Мифы и предания папуасов маринд-аним — страница 1 из 72







М 68

Редакционная коллегия серии «СКАЗКИ И МИФЫ НАРОДОВ ВОСТОКА» И. С. БРАГИНСКИЙ, Е. М. МЕЛЕТИНСКИЙ, С..Ю. НЕКЛЮДОВ (секретарь), Д. А. ОЛЬДЕРОГГЕ (председатель), |Э. В. ПОМЕРАНЦЕВА |,В. Л. РИФТИН, С. А. ТОКАРЕВ, С. С’ ЦЕЛЬНИКЕР

Предисловие и общая редакция Б. Н. ПУТИЛОВА

(g) Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1981.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мифы, собранные в этой книге, были записаны европейскими путешественниками-этнографами Паулем Вирцем (10-е годы XX в.) и Гансом Невермапом (30-е годы XX в.) от довольно большой папуасоязычной этнической общности, называвшей себя маринд-аним. Место ее обитания нетрудно найти на любой карте Новой Гвинеи. В западной половине острова, являвшейся некогда колонией Нидерландов, известной как Западный Ириан и ныне входящей в состав Индонезии, в самой южной ее части, расположен обширный район: он тянется от длинного пролива, отделяющего остров Фредерика-Хендрика, до бассейна реки Маро с городом (в недавнем прошлом небольшим селением) Мерауке в ее устье. Равнинные пространства, местами густо поросшие травой саванны, чередуются здесь с небольшими лесными участками и болотами; несколько больших рек перерезают долину. Когда северо-западный муссон, продолжающийся здесь с января по апрель, приносит затяжные дожди, почти все пространство превращается в огромное болото, которое медленно высыхает затем под ветром, дующим с мая по октябрь с Австралийского континента. В эти месяцы здесь жарко и влажно.

Если смотреть на берег со стороны моря, то видится однообразная картина: за низкими длинными отмелями, затопляемыми приливом, — песчаные дюны, защищающие берег от приливной волны, деревни, разбросанные на гребнях, и бесконечные — вдоль всего побережья — ряды кокосовых пальм. Дальше от берега, уже невидимые с моря, тянутся болотистые участки, на которых растут саговые пальмы, а за ними — снова песчаные гребни с кокосовыми пальмами. Глубже в долинах рек растут эвкалиптовые деревья, здесь водится дичь, но зато мало рыбы, а скудные на урожай огороды требуют от их хозяев огромных физических усилий и массу времени. Все же считается, что условия жизни у маринд-аним более сносны, чем во многих других местах Новой Гвинеи.

До недавнего времени маринд-аним, подобно большинству папуасов, жили в каменном веке, пользовались орудиями и оружием, изготовленными из бамбука, камня, раковин, костей. В отличие от многих своих соседей они не знали глиняной посуды, готовили пищу либо на раскаленных камнях, либо в бамбуковых стволах.

Маринд-аним были известны воинственным нравом, они совершали регулярные набеги на дальних соседей, время от времени устраивали целые экспедиции за головами в восточные районы и на остров Фредерика-Хендрика.

Мифы, как и вообще фольклор маринд-аним и их искусство, прочно связаны со всем складом их жизни в прошлом, с системой хозяйствования, с внутренними отношениями. Чтобы понять мифы, надо взглянуть на некоторые стороны их мира как бы изнутри. В частности, многое в мифологии маринд-аним открывается через знакомство с особенностями их традиционной социальной организации. Маринд-аним жили по нормам и законам общинно-родового строя. Общинные отношения преимущественно регулировали хозяйственную деятельность, производство, родовые связи определяли социальные нормы, отношения в семье, между полами и возрастными классами, правила повседневного поведения; они же во многом отражались в системе представлений о мире, об окружающей среде и месте самих людей в этом мире. Основной единицей социальной организации был боан — клан или род, все члены которого считались во взаимном кровном родстве и вели свое происхождение от общего предка. Заслугой П. Вирца как этнографа было то, что он обнаружил у маринд-аним деление на кланы, установил их состав, названия и, что не менее существенно, выявил отношения между ними. Позднейшие наблюдатели и исследователи внесли в эти описания П. Вирца ряд поправок. Существенно, что кланы группируются в несколько фратрий, которые строго экзогамны, т. е. браки между их членами не допускаются. И кланы и фратрии патрилинейны, т. е. родство ведется по мужской линии. Каждый член родового коллектива имеет кровных предков по линии клана и по линии фратрии и в принципе обязан это родство хорошо знать (речь идет, конечно, о мужской части, прошедшей обряд инициации). Именно здесь вступает в силу миф, который заключает в себе и генеалогию, боана или фратрии, и ее обоснование, и историю предков, равно как и «историю» того времени, когда они появились и когда вообще «все» только складывалось. В мифе сливаются воедино генеалогия, интерпретация, история, объясне-иие и оправдание существующего коллектива, обоснование возможности, обязательности и эффективности традиционной практики в сфере труда, социальных отношений, ритуалов.

