О такой Монаршей милости я решаюсь просить за них в надежде, что голос мой, голос отца семейства истинно нуждающегося, будет услышан и мы будем утешены в эти дни общей радости нашей, верноподданных Вашего Императорского Величества, встречающих Вас в столице, где 300 лет тому назад наши предки торжествовали вступление на престол Вашего Предка, Государь, первого Царя из Дома Романовых.
Вашего Императорского Величества верноподданный дворянин Николай Николаевич Тухачевский33.
Подтверждением действительно бедственного положения семьи Тухачевских, вынудившего ее главу пойти на столь унизительный шаг, как подобное прошение, служит еще один документ. Это «Свидетельство», выданное смоленским губернским предводителем дворянства отцу будущего маршала 20 июня 1913 года: «Дано потомственному дворянину Николаю Николаевичу Тухачевскому в том, что он состояния крайне бедного, обременен семейством, состоящим из 9 человек детей, жены, матери, и никаких имуществ, как движимых так и недвижимых, или других средств существования не имеет»34.
Тем неприятнее было Тухачевским получить отказ:
Ответ на прошение о принятии детей на казенный счет, отправленное в Канцелярию Его Императорского Величества
Дворянину Николаю Тухачевскому
Прошение Ваше, поступившее 27 мая с. г. как поданное по истечение срока, установленного в… правилах35, оставлено без последствий.
Канцелярия Его Императорского Величества по принятию прошений. 11 ноября 1913 года36.
В напряженной учебе прошли два года. 12 июля 1914 года Михаил Тухачевский стал офицером. Из перворазрядных юнкеров, получивших по знанию военной службы не менее 11 баллов, а по общеобразовательным предметам не менее 9, отличнейшим оказался Тухачевский. На этом основании он был произведен в подпоручики гвардейской пехоты, что давало возможность поступить в гвардию. Выпуск состоялся в лагере, в лесу между Ходынским полем и Покровским-Стрешневом.
Тухачевский любил вспоминать выпускной бал Александровского училища. Было много рукопожатий и поцелуев. На торжественном вечере веселились до утра. Замечательный танцор, Тухачевский красиво исполнял и грустный вальс, и лихую мазурку. Он еще не знал, что этим вечером кончается только что начавшаяся юность. Получивший 300 рублей на экипировку гвардии подпоручик Михаил Тухачевский назначался в столичный гарнизон – в лейб-гвардии Семеновский полк, один из двух старейших и привилегированных полков Российской империи, основанных еще Петром.
Предки Тухачевского начали служить в лейб-гвардии Семеновском полку с первого его набора, с конца XVII века. Служили они в полку и в начале XIX века, в его составе принимали участие в Отечественной войне 1812 года. С 1811 по 1820 год в нем служил, как уже упоминалось, прадед маршала, Александр Николаевич Тухачевский. Он был «коренным» семеновцем. Начав службу в 1811 году с подпрапорщиков, к 1812 году произведен в прапорщики. В 1813 году стал подпоручиком; в 1815 году – поручиком; в 1817 году – штабс-капитаном; в 1820 году – капитаном и командиром роты. После так называемого семеновского дела – бунта полка в 1820 году – его перевели подполковником в Галицкий пехотный полк. С 1817 года в лейб-гвардии Семеновском полку служил и родной брат прадеда маршала – Николай Николаевич Тухачевский. Он начал службу в лейб-гвардии Кавалергардском полку, а в 1817 году был переведен подпоручиком в лейб-гвардии Семеновский37.
Поступая в гвардию, Михаил Тухачевский рассчитывал продолжить ускоренную гвардейской службой карьеру в Академии Генерального штаба. Для удачной военной карьеры попасть в гвардию было очень важно: «Гвардия давала положение в свете. Там были лучшие перспективы. Главное же, в гвардию принимали людей с разбором и исключительно дворян. Гвардейский офицер считался воспитанным человеком в светском смысле слова. В армии же такой гарантии не могло быть… в гвардейских полках тоже был известный шик, но уже более утонченный и благородный»38.
В число его близких приятелей в полку входили подпоручик П.А. Купреянов, подпоручик Н.Н. Толстой и его брат подпоручик И.Н. Толстой, прапорщик барон А.А. Типольт, подпоручик Б.В. Энгельгардт, подпоручик Д.В. Комаров. Достаточно близкие приятельские отношения сложились у Михаила со штабс-капитаном Р.В. Бржозовским (в 1917 г. ставшим командиром Семеновского полка) и штабс-капитаном С.И. Соллогубом. Тухачевского, Толстого, Бржозовского и Соллогуба изначально сблизило и то, что все они были выпускниками Александровского училища. (Бржозовский стал последним, кто провожал Тухачевского из революционного Петрограда в Москву – в новую жизнь. С остальными своими приятелями по полку он после Первой мировой встретился в Гражданскую, с некоторыми из них продолжил контакты и в 1920-е годы, сохранив юношескую привязанность.)
