Источником растительных волокон для одежды на большинстве островов был луб местной шелковицы – тапа, а веревки, паруса и циновки плелись из листьев дерева панданус. Маори повезло больше: на их островах произрастает новозеландский лен, дающий волокно непревзойденной прочности. В общем, если задуматься, сколько труда и изобретательности прилагали жители островов, чтобы обеспечить себя самым необходимым, то жизнь австралийских аборигенов, размеренно кочующих по своим охотничьим угодьям, как раз может показаться и спокойной, и беззаботной.
Не все так хрестоматийно обстояло и в истории контактов местного населения с европейцами. Да, рассказ мореплавателя Бугенвиля о благодатных островах, населенных прекрасными и доступными женщинами, породил европейский миф о «неиспорченных детях природы», которому отдавали дань многие философы, писатели, художники вплоть до XX века. Однако на практике быстро выяснилось, что «добрые дикари» имеют весьма своеобразные представления о собственности, обладают переменчивым и вспыльчивым нравом, да к тому же грешат каннибализмом. Ну а что касается маори, берег, где произошел первый контакт с ними экспедиции Абеля Тасмана, получил название «Бухта убийц», и согласитесь, что место радушной и хлебосольной встречи так не назовут. На других островах конфликты между европейцами и местным населением вспыхивали часто и внезапно – из-за воровства, из-за тех же женщин, из-за непомерных запросов по доставке продовольствия. В одной из таких стычек погиб Джеймс Кук, всегда требовавший от своих моряков строгой дисциплины и уважительного отношения к островитянам.
Но в целом, за исключением, пожалуй, Новой Зеландии и Гавайев, европейцы не рассматривали полинезийские острова как территории для массовой колонизации. Те из них, что имели удобные гавани, были важны на морских путях для пополнения корабельных припасов, а они, как известно, сами себя не приготовят. Поэтому гости не покушались на землю и традиционный уклад островитян, старательно поддерживали авторитет местных вождей и королей, которые, как ни крути, обладали реальной властью и, главное, были договороспособны. А немногочисленные, постоянно проживающие на островах представители цивилизации были обычно торговцами копрой или жемчугом да вездесущими миссионерами.
В Австралии все сразу пошло не так. Во-первых, когда британцы рассказали представителям племен о своих намерениях – «с согласия туземцев и от имени короля завладеть удобными местами в стране», те сильно удивились и согласия, конечно, не дали. Подкупать и задабривать местных лидеров в обществе, где все были более или менее равны и не нуждались в чужих подарках, было сложно. Аборигены уклонялись от общения, а при попытке занять их земли оказывали ожесточенное сопротивление. К тому же европейцы принесли с собой страшные болезни, в первую очередь оспу, которая уничтожала тысячи аборигенов, а среди выживших остатков племен начинался голод. В эпидемиях справедливо винили пришельцев, считая это их злым колдовством. Захватывая территории, пригодные для сельского хозяйства, белые вытесняли коренное население в пустынный центр страны. Между тем домашний скот поселенцев оказался для охотников-аборигенов легкой, желанной и, с их точки зрения, совершенно законной добычей… Все это привело к продолжительным и беспощадным войнам на протяжении XVIII и XIX столетий и в итоге – к уничтожению традиционного образа жизни и родовых связей аборигенов, резкому снижению их численности, а на острове Тасмания – практически к полному истреблению.
На карте показаны юго-восточные штаты Австралии – Тасмания, Виктория и Новый Южный Уэльс
Но каким бы путем ни шла колонизация великих европейских держав – «мягким», без захвата ресурсов и серьезных вооруженных конфликтов, или же радикальным, подразумевающим изгнание коренных народов с их родных территорий и даже их уничтожение, – происходило неизбежное: разрушение традиционного уклада и привычных социальных связей. И наряду с насилием и оружием не меньшую роль в этой драме играли попытки приобщить местное население к материальным и духовным ценностям европейской цивилизации и к христианской вере. Да, многие миссионеры заслуживают уважения за добросердечное отношение к своим «подопечным», а также за то, что именно они собрали и сохранили огромное количество сведений о языке, культуре, мифологии и обычаях местного населения. Но, увы, сохраняя, они разрушали. Отказ от верований предков, уничижение обряда и мифа разрушали целую экосистему, которая на них базировалась.
Ведь каким бы ни был общественный строй коренных народов, семейная община австралийских аборигенов или сложное иерархическое общество полинезийцев, их объединяло одно: у них не было письменных законов, как и каких-либо специальных институтов, обеспечивающих их исполнение. Роль закона в таких сообществах выполняли миф и ритуал.
Миф и закон
Миф – древнейшая форма осмысления мира и места в нем человека. Самое простое, если не сказать примитивное объяснение мифа, которое многие из нас наверняка слышали даже на уроках истории в школе, – это страх человека перед силами природы. Дескать, первобытный человек, до ужаса боясь молний и грома, придумал великого бога-громовника, обитающего на небесах.
