Простая история
И такая же грандиозная история произошла тогда и с Ульяновым. Даже все артисты вокруг как бы преобразились, потому что они все стали играть какой-то другой уровень человеческого сознания. Они стали играть… ну, например, какой исключительный, артистический, немыслимой силы дуэт Ульянова и Лапикова! Невероятно! Вот эта сцена в березовой роще — это невероятное артистическое сознание!
Ульянов после этой картины стал не просто всенародно известен. Так было устроено кино тогда, и так устроен наш народ, что мы были склонны верить: что играет человек на экране — то и есть он сам. Поэтому испытывали к Ульянову уважение и любовь, причем любовь абсолютно семейную. И самое главное — надежду на него. И где бы ни появлялся Ульянов, всегда люди к нему шли с какими-то своими болячками, трагедиями, со своей неустроенностью. В надежде на то, что уж «он-то сделает все», «он-то не подведет». А он-то, Михаил Александрович Ульянов, был человек с очень непростой, с очень сложной, ранимом душой и российской судьбой.
Он из маленького сибирского городка, ну очень красивого. Приехал из очень простой русско-сибирской семьи, как и тысячи приезжают завоевывать Москву. Ну прочитал хорошо «Вороне Бог послал кусочек сыра…», еще что-то там такое прочитал, и его взяли не куда-нибудь, а в Щукинское училище. А закончив Щукинское, его взяли не куда-нибудь, а в Вахтанговский театр, и к нему хорошо относился не кто-нибудь, а сам Рубен Симонов — человек-легенда. И вот при всем при этом хорошем отношении в течение не то шести, не то восьми лет Михаил Александрович в великом Вахтанговском театре, в центре великой Москвы, под руководством великого Симонова не играл вообще ничего.
И конечно, тут любая мужская основательность, любая мужская ментальность начнет подводить. Ну а что происходит с русским человеком, да еще и с сибирской закваской, когда его начинает колбасить внутри себя? Происходит как бы легкое такое выпивание. А дальше оно переходит в пагубно тяжелое выпивание, а дальше просто в выпивание. И вот Михаил Александрович — великая государственная надежда и оплот народа — первое время очень пристрастился к этому самому как бы лекарству для русского человека. Он же талантлив, Михаил Александрович! Если уж человек талантлив, он талантлив во всем. Так вот и эта «лекарственная» жизнь Ульянова была тоже исключительно талантливой. Потому что, как рассказывают, выпивал он исключительно талантливо, то есть это был веселейший, обаятельный и абсолютно не мрачный, не черный алкогольный демон. Это был человек, который снимал с души груз и тяжесть и становился прямо таким Моцартом выпивки. И в то же время Михаил Александрович — человек глубинных и немыслимых страстей, с немыслимыми и необузданными страстями — влюбился в Аллу Парфаньяк.
Братья Карамазовы
Братья Карамазовы
Алла Парфаньяк была такая знаменитейшая женщина Москвы. Таких женщин было несколько за всю историю московской такой, что ли, культурной богемы. Вот все знают, что в свое время Лиля Брик могла такие чудеса с мужчинами производить, разных возрастов, разного ума, разного таланта. Что-то невероятное с ними делалось, когда они видели Лилю Брик. И такой же женский шлейф оставляла за собой в жизни московской интеллигенции и богемы Алла Парфаньяк. Тут надо сказать, что ее первым мужем был не кто-нибудь, а Николай Афанасьевич Крючков. А тут Михаил Александрович, который никак не мог выбраться из ролей «кушать подано»… В кино уже что-то получалось, а в театре — «кушать подано». А Алла была в этом же театре, и он влюбился в нее.
Бег
Бег
И дальше он… у него самовключался этот немыслимый механизм победителя. Ну с какого перепуга Михаил Александрович Ульянов со своим «кушать подано» мог победить Крючкова, великого дирижера Силантьева? Но он победил и стал мужем Аллы Парфаньяк и всю жизнь с удивительной признательностью относился к своей победе. Хотя Алла Петровна была человеком, который мог смирить страсти Ульянова. Я сам видел, как это происходило в жизни, как менялся Михаил Александрович на глазах, когда они были вместе с Аллой.
Они у меня снимались вдвоем в картине «Дом под звездным небом», поэтому я имел возможность наблюдать это своими глазами. Какая перемена происходила с Михаилом, когда рядом была Алла! Я на самом деле не знаю, но у меня создалось такое впечатление, что Аллу он боялся. Михаил Александрович, который ничего в жизни не боялся, очень боялся Аллу. И вот он, с его невероятной страстью к тому, чтоб забыться и выпить, и с невероятной страстью к Алле, в то же самое время полюбил выпивать вместе с Папановым. Это была театральная катастрофа в Москве, когда запивали Михаил и Анатолий, потому что закрывались практически два театра. Они уже к тому времени были звездами — каждый своего театра. Закрывался Вахтанговский театр, так как исчезал Михаил, и закрывался Театр сатиры по той же причине. Они очень ласково, дружно, весело и невероятно художественно выпивали.
