О родителях Михаила Ивановича Калинина известно следующее: отец — Иван Калиныч Калинин (1855–1907), мать — Мария Васильевна Воробьева (1857–1931), родом из д. Нику́лкино[18], что в семи километрах от Верхней Троицы. Здесь же жили ее родители и четверо братьев. Была она маленького роста, худенькая. По воспоминаниям односельчан нрава была покладистого, характера смирного, податливого. В Никольской церкви в с. Матино сохранилась запись, согласно которой под венец Мария Васильевна пошла в 18 лет, 27 января 1875 г. Молодые, Иван и Мария, жили в доме деда Калины Львовича, вместе с семьей старшего брата, которого тоже звали Иван, но, чтобы не путать с младшим братом, прибавляли — Большой. В 20 лет Иван-Малый был взят на военную службу. А спустя полгода, 7 ноября 1875 г., родился его первый ребенок — сын, которого при крещении назвали Михаил. В церковной метрической книге Иван был записан как «солдат» [19].
Пока муж был на военной службе, Мария Васильевна с ребенком продолжала жить в доме деда. Известно, что в детской памяти сохраняются, как правило, события какого-либо экстремального свойства. В памяти Миши Калинина их было несколько. Он помнил, как пришел отец с военной службы. Как обрадовалась мать, заплакав от счастья. Показалось поначалу, ведь он отца-то и не видал, что какой-то незнакомый мужчина появился в доме, со стриженными волосами, в сапогах, а в заплечном мешке какие-то чу́дные предметы: щетка для чистки сапог, гребенка для волос, зеркальце, платок для матери… А еще запомнилось, как в окно дома однажды постучали и сообщили, что умерла бабушка по материнской линии.
Запись в метрической книге Никольского храма с. Матино Корчевского уезда Яковлевской волости о рождении и крещении М. В. Воробьевой (Калининой)
[Из личного архива О. В. Гинзбург]
на картинке срезать левый край чтобы не было видно закладок с иностранными словами.
Запись в метрической книге Никольского храма с. Матино Корчевского уезда Яковлевской волости от 27 января 1875 г. о венчании И. К. Калинина и М. В. Воробьевой
[Из личного архива О. В. Гинзбург]
Но наиболее подробно в памяти остались воспоминания о страшном пожаре, охватившим осенью 1880 г. всю деревню. Горел и дом деда, разлетались головешки, искры и пепел, бегали родственники, пытавшиеся спасти хоть что-то… Мишу посадили подальше от пожара, в огороде, и бегавшие родственники от огня к нему приносили спасаемые вещи и обкладывали ими мальчика со всех сторон. Скоро за ними и видно его не стало. Но все равно спасено было слишком малое из ранее нажитого добра. Да и как тут спасешь, когда горела почти вся деревня, от которой и осталось-то 3–4 относительно неповрежденных дома.
Приехавшие государственные чиновники осмотрели пепелище и признали во многом виноватыми самих жителей, селившихся в течение многих десятилетий как попало и не соблюдавших никаких норм пожарной безопасности. А потому поделили деревенскую территорию на два участка, между которыми обязали провести дорогу, а новые дома по обеим сторонам отныне приказали строить на расстоянии не менее 20–24 метров между ними.
Запись в метрической книге Никольского храма с. Матино Корчевского уезда, Яковлевской волости от 7 ноября 1875 г. о крещении М. И. Калинина
[Из личного архива О. В. Гинзбург]
Получив какую-никакую «страховую премию» и присоединив имевшийся «семейный капитал», Иван-Большой через год построил новый дом, куда перетащили все то, что уцелело от пожара или было найдено на пепелище. Итог был печальный: большая крепкая семья в одночасье осталась у разбитого корыта, сохранив мизер от прежнего достатка. После этого события семья Калининых так уже и не оправится от последствий бедствия и не выбьется из нищеты.
По осени 1881 г. пришел с военной службы Иван-Малой. Решил он посвятить себя крестьянской жизни, обзавестись землей и хозяйством. Начинать пришлось с раздела скромного семейного имущества. Дом с надворными постройками остался за старшим братом.
Ивану-Малому достались хорошая, добрая лошадь со сбруей, корова да овца. Он эту лошадь из-за невозможности правильно ее содержать продал за 80 рублей. На вырученные деньги купил клячу за 10 рублей. В соседней деревне у такого же бедняка-солдата за 36 рублей купил небольшую избушку. Вид у нее был очень невзрачный: старая, какие уже перестали строить; размером 7 × 7 аршин; с низким потемневшим потолком; окна нестворчатые, чтобы открыть их надо было всю оконную раму поднимать вверх и подставлять под нее подкладку. Перевезли избушку, а это тоже деньги, и заново собрали на краю деревни, почти на самом берегу тихой и прохладной речки Медведицы. Сюда переехала вся семья: родители и сын Михаил. Чуть погодя к избе пристроили горницу, огородили тыном примыкавшую от дома до реки землю и наладили там огород. Так у семьи Калининых появилась какая-никакая собственная «усадьба». В этом доме в будущем у Ивана и Марии родилось еще семь детей, из которых четверо умерло во младенчестве. Остались в живых и дожили до взрослых лет лишь трое: сын — Семен и двое дочерей — Надежда и Параске́ва.