Чтобы понять мифы маринд-аним, необходимо учесть еще, что в их родовой организации ощутимы следы тотемизма: члены одного боана считают себя в родстве с каким-либо видом живой природы — с казуаром, аистом, кенгуру, свиньей, крокодилом — или даже с неживым предметом, например с морем. То же самое относится к фратрии. Птицы и животные соответствующих видов считаются братьями членов кланов и фратрий, а общим предком для них оказывается «первый» казуар, крокодил или аист. Эти отношения выражены в самих названиях кланов и фратрий, которые носят имена соответствующих видов. Глубину и сложность их можно до известной степени постичь из мифов. Каждый боан имеет свой собственный набор мифов и относится к ним с особенным почтением и даже трепетом. Само знание определенных мифов и право их рассказывать обусловлены членством в боане и фратрии. Считается, что рассказывать в присутствии чужих не полагается, что сакральный характер мифов и их секретность взаимосвязаны. Во время ритуальных празднеств (дема-вир), когда происходит воплощение мифологических героев, участвовать в пантомиме могут только члены коллектива, их тотемные родственники.

Читая собранные в этой книге рассказы, мы должны ясно представлять себе, что маринд-аним воспринимали их как вполне достоверные истории, заключающие чрезвычайно серьезный смысл, имеющие прямое отношение к основам их существования, к принципам, определяющим их жизненный уклад, к благополучию всех и каждого в настоящем и будущем. И сколь ни трудно современному читателю отрешиться от восприятия этих историй в привычных для него категориях сказок, фантастических небылиц и т. п., необходимо это сделать хотя бы уже потому, что иначе есть опасность не оценить в должной мере истинное содержательное богатство и глубину рассказов.


Основную группу рассказов и у П. Вирца и у Г. Невермана составляют рассказы о демах. Можно сказать, что представления о демах — одна из узловых точек мифологии маринд-аним. Даже располагая большим числом текстов, не так просто описать и интерпретировать эти представления: нужно иметь в виду, что они, подобно другим разделам папуасской мифологии, характеризуются зыбкостью, противоречивостью, синкретичностью и с большим трудом поддаются переводу на язык наших понятий. Необходимо исходить, с одной стороны, из фактической многозначности термина «дема» и широкой амплитуды его применения в мифах, а с другой — из «текучести» этого применения по ходу рассказывания, когда образ демы меняет свой характер, «переливается» из одного состояния в другое и эти перемены не мотивируются и даже не всегда четко фиксируются рассказчиком, а просто принимаются как данность и выражаются в поступках персонажа.

Демы прежде всего сверхъестественные существа, мифологические герои, персонажи мифической эры, т. е. времени первотворений и фантастических превращений. Собственно, во временном плане повествования обозначены весьма неопределенно («давным-давно») либо не обозначены вовсе, и это для мифологического сознания вполне естественно: отнесение событий к прошлому как бы само собой разумеется, но вместе с тем каких-то реальных временных границ не существует и «прошлое» в любой момент может обернуться настоящим. В порядке «датировки» рассказчик может сообщить, что происходившее относится к тем временам, когда его дед или прадед были эвати (класс юношей). Однако у слушателей может создаться впечатление, что речь идет о событиях, давность которых измеряется несколькими месяцами.

Словом «дема» определяются персонажи, исполняющие в мифологическом мире разнообразные функции, причем полифункциональность и свободная перемена функций характерны едва ли не для любого из дем. Они выступают в роли первосоздателей и культурных героев — творцов различных видов и явлений природного макро- и микромира и жизненно необходимых предметов. Одновременно демы нередко оказываются непосредственным воплощением этих видов, явлений и вещей. Вообще, отношения между демами и видимыми элементами материального мира достаточно сложны. Нередко те или другие демы просто идентичны каким-нибудь биологическим особям.

Окружающий мир обязан своим возникновением, установлением, своими формами и качественными признаками демам.

Демы также — одновременно или независимо от своих культурных функций — это родовые тотемные предки, родоначальники кланов и фратрий. Они предстают как воплощенное свя-зующее звено между кланом и его тотемом, и миф содержит в себе объяснение механизма этих достаточно сложных отношений. Демы собственным видом олицетворяют неоднозначную природу тотема и его потомков. Способность к перевоплощениям — в природе дем, и повествования о них полны эпизодами разнообразных и неожиданных реинкарнаций. Ягривар принимает облик юноши, моментами возвращаясь в «собственное» змеиное состояние. Когда его убивают как змею, он продолжает жить как юноша, сохраняя змеиные признаки и однажды снова воплощаясь в змею. Таким образом, демы принимают облик людей, но вместе с тем без труда трансформируются в животных или даже преимущественно действуют в животном (птичьем, рыбьем), растительном обличье. Дема может иметь вид гибрида человека и его тотема. В качестве родоначальника клана дема тем или иным образом порождает «первую» особь, от которой идут затем остальные. При этом особый интерес представляет мифологическая трактовка этих жизненных процессов. Так, Маху, собака-дема, превратилась однажды в собственно собаку, которая произвела множество дем-собак, наделенных разумом и способностью говорить. От них-то и пошли «нормальные» собаки.