия разно. Гея или порождением Гигантов мстит за Титанов (§ 54 a; Apoll. Rhod. 39 сл.; Claud. Gig. 2 — § 56; § 54 с), или за убиение Афиной порожденного ею чудовища Эгиды (Diod. Ill 70, хотя в этом месте у Диодора прямо не говорится о Гигантах), или за осмеяние ее богами (Myth. Vat. Ill), или за пренебрежение ее богами и нежелание населять ее (Myth. Vat. II 53), или вообще из зависти к олимпийцам (Claud. Gig. 1). Совсем отсутствует Земля в образах Платона (§ 54 е) и Овидия (§ 54 b). Есть материалы, говорящие о том, что Гиганты хотели угрожать небесам, хотели потушить солнце и смять весь мир (§ 54 f).
Что касается отдельных Гигантов, то наиболее крупный из них — Энкелад, уничтожаемый молнией Зевса или Афиной при помощи щита с Горгоной («Афина Паллада», § 3). У Аполлодора (§ 54 а) самые сильные — Порфирион и Ал· кионей. Называют еще следующих: Мима с, Эфиальт (у которого Аполлон простреливает правый, а Геракл — левый глаз), Эврит (которого Дионис убил тирсом), Клитий (умерщвленный Гекатой или Гефестом), Паллант (с которого Афина содрала кожу), Пол и бот (которого Посейдон убил оторванным им куском острова Коса, когда тот стал убегать по морю), Ипполит (убитый Гермесом), Геон, Аг–рий, Фоон и др. По Цецу, всего было до 100 Гигантов, из которых он сохранил 34 имени. Что Гигантов называли впоследствии Титанами, сказано выше. Но называли и Титанов Гигантами, напр. Коя и Офиона. В число Гигантов втянули потом и Тифона (Пиндар, § 53 d, говорит о Тифоне и Порфири–оне вместе; по Lycophr. Alex. 688, Тифон лежит под островом Гигантов; ср. также Ног. Carm. Ill 4, 53 — § 54k и Ciris. 32 слл., — хотя тифонию, вообще говоря, Hes. Theog. 820 слл. считает за гигантомахией), втянули сюда также и Сторукого Бриарея–Эгеона (Callim. In Del. 141; ср. § 51 d, выступление его против Юпитера). Гиганты мечут в богов целые скалы, горы, острова, деревья, срывая все это с места и зажигая (§ 54 d; Claud. Gig. 66 слл. и греческая Gig. 36 сл., 58 сл.; Nonn. XLV 199 слл., XLVIII 33 слл.) или громоздя их вроде Гомеровых Алоадов (ср. Od. XI 315 сл.) до Олимпа (обычно фигурирует Олимп, Осса и Пелион, § 54 b, d, к и др.). Вся природа приходит в смятение; острова то погружаются в море, то опять выплывают; Гиганты уничтожают реки и осушают морское дно, и т. д. Вид Гигантов — человеческий, в эллинистический период с змеиными ногами (как порождение Земли). Из богов особенно отличается Афина; ее эпитеты — гигантоубийца, истребитель Гигантов; затем идут Аполлон, Гермес, Гера, Арес, Артемида, реже — Гефест. У Пиндара и мн. др. на стороне богов выступает Геракл (§ 53 f, g, h). Особенно интересно это участие Геракла и Диониса, о которых имеется даже особое указание Геи (§ 54 1); по Аполлодору (§ 54 а), Гигантов вообще может убивать только смертный. И Геракл решает здесь судьбу гигантомахии, как раньше Прометей решил судьбу титаномахии. Дионис, бог наиболее земных ощущений, выступает здесь со всеми атрибутами своей чудодейственной религии. На одном вазовом изображении Гигант побеждается тем, что его опутывает внезапно выросший из земли виноград. Вместе с Дионисом выступают пантера и змея и целый фиас Силенов, Сатиров и вакханок (ср. § 54 т). Разъезжая на ослах, они одним своим видом приводят Гигантов в ужас (Ps. — Erat. Catast. II, см. «Эфир и Небо»). С течением времени в гигантомахию вступают еще новые божества, насколько можно судить по вазописи и архитектурным фигурам. Диоскуры и Афродита (Schol. Aristoph. Αν. 553; ср. также § 59 w) с Эротом, Кибела со своими львами, Кабир, Лето, Астерия, Геката (эта у Apollod.), Посейдон, Амфитрита, Нерей, Тритон, Фемида, Энио, Гелиос, Селена, Эос, Мойры (то же у Apollod.) и мн. др.
Место гигантомахии — обычно Флегра или Флегры (Aesch. Eum. 291, Eur. Ion. 988 и мн. др.), которые (по Herod. VII 123) есть старое название Паллены, самого западного полуострова Халкидики (впоследствии фигурировала и Италия, а именно вулканическая Кампания между Кумами и Поццуоли, поскольку вулканическая деятельность приписывалась действию Гигантов (Diod. IV 21 сл.; Strab. V 4, 4; Polyb. II 17, 1). Самое название Флегры (горящая, пылающая) — первоначально мифологическое, а не географическое и в качестве обозначения Халкедонского полуострова утвердилось не раньше V в. О многих островах и горах считалось, что они покрывают Гигантов (так, под Сицилией и Этной — Энкелад или Тифон, под островом Нисиром — Полибот, многие — под Везувием и т. д.).
На устроенном после победы над Гигантами празднестве Афина впервые протанцевала пирриху (§ 55 с); участвовал здесь и Геракл (§ 54 о—ν). Такая богатая разрисовка мифа о Гигантах со временем окончательно затмила Титанов и титаномахию, бывшую, вообще говоря, очень мало популярною. Близость Гигантов к Земле, а с другой стороны, славное и светлое царство олимпийцев оттеснили в античном сознании тео–гонических пращуров Титанов, делая их чем–то неживым и загробным. Об огромной популярности гигантомахии свидетельствуют и огромное количество воспроизведений ее в изобразительном искусстве, и частые упоминания о ней — даже в римской литературе (Lucan. VII 144, IX 654; Martial. IX 50, 6, XI 52, 17; Sil. Ital. I 433, XII 143; Aetna 41—71 и приводимый у нас в § 56 Клавдиан).
Последним мировым потрясением перед окончательным торжеством олимпийцев было выступление Тифона, или Тифоея. Школьная мифология и его считала аллегорией вулканических извержений, тем более что миф о нем действительно связан с местами активной в древности вулканической деятельности (Сицилия, Лидия, Фригия, Мидия и др.). Это страшное чудовище, которое произвела Земля от Тартара («История», § 16, а также Schol. Verg. Вис. И. II 783, Schol. Plat. Pha–edr. 230 а и § 58 a—e), раздраженная гибелью Гигантов (§ 58 a), или одна Земля (§ 59 а; Nonn. I 154, 417, II 561, 631 в § 59, и также еще — XIII 482, 496; Ног. Carm. Ill 4, 73 и др.), или Гера, раздраженная рождением без нее одним Зевсом Афины Паллады (§ 57 с, d), очень колоритно описано у Аполло–дора (§ 58 а), использовавшего здесь, вероятно, не один александрийский стихотворный источник. Необходимо отметить и концепции Пиндара (§ 57 f) и Эсхила (§ 57 е).
Гера (§ 57 d) передает рожденного ею Тифона дельфийскому дракону Пифону на воспитание. Тот и воспитывает его вплоть до своей гибели от Аполлона («Аполлон», § 18), причем ни Тифон, ни Химера не могут спасти Пифона от страданий и смерти. По Аполлодору (§ 58 а), у него человеческая голова, которой он касается звезд; большею же частью ему приписывается сто змеиных голов. У Аполлодора, впрочем, это объединено. По Нонну (I 156 сл., II 42 сл., 253 сл., 280 сл., 610 сл. — § 59), у него головы самых разнообразных диких зверей. У Ев–рипида (Неге. 1271 сл.) Геракл называет среди уничтоженных им чудовищ трехтелесного Тифона. По Ov. Met. Ill 303 и Claud. XXVI 63, у него сто рук, а по Nonn. I 296, II 621, — даже двести.
Как рожденный от Земли, он имеет, наподобие Гигантов, змеиные ноги (Nonn. I 415 и др.). Тифон — то черного, то красного цвета. Своими многочисленными языками он говорит понятным образом с богами (Hes. Theog. 829 слл.). Супруга его — Кето, дочь Понта и Геи, или Ехидна (Hes. Theog. 3—4 сл.), с которой он порождает целую тьму чудовищ (§ 58 h, i). Это страшилище не только со ста змеиными головами и темными языками, но и с огненными глазами, смесь божественной речи и дикого рычания, львиного рева и собачьего лая. Он зажигает землю, небо и море, так что начинает дрожать даже подземный мир. В своем диком неистовстве против всего светлого нападает он на богов, и притом, как подчеркивают источники, на всех богов сразу (Pind., frg. 91, и Aesch. Prom. 358, § 57е), причем катастрофа была столь близка, что богам пришлось превращаться в разных животных, не исключая и самого Зевса (§ 58 а, b). Действия его простираются даже до Кавказа (Apoll. Rhod. IV 1210 со схол.). Боги спасаются в Египет, а Афродита в сопровождении Эрота даже на Евфрат (Ov. Fast. II 459 сл. и Hyg. Astr. II 30, §58d), где ее спасают рыбы, потом превращенные в звезды. Все же Зевс поражает Тифона молнией, низвергает в Тартар и придавливает горой Этной. Место борьбы указывается различно: «страна аримов», сирийская гора Каси–он, беотийский Тифаонион, гора Ниса, Фракия, Дельфы. Наказанием побежденного Тифона является низвержение в Тартар (Hes. Theog. 868; Pind. Pyth. I 15) на востоке или на западе, или наваливание на него Этны и даже Кимы (так что тюрьмой является местность от Сицилии до Кампании) и другие меры. Была и делосская легенда об убиении Тифона Аполлоном, мать которого Латону тот будто бы преследовал.
В § 59 мы приводим один из интереснейших памятников поздней античной литературы: это — «Тифония» Нонна. Нонн вставил свою повесть о Тифоне в окружение, которое сейчас нас не может интересовать. Также не будем входить и в те противоречия, без которых Нонн тоже не обошелся. Но его замечательные по силе и яркости образы, его пластические и драматические приемы в обрисовке Тифона и Зевса, его богатая мифологическая эрудиция говорят сами за себя, оставляя у читателя незабываемое впечатление от этой последней потрясающей драмы античного теогонического процесса.
47. a) Apollod. I 2, 1 (Кронос и Метида)
(1) Когда Зевс возмужал, он взял себе в соучастницы дочь Океана Метиду. Она дала Кроносу выпить зелье, действие которого было таково, что он вынужден был прежде всего изрыгнуть этот камень [см. § 26 b], а потом и поглощенных им ранее детей. Вместе с ними Зевс начал войну против Кроноса и Титанов. (2) Война между ними продолжалась в течение десяти лет, и в это время Гея предрекла Зевсу победу при условии, что союзниками у него будут низвергнутые в Тартар. Тогда Зевс освободил их, убивши Кампу, которая сторожила их узы. (3) Вот тогда–то и дали Киклопы Зевсу гром, молнию и перун, Плутону — шапку–невидимку и Посейдону — трезубец. (4) Имея такое вооружение, они победили Титанов и, заключив их в Тартаре, поставили Сторуких в качестве сторожей. После этого они распределили владычество свое по жребию, причем Зевс получил власть на небе, Посейдон — на море, Плутон — в Аиде.
b) Hyg. Fab. 149 (Эпаф)
Юпитер повелел рожденному от него Ио Эпафу объединить города Египта и там царствовать. Он построил первый город Мемфис и многие другие и произвел от жены Кассиопеи дочь Ливию, по которой получила название и соответствующая страна.
с) Hyg. Fab. 150
Увидевши, что рожденный от незаконной жены Эпаф достиг такой власти, Юнона позаботилась, чтобы этот Эпаф был убит на охоте. Она увещевает Титанов, чтобы они изгнали Юпитера из царства и вернули его Сатурну. Когда Титаны попробовали взойти на небо, Юпитер вместе с Минервой, Аполлоном и Дианой низвергли их в Тартар. А на Атланта, который был их вождем, он возложил на плечи небесный свод. Говорят, что он и до сих пор держит на себе небо.
Ср. Schol. II. XV 229.
48. a) Hellanic. ар. Schol. Hes. Theog. 139 (Три типа Киклопов)
Гелланик производит имя Киклопов от Киклопа, сына Урана (он не имеет в виду гомеровских Киклопов). Киклопов же существует три рода. Одни Киклопы — те, которые построили Микенские стены. Другие Киклопы — те, что с Полифемом. Третьи же — те, которые сами являются богами.
b) Schol. к ст. 144 и Schol. Aristid. 52, 10 = Aristid. 3 (p. 408 Dind.)
Говорят, что существует три рода Киклопов: 1) те, что в «Одиссее», сицилийские, 2) кормящие свой желудок трудами рук своих и 3) так называемые небесные.
49. a) Eur. Ale. 1—9 (Аполлон и Киклопы, — Аполлон убивает Киклопов в раздражении за убийство Зевсом его сына Асклепия, — слова Аполлона в доме Адмета)
Прости, царя Адмета дом! Бессмертный,
Здесь трапезу поденщиков делил,
По воле Зевса, я. Когда перуном
Асклепия сразил он, — злою долей
Сыновнею разгневанный, в ответ
Я перебил Киклопов, ковачей
Его перуна грозного; карая,
Быть батраком у смертного отец
Мне положил: и вот, на эту землю
Сойдя, поднесь стада на ней я пас
И дом стерег.
b) Apollod. Ill 10, 4
Зевс, испугавшись, что люди, перенявши у них врачебный уход, станут друг другу помогать, поразил его [Асклепия] перуном. И вознегодовавший на него за это Аполлон умертвил Киклопов, изготовивших Зевсу этот перун. Зевс вознамерился бросить его в Тартар, но по просьбе Латоны повелел ему в течение года быть батраком у человека. Прибывши в Феры к Ад–мету, сыну Ферета, он стал служить ему тем, что пас его стада и заставил всех его коров родить двойнями.
См. Diod. IV 71, 3 (то же и в тех же самых выражениях).
Ср. то же Apoll. Rhod. IV 611 (и Schol.), Orph. Arg. 175— 178, Serv. Verg. Aen. VI 398 и VII 761 и др.
50. a) Procl. in Crat. 389 b, с (21, 13 Pasqu.) (Киклопы как символ, — Киклопы — принцип всякого художественного творчества)
Если кто–либо эти самые творческие и производительные потенции богов, которые они проводят во Всё, назовет деми–ургическими, умозрительными, производными и свершительны–ми искусствами, мы не отвергнем такого наименования, так как мы видим, что и богословы обозначают ими божественные творения, говоря, что Киклопы суть виновники всякого художественного творчества и научили Зевса, Афину и Гефеста: Афину — разным искусствам, и особенно искусству тканья, а Гефеста поставили во главе совсем другого искусства, а искусство тканья началось с владычицы Афины,
Ибо она всех бессмертных богинь превосходнее в деле,
Знает искусство тканья и прядению всех обучает, —
говорит Орфей… [См. продолжение этого текста в «Афине Пал* ладе».]
b) Procl. in Tim. 29 а (I 327, 23 D.)
Ибо, как говорит богослов, первые ковачи–хитрецы дали Зевсу демиургические потенции всего творения мира:
Зевсу гром они дали и сковали перуны,
Первые ковачи–хитрецы, что Гефеста с Афиной
Научили искусствам, которые небо содержит.
Ср. «Гефест», § 8.
c) Herm. in Phaedr. 247 с (р. 149, 9 Couvr.)
Словом «бесцветный» показал [Платон], что над царством Урана есть местопребывание Ночей, а выражением «бесформенный» — что и над чином Киклопов. Ибо богословие говорит, что в этих первичных выявляется форма и что эти боги суть первые начала и первопричины форм повсюду. Поэтому богословие и называет их ковачами–хитрецами, ибо эта триада организует формы. Один круглый глаз был у них во лбу (Hes. Theog. 145). И когда Платон говорит в «Пармениде» о «прямом и круглом», он имеет в виду этот чин. Они и Афину и Гефеста научают разным видам форм, как первые виновники форм: первые ковачи–хитрецы научили всему Гефеста и Афину. Итак, если мы узнаем, что Гефест и Афина суть виновники форм, мы станем удивляться. Ведь Гефест есть виновник всякой формы, телесной и внутримировой, а Афина — всякой душевной и умозрительной, Киклопы же — формы божественной и повсюдной. При этом сверхнебесное место находится над чином Киклопов.
d) Syrian, in Met. II 2, 997 b 34 (26, 23 слл. Кг.)
