В последний момент это указание было отменено, и Суслов получил направление в Промышленную академию, которая считалась одной из главных кузниц руководящих кадров для промышленности. Напомню, что тогда там учились жена Сталина Светлана Аллилуева и весьма перспективный партфункционер Никита Хрущёв.
Кто же переиграл назначение Суслова? Возможно, некоторую роль в этом сыграли красные экономисты К. Бутаев и Е. Михин. Первый вёл у Суслова семинар в Институте народного хозяйства, со вторым Суслов вместе ходил на лекции по экономике. К слову, Бутаев и Михин вскоре возглавили Экономический институт красной профессуры.
Преподавание политэкономии в Промакадемии стало удачной стартовой площадкой для последующего карьерного взлёта. Во всяком случае она уж точно расширила его связи в коридорах власти.
Одновременно с назначением в Промакадемию Суслов оформил перевод в аспирантуру Института экономики Коммунистической академии. Не лишним будет упомянуть, что здесь первую скрипку играл тогда один из создателей советской экономики Владимир Милютин. Оказал ли этот красный академик, сочетавший науку с активным участием в политике, какое-либо заметное влияние на Суслова, выяснить пока не удалось. Точно известно другое: уровень подготовки в аспирантуре Комакадемии, как и уровень преподавания в Промакадемии, был существенно ниже, чем в РАНИОН.
Суслов, видимо, размышлял на эту тему и пытался понять, что погубило кузницу научных кадров. И сделал важный вывод: чтобы обезопасить себя, каждый научный тезис нужно подкреплять цитатами из Ленина. Суслов завёл дома картотеку из высказываний Ленина об экономике. Благодаря ей на него и обратил внимание Сталин.
Дело было так. Сталину понадобилось уточнить мысль Ленина по какому-то экономическому вопросу. Он позвонил в редакцию «Правды» своему бывшему помощнику Льву Мехлису. Но в «Правде» никто наизусть всего Ленина не знал. И тут Мехлис вспомнил про Суслова, с которым он вместе недолгое время занимался в Комакадемии, и про его необычную картотеку, которую не раз видел в коммуналке своего сокурсника. Нужная цитата была найдена в считаные минуты. Передавая цитату, Мехлис посчитал нужным доложить вождю и о Суслове. А образованные люди Сталину всегда были очень нужны.
Писатель Владимир Карпец был убеждён, что к началу 30‐х годов Суслов сделал самый важный для себя вывод: он увидел в партии Церковь: «И, как некогда Церковь, выйдя из катакомб, – покидала подполье изгоев с горящими глазами и становилась народной, просто родной, так теперь и партия. А писания русских революционных теоретиков – Чернышевского, Плеханова, не говоря уже об Ильиче, – чем-то очень тайным… Скрытая диалектика коммунистического богословия, – как потом в закрытом кругу, только среди своих, уже когда ему стало за шестьдесят, начал говорить Второй секретарь ЦК партии Максим Арсеньевич Квасов».
Однако большинство соратников Суслова эту скрытую диалектику так и не осилили.
Глава 3В контрольных органах
В аспирантуре Михаил Суслов проучился меньше года. Уже весной 1931 года его вызвали на Ильинку для нового назначения: «В апреле 1931 г. по ходатайству т. Ройзенмана дать ему подготовленных работников ЦК партии командировало меня ещё с одним товарищем в аппарат ЦКК – НКРКИ»[33].
Несколько слов о ЦКК – НКРКИ. Для начала расшифруем эту аббревиатуру. ЦКК – НКРКИ – это Центральная контрольная комиссия ВКП(б) и Наркомата рабоче-крестьянской инспекции. ЦКК задумывалась в 1920 году ещё Лениным для борьбы с нарушениями партийной дисциплины и партийной этики. А государственный контроль возлагался на НКРКИ, руководство которым поначалу осуществлял Сталин. Но на XIII съезде партии в 1924 году было принято решение эти два органа, по сути, объединить, подчинив Валериану Куйбышеву.
Перед объединённым органом Кремль поставил две задачи: осуществлять рационализаторские меры в сфере управления и контрольно-проверочные мероприятия. Однако если при Куйбышеве объединённый контрольный орган хоть хватался за всё, но всё же приоритет отдавал вопросам научной рационализации систем управления, то при его преемнике Григории Орджоникидзе усилилась борьба прежде всего за жёсткую экономию средств. После назначения следующего руководителя Андрея Андреева главным в ЦКК – НКРКИ стало контрольно-карательное направление.
Из анкеты М. Суслова. Середина 30‐х гг. [РГАНИ]
Впрочем, у объединённого контрольного органа существовала не только видимая часть айсберга, но и подводная, которая тщательно укрывалась от общества. Судя по некоторым косвенным данным, ЦКК – НКРКИ по-своему дополняла такую могущественную советскую спецслужбу, как ОГПУ.
