Мифы и предания папуасов маринд-аним — страница 3 из 72

молнии составляют войско Нацра. После успешной битвы они отправляются на небо. Можно допустить, что вся эта плохо мотивированная цепь эпизодов возникает из необходимости объяснить тот первичный этиологический мотив, согласно которому Нацр, свиной дема, родоначальник тотемного сообщества, является первосоздателем макрокосма, в том числе и молний (его двойник Дивахиб прямо зовется отцом молний). Мифологическое творчество носит операционный характер и создает сюжеты, как бы раскручивая их в обратную сторону. Разумеется, у него есть свои законы и нормы. В данном случае известную роль сыграла сюжетная параллель «Нацр возрождает убитых свиней». Кроме того, не случайна, конечно, связь свиного демы с миром умерших. В варианте, записанном Неверманом, есть рациональное объяснение: Дивахибу «волей-неволей пришлось стать их приемным отцом». Такие логические толкования явно вторичны. Структурно мотив сожжения мальчика соответствует типовым трансформационным двухступенчатым операциям: новое явление, новый предмет обретают свой определенные формы в ходе уничтожения и преобразования предшествующего состояния.

Разумеется, мифы маринд-аним (как и вообще мифы) нельзя рассматривать исключительно в рамках одной лишь системы представлений о мире и ритуальной практики. Доля собственно художественная, относительно свободный вымысел в нем уже ощутимы достаточно ясно. Мифологическое сознание ставит творчеству жесткие границы и строго регулирует его, по внутри этих границ у него есть возможности варьирования и более или менее вольного выражения. Вот почему вовсе не обязательно в каждом эпизоде, мотиве, поступке персонажа и в его характеристиках непременно искать символический смысл и пытаться извлекать из них метафорическую семантику.

В связи с этом закономерно возникает вопрос о взаимоотношении мифов маринд-аним со сказкой. Сразу же надо отметить, что сказок, волшебных, животных и др., в привычном для нас смысле слова у маринд не зафиксировано, и это вполне закономерно: там, где в полной мере живут мифы, классическая сказка еще не определилась. Как показано фольклористикой на материалах разных народов, собственно сказка как бы вырастает из мифа, формируется через трансформацию, переосмысление, отрицание мифологических повествований. Складывание сказки происходит через размывание и постепенное преодоление таких важнейших признаков мифа, как вера коллектива в его сакральное значение, в его «историчность», как социально регулирующая и объясняющая функции, практическая направленность, включенность в ритуально-обрядовые комплексы. В сказках на первый план выступает собственно художественное начало, специфически-образное выражение чаяний и стремлений народа. Сказочный герой перестает быть носителем родовых, коллективных представлений и интересов, первопредком, культурным героем и т. д. Наконец, в самой структуре волшебные сказки явственно отличаются от мифов, строятся по своим сюжетно-композиционным моделям. Можно заметить, что в мифах маринд-аним уже наличествуют элементы сказочности — в сюжетике, в образах персонажей, в некоторых коллизиях. С другой стороны, в них есть и элементы героического эпоса: как известно, этот вид народной поэзии также возникает в недрах мифологической героики. Сопоставление с мировым фольклором позволяет выявить в мифах маринд-аним множество разнообразных сказочных и эпических параллелей. Таков уже упоминавшийся мотив принесения героя-младенца водой («Канхар»). Таковы тема суженой или суженого — героев, предназначенных друг другу, — и связанные с нею мотивы поисков суженой, борьбы за нее, похищения ее соперниками, сопротивления ее «незаконным» претендентам.

Одна из повторяющихся тем мифов — «чудесный супруг» — хорошо знакома и европейским сказкам. Мифы маринд-аним ведут нас к типологическим истокам этой темы: чудесный супруг здесь — персонаж из «чужого» мира дем, и брак с ним приносит беду. Преображение его, появление в виде животного, птицы или в облике прекрасного юноши здесь объясняется природой дем. Сказочный финист — ясный сокол ведет свою родословную от героев этого типа, но решительно противостоит им: смысл сказок такого типа — в торжестве человеческого начала, в возвращении человеческой природы жертвам колдовства и т. д. В мифах маринд-аним встречается и классическая для мирового фольклора тема инцеста, чаще — брата и сестры, реже — сына и матери. В соответствии с широко распространенной мифологической концепцией, брак брата и сестры кладет начало данному этническому коллективу. Иногда это могут быть сиамские близнецы.

У маринд-аним мы находим мотив, позволяющий генетически объяснить распространенную в сказках многих народов коллизию — подмену новорожденных младенцев животными: героини мифов производят на свет сначала зверей и птиц и лишь позднее — настоящих детей, и для мира дем это вполне естественно.