Что и среди богов можно наблюдать аналогичные причины всех искусств, показывают и богословы, смело называя Киклопов и Гефеста кузнецами и строителями, а Афину и Кору не лишают искусства тканья.
51. a) Palaeph. XIX (Котт и Бриарей) Как же не глупо говорить о Котте и Бриарее, что они были мужами с сотней рук? А истина заключается в следующем. Их городу было имя Гекатонхейрея. В нем они жили. Я заключаю, что вместе с олимпийцами они сражались против Титанов. А эти места пограничны с Олимпом. Говорили, следовательно, что люди Котт, Бриарей [и Гигес], гекатонхейры [сторукие], придя на помощь олимпийцам, изгнали Титанов с Олимпа.
b) Hes. Theog. 807—819 (К вопросу о местонахождении Сторуких)
Там и от темной земли, и от Тартара, скрытого в мраке,
И от бесплодной пучины морской, и от звездного неба
Все залегают один за другим и концы и начала, —
810 Страшные, мрачные; даже и боги пред ними трепещут.
Там же — ворота из мрамора, медный порог самородный,
Неколебимый, в земле широко утвержденный корнями.
Перед воротами теми снаружи, вдали от бессмертных,
Боги–Титаны живут, за Хаосом угрюмым и темным.
815 Там же, от них невдали, в глубочайших местах Океана,
В крепких жилищах помощники славные Зевса–владыки,
Котт и Гиес, живут. Бриарея ж могучего сделал
Зятем своим Колебатель земли протяженногремящий,
Кимополею отдав ему в жены, любезную дочерь.
c) Schol. Apoll. Rhod. I 1165, EGF, р. 6 (Эгеон–Бриарей как сторонник Титанов)
См. «История», § 5 d.
d) Verg. Aen. Χ 565—570
565 Как Эгеон, у кого сто рук, согласно преданью,
Из пятидесяти и пастей и грудей огнями
Весь загорался, когда навстречу Юпитера молний
Столько же с громом щитов подымал и мечей обнажал он:
Так победитель Эней по равнине свирепствует всюду,
570 Раз разогрев лезвие.
е) II. I 396—406 (Сторонник Зевса сторукий Бриарей спасает однажды Зевса, — слова Ахилла к своей матери Фетиде)
Часто я в доме родителя, в дни еще юности, слышал,
Часто хвалилася ты, что от Зевса, сгустителя облак,
Ты из бессмертных одна отвратила презренные козни,
В день, как отца оковать олимпийские боги дерзнули,
400 Гера, и царь Посидаон, и с ними Афина Паллада.
Ты, о богиня, представ, уничтожила ковы на Зевса;
Ты на Олимп многохолмный призвала Сторукого в помощь,
Коему имя в богах Бриарей, Эгеон — в человеках;
Страшный Титан, и отца своего превышающий силой.
405 Он близ Кронида воссел, и огромный, и славою гордый.
Боги его ужаснулись, и все отступили от Зевса.
Ср. Nonn. XLIII 362 слл.
52. a) Procl. in Parm. 647, 9 Cous. (Сторукие и Киклопы как символ)
Истолкование орфиков, свойственное эллинскому богословию, причисляющее Кроноса, Зевса, Урана, Ночь, Киклопов и Сторуких к верховным началам всего.
b) Herm. in Phaedr. 247 с, p. 150, 2 Couvr. (Сторукие держат демиургию как бы руками)
Поэтому он неосязаем, что показывает, что он — выше Сторуких. Ибо они первые как бы прикасаются ко всей демиургии, почему богословие и называет их Сторукими, поскольку мы руками все осязаем, все делаем и различаем. Далее, осязание постоянно распространено по всему телу. Поэтому богословие символически наименовало их Сторукими, как касающихся всей демиургии и виновников его. Триада Сторуких охранительная.
53. a) Batrachom. 167—172 (Древнейшие упоминания)
Зевс же богов и богинь всех на звездное небо сзывает
И, показав им величье войны и воителей храбрых,
170 Мощных и многих, на битву огромные копья несущих,
Рати походной Кентавров подобно иль гордых Гигантов,
С радостным смехом спросил…
b) Ibid. 279—282
Разве на помощь им все мы направимся, да и оружье,
280 Коим когда–то сразил Капанея, могучего мужа,
Дерзостного Энкелада и дикое племя Гигантов,
Ты и теперь пустишь в ход?
c) Xenophan. ар. Athen. XI 462 (=11 В Diels)
Не должно воспевать сражений Титанов, Гигантов и Кентавров — вымыслы прежних времен, — ни неистовых междоусобиц, в которых нет ничего хорошего. Но хорошо во всякое время почитать богов.
d) Pind. Pyth. VIII 12—18 (Отдельные Гиганты, Порфи–рион)
Порфирион не предвидел Дерзости, когда он ее раздражал вопреки Судьбе… Не избегнул того и стоглавый Тифон кили–кийский, и царь Гигантов не предвидел. Они поражены Перуном и стрелами Аполлона…
e) Pind. Nem. I 67 слл.
И когда боги вступили в сраженье с Гигантами на Флег–рийской равнине, от потока его стрел их прекрасные волоса покрылись пылью.
f) Pind. Nem. IV 25—30 (Гигант Алкионей)
(Геракл], с которым могучий Теламон победил меропов и великого воителя, страшного Алкионе я, однако не прежде, чем последний побил камнями двадцать четыре колесницы и дважды столько укротителей коней героев, на них восседавших…
g) Pind. Nem. VII 90 (Геракл)
…Ты, который укротил Гигантов.
h) Pind. Isthm. VI 31—35
Геракл взял Пергам. С ним [Теламоном] он побил народы меропов и, найдя на Флегрийских [равнинах] подобного горе волопаса Алкиона, не пощадил тетивы, тяжко зазвучавшей в его руках.
i) Aristoph. Αν. II Arg. (Древнейшая гигантомахия)
Некоторые же утверждают, что поэт в других местах изобличает чудесные рассказы в трагедиях, а в этой комедии, «Птицы», сам пользуется обветшалым сюжетом гигантомахии, чтобы заставить птиц спорить с богами из–за власти.
j) Athen. XV 699 а
Первым из них [древних комиков] вступил в состязание Гегемон и одержал у афинян победу как другими комедиями, так и «Гигантомахией».
k) Etym. Μ. Gigas
Гигант — по происхождению из Земли. Так и Орфей в XIII [?] песне «Священного сказания» говорит:
Этим имя дают Гигантов в сфере блаженных, Ибо от Геи они родились и от крови Урана.
1) Eur. Нес. 465—473 (Смешение Гигантов с Титанами)
465 Или в граде Паллады
Деве лучистоколесной
Нитями пестрыми буду
Пеплос ее шафранный
Я украшать, запрягая
470 Дивной коней в колесницу,
Деве рисуя Титанов,
Зевса перуном пылким
В вечную ночь погруженных?
m) Eur. Iph. Т. 225—227 (То же)
…образ выводят Паллады искусно они,
А возле — Титанов.
n) Plat. Legg. Ill 701b, с («Древняя титаническая природа»)
…За этой свободой последовало нежелание подчиняться правителям, затем стали избегать подчинения отцу и матери, старшим и их вразумлениям, а в конце концов появилось и стремление не слушаться законов. Достигнув этого предела, уже не обращают внимания на клятву, договоры и даже на богов; высказывают так называемую древнюю титаническую природу; в своем подражании Титанам снова возвращаются к прежнему состоянию и ведут тяжелую жизнь, преисполненную бедствий.
Ср. Diod. ар. Eusth. И. XIX 400 (то же смешение)
54. a) Apollod. I 6, 1—2
(1) А Гея, негодуя за Титанов, родила от Урана Гигантов, несравненных по своему росту и непреоборимых по силе. Они казались страшными своим взглядом, на голове и на подбородке у них были отпущены густые волосы, ноги у них были в виде чешуйчатых драконов. Родились они, как некоторые говорят, во Флеграх, а по словам других, в Паллене. Они метали, как дротики, в небо камни и зажженные дубы. Среди всех них отличались Порфирион и Алкионей. Этот последний был вдобавок ко всему еще и бессмертен, когда сражался на той земле, на которой родился. Он же угнал коров Гелия из Эрифаи. Богам было предсказано, что никто из Гигантов не может умереть от руки богов, но что они погибнут, если в союзе с богами будет действовать кто–нибудь из смертных. Гея, узнав это, стала изыскивать средство, чтобы и от смертного не могли они погибнуть. Зевс отказался указать это средство Эос, Селене и Гелию, но сам прежде составил зелье, а Геракла пригласил к себе в качестве союзника через посредство Афины. Геракл первым поразил стрелой из лука Алкионея. Но последний, падая на землю, приобретал еще большую силу. Тогда Афина, отступив перед ним, увлекла его из пределов Паллены. И таким образом он был убит. (2) Между тем Порфирион устремился в бой против Геракла и Геры. Но Зевс внушил ему страсть к Гере. Когда он уже разрывал на ней одежды и хотел совершить насилие, последняя стала звать к себе на помощь. Тогда Зевс бросил в него молнию, а Геракл выстрелом из лука его убил. Из остальных Гигантов у Эфиальта Аполлон выбил выстрелом из лука левый глаз, а Геракл — правый, Эврита убил Дионис тирсом, Клития Геката поразила факелами, а еще более Гефест — глыбами раскаленного железа. На Энкелада, когда он пытался бежать, Афина навалила остров Сицилию, а с Палланта она содрала шкуру и ею во время битвы прикрывала свое собственное тело. Полибот, преследуемый по морю Посейдоном, пришел на Кос. Посейдон оторвал часть острова и навалил на него; это так называемый Нисир. Гермес, надев шапку Аида, в сражении убил Ипполита, Артемида — Гратиона, Мойры — Агрия и Фоо–на, сражавшихся медными булавами. Остальных погубил Зевс, поразив молниями. Когда они уже погибали, всех их пристрелил Геракл.
b) Ov. Met. I 151—162
Не был, однако, земли безопасней эфир высочайший:
В царство небес, говорят, стремиться стали Гиганты;
К звездам высоким они громоздили ступенями горы.
Тут всемогущий отец Олимп сокрушил, ниспослал он
155 Молнию; сбил Пелион с лежащей под низом Оссы.
И как лежали тела великанов, задавлены грудой,
Тут, по преданью, детей изобильной напитана кровью,
Влажною стала земля и горячую кровь оживила.
И, чтоб от рода ее сохранилась какая–то память,
160 Образ дала ей людей. Но и это ее порожденье
Вовсе не чтило богов, к убийству свирепому жадно,
Склонно насилье творить. Узнаешь рожденных от крови!
c) Verg. Aen. IV 178—180 (Месть Геи, — о Молве)
Оную Матерь–Земля, на богов распаленная гневом,
Младшую, как повествуют, сестру Энкеладу с Кеем
180 Произвела, дав ей ног быстроту и крыльев проворных.
d) Verg. Georg. I 278—283 (Гиганты громоздят горы)
Земля несказанным рожденьем
Кея с Япетом в тот день создала и лихого Тифоя,
280 Также и тех небеса сокрушить поклявшихся братьев.
Трижды они Пелион взгромоздить на Оссу пытались,
Оссу трижды взвалить на Олимп
многолиственный, — так–то!
Молнией трижды отец разбросал взнесенные горы.
e) Plat. Soph. 246 a, b (Сравнение физиков с Гиеантами) А у них–то, судя по возражениям с той и другой стороны
относительно сущности, происходит как будто борьба Гигантов.
…Одни с неба и из мира невидимого все влекут на землю, грубо обнимая руками камни и дубы, потому что, хватаясь за все подобное, они утверждают, что только то существует, что доставляет нам толчки и какое–нибудь прикосновение, так как тело и сущность принимают за одно и то же; а когда кто говорит об ином, что вот это не имеет тела, — такую речь они презирают и не хотят ничего другого слушать.
f) Lucr. V 113—121 (Мировой характер деяния Гигантов)
Много разумных вещей сообщу я тебе в утешенье,
Чтобы не счел ты, уздой религии стянутый, будто
Солнце, земля, и луна, и звезды, и море, и небо
Вечно остаться должны, обладая божественным телом,
И не подумал бы ты, что должны, по примеру Гигантов,
Каре жестокой подвергнуться все за свои преступленья,
Кто мирозданья оплот расторгает своим разуменьем
120 Или дерзает тушить на небе пресветлое солнце,
Смертною речью своей клеймя бессмертное нечто.
g) Ср. Aetna 41—72
h) Ον. Fast. I 307 сл. (Гиганты и человечество, — о пытливом человеческом уме)
Так он дошел до небес, а не так, чтобы, выдвинув Оссу
На Пелион и Олимп, в звездный проникнуть чертог.
I) Ibid. Ill 439—442
Этот схватил он перун, когда небу грозили Гиганты.
Ведь безоружным был до нападения бог.
j) Ibid. V 35—46
35 В злобе Земля родила легионы чудовищ–Гигантов,
Тех, что, Юпитер, тебя вздумали трона лишить.
Тысячи рук им дала для защиты Земля и сказала:
«Дети, идите на бой против великих богов».
Вот уж добрались до звезд, по горам забираясь, Гиганты,
40 Дерзкий, безумные, свой вызов Юпитеру шлют…
Тотчас с вершины небес свои молнии бросил Юпитер
И на Гигантов свалил груды разбитых камней.
Этой победой своей нерушимо «Величие» стало,
И утвердилось оно с этой поры навсегда.
45 Рядом с престолом оно восседает Юпитера ныне,
Верным оплотом всегда стало державы его.
к) Ног. Carm. HI 4, 43—64
Мы знаем: войско злых Титанов
Страшное — молнией быстрой свергнул,
45 Кто правит морем бурным, недвижною
Землею; грады, царство подземное,
Богов и толпы смертных держит
Властью единой и непреложной.
Ему вселили юноши дерзкие
50 Немалый ужас, силе доверившись,
И братья, что хотели Пелий
На Олимп лесистый.
Но что Тифою, Миманту сильному,
Порфириону, ростом великому,
55 Иль Рета силе, Энкеладу,
Кто вырывает деревья смело, —
Что им поможет против звенящего
Щита Паллады? Рядом — стремительный
Вулкан; тут — чтимая Юнона,
60 Тут — неразлучный навеки с луком,
Кто в чистой влаге моет Касталии
Кудрей извивы, — житель кустарников
Ликийских иль лесов родимых
Делоса, — ты, Аполлон Патарский.
1) Schol. Pind. I 100 (Участие Геракла и Диониса)
По преданию, Гея сказала, что они смогут взять их [Гигантов] только при условии вступления с ними в союз двух полубогов. Поэтому когда к богам присоединились Геракл и Дионис, то они победили Гигантов.
m) Eur. Cycl. 5—10 (Участие Диониса и его свиты)
Позже я
5 Щит по следам носил твоим в сраженье
С рожденными Землей: Энкеладу
Пробив броню, Гиганта уложил
Ударом я в той битве… Так ли, полно?
Уж не во сне ль я видел? — Нет, доспех
10 Я показал тогда же Вакху.
η) Ног. Carm. II 19, 21—24
Когда по кручам к царству родителя
Толпа Гигантов шла нечестивая,
Поверг ты Рета, львиной пастью
Страшный своею и когтем львиным.
о) Soph. Trach. 1057 сл. (Геракл о своем участии в гигантомахии)
И кто ж мой враг? Не рать на поле брани,
Не исполинов земнородных племя…
р) Eur. Here. 176—180 (Амфитрион об участии Геракла в гигантомахии
Ты мне ответь, перун Зевеса, ты мне
Ответь, в небесных высях колесница,
С которой он отродиям земли
Пронзил бока летучими стрелами,
Деля с богами славу торжества!
q) Ibid. 851—854 (JIucca о Геракле)
Он сушу недоступную, он море
Суровое смирил и отдал людям,
Восстановил служение богам
Разбойников преступными руками.
г) Ibid. 1193—1196 (Амфитрион о Геракле)
Сын мой,
То сын мой с своей несказанною мукой,
Когда–то соратник богов
На выжженных нивах Гигантов…
s) Apollod. II 7, 2
Опустошив Кос, он [Геракл], ведомый Афиной, пришел в Флегру и вместе с богами воевал против Гигантов.
t) Diod. IV 15
После этого, когда Гиганты затеяли войну с бессмертными, Геракл сражался на стороне богов и, уничтоживши многих из землерожденных, достиг величайшей похвалы.
u) Strab. VII, frg. 27
Полуостров Паллена, на перешейке которого лежит прежняя Потидея, нынешняя Кассандрия, назывался некогда Флег–рою. Населяли ее баснословные Гиганты, племя нечестивое и беззаконное, которое было уничтожено Гераклом.
v) Strab. XI 2, 10 (Участие Афродиты)
Для этимологического объяснения эпитета богини [Афродиты Апатурской] приводят басню, будто богиня, когда напали на нее Гиганты, позвала Геракла и скрылась в какой–то пещере, потом, принимая одного Гиганта за другим, она, обманывая (apate), передавала их Гераклу для умерщвления.