Второй старейший полк гвардейской пехоты, Семеновский, формально считался равноценным Преображенскому, однако по составу офицеров, по их родовитости, по их связям при дворе все-таки уступал своему «полку-близнецу». Но поступление М. Тухачевского как первого по баллам выпускника-алексан-дровца в лейб-гвардии Семеновский полк не могло быть обеспечено лишь уровнем успеваемости. Вновь направленные в гвардейские полки выпускники военных училищ проходили еще фильтрацию через офицерские собрания самих полков, где весьма требовательно относились к происхождению, социальным характеристикам кандидата и его ближайшего окружения. Претенденту надлежало также обладать безупречными политическими взглядами, мировоззрением, ничем в этом отношении не запятнанной репутацией. Важную роль (порой даже решающую) играла принадлежность кандидата к старой «полковой фамилии». В этом отношении выходец из «семеновской фамилии» М. Тухачевский оказался в полку «своим». Теперь честолюбие и тщеславие его должно было быть удовлетворено. Перед ним открылась перспективная военная карьера.
Глава 2Фронт и плен: Революция как предчувствие
Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь.
Первая мировая война принесла в историческую антропологию понятие «потерянное поколение». Небывалая жестокость «ненужной войны» корежила психику даже победителей. Со сдержанной горечью, очень по-мужски, рассказал об этом писатель, чью молодость также перечеркнула война, – Эрих-Мария Ремарк. «Фронт представляется мне зловещим водоворотом, – размышляет его герой. – Еще вдалеке от его центра, в спокойных водах уже начинаешь ощущать ту силу, с которой он всасывает тебя в свою воронку, медленно, неотвратимо, почти полностью парализуя всякое сопротивление»1. Фронт – национальное унижение – паралич морали. Эта рожденная войной социологическая парадигма деформировала поколение тогдашних 20-летних, лишив нравственного иммунитета и тем самым обусловив неизбежность революционных катаклизмов…
Война усугубила назревшие в российской армии противоречия и проблемы. Вошедшая в социально-политический кризис Россия, хоть и располагала достаточно большой армией, имевшей крепкие традиции, оказалась не в состоянии «планировать ход войны». В первые месяцы боевой дух держался на сублимированном национальном чувстве. Характеризуя народные настроения в 1914 году, граф Н.Н. Головин писал: «Первым стимулом, толкавшим все слои населения России на бранный подвиг, являлось сознание, что Германия сама напала на нас… Угроза Германии разбудила в народе социальный инстинкт самосохранения»2. И солдаты, и офицерство переживали высочайший патриотический подъем: накануне августа 1914 года 96 % подлежащих призыву явились на мобилизационные приемные комиссии3. Увы, уже полгода спустя апатия и разочарование, усугублявшиеся очевидной невнятностью политических причин затягивавшейся бойни, практически полностью заглушили чувство патриотизма. Предложить армии что-либо духоподъемное правительству, терзаемому интригами и властебоязнью, оказалось сложнее, чем снабдить окопы необходимым оружием.
Коалиционная стратегия Антанты была выстроена таким образом, что Россия в самые острые периоды войны играла ключевую роль в поражении Германского блока. Это предопределило результаты Первой мировой войны к 1917 году. Выпавшие на долю русской армии испытания требовали от ее личного состава, прежде всего от солдат и младших офицеров, находившихся в гуще боевых действий, в окопах, не только верности долгу и присяге, но и безупречной спаянности и дисциплины. Правительство рассчитывало компенсировать выносливостью и вымуштрованностью солдат русской армии недостаточное материально-техническое оснащение войск, уравновесить силы, противопоставив экономически более развитому противнику людскую массу. Это почти демонстративное нежелание тратиться на вооружение армии, варварское отношение к человеческой жизни стало на многие десятилетия «метой» боевого армейского строительства России.
«Огромные жертвы, плохое снабжение вооружением, неудачи на фронте, особенно в ходе кампании 1915 года, серьезно отразились на моральном состоянии армии и всей страны, вызвав политический кризис. Как на фронте, так и в тылу у многих закрадывалось сомнение в конечном успехе в войне. Брожение докатилось до глубокого тыла»4.
В кампании 1914–1915 годов большая часть кадрового офицерства была либо убита, либо выведена из непосредственного участия в боевых действиях – ранениями или пленом. К весне 1915 года кадрового офицерского состава осталось в пехоте от V до 2/5 от общего числа. К осени того же года в пехотных полках уже не более 20 % кадрового офицерского состава5. В летнюю кампанию 1914 года и зимнюю кампанию 1914–1915 годов на 10 убитых и раненых приходилось 6–7 попавших в плен6.
Восполнить страшную убыль должны были прапорщики запаса и офицеры производства военного времени. С 1914 по 1917 год пришлось призвать более 300 000 некадровых офицеров – лиц, получивших гражданское образование и сдавших экзамен на офицерский чин. Они и стали командовать ротами и батальонами… За годы войны из солдат в прапорщики произведено более 20 000 человек. Изменение социального состава нового офицерства не могло не сказаться и на психологическом состоянии армии. «Из тысячи прапорщиков, прибывших зимой 1915–1916 годов на доукомплектование 7-й армии Юго-Западного фронта, 700 происходили из крестьян, 260 – из купцов, мещан и рабочих и только 40 – из дворян»