В 1890-х гг. в Верхней Троице насчитывалось 47 дворов. Одна треть хозяев не имела ни коров, ни лошадей. У двух третей хозяйств была либо корова, либо лошадь. Лишь отдельные семьи жили зажиточно. Среди 270 жителей деревни было всего лишь 15 грамотных мужчин. Ближайшая начальная земская школа находилась в 12 верстах, а больница — за 30 верст.
Вокруг Верхней Троицы расстилались огромные поля. Но куда взгляд ни кинешь, все помещичье: луга, выгоны, покосы, даже пруды. В Яковлевской волости, куда входила и Верхняя Троица, жили восемь помещиков и каждый из них имел земли больше, чем все крестьяне Верхней Троицы вместе взятые. Своих сенокосов у верхнетроицких мужиков почти не было, за исключением концов полос в поле и межи. Чтобы хоть как-то прокормить своих «буренышек», крестьяне арендовали у помещиков сенокосы по берегам и в пойме реки Медведицы, а то и за пять километров от деревни, за ручьем, на лесистом берегу.
Из-за того, что земли вокруг деревни были плохими, а из орудий ее обработки имелись всего лишь соха и борона, и собирали чуть больше того, что сажали, будь то картофель или овес. В хорошие-то годы вдосталь хлеба с картошкой не хватало. А уж когда бывала засуха, то и вовсе оставались без урожая. Жили впроголодь. Основная еда — картофель, овощи с огорода (капуста, огурцы, редька, свекла, лук), грибы, ягоды.
В поисках хоть каких-то средств на пропитание почти половина деревенских мужиков занимались отхожим промыслом: дранщики, печники, плотники… Ранней весной, малыми партиями, они, словно перелетные птицы, тянулись на заработки в соседние и дальние города: Кашин, Тверь, Москву, Санкт-Петербург; на заводы, а то в дворники либо в услужение к барам.
Возвращались домой к Петрову дню (29 июня) — к сенокосу. А до этого и после этого без мужиков вся домашняя и крестьянская работа ложилась на женские плечи. Они пахали, сеяли, вывозили навоз на поля, городили и чинили изгороди вокруг полей и производили всю ту работу, что нужно было сделать до сенокоса. Приедут мужики, проведут сенокос, жатву, уборку снопов в скирды. И опять начнут собираться на отхожий промысел в ближние и дальние края.
Популярен в деревне был среди остающихся мужиков и подростков еще один какой-никакой «промысел» — выжигание угля. Лесов вокруг было достаточно. На территории деревни и вокруг нее делали многочисленные ямы, куда закладывали деревья, разжигали огонь и выжигали уголь. Затем возили его в Кашин, где продавали по 15–20 копеек за куль (мешок). Это была единственная статья дохода, дававшая крестьянам возможность уплачивать деньгами подати и страховки.
Карандашный рисунок-портрет И. К. Калинина
Художник И. Л. Ушаков
1970
[Дом-музей М. И. Калинина]
По воспоминаниям односельчан, отец Михаила Калинина был необычным человеком: грамотным, умным, дельным, рассудительным, но… молчаливым, любившим уединение. На сельских сходах говорил мало, но если скажет — то скажет дельно. Он был плотником и работал на стороне, как правило, в одиночку, без артели. Он не пил и не пропивал заработка, боролся с нуждой, пытался наладить хозяйство. Ему было трудно, поскольку мешала болезнь — туберкулез.
Когда Мише Калинину пошел девятый год, отец решил учить его грамоте. Жил в Верхней Троице крестьянин-старик, отставной солдат. Жил одиноко, в большой избе, топившейся по-черному. Вот к нему в учение и определил отец Михаила. Кроме него, еще человек двадцать ходили к солдату. Родители за ученье платили рубль за зиму, да еще кормили по очереди. Солдат добросовестно отрабатывал рубли и прокорм, заставляя учеников возможно громче зубрить азбуку. Каждый, кто проходил мимо, мог убедиться в старании учителя: гул из избы доносился неимоверный. Нерадивых солдат лупил указкой куда попало.
Может быть, на этом и закончились бы Мишины «университеты», если бы не случай. Как-то летом во время купания на речке он познакомился с детьми владельцев имения Тетьково, что располагалось в двух верстах от деревни. Помещики носили фамилию звонкую — Мордухай-Болтовски́е. Родословную вели, с одной стороны, от татарских военачальников времен Золотой Орды (XII в.), с другой — от литовско-белорусских шляхтичей. В родословной книге кашинских дворян род этот упоминается с 1677 г. Судьба имения Тетьково по документам прослеживается с 1730-х гг., когда императрица Анна Иоановна подарила это сельцо в 10 дворов своему фавориту Эрнсту Бирону за какие-то заслуги. С 1781 г. и до 1850-х гг. владелицей имения была княгиня Н. Ф. Шеховская (Шаховская). В 1806 г. в нем насчитывалось 10 дворов с 72 жителями. С 1856 г. новыми хозяевами этих мест стали мелкопоместные дворяне Петр Васильевич и Глафира Петровна Мордухай-Болтовские. При них было отстроено барское имение возле села. В статистических сведениях по Тверской губернии за 1894 г. имеется следующая его характеристика: «Имение занимало 253 десятины, в том числе под лесом — 140; парк занимал 6 десятин. В центре парка находился барский дом с колоннами, поодаль две людских и хозяйственных постройки; прислуги и рабочих — около 15 человек». Главой семьи на тот момент был штатский генерал, известный инженер-железнодорожник Дмитрий Петрович. Кроме жены Марии Ивановны, имелось шестеро детишек, мал мала меньше.