55. a) Eur. Ion. 206—219 (Некоторые детали, — хор рассматривает изображение гигантомахии на храме)
Первая в хору. Бой, смотри, исполинов там
В изваяниях каменных!
Вторая в хору. Вижу, вижу, подруги!
Третья в хору. Видишь ту, что вздымает щит,
Щит с Горгониным обликом,
Энкеладу уже смерть близка!
Четвертая в хору. То — царица Афин моих!
Пятаявхору. А белый этот
Порывистый перун
в простертой
Деснице Зевса, видишь?
Шестая в хору. Вижу, вижу: Миманта
сражает он
Дерзновенного.
Седьмая в хору. Вот и Бромия тирсы увитые
Мирным плющом сынов Земли
С черным прахом
смешали всех.
b) Paus. VIII 29, 1—4
Аркадцы говорят, что известная битва Гигантов с богами происходила именно здесь, а не во фракийской Паллене и потому жертвуют здесь молнии, буре и грому. В «Илиаде» Гомер вовсе не упоминает о Гигантах; в «Одиссее» [X 119 сл.] упоминает, что на корабли Одиссея нападали лестригоны, «подобные Гигантам, а не мужам»; приводит еще слова царя феаков, что феаки так же близкие к богам, как Киклопы и племя Гигантов [Od. VII 205 сл.]. Этим он показывает, что Гиганты не божеский род, а смертные. Еще яснее это видно из следующего места [Od. VII 59 сл.]:
Бывшего прежде властителем буйных Гигантов; но сам он
Свой погубил святотатный народ и себя самого с ним.
А слово «народ» (laos) у Гомера всегда обозначает «множество».
Но чтобы у Гигантов вместо ног были драконы, то эта нелепость опровергается, между прочим, следующим доказательством. В Сирии есть река Оронт, которая впадает в море, но не везде проходит по ровному месту: в некоторых местах идет очень извилисто и падает с крутых скал. Чтобы корабли могли пройти по этой реке из моря в Антиохию, римский император приказал прорыть необходимый для этой цели канал, не жалея трудов и издержек, и в этот канал отвести воду. Когда таким образом старое русло высохло, то на дне реки найдена была гробница из кирпичей, длиной более одиннадцати локтей, и в ней, во всю длину гробницы, человек, совсем целый. По этому поводу сирийцы отправились с вопросом к богу в Клар, и бог сказал им, что это Оронт, родом индиец.
Действительно, если вначале влажная земля, согретая лучами солнца, могла рождать первых людей, то какой земле более свойственно производить великанов, как не прежней Индии, той стране, в которой и теперь еще родятся животные невероятной величины и вида, каковы, например, слоны?
с) Dion. Hal. Ant. Rom. VII 72, 6—7 (Танец Афины после победы )
…Нарядом танцоров были пурпуровые хитоны, стянутые медными поясами, привешенные сбоку мечи и копья, более короткие, чем обыкновенно; у мужчин же были медные шлемы с видными султанами и перьями. Над каждой группой предводительствовал один человек, который указывал прочим распорядок танца, первым совершая фигуры сильных военных движений, большей частью в ритмах прокелевсматика [т. е. в размерах из четырех кратких слогов]. И это тоже было здесь греческим вполне старинным обычаем, эта воинская пляска, так называемая пирриха, потому ли, что Афина первая от радости плясала в хороводе по поводу уничтожения Титанов и танцевала с оружием победную пляску, или потому, что раньше этот танец установили Куреты, когда в целях охранения Зевса хотели, как повествует миф, зачаровать Кроноса ударами в оружие и ритмическим движением в песнях.
56. Claud. Gig. 1—128 («Гигантомахия» — латинская — Клавдиана)
Некогда Матерь–Земля, в своей зависти к царству на небе,
В скорби о многих несчастьях, Титанами ей причиненных,
Тартар заполнила весь целым племенем страшных
чудовищ,
Родом невиданно злым; и, отродьем своим распухая,
5 Флегру открыла, в Эфир направляя враждебные силы.
С шумом рванулись они из Эреба, едва лишь родившись,
И приготовили руки к войне, на богов восставая,
В свисте змеином влачась своим шагом
двоя коскол ьзя щи м.
Вдруг побледнели созвездья, и Феб повернул своих коней
10 Пламенных, страх испытав и свое изменивши теченье;
Арктос бежит в Океан, незакатные даже Трионы
Претерпевают закат; а кипучая мать побуждает
Ринуться в битву сынов, обращаясь с такими словами:
«Вы чин богов укротите, весь видимый мир перед вами
15 С бою лишь можно забрать: предстоит перед вами Победа.
Пусть наконец сын Сатурна изведает гнев мой и ярость,
Пусть он узнает, что может Земля, победить меня можно ль
Силой какой! Разве лучше меня создавала Кибела?
Разве почет не заслужен Землей? Разве жутким насильем
20 Можно меня подавлять постоянно? Какого вреда мне
Не доставляли! Вот тут Прометей несчастливый прикован
В скифском ущелье, кормя живой печенью хищную птицу.
Там вот пылающий свод утвержден на макушке Атланта,
В чьей седине затвердели жестокие острые льдины.
25 Мне ли забыть, как терзается Титий, которого недра
В смене все новых жестоких мучений жрет коршун
свирепый?
Вы, что пришли наконец предназначенным
полчищем мести,
Освободите Титанов от уз, свою мать защитите!
Морем сражайтесь, горами и членов моих не щадите:
30 Пусть мое тело послужит орудьем Юпитера смерти.
Ну же, в поход! Опрокиньте их небо, разрушьте их башни
Звездные! Пусть Тифоей отберет и перуны и скипетр;
Пусть Энкелад даст морям приказанья; другой
пусть Авроры
Вожжи возьмет вместо Солнца; пусть лавр
увенчает дельфийский
35 Порфириона, и пусть ему Пирра святилищем будет».
Лишь возбудила она эти гордые души призывом,
Как уж помнилася им над богами победа: в оковах
Будто Нептуна влекут уж они из глубокой пучины;
Этот уж Марса простер; этот Фебу уж волосы вырвал;
40 Этот уж выбрал Венеру, а этот Диану в супруги;
Тот разгорается страстью похитить невинность Минервы.
Вестница неба Ирида меж тем созывает всевышних,
Тех, что в озерах и реках живут, даже Мены на помощь
Небу готовы идти; и тебя не сдержать, Прозерпина,
45 В темном жилище теней, и сам царь молчаливого ада
На колесницу летейскую встал, а не знавшие Солнца
Кони дивятся на свет и в трепета полном полете
Пышут из синих ноздрей целым облаком адского мрака.
Как при осаде, когда придвигают к воротам машину,
Все отовсюду бегут защищать свою крепость и город:
50 Так и различные виды божеств собираются вместе
К отчему дому идти; говорить начинает Юпитер:
«Войско, что смерти не знает, порода, что связана
с небом
Вечными узами, вы, никаким не подвластные Судьбам!
55 Видите ль вы, как Земля восстает с своим новым
потомством
Противу нашего мира, других порождая бесстрашно?
Сколько здесь новых детей от Земли, столько ей
возвратим мы
Трупов: пусть в долгой печали она остается веками,
Осуждена ради стольких потомков столькими ж смертями!»
60 Вот в облаках прозвучала труба; вот сигнал к нападенью
Там дал Эфир, здесь — Земля; и смятенная снова Природа
За господина боится, — границы вещей нарушает
Мощная эта толпа: острова покидают здесь море;
Тут не сдержать и утесам морей; остаются пустыми
65 Там берега; изменили потоки привычному руслу,
Тот громоздит с ужасающей силой Эмоний на Эту,
Этот, руками схватив, потрясает вершину Пангея,
Снежный Афон — как оружье тому; под толчками другого
Катится Осса; Родопу с источником Гебром сорвали,
70 Общие воды разрезав, и, снятый, с высокой скалою
Вот уж течет Энипей на плечах и на шеях Гигантов.
Разделена на своих сыновей, вся Земля оседает
Плоской страной, без высот, и повсюду несется ужасный
Грохот: лишь воздух один ограничивает поле битвы.
75 Первым старательный Марс налетает на страшное войско
На одрисийских конях, что обычно в смятенье приводят
Гетов, гелонов, и щит золотой пламенеет у бога
Ярче огня, и топорщится шлем его гривой блестящей.
Гневно схвативши свой меч, он пронзает гиганта Пелора
80 Там, где кончаются бедра и, сросшись
с чудовищным телом,
Около паха двойная змея извивается вместе:
Этим ударом одним целых три убиваются жизни.
Алчный в своем торжестве, ослабевшие члены Гиганта
Марс раздавил колесницей и кровью забрызгал колеса.
85 Мимас спешит заступиться за брата: пылающий Лемнос
Вместе с жилищем Вулкана из пенных он волн вырывает
И уже близок к толчку; но копье заостренное Марса
Голову вскрыло ему и исторгло мозг у Гиганта.
Телом уже умирая совсем, он живет лишь в свирепом
90 Шелесте змей вместо ног; победителя ищут по смерти
Эти мятежные змеи.
Вот скачет Тритония–дева,
Грудь открывая свою, на которой блистает Горгона:
Образом страшна своим, и к копью она не прибегает;
Видеть однажды ее — и довольно. Дотоль разъяренный
95 Первый был ею Паллант превращен в каменистую гору:
Вовсе без ран, глубоко закреплен потайными узлами,
Чует он, вдруг затвердел под ее убивающим взором,
Стал уже камнем почти. «Превращаюсь во что? —
вопросил он. —
Что за кремень протекает во мне? Что за оцепененье
100 Вяжет мне мертвые члены, как мраморной язвой?»
Сказал лишь —
И уже весь стал таков, как боялся: жестокий Дамастор
В поисках камня, которым бы мог от врагов оттолкнуться,
Окостенелого брата тот труп метнул вместо камня.
Гибелью брата вконец изумленный Эхион, не зная,
105 Кто же виновник, хотел попытаться ответить увечьем
И увидал, о богиня, тебя, кого зреть невозможно
Дважды уже никому: понесла наказание дерзость, —
Понял богиню он в смерти. Тогда Палленей, омраченный
Гневом, свирепо идет против этих убийственных взоров
110 И простирает свои святотатные руки к Палладе;
Этого близко мечом поражает богиня, и сразу
Змеи его от Горгоны хладеют, как лед: погибает
Тело его от оружья, а нижние части — от взгляда.
Вот, расползаясь в морской глубине змеевидным извивом,
115 Тщится уж Порфирион разрушить трепещущий Делос.
Хочет кощунственно он им ударить в небесные своды.
Ужасом полон Эгей. Фетида бежит из пещеры
Влажной своей с престарелым отцом, и жилище Нептуна
Сразу пустеет, хотя и почтенно оно средь подводных.
120 С Пинда спокойных вершин восклицания Нимф раздаются,
Нимф, кои Феба учили стрелою еще непривычной
Диких зверей поражать, а когда–то Латоне стенящей
Ложе устроили в час, как, рождая два светоча неба,
Этих своих близнецов даровала вселенной богиня.
125 Делос, поверженный в страх, своего умоляет Пэана,
Просит о помощи: «Если тебя породила Латона
Мйлостивйца в утесах моих, помоги моей просьбе:
В трепете снова блуждаю…»
57. а) И. II 780—-785 (Сообщение Гомера)
780 Двинулась рать, и как будто огнем вся земля запылала;
Дол застонал, как под яростью бога, метателя грома
Зевса, когда над Тифеем сечет он перунами землю,
Горы в Аримах, в которых, повествуют, ложе Тифея;
Так застонала глубоко земля под стопами народов,
785 Вдруг устремившихся: быстро они проходили долиной.
b) Schol. II. II 785 (Участие Геры в появлении Тифона)
Говорят, что Гея, негодуя за избиение Гигантов, оклеветала Зевса перед Герой. Та отправилась к Кроносу и высказала ему это. Кронос же дал ей два яйца, помазавши их собственным семенем, и велел положить их в землю. Из них должен был появиться демон для отстранения Зевса от власти. Будучи одержима гневом, Гера положила их под горой Аримом в Кили–кии. После появления из них Тифона Гера примирилась с Зевсом и все ему рассказала. Тот убил Тифона молнией и назвал горой Этной… Тифон — один из Гигантов, сын Земли и Тартара, враг богов, как говорит Гесиод (Theog. 821).
c) Etym. Μ. 772, 49 (PLG, frg. 60 Stesich.) Typhoeus. Гесиод производит его [Тифона] от Земли; Стесихор же утверждает, что его родила одна Гера из мести к Зевсу.
d) Hymn. Horn. II 127—177 (Тифон у дракона Пифона и еще один вариант происхождения Тифона)
Был на вскормление отдан ему златотронною Герой
Страшный, свирепый Тифаон, рожденный на пагубу
людям.
Некогда Гера его родила, прогневившись на Зевса
130 После того, как Афину преславную из головы он
На свет один породил. Разъярилась владычица Гера
И средь собранья бессмертных такое промолвила слово:
«Слушайте, слушайте все вы, о боги, и вы, о богини,
Как опозорил меня мой супруг, облаков собиратель, —
135 Прежде, когда еще только я стала женой ему доброй,
Ныне же снова, помимо меня разрешившись Афиной,
Всех остальных превзошедшей блаженных богов
олимпийских!
Мной же самой рожденный Гефест, между тем, оказался
На ноги хилым весьма и хромым между всеми богами…
140 В руки поспешно схватив, я в широкое бросила море.
Но среброногая дочерь Нерея Фетида младенца
Там приняла и его меж сестер меж своих воспитала.
Лучше б другим чем она угодить постаралась
бессмертным!..
Жалкий, коварный изменник! Что нынче еще ты замыслил?
145 Как же один породить светлоокую смел ты Афину?
Разве бы я не сумела родить? Ведь твоею женою
Я средь бессмертных зовусь, обладающих небом широким!
Ныне, однако, и я постараюсь, как бы дитя мне, —
Не опозоривши наших с тобою священных постелей, —
150 На свет родить, чтоб блистало оно между всеми богами.
Больше к тебе на постель не приду. От тебя в отдаленье
Буду я с этой поры меж бессмертных богов находиться».
Молвивши так, от богов удалилась
с разгневанным сердцем.
И возложила на землю ладонь волоокая Гера,
155 И, сотворяя молитву, такое промолвила слово:
«Слушайте ныне меня вы, Земля и широкое Небо!
Слушайте боги Титаны, вкруг Тартара в глуби подземной
Жизнь проводящие, — вы, от которых и люди и боги!
Сделайте то, что прошу я: помимо супруга Кронида
160 Дайте мне сына, чтоб силою был не слабее он Зевса,
Но превзошел бы его, как Кроноса Зевс превосходит!»
Так восклицала. И в землю ударила пышной рукою.
Заколебалась Земля живоносная. Это увидев,
Возвеселилася Гера: решила — услышана просьба.
165 И ни единого разу с тех пор в продолжение года
Не восходила она на постель многомудрого Зевса
И не садилась, как прежде, на пышный свой трон,
на котором
Часто советы супругу разумные в спорах давала.
В многомолитвенных храмах священных своих пребывая,
170 Тешилась жертвами, ей приносимыми, Гера–царица.
После ж того, как и дней и ночей завершилось теченье,
Год свой закончил положенный круг, и пора наступила, —
Сын у нее родился, ни богам не подобный, ни смертным,
Страшный, свирепый Тифаон, для смертных
погибель и ужас·
175 Тотчас Дракону его отдала волоокая Гера,
Зло приложивши ко злу. И Дракон принесенного принял.
Славным людским племенам причинил он
несчастий немалоі
е) Aesch. Prom. 351—372 (Прометей о Тифоне)
Еще мне вспомнить горько киликийских гор
Кочевника, диковинное чудище, —
Тифона стоголового, рожденного
Землей. Восстал отважно он на всех богов.
355 Пылая, страшно скрежетали челюсти.
Из глаз Горгоньих стрелы молний сыпались.
Грозился силой Зевса расточить престол.
Но Зевса гром бессонный сбросил в пыль его,
Упавший с неба, полохнувший пламенем,
360 Смирил он похвальбу высокомерную.
В подсердие ударил, и свалился брат,
В золу испепеленный, в головню сожжен.