И вот однажды они начали выпивать в квартире Ульянова. Это легенда. Я там не был, но в эту легенду я верю. Тот, кто ее рассказывал, верил в нее. Они выпивали, и Алла Парфаньяк высказала свое редкое неудовольствие этим самым. И тогда два этих персонажа артистической жизни вот такими вот дюймовыми гвоздями… забили Аллу в туалете и ушли дальше пьянствовать. И в течение суток Алла пыталась выбраться из этой неволи. А эти безумствовали и пили… Потом ему действительно становилось легче на душе, когда он выпивал с Папановым. Да и вообще, я к ним бы и сам третьим пристроился с такой радостью на всю жизнь, потому что я представляю себе степень удовольствия выпивания в их компании.
На съемках «Бега»…
Бег
Бег
Вот так бы все это и продолжалось — а это мне уже рассказал сам Михаил Александрович, — если бы не один эпизод. Однажды после какого-то выпивания он почувствовал на ноге, на щиколотке, там, где брюки кончаются, что-то холодное. Он не сразу понял, что это. Он открыл глаза и увидел колесо трамвая. То есть он поскользнулся, упал, и на него уже наехал трамвай. Но каким-то чудом он остановился в миллиметре и не переехал Ульянову ногу. И вот Ульянов говорит, что в тот момент у него что-то в голове прояснилось раз и навсегда: «Я понял, что либо под трамвай, либо дальше жить. Я, не будучи совсем уж дурак, выбрал второе». И вот за всю свою жизнь, а дружили мы лет тридцать, я был у него на всех торжествах и не видел его ни разу не то что выпившим, а чтоб он выпил хоть одну рюмку водки. В таких случаях в девяноста девяти процентах из ста все становятся жуткими ханжами, говорят: «Как отвратительно, что ты пьешь» — это обязательно бывший пьяница. Он с таким удовольствием наблюдал, как люди выпивают, и наблюдал за этим не с ханжеской завистью. Я ему несколько раз говорил: «Михаил Александрович, ну хоть одну рюмочку…» Он говорил: «Забудь. Я забыл, и ты забудь. Рюмочку я с тобой никогда в жизни поднимать не стану». И у них с Папановым началась очень смешная борьба за здоровье.
Михаил Александрович поселился уже здесь, на Пушкинской, рядом, и стал бегать по утрам. В спортивном костюме он бегал по переулкам Арбата. А Анатолий Дмитриевич, который до такого не опускался, чтобы бегать в борьбе за собственное здоровье по переулкам, выходил заранее на балкон и ждал, когда мимо дома, где он жил (а были они соседями), побежит Ульянов. Когда бежал Ульянов, он ему совершенно неожиданно кричал: «Мишка! Мишка!» А тот не поворачивал даже головы. Потому что знал, что эта экзекуция повторялась очень часто. «Мишка! Мишка, не дури, от смерти не убежишь! Куда ты, куда? Брось это, Мишка!» Но Ульянов не бросал. И вот одновременно с этой живой жизнью у этого живого человека, у Михаила Александровича, вдруг в связи с тем, что он сыграл Председателя, стала образовываться какая-то невероятная другая жизнь, в результате которой он стал не только народным артистом СССР, но сразу стал членом всех художественных, попечительских советов, и к тому же еще и лауреатом Ленинской премии. По тем временам в СССР эта премия была почти такой же крутой, как Нобелевская премия.
Егор Булычов и другие
Он был, представляете себе, лауреатом Ленинской премии! А дальше он стал вообще невозможным человеком. Его избрали в ЦК КПСС, но не просто туда, а в ревизионную комиссию ЦК КПСС. То есть страшнее Михаила Александровича нельзя было придумать никакого административного персонажа. Он обладал правом ревизионной деятельности по отношению к деятельности ЦК КПСС. Но тем не менее он как-то говорил: «Да тут много у нас сейчас ненормального». Вот опять очень странно. Он сам понимал, что это какой-то бред — одновременно лежать под трамваем и стать заместителем председателя ревизионной комиссии ЦК КПСС. Какой-то бред! И эти несоответствия слона с ума могут свести, но не Ульянова. В нем всегда жило исключительное нравственное здоровье мужчины. Вот с тем абсолютно спокойным достоинством, с которым он осуществлял обязанности члена этой комиссии, с тем же спокойным мужественным достоинством он осуществлял свои обязанности ведущего актера Театра Вахтангова, ведущего актера советского и российского кино.
Вот это все вместе как-то в нем не убило человека. Ну как? Ну ясно, что это такая гремучая смесь, которая и слона убьет. Она из слона может сделать такого административного идиота. Ничего подобного! Абсолютно нормальный человек. И вот когда я начал снимать свою дипломную работу «Егор Булычов и другие», произошла такая история. Я вот снял чеховскую картину «От нечего делать», и как бы она кому-то там понравилась. И после этого я пришел к себе в родное объединение ко Льву Оскаровичу Арнштаму, а после того как уже закончил, к Борису Григорьевичу Гребневу. Они говорят: «Ну давай, чего ты делать хочешь?» Я говорю: «А чего думать? Мне думать нечего. Я вот сейчас Чехова сделал, вроде как не совсем хреново получилось, и имеет хоть какой-то… Мне Митта сто пятьдесят грамм поставил — ему понравилось. Имеет уже какой-то общественный резонанс положительный. Давайте я сниму „Вишневый сад“ Чехова. Давайте, я знаю, как его снимать, я знаю, я все знаю про „Вишневый сад“».