Есть нюанс: гроза вряд ли пугала первобытного человека сильнее, чем современную бабушку, которая при раскатах грома мелко крестится и прячет ножницы под подушку. Ведь для него это было естественной частью жизни, и он на опыте многих поколений знал, где можно укрыться от стихии, а где не стоит. Более того, бабушка демонстрирует еще более древний тип поведения – магический: совершая определенные действия, она пытается «договориться» с грозой, чтобы та обошла ее дом стороной. При этом она вряд ли сможет объяснить, почему из всех металлических изделий именно ножницы обладают способностью «притягивать молнию», причем тут Илья-пророк, которого она, возможно, вспоминает в этой ситуации, и какое ему дело до бабушкиного домашнего инвентаря.
Миф-то как раз объяснит, что бесы, разбегающиеся от разящих молний грозного Ильи, стараются спрятаться за поверхностью блестящих предметов, поэтому, кроме ножниц, в грозу стоит прикрывать или прятать и ножи, и металлическую посуду, и самовар.
А вот австралийский миф повествует, что громом и молнией управляет божество Мамараган. Аборигены представляют его в виде гигантского кузнечика, причем на его голове, локтях и коленях подвешены каменные молоты, которые и производят гром. Местные кузнечики считаются детьми Мамарагана, и когда они появляются в большом количестве, это предвещает сезон гроз: ведь дети выходят встречать своего отца. Поэтому людям заранее стоит искать надежное укрытие от непогоды. Еще любопытнее предание о появлении Мамарагана: его с помощью магического ритуала создал некий старик, у которого юноша украл молодую жену. По приказу своего создателя Мамараган отправился в погоню, нашел беглецов и принес оскорбленному мужу их печень и сердце. С тех пор бог молнии настигнет всякого, кто убежал с чужой женой или иначе нарушил закон.
Миф по-своему объясняет причины того или иного природного явления и одновременно напоминает правила социального поведения – это древнее как мир «не возжелай себе жены ближнего своего». Миф – не фантазия испуганных людей, а отличный от науки способ познания мира и места в нем человека. Поэтому миф, хотя и фантастическим языком, преимущественно рассказывает не о чудесах, а об обычных и регулярных явлениях: смене времен года, положении светил на небе, рождении и смерти. И он же дает обоснование существующим в обществе нормам и правилам, обеспечивает социальный порядок, предписывает, одобряет, разрешает или запрещает те или иные формы поведения человека по отношению к своим соплеменникам. В отсутствие письменных законов первоисточником правовых норм становятся боги и герои.
Бог молнии Мамараган, рисунок на скалах, Национальный парк Какаду. Полуостров Арнем-Ленд, Австралия
Например, демиург в мифологии некоторых австралийских племен Мурамура однажды с прискорбием заметил, что созданные им люди вступают в брак с кем попало, не избегая даже братьев и сестер. Он навел порядок в брачных обычаях своих детей, разделив их на тотемы и приказав сочетаться браком только с членами других групп. Такие строгие предписания божества были, конечно, нелишними. Сложнейшая система родственных связей как по мужской, так и по женской линии тщательно учитывалась в сообществах аборигенов и играла важную роль в защите изолированных племен от опасности инбридинга (кровосмешения). И не только это, именно родственные отношения формировали социальные связи внутри группы, помогали поддерживать мирные и взаимовыгодные отношения с соседними общинами.
Совершая привычный, обусловленный сезонами года путь по своим охотничьим угодьям, отдельные кланы порой встречались, наслаждались отдыхом и гостеприимством, выбирали себе «вторых половинок», обсуждали союзы и распри, вспоминая, как на этой же земле когда-то дружили, ссорились, мирились, вступали в браки их мифические предки – Вороны, Землеройки, Кенгуру, Валлаби, Динго, Летучие Мыши… А еще совершали путешествие «в страну сновидений», рассказывая мифы о богах и героях, в том числе языком священных рисунков и танца.
Как правило, отдельный клан рассказывал «свою» часть мифа, и, объединяя людей, миф и сам оживал, рождался заново, как в первоначальные времена. Ведущую роль в этих священных церемониях, как и во всей жизни общины, играли старшие мужчины, причем их авторитет основывался не только на житейском опыте, но и на близости к «миру сновидений», к духам, которых они могли призвать, чтобы покарать того или иного нарушителя социальных правил.
Между тем на многих островах Полинезии к моменту появления там европейцев складывались протогосударства, объединенные уже не по семейному, а по территориальному признаку. Во главе их стояли вожди, которые, конечно же, были прямыми потомками важнейших богов и легендарных героев. Вождь и сам считался божественной особой и объектом особого культа, неприкосновенной персоной для менее благородных соплеменников. Иногда ему полагался даже «специально обученный» дополнительный вождь-оратор, обращавшийся с речами к народу от имени священной особы. Считалось, что после смерти душа вождя возвращается прямиком к великим предкам в прародину Гаваики, а вот души простолюдинов либо отправлялись под землю, либо просто умирали вместе с телом.