Беспомощная туша исполинская
Простерлась грузно у пролива узкого,
365 Раздавлена корнями Этны. Ночь и день
Кует руду Гефест на круче кряжистой,
Но час придет — и вырвутся из черных недр
Огня потоки, челюстями жадными
Сглодают пашни спелые Сицилии.
370 Расплавленное, огненное бешенство,
Всепожирающую ярость вырыгнет
Тифон, хоть Зевса он обуглен молнией.
f) Pind. Pyth. I 15
Но все, чего не возлюбил Зевс, повсюду, и на земле, и на безбрежном море, услышав глас Пиэрид, трепещет, подобно врагу богов, распростертому в черном Тартаре, — стоглавому Тифону. Некогда его вскормила многославная пещера киликий–ская, а теперь его волосатые перси подавлены всей тяжестью препоясывающих море холмов кимских и Сицилии. На него налегла снежная Этна, громада, достигающая неба, вечная кормилица ослепляющего очи снега. От нее, из ее недр, извергаются священные потоки не допускающего к себе огня, и эти реки днем дымятся клубами желтого дыма; но во мраке ночей извивающееся красными языками пламя с шумом несет камни глубоко в морскую глубину. То — чудовищный Тифон изрыгает на нас ужасные струи Гефеста; то — чудо, повергающее в удивление и тех, кто его видел, и тех, кто про него слышал от очевидцев, — как Тифон лежит в крепких оковах между покрытыми почерневшим лесом вершинами и подножьем Этны и как терзает его колючее ложе, к которому пригвождено все его тело.
g) Pind. 01. IV 5
О ты, чадо Кроноса, владеющий Этной, бурным бременем стоглавого могучего Тифона!..
h) Pind., frg. 91—93
58. a) Apollod. I 6, 3 (Тифон)
Когда боги одолели Гигантов, Гея еще более рассердилась, соединилась браком с Тартаром и родила в Киликии Тифона, имевшего смешанную природу — человека и зверя. Этот по росту и силе превосходил всех, кого породила Гея. У него тело до бедер имело человеческий вид и было непомерной величины, так что превышало все горы, а голова часто касалась даже звезд. Руки у него были таковы, что одна вытягивалась до Запада, другая — до Востока; над ними возвышались сто драконовых голов. Часть же тела ниже бедер имела огромнейшие кольца змей, извивы которых вытягивались до самой вершины и издавали громкое шипение. Все тело его было покрыто перьями, лохматые волосы с головы и от подбородка развевались по ветру, огонь светился в глазах. Таков по виду и такого огромного роста был Тифон. Бросая пылающие камни, он с шипением и криком устремился против самого неба, а изо рта изрыгал ураган огня. Когда боги увидали, как он устремился против неба, они бросились бежать в Египет и, преследуемые им, изменили свой вид в животных. Пока Тифон находился далеко, Зевс поражал его молниями, когда же он подошел близко, стал его бить алмазным серпом. Тогда он обратился в бегство, и Зевс преследовал его до Касийской горы. Эта гора возвышается над Сирией. Там Зевс увидал, что Тифон ранен, и завязал с ним рукопашный бой. Тифон, обвившись вокруг него своими кольцами, схватил его и, отняв серп, перерезал мускулы рук и ног. Затем он поднял его и на своих плечах перенес через море в Киликию. Придя затем в корикийскую пещеру, там положил его. Равным образом он положил там и мускулы его, спрятав их в медвежьей шкуре, и в качестве стража поставил змею Дельфину. Эта дева была полузверем. Гермес вместе с Эгипа–ном похитили эти мускулы и тайком приложили их Зевсу. Когда же Зевс вернул себе свою прежнюю силу, он вдруг полетел с неба, восседая на колеснице, запряженной крылатыми конями, и стал поражать Тифона молниями. Наконец, он загнал его на гору по имени Ниса. Там, когда Тифон был настигнут, Мойры обманули его. Именно, он, поверив им, что сделается еще более сильным, вкусил однодневных плодов. Преследуемый, он снова пришел во Фракию и во время боя около Тема кидал целые горы. Но когда под ударами молний они повалились обратно на него, он пролил много своей крови на горе. И, как говорят, от этого и гора получила название Гемона. Когда же он бросился бежать через Сицилийское море, Зевс навалил на него в Сицилии гору Этну. Эта гора необычайно высока, и из нее и до сих пор, как говорят, от брошенных тогда молний случаются извержения огня.
b) Ov. Met. V 318—331 (Песнь Музы о Тифоне)
Дева, что вызвала нас, начинает без жребия первой.
Брани бессмертных поет; воздает не по праву Гигантам
320 Честь, а великих богов деянья меж тем умаляет:
Будто, когда изошел Тифей из подземного царства,
На небожителей страх он нагнал, и они, убегая,
Тыл обратили, пока утомленных не принял Египет
В тучные земли и Нил, на семь рукавов разделенный.
325 Будто потом и туда заявился Тифей земнородный,
И что бессмертным пришлось под обманными
видами скрыться.
«Стада вождем, — говорит, — стал сам Юпитер:
Либийский
Изображаем Аммон и доныне с крутыми рогами!
Вороном сделался Феб, козлом — порожденье Семелы,
330 Кошкой — Делийца сестра, Сатурния — белой коровой,
Рыбой Венера ушла, Киллений стал ибисом–птицей».
Ср. Ov. Fast. I 573 сл.
c) Hyg. Astr. II 28 (Созвездие Козерог)
Этот образ похож на Эгипана [Пана, в котором особенно выдвинута козловидность]. Юпитер, будучи воспитан с ним, захотел, чтобы тот был среди звезд вроде той козы–кормилицы, о которой мы сказали раньше. Также говорят, что, когда Юпитер напал на Титанов, этот Эгипан первый навел страх на врагов, и этот страх стал называться «паническим» (panicos), как утверждает Эратосфен. По этой же причине нижняя его часть имеет форму рыбы, а также потому, что вместо метания камней он швырял во врагов тамариск. Египетские же жрецы и некоторые поэты говорят, что когда большинство богов сбежалось в Египет и туда же внезапно прибыл Тифон, жесточайший Гигант и величайший враг богов, то последние со страху превратились в разные формы: Меркурий — в ибиса, Аполлон — в птицу, которая называется фракийской, Диана уподобилась кошке. По этой причине египтяне доказывают, что нельзя осквернять эти породы, поскольку они являются образами богов. В это же самое время, говорят, Пан бросился в реку и сделал заднюю часть своего тела рыбьей, а остальную — оленьей и таким образом убежал от Тифона. Удивившись этой выдумке, Юпитер поместил его изображение среди звезд.
Ср. Аг. Phaen. et Schol. Germ. 284 слл., также Ps. — Erat. Catast. 27.
d) Hyg. Astr. II 30 (Рыба, спасшая Афродиту и превратившаяся в звезду)
Диогнет Эритрейский сообщает, что когда–то Венера со своим сыном Купидоном прибыла в Сирию к реке Евфрату. В этом месте вдруг появился Тифон, о котором мы говорили выше. Венера бросилась со своим сыном в реку и там приняла вид рыбы. После, когда опасность миновала, сирийцы, находившиеся вблизи этих мест, в дальнейшем прекратили употреблять в пищу рыбу, боясь ловить ее, чтобы не показалось, что они нападают подобным же образом на охрану богов или ловят их самих. Эратосфен (Catast. 21) же говорит, что из этой рыбы появились те рыбы, о которых мы скажем позже.
Ср. Ps. — Erat. 13 (о созвездии Рыб); Ar. Phaen. Schol. Germ. 240; Ov. Fast. II 459; Hyg. Fab. 197.
e) Verg. Aen. VIII 298 сл. (Участие Геракла в Тифонии)
Образ тебя ни один, ни сам с оружием вставший
Не устрашает Тифей…
f) Anton. Lib. 28 (Версия Антонина Либерала)
(1) Демоном необычайной силы и чудовищной наружности был сын Геи Тифон, со множеством рук, голов и крыльев. Огромные змеиные хвосты начинались у его бедер. Он мог подражать разным голосам. И никто не выдерживал его силы. (2) Он захотел иметь власть Зевса. И ни один из богов не выдерживал его нападения, но в ужасе все они бежали в Египет. Тифон преследовал их по пятам, но они спаслись благодаря хитрости — превратившись в животных. (3) А именно, Аполлон стал ястребом, Гермес — ибисом, Арес — лепидотосом, Артемида — кошкой; Дионис принял вид козла, Геракл — лани, Гефест — быка, Лето — землеройки. И каждый изменил свою наружность. Когда же Зевс метнул в Тифона молнией, Тифон, охваченный пламенем, упал в море и зажег его. (4) Зевс же не успокоился, но набросил на Тифона огромную гору Этну и на вершине ее поставил стражем Гефеста. Он устроил на шее Тифона наковальню и кует на ней раскаленные куски металла.
g) Hyg. Fab. 152 (Версия Гигина–мифографа)
Тартар произвел от Земли Тифона огромной величины и чудовищного вида, у которого было сто драконовых голов, выраставших из плеч. Он вызвал Юпитера на спор, не хочет ли тот сразиться с ним за царство. Юпитер пронзил его грудь пылающим перуном. Так как тот пылал, то Юпитер наложил на него находящуюся в Сицилии гору Этну. По преданию, Тифон пылает с тех пор и поныне.
h) Hes. Theog. 306—332 (Потомство Тифона)
Как говорят, с быстроглазою девою той
[Ехидной] сочетался
В жарких объятиях гордый и страшный Тифон
беззаконный.
И зачала от него, и детей родила крепкодушных.
Для Гериона сперва родила она Орфа–собаку;
310 Вслед же за ней — несказанного Цербера,
страшного видом,
Медноголового адова пса, кровожадного зверя,
Нагло–бесстыдного, злого, с пятьюдесятью головами.
Третьей потом родила она злую Лернейскую Гидру.
Эту вскормила сама белокурая Гера–богиня,
315 Неукротимою злобой пылавшая к силе Геракла.
Гибельной медью, однако, ту Гидру сразил сын Кронида,
Амфитрионова отрасль Геракл, с Иолаем могучим,
Руководимый советом добычницы мудрой Афины.
Также еще разрешилась она изрыгающей пламя,
320 Мощной, большой, быстроногой Химерой с тремя головами:
Первою — огненноокого льва, ужасного видом,
Козьей — другою, а третьей — могучего змея–дракона.
Спереди лев, позади же дракон, а коза в середине;
Яркое, жгучее пламя все пасти ее извергали.
325 Беллерофонт благородный с Пегасом ее умертвили.
Грозного Сфинкса еще родила она в гибель кадмейцам,
Также Немейского льва, в любви сочетавшися с Орфом.
Лев этот, Герой вскормленный, супругою славного Зевса,
Людям на горе в Немейских полях поселен был богиней.
330 Там обитал он и племя людей пожирал земнородных,
Царствуя в области всей Апесанта, Немей и Трета.
Но укротила его многомощная сила Геракла.
i) Hyg. Fab. 151 (To же)
От гиганта Тифона и Ехидны: Горгона; трехголовый пес Кербер; дракон, охранявший яблоки Гесперид за Океаном; дракон, охранявший руно барана у колхидцев; Сцилла, имевшая верхнюю часть женщины, нижнюю — собаки и имевшая детьми шесть собак; Сфинкс, бывшая в Беотии; Химера в Мизии, имевшая переднюю фигуру льва, а заднюю — дракона, «сама посредине Химера» [слова из Lucr. V 905]. От Медузы, дочери Горгоны и Нептуна, — Хрисаор и конь Пегас; от Хрисаора и Каллирои — трехтелесный Герион.
j) Hes. Theog. 869—880 (Буйные Ветры — тоже порождение Тифона)
Влагу несущие Ветры пошли от того Тифоея,
Все, кроме Нота, Борея и белого ветра Зефира:
Эти — из рода богов и для смертных великая польза;
Ветры же прочие все — пустовеи и без толку дуют.
Сверху они упадают на мглисто–туманное море,
Вихрями злыми крутясь, на великую пагубу людям;
Дуют туда и сюда, корабли во все стороны гонят
И мореходчиков губят. И нет от несчастья защиты
Людям, которых те Ветры ужасные в море застигнут.
Дуют другие из них на цветущей земле беспредельной
И разоряют прелестные нивы людей земнородных,
Пылью обильно их заполняя и тяжким смятеньем.
«Тифония» Нонна
59. a) Nonn. I 154—321, 362—534 [Похищение Тифоном оружия Зевса]
[Похищение Тифоном оружия Зевса]
Тут, по совету Земли, ее сын Тифоей–киликиец,
155 Руки свои протянув, похищает оружие Зевса —
Пламя, несущее свет, и, разверзнув ряды многошумных
Глоток, вопит изо всех согласованных пастей звериных;
Сросшихся змеев клубки возникали из барсовой морды,
Грозную львиную гриву Гиганта лизали, хвостами
160 Перевиваясь в спираль, окаймляли, как будто повязкой,
Бычьи рога Тифоея и в длинноязычное рыло
Вепря вливали свой мечущий яд, перемешанный с пеной.
[Борьба Тифона с Небом и созвездиями]
Стрелы Кронида сложив в тайнике каменистой пещеры,
Он на гигантских руках протянул до Эфира добычу;
165 Ловкой рукой привязал он немедленно Киносуриду
К самой подошве Олимпа; другой, ухватившись за гриву,
Он наклоненную ось Паррасийской Медведицы сдвинул;
Новой рукою схватив, он с пути отодвинул Боота;
Тут же он Фосфор совлек; понапрасну с меты круговидной
170 Взял и тащил, истязая, воздушные отклики утра;
Кстати Зарю потянул за собой и, Тельца зацепивши,
Остановил даже Горы коней, не закончивших срока.
Скоро под тенью змеиных волос в головах Тифоея
Солнечный свет перемешан был с тьмой,
и, с дневным Гелиосом
175 Встретившись в небе, Селена ночная сияла совместно.
Этим не кончил Гигант; он пошел, возвращаясь обратно,
Между Бореем и Нотом, покинув для полюса полюс,
Длинной ладонью своей ухвативши на небе Возницу,
Стал бичевать по спине приносящего град Козерога;
180 Снявши с Эфира двух рыб–близнецов, он
забросил их в море,
С места согнал и Овна — основное созвездье Олимпа,
Рядом с весенней орбитой, горящей огнем на высотах,
Равную долю дающее дню и такую же мраку.
Ноги ползучие вытянув вверх, Тифоей поднимался
185 До облаков; простирая безмерную массу ладоней
В небе безоблачном, он убивал его блеск и сиянье,
Вьющимся полчищем змей надвигаясь, одна из которых,
Выпрямившись, пробежала по краю кружащейся оси,
После вскочила Дракону небесному на позвоночник
190 И зашипела насмерть; Тифоей перед дщерью Кефея,
Звездные руки свои в одинаковый круг завивая,
Сверх существующих уз затянул Андромеде другие
Узы, скосив под одеждою их; тут же кончиком рога,
Сходного вида с Тельцовым, рогатый Дракон повернулся
195 И забодал, по спирали крутя предо лбом своим бычьим,
Прямолежащих Гиад, что подобны рогатой Селене;
Пасть он открыл, и драконов его, воедино сплетенных,
Полные яда ремни оплели, как повязкой, Боота.
Змей понаглее других, увидав олимпийского Змия,
200 Кинулся вдруг на него, через локоть скакнув Змеедержца
И приплетая свой новый венец к венцу Ариадны,
Шею в дугу изогнул, закружил натяжением чрево.
Пояс Зефира сдвигая и крылья обратного Эвра,
Ту и другую мету обогнул Тифоей многорукий
205 На широчайшем пути. Зацепил он и Фосфор, и Геспер,
И Атлантический холм; изобильные борозды моря
Часто хватая руками, извлек из пучины на сушу
Он колесницу саму Посейдона и, лошадь от стойла
Взявши из ясель подводных, с морскими еще волосами,
210 Вскинул к небесной дуге, там, где полюс меняет движенье,
Точно снарядом в Олимп; Гелиосову он колесницу
Также ударил, и под хомутом ее кони заржали.
Несколько раз он хвастливой рукой поражал отрешенных
Им от ярма у Селены быков, что, шатаясь, мычали,
215 И останавливал ход этих сходных с собою животных
Или же всех запряженных быков направлял задним ходом,
Белые им хомуты — этот знак божества — разрывая
И разливая губительный свист ядовитой ехидны.
Но Титанида Луна нападавшему не уступала:
220 Сопротивлялась Гиганту с такими же точно рогами,
Бычьих рогов заостряла светящиеся закругленья;
Полные блеска быки у Селены протяжно мычали
От изумленья при виде зияющих уст Тифоея.