В связи с этим не лишним будет привести заявление одного из активных деятелей советской внешней разведки – Георгия Агабекова, который в 1930 году бежал из Константинополя во Францию. Бывший советский резидент в Афганистане, Иране и Турции одно время представлял ОГПУ в Центральной контрольной комиссии ВКП(б). Уже после своего бегства, в 1931 году, он в книге «ЧК за работой» утверждал: «ЦКК – это прекрасно выдрессированный аппарат Сталина, посредством которого он морально уничтожает своих врагов и нивелирует партийный состав в нужном ему направлении. Физически же человека добивает сталинское ГПУ».
Ройзенман Борис Анисимович (он же Исаак Аншелевич) в этом аппарате занимал одну из ведущих позиций. Ходили слухи, будто он выполнял роль главного орудия Сталина в борьбе с лидерами оппозиции. Якобы именно его руками в своё время был организован вывод Троцкого из состава ЦК партии. Ему же вождь будто бы не раз поручал и проверку своего ближайшего окружения, а также руководства армии, спецслужб и заграничных учреждений.
Долгое время о прошлом Ройзенмана было почти ничего не известно. В какой-то момент его судьба заинтересовала Александра Солженицына. Но и он, когда работал над книгой «200 лет вместе», мало что выяснил. В 19‐й главе своего исследования классик утверждал, будто Ройзенман в 1938 году был репрессирован. Но это не соответствует действительности. Куда больше собрал материалов о Ройзенмане историк Сергей Филиппов[34].
По некоторым данным, Ройзенман уже с 1922 года всячески помогал Сталину укрепить в партруководстве личную власть и оттеснить в сторону, а то и вовсе избавиться от не внушавших доверия влиятельных сторонников Ленина и людей, тесно связанных с главными оппозиционерами. Не доверяя до конца созданным после Октябрьского переворота спецслужбам, Сталин, как говорили, не раз поручал Ройзенману, имевшему мандат члена президиума ЦКК, перепроверить всех технических сотрудников Оргбюро и Секретариата ЦК, а также всех помощников руководителей партии. Якобы после этих проверок он поменял работавшую ещё с Лениным технического секретаря Политбюро Марию Гляссер, а потом заменил Марию Буракову, Елену Шерлину и Марию Шавер.
В 1924–1925 годах в помощниках Сталина числились восемь человек: Амаяк Назаретян, Иван Товстуха, Григорий Каннер, Лев Мехлис, Иосиф Южак, Николай Иконников, Дмитрий Гразкин и Борис Бажанов. Очень скоро несколько человек из окружения вождя были убраны, в частности Иконников и Южак. Вроде бы на этом настоял Ройзенман. Кто-то, к примеру Назаретян, получил новые назначения.
В начале 1926 года Ройзенман тяжело заболел и уже не мог присматривать за всеми секретарями Сталина. Для лечения его хотели направить в Германию, однако в марте Политбюро в спешном порядке ввело Ройзенмана в состав коллегии Наркомата рабоче-крестьянской инспекции. Для чего? Зачем понадобилось больного человека нагружать дополнительными обязанностями? Дело в том, что у Сталина появилась к отъезжавшему в Берлин Ройзенману просьба: негласно проинспектировать наше посольство. Вот для чего потребовалось наделить московского эмиссара новым мандатом.
В посольстве Ройзенман застал бардак. Часть дипломатов ориентировалась на наркома Чичерина, а часть – на его заместителя Литвинова. Поскольку они ненавидели друг друга, сотрудники часто получали от них взаимоисключающие указания. И всё это от партаппарата скрывалось, и руководители наркомата считали, что партаппарат не следует посвящать в вопросы посольской жизни.
Но главное – не это. У Ройзенмана сложилось впечатление, что наши загранучреждения превратились в каналы связи некоторых оппозиционно настроенных к Сталину высокопоставленных чиновников с Западом.
Вернувшись после лечения в Москву, Ройзенман предложил Сталину всерьёз почистить внешнеполитическое ведомство, а заодно еще раз негласно проверить весь секретариат вождя. Позже он подготовил для Политбюро доклад «О беспорядках, выявленных в советских загранпредставительствах». А 23 ноября 1930 года ему дали новый высший советский орден – орден Ленина. В указе говорилось, что его наградили «в ознаменование исключительных заслуг в деле улучшения и упрощения государственного аппарата, приспособления его к задачам развёрнутого социалистического наступления в борьбе с бюрократизмом, бесхозяйственностью и безответственностью в советских и хозяйственных организациях, а также его заслуг по выполнению специальных, особой государственной важности заданий по чистке государственного аппарата в заграничных представительствах Союза ССР».
Теперь попробуем разобраться, для чего Ройзенману понадобился именно Михаил Суслов.
Вообще-то аппарат ЦКК – НКРКИ постоянно нуждался в квалифицированных учётчиках и контролёрах. Кремль не раз даже объявлял мобилизацию молодых партработников в контрольные органы партии. Последняя состоялась при Андрее Андрееве в конце февраля 1931 года. На работу в НКРКИ постановлением Секретариата ЦК ВКП(б) направили большую группу людей. В их числе оказался один из сокурсников Суслова по Экономическому институту красной профессуры Николай Вознесенский (его определили в сельхозгруппу НКРКИ). Данные об этой группе отложились в Российском государственном архиве новейшей истории. После этого массовых наборов в аппарат ЦКК – НКРКИ больше не было. Во всяком случае, при Андрееве.