Таким образом, в сюжетике мифов маринд-аним заложены возможности для развития сказочных и эпических конфликтов. То же самое относится и к персонажам мифов. Хотя каждый из дем — персонаж определенного мифологического цикла, иногда тотемный предок, привязанный к данному сообществу, к его локусам, к его предыстории, многих дем мы вправе рассматривать как типовые фольклорные образы, соотносящиеся своими характеристиками и своей семантикой с образами папуасской мифологии в целом и, шире, с образами мифологии и фольклора народов мира. В персонажах рассказов маринд-аним находят выражение различные стороны и разные ступени раннего мифотворчества. Иные из них заслуживают того, чтобы войти в галерею образов мирового фольклора. Таков Арамемб — великий охотник, воплощающий охотничью природу тотемных предков, творец кенгуру и их покровитель, беспощадно мстящий за убийство животного и таким способом вводящий запрет на уничтожение тотемного зверя. У него есть также несколько птичьих атрибутов. Он обучает людей охоте и искусству изготовления оружия. Вместе с тем Арамемб — создатель ямса, первым засадивший обширные пространства этим корнеплодом. Любопытно, что рождение ямса совершилось благодаря участию Арамемба в ритуальных оргиях Майо, связанных своей символикой с идеей плодородия. Хотя в этом участвовали девушки, ямс рождается не от женщины, а вырастает из тела Арамемба. Характерно, что и рождение первой кокосовой пальмы связано также с Арамембом: она вырастает из головы Яви, его приемного сына, после совершенного над ним похоронного ритуала. Мотив, согласно которому великий охотник приносит начатки земледелия, хорошо известен папуасской мифологии. В образе Арамемба есть черты мифологического озорника — трикстера (ср. историю с похищением Яви), но также и неудачника, которому все время достается: он вынужден убегать, у него похищают дорогие ему вещи, ему приходится скитаться по разным местам. Арамемб, подобно многим мифологическим героям, пытается устранить смерть из бытия людей, но при этом терпит неудачу: его снадобьем, дающим бессмертие, пользуется змея.

Столь же характерны образы великих колдунов и великих воинов. Таков Явима — «насылающий дождь», вызывающий своими магическими действиями разгул стихии, который приводит к различным превращениям в природе. Его сыновья — демы ветров. Угу — также великий колдун и в то же время хитроумный воин, причиняющий массу неприятностей своим сородичам: он — предшественник хорошо известных мировому фольклору строптивых богатырей, с детства нарушающих принятые нормы поведения и проявляющих свои особые возможности. Тотемическая природа его довольно ясна: в нем сохранились черты крокодила. Кожа, которую сдирают с него после убийства, трактуется как шкура крокодила, обладающая чудесными свойствами. С другой стороны, Угу своим рождением обязан Харау, мифической старухе, преобразившейся в прекрасную девушку и ушедшей в землю после оргаистического брачного обряда. Угу зародился не в чреве матери, а в эвкалиптовом лубе, служившем брачным ложем. Охотничьи подвиги Угу совершил с помощью колдовства, скрывая это от людей. С Угу связаны также представления о возможности длительного пребывания в глубине моря. Те, кто вкусил тела Угу, сами становятся обладателями великой магической силы.

Все эти примеры наглядно подтверждают тот факт, что в мифах маринд-аним предстает архаическая ступень мифотворчества, при котором господствуют нерасчлененность и невыделенность значений и характеристик, сюжетных ситуаций, по основной набор их и специфичность трактовок уже отчетливо наметились, так же как выявились и возможности дальнейшей дифференциации на почве более позднего фольклорного творчества.

На основании собранных и опубликованных П. Вирцем и Г. Неверманом текстов трудно судить о повествовательных и композиционных особенностях мифов маринд-аним: собиратели честно признаются, что книжные тексты не являются буквальными воспроизведениями слышанного ими. Маринд-аним далеко не всегда рассказывали мифы в полном виде, не обязательно передавали их как цельные нарративы: нередко какие-то мотивы и эпизоды, мифологические образы и реминисценции всплывали в разговорах, обнаруживались в составах ритуалов, вспоминались в связи с какими-либо предметами и т. д. Наблюдателям приходилось подчас самим восстанавливать рассказ как целое, объединять отдельные эпизоды и т. д* Все же некоторые особенности мифов как архаической формы устного рассказа могут быть выделены: это дискретность (разорванность, недостаточная связность, резкость переходов), сюжетная незавершенность (в противоположность непременной завершенности сказок или эпических сказаний), развертывание сюжетов без более или менее очевидных мотивировок, отсюда — налет загадочности, необъяснимости. Законы строения мифов и развертывания повествования порождены особенностями «мифологического сознания», и уяснение этих законов очень важно для понимания специфики фольклорных повествовательных жанров.

Характерная особенность мифов — их функциональная, семантическая и сюжетная связь с ритуальной практикой маринд-аним. Связь эта двусторонняя: в ритуалах реализуются представления и ситуации, выступают персонажи, о которых достаточно полно и определенно говорится в мифах, а в самих рассказах подчас разъясняются те или иные ритуальные действия и благодаря рассказам открывается глубинный смысл целых ритуалов. Вообще же рассказ и ритуальное действие, танец, пантомима, маски, звуки музыкальных инструментов, резные фигуры и орнамент и т. п. представляют собой разные способы реализации единого мифологического содержания. Вербальная форма, может быть, наиболее понятная, но отнюдь не обязательно первичная и самая полная.