Неустрашимые Горы сбирали отряды созвездий,
225 И по призыву верховного круга сияли рядами
В небе спирали из звезд; восшумело воздушное войско,
В свете сигнальных огней оглашая Эфир отовсюду,
Те — от Борея, а те — от Ливийских хребтов вечеровых,
Эти — от Эвра дуги, те — от Нота долины; с согласным
230 Грохотом двигаясь, хор неподвижных и неколебимых
Звезд настигал, напротив, блуждающих; эхом гремела
По небесам в пустоте, до средины вонзаясь, прямая
Ось небосвода; смотря на зверье, Орион, как охотник,
Вынул свой меч из ножен, и, когда он им вооружился,
235 Светлые ребра клинка из Танагры заискрились в небе.
Из огнедышащей пасти своей исторгая сиянье,
Звездною глоткой возжаждавший Пес волновался ужасно,
С пламенным лаем скакал, но рычанье его не привычных
Зайцев встречало, а пар от зубов Тифоеевых чудищ.
240 Полюс небесный гудел: чередами меняясь, звучало
Эхо, и слышался рев в небесах семиустый из равных
Ритмами глоток Плеяд с круговыми семью поясами,
И, равномерно тот звук отражая, гудели планеты.
Глядя на облик ужасный подобного змеям Гиганта,
245 Светлый небес Змеедержец из рук, отвращающих беды,
Выбросил яркие спины вскормленных огнями драконов,
Выпустил пестрокривую стрелу, и, окутавши светоч,
Вихри завыли вокруг, Змеедержцевы стрелы кривые
В воздух метнулись, подобно самим разъяренным ехиднам.
250 Тут и отважный Стрелец, что в пути сопряжен с Козерогом
Рыбообильным, пускает стрелу; помещенный в средине
Круга из двух колесниц Дракон, разделитель Медведиц,
Ряд светоносных полос на эфирном хребте колыхает.
Близ Эригона Боот, направляющий путь Колесницы
255 Вместе с собой, засверкавшей рукой сотрясает свой посох.
Рядом с склонившим колено Гераклом и Кикном соседним
Звездная Лира пророчит победу грядущую Зевсу.
[Борьба Тифона с земными стихиями]
Тут Тифоей, ухвативши, затряс корикийскую гору
И, киликийской реки населенный поток попирая,
260 Таре одновременно с Кидном упрятал в одну из ладоней;
Стрелы из камня пуская в соленые борозды моря,
Он перешел на утесы, бичуя их после Эфира.
Ходит Гигант, в морскую волну погруженный ногами,
Чресла ж нагие его под водой остаются сухие,
265 И, окружая бедро его, ропщет широкая влага;
Плавают змеи его и из пастей, насыщенных морем,
Насмерть шипят и, с пучиной борясь, плюют в нее ядом.
Если стоит Тифоей среди рыбообильного моря,
Только ступни у него покрывает обильных потоков
270 Глубь, а Гигантово чрево теряется в воздухе вплоть до
Туч и темнит их. Когда с головы Тифоея ужасный
Слышится рык львов с высокоощетиненной гривой,
Львы все морские спешат затаиться под тинистым гротом;
Толпы чудовищ морских все подавлены без исключенья,
275 Только лишь Геи исчадье наляжет боками спокойно
На море всё, что побольше земли, — мычат все тюлени,
Прячутся в море дельфины, скрываясь
в последних глубинах;
Кривоидущей спиралью узорчатый след вышивая,
Замысловатый полип приникает к широкому камню,
280 Делая вид, будто он—только мертвой скалы утолщенье.
В трепет повергнуты все; даже угорь морской, подплывая
В яром своем вожделенье отведать драконовой страсти,
Чувствует дрожь от дыханья ползущих по морю драконов.
Море вздымает валы, что встают, как высокие башни,
285 И достигают Олимпа; в теченье воздушных потоков
Птица, сухая всегда, орошается морем представшим.
Вот Тифоей, обладая подобьем морского трезубца,
Землетрясущей ладонью руки непомерной отрезав
Остров с пятой, отдаленной от крепкого берега почвы,
290 Бросил его целиком, будто мяч в обоюдном вращенье;
В битве Гиганта его кулаки на Олимп нападали,
В воздухе звезд достигая, и тень наводили на солнце,
Мечущие, как копье, недоступных вершины утесов.
[Тифон и похищенное им оружие Зевса]
После пучины морской и земли плодородных седалищ
295 Зевс–самозванец схватил и перун, увенчанный огнями:
Это оружье Кронида забрав двумястами ужасных
Рук, великан Тифоей мог поднять лишь с крайним усильем;
Сам же Кронион своею рукой поднимал незаметно.
Под высыхавшей рукой не владевшего тучей Гиганта
300 Гром глуховатый лишь звук издавал заглушённого эха,
Тихо гудя, и с трудом из засохшего воздуха с снегом,
Не растворенным совсем, упадали сухие росинки;
Молния вся потемнела, подобно багровому дыму
Тонкое пламя ее притуплённым сверканьем сияло.
305 Точно заметив, что руки несущего их неумелы,
Мягкими стали перуны, носившие мужеский светоч,
И спотыкались все время в безмерных руках Тифоея,
Прыгая вольным путем: заблуждались огни громовые,
Ждали привычной руки небожителя, их властелина.
310 Как незнакомый с ездой верховой муж неопытный тщетно
Трудится в поте лица, укрощая коня молодого,
Что презирает узду и в своем рассуждении дерзком
Чувствует руку возницы неверную и без привычки,
Бесится, дыбом встает, выпрямляясь и вверх забирая;
315 В землю недвижно вонзивши копытами задние ноги,
Машет передними он и бросает на воздух колена,
Грива встает у него и, за оба плеча ниспадая,
С той и с другой стороны развевается около шеи, —
Так же трудился Гигант, переменно руками хватая
320 Ставший пугливым блеск заблуждающегося перуна.
[Зевс увещает Кадма зачаровать Тифона музыкой]
321 Временем тем уж скитальческий Кадм
прибывает к Аримам…
362 …Тифоей же
Больше не смел управлять доспехами Зевса; Кронид же
С луконесущим Эротом, покинув обточенный полюс,
365 На гору вышел навстречу блуждавшему в поисках Кадму
И замышлял многохитростный план, совещаясь с Эротом,
Как Тифоею шнурок заплести погубительной Мойры,
Все понимавшему Зевсу сопутствуя, Пан–козолюбец
Пусть предоставит стада — и быков, и овец, и рогатых
370 Коз; тростниковый шалаш, возведя
из спиральных плетений,
Пусть утвердит на земле и, одеждой пастушьей придавши
Внешности Кадма, обычной дотоле, неведомый образ,
Мнимого пусть пастуха он закутает правдоподобно;
Опытный в музыке Кадм пусть владеет коварной свирелью,
375 Ибо свирель приведет Тифоея к губительной смерти.
Так решил Зевс, и, лжепастуха и владыку потомства
Вместе призвав, он крылатый приказ сообщает обоим:
«Кадм, дорогой, поиграй, — и спокойствие
будет на небе;
Как перестанешь, — страдает Олимп: ведь
небесным оружьем
380 Всем у меня овладел Тифоей и в доспехи облекся.
Только одна у меня и осталась отныне эгида —
Против перуна в руках Тифоея что может эгида?
Кронос–старик засмеется, боюсь; опасаюсь, враждебный
Мне Иапет горделиво надменную выпрямит спину;
385 В полной сказаний Элладе, боюсь, как бы кто из ахейцев
Дождевиком не прозвал Тифоея, высоким владеньем
Иль высочайшим, позоря мне имя. Побудь пастухом лишь
Только во время зари и, звуча на пастушьей цевнице,
Ум похищающей, дай свою помощь для пастыря мира:
390 Я за тобой не услышу гонителя туч Тифоея,
Гром самозваного Зевса, и легче с тобой укрощу я
Молнии в споре со мной и перуна летящие стрелы.
Если кровь Зевса в тебе и Инаха питомицы Ио,
Ум Тифоея прельсти отвращающей беды игрою
395 Хитрой свирели своей; а уж я за достойный твой подвиг
Дар предоставлю двойной: ты небесной гармонии будешь
Страж и защитник, а деве Гармонии будешь ты мужем.
Ты же, Эрот, начинатель прямой плодородного брака,
Стрелы свои удержи и нигде не броди по вселенной;
400 Если случается все от тебя, пастырь жизни любовный,
Пустишь одну лишь стрелу, чтобы ею спасти положенье:
Пламенный, воспламени Тифоея, и через тебя лишь
В руки вернутся мои приносящие пламя перуны.
Всех укротитель, срази одного лишь огнем, и поймает
405 Нежная стрелка того, кого взять не под силу Крониду;
Пусть же усладой сердечной пронзит его Кадмова песня
Так же, как я наслажденье имел, сочетаясь с Европой».
[Тифон жаждет игры Кадма]
Так он сказал и рогатым быком обратился: отсюда
Вышло названье Таврийской горы; а Кадм, извлекая
410 Острый, обманчивый отклик из рядом звучащих тростинок,
К ближнему дубу спиной прислонился у леса густого;
В сельской одежде своей пастухом настоящим казался
Он, посылая к ушам Тифоея коварное пенье,
Щеки надув и легко издавая высокие звуки.
415 Тут–то Гигант, оказавшийся жадным до пенья, змеиным
Следом ноги подскочил, чтобы хитрую песню послушать:
Около матери Геи оставив в пещере оружье
Зевса, искал он вблизи наслаждения звуком свирели,
Музыке преданный весь; увидав его около чащи,
420 Кадм испугался его и в расщелину скал затаился.
Видя с высот головы, что Кадм ускользнул, безобразный
Стал его звать Тифоей, привлекая кивками безмолвно;
Тонкую хитрость его не поняв, перед Кадмом предстал он,
Правую руку одну простирая к нему и не чуя
425 Смерти тенет, и кровавым лицом, человеку подобный
Наполовину, осклабясь, молчанье нарушил хвастливо:
«Что ты боишься, пастух? Что рукой
прикрываешь от глаза?
Стоит преследовать мне после Зевса — смертного мужа,
Стоит ли, молнии взяв, хвататься потом за свирель мне?
430 Общего что меж твоим тростником и горящим перуном?
Ты лишь цевницей владей: Тифоею досталось другое —
Полное грома оружье Олимпа; сидящий с руками,
Звука лишенными, Зевс, не владеющий эхом привычным,
Без облаков, — он имеет нужду в пастуховой цевнице.
435 Ты из тростинок немногих своих добивайся звучанья;
Я же верчу не плетеный тростник,
с тростником составляя, —
Нет, облака с облаками клубящимися сочетая,
Я посылаю согласный их гром в грохочущем небе.
Дружеский спор, если хочешь, начнем: тростниковую песню
440 Ты извлекай при игре, а я ударять буду громом;
Ты изо рта извлекаешь дыханье, и толстые щеки
Дуют, раздувшись, твои, а мои громыхают перуны,
Под дуновеньем Борея, трубящего мне, пролетая.
Мзду ты получишь, пастух, за цевницу твою: завладевши
445 Вместо Зевса небесным престолом и скипетром бога,
Я тебя вслед за собой вознесу от земли до эфира
Вместе с свирелью твоей, а захочешь — и вместе со стадом;
Ты не лишишься его: твоих коз помещу над спиною
Я Козерога, подобного им по наружности, либо
450 Там, где Возничий стоит, простирая сияющий локоть
К самой Оленской Козе, изливающей свет на Олимпе.
В образе звезд, восходящих к Олимпу, быков я поставлю
Около шеи широкой Тельца, приносящего ливни,
Или же возле росистой меты, где из глоток горящих
455 Светлой Селены быки исторгают по ветру мычанье.
В малом твоем шалаше ты не будешь нуждаться; а вместо
Чащи лесной окружат твое стадо Козлята эфира.
Яслей других тебе образ создам, чтоб сияла Ослица,
Схожая видом с твоими, поблизости Яслей соседних.
460 Будешь ты сам звездоносный Пастух там, где
видно Боота;
Посох твой звездный прострешь, как Возница,
его направляя
На Колесницу Медведицы той, что зовут Ликаонской.
Гость Тифоея на небе, счастливый пастух, ты сегодня
Здесь, на земле, поиграй, — на Олимпе же
будешь ты завтра.
465 В дар надлежащий за пенье ты облик получишь небесный,
В звездосияющий круг возойдя, где я сочетаю
Эту свирель пастуха с сладкогласной небесною Лирой.
Замуж отдам за тебя, если хочешь, я деву Афину;
Если же ты Ясноокой не хочешь, — Латону, Хариту
470 Замуж бери, Киферею, а то Артемиду иль Гебу, —
Не добивайся лишь ложа одной Тифоеевой Геры.
Если есть брат у тебя, в колесничной погоне умелый,
Гелиоса четверню огневую пускай получает.
Если ты хочешь, пастух, потрясать эгидою Зевса, —
475 Тоже позволю тебе, ибо я поселюсь на Олимпе;
Зевс безоружный меня не заботит, и что причинит мне
Вооруженье Афины ничтожной," лишь женщины слабой?
Ты для начала, пастух, воспевай Тифоея победу,
П=1
851
Ибо я новый теперь, корневой скиптродержец Олимпа,
480 Зевса я скипетр ношу и хитон со сверканием молний».
[Коварные речи Кадма]
Так он сказал, — Адрастея отметила дерзкие речи.
Кадм же, увидя, как сын деревенской Земли уносился
Нитью безжалостных Мойр на свою добровольную гибель
Сладостным жалом гонимый испить
наслажденье свирелью,
485 Не улыбаясь, к нему обратился с коварною речью:
«Стоит тебе изумляться, внимая пастушьей свирели!
Вот что ты скажешь, когда перед троном твоим я сыграю
На семиструнной кифаре тот гимн, что прославит победу?
Я ведь имел состязанье с небесными плектрами Феба —
490 И превзошел своей лирой его; но прекрасные звуком
Струны мои уничтожил Кронид пепелящим перуном,
Милость неся побежденному сыну; а если я снова
Добрые жилы найду, я сыграю тебе моим плектром
Так, что прельщу дерева все, и горы, и сердце животных.
495 Я удержу Океан, современный Земле сопряженной.
Что, заплетаясь венцом, поспешает в извечном теченье, —
Около самой меты прекратит он вращение влаги.
Остановлю я отряды созвездий и встречных бродячих
Звезд, задержу Фаэтона и бег колесницы Селены.
500 Ты, поражая богов или Зевса стрелой пламеносной,
Феба, однако, оставь, чтоб за трапезой яств Тифоея
Я и из лука Стрелок состязанье открыли на пире —
Кто–то кого победит, Тифоея великого славяі
Не убивай Пиэрид хоровода, чтоб также и Музы
505 Женское пенье смешали свое с голосами мужскими,
Вместе в собранье звуча под моим или Феба началом».
Молвил, с сверкающим взором кивнул Тифоей головою;
Кудри его сотряслись, волоса изрыгнули змеиный
Яд в изобилье, и он оросил близлежащие холмы.
510 Спешно в пещеру проникнув свою, достает он оттуда
Зевсовы жилы и хитрому Кадму приносит в подарок:
Жилы упали на землю в часы Тифоеевой битвы.
[Характер музыки Кадма]
Принял бессмертный подарок обманный пастух и, ощупав
Тщательно жилы, как будто бы ладя для будущей лиры
515 Струны, поспешно их скрыл, в расщелине скал положивши,
Чтобы для Зевса–гигантоубийцы сберечь как оружье;
Бережный звук извлекая из уст чуть заметным дыханьем,
Тихо сжимая тростник, скрывающий отклики эха,
Кадм заиграл прелестную песнь. Тифоей, об обмане
520 Не догадавшись, все уши простер и гармонию слушал.
Для обаянья Гиганта пастух подставной воспевает
Как бы изгнанье бессмертных, играя на хитрой свирели;
Только на деле поет он о Зевса ближайшей победе,
О Тифоея смертельном конце — пред лицом Тифоея.
525 Он возбуждает в нем страсть: так вот юноша
нежный пылает,
Сладостным жалом любви возбужденный,
по девушке юной,
Обворожен белоснежным овалом цветущего лика,
Взорами жаждет роскошных волос непокорные пряди,
Смотрит на руки с их розовой кожей, готов заглядеться
530 На розоватый сосца ободок ее, сжатый повязкой,
На обнаженную шею ее, ненасытно взирая
В очарованье на форму одну, а потом на другую,
И оторваться не может от девы. Так Кадмовой песне
Предал Гигант Тифоей до конца обольщенное сердце.
b) Nonn. II 1—631
[Свирель Кадма и похищение Зевсом своих перунов у Тифона]
Мнимый пастух, сын Агенора Кадм, стоять оставался
Там же, у леса густого, свирель с пронзительным звуком
К самым губам приближая; а в это же время Кронион
Зевс, не примечен никем, тихо вполз в потайную пещеру,
5 Взял свой обычный перун и снова им вооружился.
Тотчас же облако Кадма у скал незаметно прикрыло,
Дабы, узнав этот хитрый обман и подумав о воре,
Тайно унесшем перун, Тифоей пастуха по ошибке
Не умертвил. А Гигант, преисполненный
сладким желаньем,
10 Слушать хотел только ритм этой песни, чарующей сердце,
Вроде того, как моряк, слыша пенье лукавой Сирены,
К гибели близится сам, преждевременно и произвольно:
Песнями заворожен, он волну бороздить прекращает,
Ясную влагу не вспенит веслом уж теперь неподвижным;
15 Голосом звонким пленен, он в сплетенье запутался
Мойры,
Нежась, забыл о руле и не видит созвездий теченья —
Ни семипутных Плеяд, ни Медведицы плавного круга.
Так же и он, потрясенный дыханьем пагубной песни,
Жадно впивал это жало игры, предвещающей гибель.
20 Но замолчала живая свирель пастуха–музыканта,
Скрытого темной грядой облаков, и гармония смолкла.
Тут Тифоей, вновь почуявший страсть воевать в поднебесье,
Бросился в самую глубь той пещеры, где молнии были,
В поисках грозного грома, оружья победы — перуна,
25 Для исступленной борьбы; шаг за шагом исследует всюду,
Жадно ища, где же блеск разрушительных Зевсовых
молний, —
Тщетно: пещера пуста. И, коварный замысл Кронида,
План изворотливый Кадма поняв слишком поздно,
к Олимпу
Быстро взмыл Тифоей, по дороге метая утесы.
[Тифон и природа]
30 След оставался косой от ноги со стопой змеевидной,
А на ходу он плевал изо рта, изрыгавшего копья.
С самого верха Гиганта, где волосы были — ехидны,
Яд изливался в ручьи, и кипели от пены ущелья;
В этом движенье его сами недра земли киликийской,
35 Твердые почвой своей, потряслись до глубин основанья
Под змеевыми ногами; от все заполнявшего шума
Тавра вершины дрожали в пространстве пустом и от
страха
Ближних Памфйлии рек берега трепетали, как в пляске;
Гул раздавался глухой в расщелинах почвы, и кручи
40 Все колебались, шатались все недра, песка возвышенья
Рыхло ползли под ударом шагов, сотрясающих землю.
[Тифон и животные]
Гибель грозила стадам и зверям: ведь в лице Тифоея
Хищный медведь разрывал челюстями другого медведя;
Рыжего, грудью косматого льва голова пожирала
45 Львов сочлененья других, и подобными были по виду
Пасть у него и у них; а змеиная глотка ехидны
Хладную спину змеи–землехода — дракона глотала;
Воздуха птицы, летящие в чистом эфире, соседним
Клювом настигнуты были; но больше всего пожирал он
50 Близко летавших орлов, ибо Зевсова птица известна.
Жрал и быка–земледельца, его не щадя, хоть казался
Он окровавленным весь от ярма из–за ссадин на шее.
[Тифон и Наяды]
Плотно насытившись, он выпивает всю влагу речную,
Вон выгоняя отряды Наяд, обитающих в гротах;
55 Как остановится нимфа босая, привыкшая к влаге,
С явным трудом выступая по дну вдоль теченья потока,
Там, где сухой перекат, заплетающимися ступнями, —
Деву, что в трепете вся и от жажды сухая, в пещеру
Он заключает, и грязные узы ей вяжут колена.
[Тифон и люди]
60 Бешенство видя Гиганта, чьи многие образы явны,
Старый пастух, обронивши свирель, убегает от страха
Вдаль; увидав пред собой многочисленных кучу ладоней,
Слабую ж флейту свою козопас покидает на ветер.
Пахарь, всегда терпеливый, не делает в поле посева,
65 Ровные грядки земли осыпая зерном за собою,
Борозд не режет железом, глубоко взрывающим почву,
Что уже вся — под ударом движения рук Тифоея,
Но распрягает быков; и уже под стрелами Гиганта
Много пустот обнажилось на пашне, покрытой щелями.
[Хаос в природе и сетование богов]
70 Влажные жилы совсем растворились, и пропасть зияла;
В самых низинах долин все истоки забили ключами,
Вплоть до верхушек земли изливая подземную воду;
Рушились скалы вокруг по ущельям потоков в тумане
И низвергались в моря, источая в падении влагу;
75 Молнии, из–под земли вылетавшие, молотом будто
Собственным ряд островов новорожденных укореняли.
Ряд деревов на корню далеко передвинулся с поля,
На землю пал уже плод преждевременный,
только расцветший;
Сад уж засох, розовеющий луг уже в прах превратился.
80 И шевелил Зефир лишь сухими листами упавших
Вниз кипарисов; уж Феб погребальные песни слагает,
Жалобным плачем встречая поломанные гиацинты, —
С музыкой траурный гимн, но стенает особенно тяжко
Он о порубленном лавре вблизи Амиклейской вершины;
85 Пан огорченный сосну покривившуюся выпрямляет;
И, вспоминая Морию, аттической общины нимфу,
Горько вздыхает Афина о срубленной бурей маслине;
Пафа–богиня оплакивает анемон запыленный,
Из благовонных волос вырывая нежнейшие кудри,
90 Частые слезы лия перед чашечкой розы засохшей;
Плачет Део, что погиб ее колос, еще недозрелый,
Что не увидит уже ликований плодового сбора;
Сетуют Нимфы лесов о тенистых древах–однолетках.
[Тифон и Гамадриады]
Вот с расщепленного лавра, прекрасно проросшего древа,
95 Гамадриада–ровесник, теряя покров, соскочила;
Дева другая, бежав от сосны своей легкой стопою,
Так говорит, подойдя к иноземице, нимфе соседней:
«Гамадриада от лавра, не знавшая мужа, давай–ка
Вместе бежим, — ты Феба узришь, а я Пана познаю.
100 Прочь, дровосеки! Деревья, прощай! Огорченную поросль
Дафны несчастной не режьте; и ты пощади, о строитель,
Класть из пахучих сосновых стволов корабли грузовые,
Чтоб не коснулись они шума волн морской Афродиты.
Право ж, рубитель дерев, предоставь мне
последнюю радость:
105 Рушь топором, вместо лавра, меня и сосок прикрепи мой
На непорочном оружье не ведавшей брака Афины,
Чтоб умереть мне до мужа и девой спуститься к Аиду,
Все об Эроте не зная, подобно Сосне или Лавру».
Так говоря, создает покрывало как будто из листьев,
ПО Скромно скрывая соски на грудях опояской зеленой.
Крепко прижавшись бедром на бедро,
совершенно сжимаясь,
Нимфа другая, глядя на нее, отвечает печально:
«Я» как она, трепещу из–за девства: сама ведь я тоже
С лавром была рождена — и настигнута буду, как Дафна.
115 Как же бежать? Поднимусь на утес? Но высокие холмы,
Ринутые на Олимп, превращаются в пепел от молний;
Пана противного я трепещу: он преследовать станет,
Как и Питюс и Сирингу, настигнет теперь и меня он
В бегстве моем по горам, и погибну, как Эхо вторая.
120 Нет, не пойду на верха и не буду я жить на высотах,
В горных скрываясь древах, где охотничает Артемида, —
Пусть она девству и друг; ведь Кронион
сумел же достигнуть
Ложа Каллисты, когда Артемидою он обернулся.
Брошусь в морскую волну: что мне брак?
И, однако, на море
125 Неудержимый до жен Посейдон догонял Астерию.
Если б иметь мне два легких крыла, чтоб идти вышиною,
С ветром воздушным лететь по пути и парить в поднебесье!
Но ведь дорога пернатых пустеет: уже Тифоея
Слишком длинные руки хватаются даже за тучи.
130 Если же он притеснит на насильственный
брак, — обернусь я,
В стаю пернатых войду, полечу соловьем Филомелы,
Ласточкой буду хотя б, что Зефиры весенние любят,
Что возвещает росу для цветов, возвещает о розах;
Пением птичка своим говорливо лепечет под крышей,
135 В танце пернатом виясь и порхая поблизости хижин.
Горько страдавшая Прокна, ты плачешь о сыне погибшем
В траурной песне, а я буду плакать о свадебном ложе.
Ласточку, Зевс, не твори из меня, чтоб меня не настигнул
Более быстрый Терей, осердясь, Тифоею подобный.
140 Воздух, и горы, и море закрыты — я скроюсь, пожалуй,
В самые недра земли. Но Гигант на ехидниных пятках
Змей стрелоносных, таящихся в нем, и под землю напустит.
Если бы быть мне туземным ключом и, подобно Комайфе,
Смешивать новые воды с источником отческим Кидна!
145 Но не хочу, как сказала: пускай не сливаются устья
Страстно любившей девицы — и влаги моей непорочной.
Где ни бежать, — попадешь к Тифоею: от нашей породы
Сына придется родить многовидного, как родитель.
Будь я во древе другом, хоть бы в дуб
перебравшись из дуба,
150 Я сохранила бы имя пристойного чада; нет, Дафны
Отпрыск и слушать не станет преступного имени Мирры.
Боги, молю, чрез поток воздыхающего Эридана
Дайте мне быть Гелиадой: из глаз моих густо закаплет
Окаменевший янтарь, и макушкою, полной печали,
155 Буду и я простираться к соседнего тополя листьям.
Переплетенным, стеная о девстве в слезах изобильных, —
Не о тебе, Фаэтон, голося. Дай милость мне, Дафна:
Я порожденье лесов, и мне стыдно другим быть растеньем.
Камнем я буду, подобно Ниобе, чтоб наши рыданья
160 Путник иной пожалел, видя каменное изваянье;
Но этот образ ведь косноязычен. Дай милость, Латона;
Нет, пропади это имя, — противу богов ты рожала».
[Ночь и утро перед гибелью Тифона]
Так говорила. Меж тем Фаэтон шел дугою небесной,
К западу правя коней; молчаливая Ночь, появившись
165 Из–под Земли, покрывает ее, точно конус воздушный,
И небеса одевает плащом из блестящих созвездий,
Весь украшая Эфир; а по Нилу, лишенному облак,
Ходят бессмертные боги; с вершины холмистого Тавра
Зевс ожидает Кронид свет Зари, пробужденье несущей.
170 Ночь то была. На Олимпе стояла рядами охрана,
Кругом семи поясов, и ее перекличка ночная
Точно из башен высоких была; громыханье созвездий
Разноязычных неслось далеко; от осей их шум эха,
Крона венцом отражен, получала последний Селена;
175 Горы, как воздуха стражи, бегущие в ряд с Фаэтоном,
Огородили небесный венец густым покрывалом
Из облаков; у Атлантовых врат, недоступных вторженью,
Звезды засов наложили и заперли крепко ключами,
Чтобы с уходом богов не проникла на небо засада;
180 Вместо же звука свирели и пения флейты обычной
Ветры летали на крыльях всю ночь, свистя свои песни.
Сверху Боот престарелый, аркадской Медведицы спутник,
Вместе с воздушным Драконом недреманным оком взирая,
Подстерегал Тифоея на случай ночного вторженья;
185 Утра звезда наблюдала восток, и следил за закатом
Геспер, а, области юга оставив Стрельцу в наблюденье,
Взором Кефей обегал дождевые ворота Борея.
Были повсюду огни, и пылающих пламя созвездий,
Как и ночные лучи всегда неусыпной Селены,
190 Светилось, как на войне, и закрученными волчками
В скачке одна за другой от вершины воздушной Олимпа
Звезды падучие воздух чертили — сигнальное пламя
От Крониона руки; и, ее же броском опрокинут,
В частом метанье перун вылетал из расколотой тучи;
195 Под переменным порывом его в неустойчивом блеске
Пламя скрывается вдруг и опять появляется снова;
Как виноградная кисть, завиваются переплетенья
В кудри огня: то косматится свет от шершавой кометы.
Странные звезды, чужие, блестят, как большие стропила,
200 Рядом продольным сигнальных огней
протянувшись во мраке,
Точно соратники Зевса; в лучах Фаэтона напротив,
Будто сияя из ливня, дугой круговою Ирида
Гнется наверх, создавая согласных полос многоцветье,
В чередованье зеленый сгустив и за розовым белый.
[Рассказ Ники о богах и призывание ею Зевса на бой с Тифоном]
205 Зевс еще был одинок, как к нему прибыла в утешенье
Ника, крылом рассекая высокие воздуха токи,
Образ Латоны приняв и отца укрепляя отвагой;
Из двоевидных уст раздался изворотливый голос:
«Зевс, о владыка, для чад своих будь
предводителем; разве
210 Мыслимо в браке дурном Тифоею смешаться с Афиной?
Будет ли матерью та, что не ведала матери? Лучше
Молнию в дело пусти, световое оружье Олимпа,
Лучше сгони облака, насылающий ливни владыка:
Ведь под рукой Тифоея основы недвижного мира
215 Поколебались уже; сопряженных четыре стихии
Врозь растворились; богиня Део отказалась от нивы,
Геба оставила кубок, Apec за копье не берется,
Жезл покидает Гермес, Аполлон свою лиру забросил
И, окрыленный, летит, побросав окрыленные стрелы.
220 Лебедя облик приняв, Афродита, что браки вершает,
Скованный мир поразила бесплодием и растворила
Нерастворимые узы единства; невест приводящий
Неукротимый Эрот, укрощающий всех и отважный,
В страхе бросает свой лук плодотворный;
с привычного Лемна
225 Огненный сын твой Гефест, на ногах непослушных хромая,
Тихо и вяло бежит. Удивленья большого достойно, —
Но я жалею весьма на меня столь сердитую Геру.
Или отец твой опять возвратится к светил хороводу?
О, если б не было так! Хоть я и зовусь Титанидой,
230 Но не желаю смотреть, как Титаны владеют Олимпом
Вместо тебя и твоих же детей. Лучше властным перуном
Бой подыми. Артемиду храня без порока; невестой
Девой хранюсь до сих пор разве я для насильного брака?
Та, что владеет родами, родит ли сама? И ко мне ли
235 Руки прострет? И какая же я Илифия, когда я
Буду сама, Илифия, рожать с Артемидою вместе?»
[Образ Тифона. Мечты о победе]
Так говорила она, а на крыльях темнеющих Гипнос
Сном охватил всю живую природу. Однако Кронион
Вовсе без сна был один. Тифоей, далеко распростерши
240 Вялые члены, на ложе покоился обремененном,
Матери Гее обузой; навстречу отверстому лону
Скалящих глубь пропастей потайные постели долбили,
Рылами почву копая, ехидны волос Тифоея.
Солнце взошло; Тифоей многомерный из всех своих глоток,
245 Вместе ревущих, гремел, вызывая великого Зевса,
В голос, ужасный настолько, что звуки его достигали
Вплоть до границ Океана, устойчивого в возвращенье,
Области мира четыре кругом обтекая, деля их
И опоясав всю землю кольцом, как повязкой венковой;
250 Вопль Тифоея, меняясь по ряду несходственных звуков,
Разнообразно гудел и будил многократное эхо:
Все нарастая по силе, различных оттенков по виду,
Он раздавался и воем волков, и рычанием львиным,
Хрипом кабана, мычаньем быков и шипеньем драконов,
255 Дерзким зевком леопарда и ревом из пасти медведя,
Ярым ворчаньем собак. И Гигант пополам с человечьим
Голосом так восшумел в своем крике угрозы на Зевса:
«Руки мои, забросайте дом Зевса, сдвигайте все корни
Мира, где царство блаженных, сломайте крутые засовы
260 Там — на Олимпе богов; пусть столб воздушный Атланта
Наземь падет и сам он бежит, потрясенный паденьем;
Звездосияющий свод отрывается пусть от Олимпа,
Не беспокоясь бежать по спирали; нет, я не позволю,
Чтобы сгибал сын Земли чересчур нагруженные плечи
265 Под неизбежным движеньем Эфира туда и обратно:
Пусть он с блаженными бьется, оставив богам —
каким хочет —
Их беспредельную ношу; пускай разрушает утесы,
Мечет дикие стрелы на небо, несущее звезды,
Прежде носимое им; пусть бегут с небес под ударом
270 Скал боязливые Горы, бессильные Солнца рабыни;
Пусть навыворот все обратится: смешайте с землею
Воздух и влагу с огнем, а морскую пучину — с Олимпом.
Я прекращу и насилье рабов — четырех этих ветров:
Исполосую Борея, и Нота прижму, и ударю
275 Эвра, Зефира прибью, а день перепутаю с ночью
Бурной. Родственник мой Океан, что глотает истоки
Многие, двинет к Олимпу высокоподъятые воды;
Пять параллельных кругов превышая движением влаги,
Он наводнит все созвездья, затопит Медведицы жажду
280 Неутолимую, под колесом Колесницы лежащей.
Громче мычите, быки мои, в небе дугу потрясая
Всех равноденных кругов, и рогами крутыми колите
В жертву подобного вам светового Тельца–рогоносца.
Пусть и Селены быки с своей влажной собьются дороги,
285 В страхе пред ревом бычачьих голов моих, громко гудящих.
Пусть мой огромный медведицы зев, моя грозная челюсть
Гонит слюной Тифоея Медведицу там, на Олимпе;
Лев мой пускай на воздушного Льва нападает и силой
Пусть отодвинет его далеко от путей зодиака;
290 Пусть от драконов моих затрепещет Дракон Колесницы,
Вооруженный огнями едва. Эти ярые волны
Моря, земные холмы, крутые мысы островные
Созданы мне как мечи, а щитами послужат мне горы;
Скалы мне — панцирь надежный, а копьями будут утесы,
295 Реки же будут гасить непригодные к делу перуны.
Я сохраню Иапета оковы — сковать Посейдона;
А на кавказской вершине пернатая некая птица
Лучше орла окровавит Гефеста, его пожирая
Печень, растущую вновь: как и тот, за огонь ведь страдает
300 Язвой такой Прометей с его печенью саморастущей.
В медный я брошу сосуд, точно отпрысков Ифимедеи,
Видом таких же, как я, осмотрительного сына Майи,
Неразрываемых пут плетуна; пусть кто–нибудь скажет:
Сеть развязавший Ареса, Гермес сам запутался в сети.
305 Пусть неприступные узы девичества ныне развяжет,
Став Ориона насильно супругой, сама Артемида;
Титию пусть по старинке стелит покрывало Латона,
Завлечена в принудительный брак; душегуба Ареса,
Что ограбляет щиты, им разбитые, и властелина
310 Битв, я свяжу и придам его голосу нужную мягкость;
Взяв как добычу Палладу, в замужество дам Эфиальту
Я, хоть и поздний то брак: посмотреть будет мне интересно,
Что за поденщик Apec и как мучится в родах Афина.
Взяв напряженным плечом всю тяжесть Атлантова неба,
315 В смене движения звезд понесет его дыбом Кронион;
Свадьбы моей гименей он услышит, захваченный тайной
Ревностью, как я возьму его Геру на брачное ложе.
Факелов будет мне вдоволь: блеск молнии
собственной силой
Будет гореть головней у чертогов моих; вместо сосен
320 Сам Фаэтон, прикрепивши огонь своего освещенья,
Рабски прострет Тифоею брачущемуся сиянье;
И, задрожав, точно искры на свадьбе, с Олимпа свергаясь,
Звезды светильницей будут любовных моих
наслаждений, —
Звезды, лампады ночей; с Афродитой, связующей браки,
325 Будет мне ложе стелить, услужая, Селена, супруга
Эндимиона; когда же понадобится омовенье,
Я искупаюсь в водах звездоносной реки Эридана.
Горы, идущие кругом, стелившие Зевсово ложе,
Соорудите теперь Тифоею эротову спальню;
330 Геба, Латона, Афина, Пафийка, Харис, Артемида —
Сестры, несите воды с Океана на брак Тифоея.
Свадебным плектром за трапезой пира моей услужая,
Пусть воспоет Аполлон Тифоея, а вовсе не Зевса.
То, что хочу, не чужая земля: управлять я намерен
335 Братом своим, что несет на спине все созвездья, — Ураном–Небом, имеющим дом материнский, отродием Геи.
Вновь извлекая на свет из подземной пропасти Крона,
Живоглотателя, я, как родного мне единоборца,
Освобожу от насильственных уз; возвращенных Титанов
340 Воздуху вновь я отдам, порождение Геи — Киклопов —
На небо жить приведу, покуем из огня мы оружье
Новое: много ведь мне будет нужно небесных перунов,
Чтобы сражаться двумястами рук, а не только их парой,
Зевсу Крониду подобясь во всем; я наделаю молний
345 Лучше, чем прежние были, других, поновее, сильнее
Воспламененных огнем; наверху я воздвигну другое
Небо, восьмое по счету, — и шире и выше всех прочих;
Более ясные звезды я дам ему, так как не может
Вовсе покрыть Тифоея ближайшая неба верхушка.
350 Вместо всего поколенья мужского и женского пола,
Что от Кронида пошло, воспитаю я новое племя —
Много богов многошеих; и сонмы созвездий бесплодных
Я не оставлю без брака скучать, но женщин я выдам
Всех за мужей, чтобы многих рабов для меня породила
355 Дева крылатая, ложе свое отдавая Бооту».
[Начало последнего боя]
Так говоря, он кричал, а Кронид улыбался, внимая.
Бой загорелся с обеих сторон: Тифоея Эрида
В битву ведет, побуждает и Зевса к сражению Ника.
Не из–за стада быков и не ради овец состязанье
360 Шло, не была то вражда за красивую нимфу–невесту
Или же свалка за маленький город, — борьба возникала
За обладание небом самим: на коленях у Ники
Скипетр Зевса лежал и престол, как награда за битву.
Зевс, ударяя громами из туч погоняемых, вызвал
365 В небе мычания рев, протрубивший, как песня Энйо,
И, окружив свою грудь облаками, витыми спиралью,
Создал защиту себе от Гигантовых стрел. Тифоей же
Не оставался безмолвным: главы его бычьи мычали,
Как самобытные трубы, и ревом Олимп оглушали;
370 Переплетенья драконов свистели, как флейты Ареса.
Соорудил Тифоей ряд высоких своих сочленений,
Нагромождая утес на утес, пока не возвысил
Плотную их крутизну постепенно и несокрушимо,
С самых основ полагая подряд скалу над скалою;
375 Было похоже на войско в оружье: ущелье вплотную
Он опирал на ущелье, холмы на холмы, перешеек
На перешеек и выступ высокий на складчатый выступ;
Их каменистые шлемы служили венцом Тифоею,
Самой высокой главой прикрывая Гигантовы главы.
380 Тело хоть было одно у Гиганта в бою, лишь по виду
Много имело вершин, но суставы бесчисленны были, —
Руки и челюсти львов с их отточенными остриями,
Волосы в виде ехидн, поднимающихся до созвездий.
Целые гнулись деревья в руках Тифоея, противу
385 Зевса Кронида метавшего их, но прекрасных листвою
Отпрысков этих Земли рывком своим обремененным
Зевс поневоле губил при единой лишь искре перуна.
Многие вязы погибли, такого же возраста сосны,
Много огромных платанов и тополей белых, разбитых
390 Молнией Зевса, и в почве полопалось множество трещин.
Все с четырех сторон тряслось окружение мира;
Вместе вступившие в битву Крониона ветра четыре,
Волны из праха вздымая, сцепили темнеющий воздух;
Море хлестало на землю: бичуемая Сикелия
395 Вся колебалась, а берег Пелоры наполнился шумом,
Так же как жилы на Этне; ревело в скалах Лилибея —
Вестниках будущих дней; грохотало прибрежье Пахины
С запада шедшим теченьем; на севере нимфа Афона
Громко в лесистом ущелье фракийском кричит и взывает;
400 Лес македонский гудит и подножия жил Пиэрийских.
Корни Востока трясутся, дрожат в ассирийском Ливане
Благоуханные веси с кудрявыми листьями в рощах.
В это же время, как Зевс бушевал непрерывно перуном,
Многие стрелы из рук Тифоея летели навстречу:
405 Те, что стремились попасть в колесницу Селены, лишь ноги
Непостоянных быков оцарапывали невредимо;
Те, что с пронзительным свистом кружились
по воздуху, ветры,
С разных сторон налетев дуновеньями, вмиг распыляли;
Многие, сбившись с прямого пути под далеким перуном
410 Зевса, оказывались под веселой рукой Посейдона,
Где не давал им пощады трезубец, взрывающий землю;
Идя по Кронову морю, попавшие на воду стрелы
Старец Нерей собирал для Зевсова вооруженья.
Грозных обоих сынов Эниалия, Фоба и Дейма,
415 Внуков своих, взял Зевс как помощников и щитоносцев,
Вместе идущих в Эфире: он к молнии Фоба приставил,
Дейма же он утвердил у перуны несущего грома —
Страх наносить Тифоею. А Ника свой щит воздымала,
Спереди Зевса его простирая; кричала Энио,
420 Поднял грохот Apec; и по воздуху, бурей бушуя,
Носится выспренний Зевс, держащий эгиду, воссевши
На колеснице крылатой Времен, запряженной четверкой:
Соединенные ветром конями Крониона были;
Вооружился где молнией он, где перуном громовым,
425 Там нападает грозой, а здесь проливается ливнем,
Вместе с стрелами дождя полосуя, как будто камнями,
Градом окрепшим хребет; столбы непрерывные влаги
Рушатся острой стрелой над Гигантовыми головами,
И Тифоея ладони изрезаны, точно ножами,
430 Этими стрелами града, которым стал в воздухе ливень.
Падает в прах из ладоней одна, не схвативши вершины,
Но продолжает борьбу, пораженная раной от града
Снежного, даже в паденье: на землю летя, в исступленье
Вьется скачками рука и трепещет, сама раскрываясь,
435 Как бы желая еще к олимпийскому броситься кругу.
[Последний бой]
Вот предводитель богов, метнувши стрелу огневую
Сверху, уж к правому гонит крылу войсковые отряды —
Биться вверху; а Гигант преогромный вздымает на битву
Рытвины, полные вод, и, связавши тугими узлами
440 Пальцы свои в переплет самобытный одни за другими,
Делает желоб из жадных ладоней и полною горстью
Горную воду из рек набирает холодных, руками
Их углубляет и гонит потоки разбитой струею
Прямо на молнии Зевса; облитый потоком ущелий,
445 Факел воздушный сквозь воду мерцает порывистой искрой
И наседает на воду, гореньем ее иссушая, —
Влажные части природы природе огня уступают.
Дерзкий Гигант пожелал потушить небесное пламя:
Глупый не знал, что светящее пламя перунов и молний
450 Происхожденье имеет из туч, порождающих ливни.
Вновь он, схватив из потока пещеру с прямыми углами,
В неуязвимую грудь хочет Зевса ударить железом,
Башней высокой к нему простираясь; но уст лишь краями
Зевс тихонько дохнул, — и дыханье легкое, взвеяв
455 С самых высот крутизны, закружив, опрокинуло скалы.
Вырвав насильной рукой один гребень от острова, снова
Жуткий для всех Тифоей в грохочущий бой выступает,
Гребнем швыряя в лицо еще несокрушимого Зевса.
Мраморного острия, что направлено против, избег тот,
460 Круто лицо отклонив; Тифоею ж достался горячий
Молнии ток, по кривой изменившей свой путь, и немедля
Белая сверху скала почернела в мучительном дыме.
В третий раз мечет Гигант. Но Кронид в него
брошенный камень,
Кисть поведя, осторожно схватил в середину ладони
465 И, точно скачущий шар, загремевший в руке бесконечной,
Бросил назад в Тифоея — вокруг себя перевернувшись
Много раз в вихре воздушном, обратным путем
возвращаясь,
Камень, как собственной силой, стрелка своего поражает.
Бой по четвертому разу был выше. Утес, что был схвачен,
470 Весь пополам раскололся у самого края эгиды.
Бросил еще Тифоей, но скала, что крепкой казалась,
Снова разящим перуном была сожжена и светилась.
Горы сдержать не могли этой влаги из туч, под ударом
Полных водой облаков разрушались холмы и утесы.
475 В общем Энио держала меж ними двумя равновесье —
Меж Тифоеем и Зевсом, и, стрелами с сильным изгибом
В пляске воздушной носясь, перуны громов бесновались;
Во всеоружье сражался Кронид, и в сражении этом
Гром ему был точно щит, облака заменяли кольчугу,
480 Молния стала копьем, а перуны, летящие с неба,
Он через воздух метал, как огнем увенчанные стрелы.
[Метеорологические домыслы Нонна]
Вот уже, выйдя блуждать невозвратно из
почвенных впадин,
Взмыли высоко сухие пары, над землей поднимаясь,
И, проникая во внутренность облак пылающим вихрем,
485 Жаром душили чреватые тучи; и с шумом средь дыма
Мучимых так облаков, пропитавшихся огненным паром,
Жгучее пламя, что выйти не может, внутри загоралось
В поисках средних путей, так как в выси
проникнуть сиянью
Огненному не дано; влажный воздух, пропитанный ливня
490 Каплями, молний задержит скачки, ибо вышняя влага
Делает плотными тучи; когда же сухое открыто
Поле внизу, то огонь чрез него проникает прыжками.
Так же, как камень, что около камня лежит, порождает
Блеск, и огонь самобытный пронзает их окаменелость,
495 Если об камень–самец огнеродная стукнется самка, —
Так же небесный огонь возгорается в силу давления
Пара земного и туч; тот огонь, что родился из дыма
Тонкого почвы, поможет возникнуть воздушным теченьям;
Тот, что из вод испарений земных и блуждает нетвердо,
500 Тот напрямик будет выпит палящего солнца лучами
И, увлажненный, в Эфир вовлечется по жгучей дороге;
Там он разбухнет совсем, породит облаков оболочку
И, содрогая весь тучный объем от тончайшего пара,
Облако мягкое вдруг растворит дождевою струею,
505 Вновь возвращаясь к своей изначально–влажной природе.
Так образуется тип облаков грозовых и родятся
Молнии вместе и их образца громовые перуны.
[Конец Тифона]
Зевс же отец воевал, на противника ниспосылая
Токи привычных огней, отражающих львов копьеносца,
510 Вихрем небесным разя целый ряд многовидно–ревущих
Пастей безмерных зверей; уже блеск его стрел
пламеневших
Жег бесконечные руки Гиганта, во прах превращая
Неисчислимые плечи, вертлявые стаи драконов;
Иглы Эфира сжигали голов беспредельную массу.
515 Вот распылило власы Тифоея вращенье кометы,
Бросив косматый огонь свой искрой противоположной —
Головы все засияли, власы загорелись Гиганта;
Искре небесной вослед на шипящие змеями кудри
Пала безмолвья печать, и у змей, иссушенных кометой,
520 Капельки яда застыли у самых разверзнутых пастей.
Бился Гигант, а уж зренье его запорошилось пеплом
Чадного дыма; на лицах его, затвердевших от снега,
Щеки совсем побелели от зимних холодных потоков.
Мучила также напасть четырех налетающих ветров:
525 Как на восток обратится он взорами неосторожно —
Тотчас горячую битву получит от близкого Эвра;
Если посмотрит на ветры аркадской Медведицы склона —
Иней покроет его от холодного бурного вихря;
Лишь избежит дуновенья зимы снегового Борея —
530 Будет стрелой поражен увлажненной и вместе горячей;
Если же взглянет на запад, в сторону Эос грозящей,
Он затрепещет от бурь налетевшей с заката Энио,
Отзвуки слыша весенних плетей от ударов Зефира,
Также и Нот, что дыханьем горяч, правя бег колесницы
535 В воздухе около выи полуденного Козерога,
Жар Тифоею несет огненосным дыханием зноя.
Только что Зевс–дождевик снова пролил потоками ливень,
Как уж все тело Гиганта омылось спокойной струей;
Члены горели, и тяжко дышал он, смиренный перуном.
540 Крепкими стрелами града и вьюги, что сына разили,
Ранилась также и мать Тифоея — засохшая почва:
Видя на теле его, обреченном Мойре, мученье
Воткнутых каменных стрел и концов их, уже увлажненных,
Робко она начала умолять Гелиоса–титана
545 Дать один летний луч, чтобы пламенем более жарким
Зевсову влагу скорей растопить, превращенную в камень,
На Тифоея в снегу изливая родное сиянье;
С сыном совместно зачахла она; и, взирая на массу
Рук обожженных гигантских его, окруженных огнями,
550 Молит к нему принестись холодящее веянье бури —
Хоть на один только день, чтобы веяньем этим морозным
Жажду тушить Тифоея, спасая его от напасти.
Зевс уже перетянул на весах одинаковой битвы,
Тут, разорвавши рукой свой лесистый покров, затужила
555 Матерь Земля: увидала она, как дымилися главы
У Тифоея; все лица его уже высохли вовсе,
И разрешились колени. И, предвозвещая победу,
Зевса труба заревела повсюду громовым раскатом.
Рухнул, шатаясь от пламенных стрел, низлетающих с неба,
560 Сверхвеликан Тифоей, получив не–железную рану
В битве, и вот, уронив свои члены, на матери Гее
Тихо почил, расстелив сочлененья змеиные в прахе
И изрыгая огонь.
[Торжествующий сарказм Зевса]
А Кронид улыбаясь дразнился,
Речь изливая такую из уст забавлявшихся бога:
565 «Кронос–старик отыскал неплохого помощника, видно:
Только великого сына Земля родила Иапету, —
И уже мстит Тифоей за Титанов; и как посмотрю я,
Скоро перуны Кронида совсем уже стали бессильны.
Что же ты медлишь занять недоступный Эфир,
скиптродержец
570 Выдуманный? Для тебя уж готово собранье Олимпа:
Скипетр Зевса и плащ получай, Тифоей–богоборец;
В небо Астрея войти позови, а если захочешь,
Пусть возвратятся в Эфир Евринома, Офион и с ними
Кронос пусть спутником будет; пришел бы с тобой
на дорогу
575 С пестрыми спинами звезд, протекающих в высях, и хитрый
Наш Прометей, избежавши оков и взяв провожатым,
Чтобы не сбиться с небесных путей, мою дерзкую птицу,
С жадностью жрущую печень его, что опять вырастает.
Что еще хочешь ты видеть? Наверно, чтоб после сраженья
580 Зевс и Энносигей у седалищ твоих услужали?
Зевс, ослабевший совсем, уже не скиптродержец Олимпа,
Грома и туч он лишен, его молнии — уж не священный
Светоч, перуны его — не привычное больше оружье, —
Факелы только, когда Тифоей припожалует в спальню
585 Пленной супруги своей, в терему проживающей Геры,
Ложе которой завистливый Зевс пожирает глазами.
В паре с ним Энносигей, отрешенный от моря, теперь же
Вместо владыки морей — Тифоея прислужник застольный:
Вместо трезубца в обсохшей руке он несет тебе чашу.
590 Твой же наемник — Apec; Аполлон тебе тоже прислужник;
Сына же Майи к Титанам пошли провозвестником, дабы
Он возвестил им о власти твоей и небесном сиянье.
Только Гефеста работать оставь на привычном Лемносе,
Чтоб изготовил он там для твоей новобрачной невесты
595 Пестрые бусы на шею — цветные, с блестящей отделкой,
Или же яркую света игру на подошвах сандалий,
Что восхитило б супругу твою; или сделал бы новый,
Златом сияющий трон на Олимпе, чтоб весело было
Гере твоей златотронной, престолом таким обладая.
600 Если Киклопов с земли водворить на Олимп ты захочешь,
Новые искры скуют для твоих превосходных перунов.
Хитрый Эрот, что прельстил твое сердце надеждой победы^
Цепью златой будет связан совместно с златой Афродитой;
Медной цепью Ареса свяжи, властелина железа.
605 Молний, однако же, нет, и вотще пребывает Энйо…
Как не избег ты ударов пустых и огней невредящих?
Как это, слыша своими ушами, которым числа нет,
Маленький гром, ты уже устрашился при отзвуке ливня?
Кто тебя сделал бессильным таким? И где твои стрелы?
610 Где твои головы псов? Где отверстые львиные пасти,
Рев нутряной твоих глоток, широких и страшно крикливых?
Где длиннотенные иглы твоей драконовой гривы
И почему не шипят в волосах змеевидные кольца?
Где же мычанье бычачьих морд? Где рук твоих кисти,
615 Вместо копья извергавшие к нам высочайшие горы?
Что не бичуешь уже круговидные дуги созвездий?
Разве торчащие зубы кабанов уже не белеют
Каплями пенной слюны на замоченном их подбородке?
Где же ужасные пасти — оскал бесноватых медведиц?
620 Отпрыск Земли, уступи небожителям! Я ведь сильнее
Этой единой рукой, чем ты их двухсотенным рядом.
Пусть же теперь Сикелия, с тремя головами и с кругом
Круто–высоких холмов, покроет всего Тифоея,
Жалкого в этом обличье из сотни голов запыленных.
625 Высокомерный умом, в ничего не достигшей надежде
Ты захотел доскочить до самой вершины Олимпа;
Я же, несчастный, тебе уготовлю гробницу пустую,
И на могиле попранной твоей, нечестивец, напишут:
«Гроб Тифоея–гиганта, метавшего некогда в небо
630 Камни; за это его поразило небесное пламя».
Так поносил он чуть дышащий труп землеродного сына.
И. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Теогонический процесс окончился. Через ряд божественно–мировых катастроф и потрясений бытие достигло наконец своего полного расцвета и застыло в своем вечном скульптурном величии. Это — олимпийские боги. Пройдя шаг за шагом эти извилистые тео–космогонические пути античной мифологии, мы теперь можем подвести итоги, которые послужат нам вступлением в самый мир олимпийцев.
Прежде всего, античная мифология начинается с утверждения бесформенной бездны и Хаоса, куда уходят все ее начала и концы и что незримо руководит решительно всем тео–космогоническим процессом. Эта бездна лишена всякой формы, всякого смысла, всякого именования. Это — вечная Ночь, Мрак или, если угодно, Свет, Эфир, для чего нет никакого охвата, никакого расчленения, никакого осмысления. Бездна эта — выше всякого познания и всякой сущности. Это — первое, с чего начинается античная теогония (приводим один текст, раньше приписывавшийся Григорию Назианзину, а ныне приписанный Проклу, § 60). У философов здесь развилось учение о превосходящем всякую форму единстве, о чистом «чрез» или «превыше», прекрасно развитое Платоном в главе XX его «Парменида» (153 b—155 d) и усовершенствованное Плотином, Ямвлихом и Проклом. Для мифологии же это просто Хаос, Ночь, Тартар, Эреб и пр.
Вторая идея, без которой немыслима античная мифология, — это идея жизненной кипучести, напряженной перегруженности вышеупомянутого Хаоса. Он не просто покоится в себе, но он все время бурлит, кипит (о кипении мы прямо читали в § 17), рвется вперед, набухает, вращается в себе, даже издает вопль и рыдает (как это мы еще прочитаем в герметической космогонии, — «Гермес», § 14 b). Еще нет никого и ничего, но эта бездна уже зреет, созревает, бродит, зачинает, бременеет, мучится родами. Это и понятно. Ведь нет, кроме нее, ничего и никого, нет какого–нибудь ее творца. Она сама себя создает, а поскольку она вмещает в себя и всю реальную картину мира, то она включает в себя и уничтожение, смерть, так что она все время порождает себя и поглощает себя, все время мучится родами и мучится жаждой пожрания; она одновременно и нарождается, и умирает, сама себя создает и уничтожает, сама мучительно наслаждается от этой нерасчлененности жизни и смерти, сама противоборствует с собой. Наилучшей иллюстрацией этого мучительно–творящего тео–космогонического Хаоса является учение Эмпедокла о мировой Дружбе и Вражде — в объективно–эпической форме и в форме внутренне–ощущаемой — неоплатонические учения об эманациях.
В–третьих, античная тео–космогония учит нас, что из этого бурлящего, кипящего, всегда безличного Хаоса обязательно рождается оформление, самое яркое, самое резкое, самое солнечное оформление, как статуя из ослепительно белого мрамора на синем фоне южного солнечного моря и неба. Эта антитеза Хаоса (зияния) и Космоса (лада, строя) является самой существенной для античной мифологии. Безыменная бездна вдруг оборачивается роскошным, благоустроенным телом Космоса, оно же и тело божественное, и в нем развертывается роскошная картина вечного и нестареющего мироздания. Безыменная бездна — теперь уже в виде незримой и безликой Судьбы — продолжает по–прежнему управлять всем, но это все — роскошный, живой и трепещущий космической жизнью Зевс. Это мы и находим в тексте § 61 (с пояснительными текстами из § 62). В Зевсе заключено все мироздание, и самый космос есть его тело. Зевс — мировой ум, т. е. совокупность всех идей, всех форм, всего смысла, который только есть в мире. Но он есть н его живая душа, одухотворяющий и оживляющий принцип. Он вместил в себе и все предыдущие ступени тео–космогони–ческого процесса: в нем — чисто смысловой Фанет, который еще не есть ни душа, ни даже просто сознание; в нем и Уран с его всепорождающей мощью; в нем и Кронос с его титаническим самососредоточением. И в то время как Фанет, Уран и Кронос есть символ самососредоточенного чистого ума, Зевс есть символ ума и души материального, телесного, чувственного космоса.
60. Hymn, in deum platonicus (Eel. e Proclo de philos. chald., ed. A. Jahnius, 1891, Halis Saxonum, p. 49) (Исходное лоно космо–теогонического процесса)
О запредельный всему! Как иначе тебя воспевать мне?
Как воспоет тебя слово? Ты словом никак не сказуем.
Как обоймет тебя ум? Умом ты никак не вмещаем.
Невыразим ты один, ибо все породил, что глаголет.
Непостижим ты один, ибо все породил ты, что мыслит.
Все тебя громко кричит, что словесно и что бессловесно.
Все почитает тебя, что мыслит и что без мышленья.
Все вожделенья к тебе. Все мучатся общим стремленьем
Окрест тебя. Всех молитва — к тебе. Все к тебе же,
Образ твой помышляя, безмолвный гимн воспевает.
Все пребывает в тебе, спешит к тебе все совокупно.
И для всего ты цель. Ты — один, и все, и ничто же,
И ни одно, ни все. Как іебя назову, всеименный,
Неназываемого одного? И в тайны сверх облак
Внидет ум небесный какой? Но милостив буди,
О запредельный всему! Как иначе тебя воспевать мне?
61. Porphyr. ар. Eus. Ргаер. evang. Ill 9, 100 а—105 d (I 121, 12 Dind.) (Пластическое оформление)
Первый Зевс, и он же последний; он — ярко–молнийный.
Зевс — голова, середина; и все устрояется Зевсом.
Зевс — самец, и Зевс оказался женой новобрачной.
Зевс — основанье земли и звездного неба основа.
5 Зевс — царь, сам для всего Зевс есть начало рождений,
Сила едина и демон един, всего вождь великий,
Царский образ един, в котором все это вертится,
Огнь, и вода, и земля, и эфир, и ночь, и день также,
Метис, первый отец, и Эрот со многой усладой.
10 В теле Зевса великом покоится все это вместе.
Вот видна его голова и его лик прекрасный,
Небо в блеске своем, и вокруг волоса золотые
Звезд, блестящих красой, рассыпаны преизобильно.
Два золотых рога у него по бокам и воловьих.
15 Это — восход и заход, божеств небесных дороги.
Солнце — очи его, и Луна — в противостоянье.
Ум его — это эфир, неложный, негибнущий, царский.
Все выражает и слышит он им; и нет никакого
Голоса, звука иль шума, молвы никакой нет,
20 Что ушла б от ушей Кронида сверхмощного, Зевса.
Вот какова голова у него, каково размышленье!
Светлое тело его — безграничное, без колебанья,
Неустрашимое, с крепкими членами, с мощью обильной.
Плечи, и грудь, и спина широкая этого бога —
25 Воздух пространный. Растут у него крылья на теле.
Всюду летит он на них. Его священное чрево —
Мать для всего земля и гор высоких вершины;
А поясница — волненье тяжкошумящего моря
И пучины. Основа внизу ему — корни земли нутряные,
30 Тартар широкий, земли пределы крайние также.
Все скрывая в себе, он снова на свет многомилый
Хочет наружу извлечь, чудеса совершая.
Синтез чувственного и сверхчувственного в олимпийцах, и прежде всего в Зевсе
62. a) Procl. in Tim. 28 с (I 310, 7 D.) (Зевс–демиург, вместивший в себя умопостигаемые монады и ставший пределом умозрительного)
Итак, демиург есть единый в себе, определяющий предел умозрительных богов, бог, восполняемый умопостигаемыми монадами и источниками жизни; эманирующий из себя всю демиургию и выставивший более частных отцов Всего, сам же неподвижно утвердившийся на вершине Олимпа навеки и царствующий над двумя мирами — сверхмирного и небесного, объемля начало, средину и конец мира.
b) Ibid. I 317, 17 и 318, 20 D. (Устроение мира)
Если это говорится согласно с Тимеем и с оракулами, то этот демиург производителен согласно идеям, — сказали бы исходящие из богопреданного богословия, — и сам устрояет весь мир как единый и многообразный, разделенный по целому и по частям. Он единый, прославляемый Платоном, Орфеем и оракулами в качестве творца и отца Всего, отца богов и людей, рождающий множество богов, посылающий души в область порождения людей, как говорит об этом Тимей.
c) Procl. in Parm. 130 b (p. 799, 27Cous.) (Раздельность мира в результате поглощения демиургом Фанета)
Ведь Орфей говорит, что после поглощения Фанета в Зевсе возникли все вещи, — так как первично и объединенно в том [Фанете], а вторично и раздельно в деми^
урге выявились причины всего мирового. Ибо здесь солнце, луна, само небо, стихии, и объединитель Эрот, и все вообще ставшее единым, —
Все это вместе в глубоком чреве Зевеса сокрыто.
Он не удовлетворился только этим, но и передает порядок демиургических форм (eidon), через который и чувственное получило в удел подобный чин и устройство.
d) Procl. in Tim. 41a (III 209, 3D.) (Функции «отца», «творца» и «демиурга»)
Творец и отец — Зевс, который и ныне называет сам себя демиургом и отцом деяний, как сказали бы орфики. Только творец есть виновник частичной демиургии, как они сами сказали бы. Итак, единственно отцу подчинено все умопостигаемое, все сверхмирное, все мировое; отцу и творцу — все умозрительное, сверхмирное и мировое; единственно творцу — мировое. И всему этому научило нас истолкование Орфея, ибо все множество богов устроено сообразно каждой особенности из этих четырех. Каковы же деяния демиурга и отца? Ясно, что это есть все тела, состав живых существ и число душ, в отношении которых происходит приобщение [прочего]. Итак, все это несокрушимо по желанию отца. Ибо он дал им силу неизменного постоянства, так как оно длительно и охранительно [в смысле изоляции]. А умы, свыше входящие в души, не называются деяниями отца, ибо они не имели возникновения, но появились без рождения, как бы родившиеся в неприступных недрах и не выходя из них наружу. Они — первообразы не их, но средних и конечных. Ибо душа — первая из образов, а все целое, напр. живые существа, одаренные душою и разумом, рожденные и нерожденные, получили осуществление от умопостигаемых первообразов, которые содержало живое–в–себе существо.
e) Procl. in Crat. 395 а (48, 22 Pasqu.) (Зевс объединяет сверхчувственное и чувственное)
Обнаруживается весь демиургический род богов от всех прежде названных начальных и царственных причин, непосредственно от единого вождя титанических устроений, и прежде других демиургов — Зевс, унаследовавший единственную силу всей универсальной демиургической цепи, производящий и выставляющий все невидимое и видимое, пребывающий сам умозрительным по чину, но приводящий виды и роды сущего в устроение чувственных вещей, восполняемый выше него стоящими богами, дающий всему мировому из себя эманацию в бытие. Поэтому, очевидно, и Орфей передает, что тот сотворил все небесное поколение, Солнце, Луну и всех других звездных богов, сотворил и стихии подлунного [мира] и разделил на виды бывшее ранее в беспорядке, установил держащиеся им цепи богов по всему миру и узаконил для всех мировых богов соответственный удел промышле–ния в мире. И Гомер, следуя Орфею, воспевает его вообще как отца богов и людей, вождя, царя, верховного из владык.
f) Procl. in Tim. 35 a (II 145, 4 D.) (Исхождение в Зевсе множества из единства)
Далее, чтобы сказать согласно орфическим преданиям, не всякого умозрительного или умопостигаемого чина он признает неделимость, но говорит, что некоторые из этой категории сильнее, как одни названия сильнее других. Так, например, слова «царь» и «отец» он прилагает не ко всем чинам.
g) Simpl. in Arist. De coelo I 3, p. 270 a 12 (93, 11 Heib.) (Исхождение в Зевсе множества из единства)
Поэтому божественные мужи передали нам теогонии, — множество богов, пребывающее в едином и, можно сказать, по многоразличию из него проистекшее, воспевая его возникновение, поскольку оно установилось от единого, как и в происхождении чисел мы наблюдаем выхожде–ние из единицы.
h) Damasc. 311 (II 177, 10 Rue.)
И это ни о ком другом из богов не открыл богослов, но согласно богопреданной мудрости, как символ его двойственного отношения к одному и другому, именно, что он умом содержит умопостигаемое, а чувство вводит в миры.