Ровно в одиннадцать оркестр на балконе заиграл, и по центральному проходу торжественно промаршировали пять солдат королевской гвардии, сформированной в 1485 году королем Генрихом VII, известные всему миру «бифитеры».
Затем вошел принц Чарльз в сопровождении двух дежурных офицеров-гуркхов, согласно традиции, заложенной королевой Викторией в 1876 году. Пока оркестр играл «Боже, храни королеву!», Чарльз стоял по стойке смирно между двумя тронами на помосте, под бархатным дурбарским балдахином, под которым в 1911 году король Георг V был объявлен императором Индии.
– Прошу вас, садитесь! – обратился Чарльз к собравшимся и остался стоять в ожидании, когда лорд-гофмейстер объявит имя первого почетного гостя. Рядом с принцем стоял шталмейстер, в обязанности которого входило шепотом сообщать монаршей особе сведения об очередном награждаемом.
Мик нетерпеливо переминался с ноги на ногу в зале ожидания, жуя жвачку и позвякивая мелочью в карманах. Когда один из королевских «привратников-джентльменов» – в данном случае контр-адмирал Королевского флота – сообщил Мику, что он должен присоединиться к следующей группе из десяти человек, Мик быстро избавился от жвачки и встал позади священника и пожилого мужчины, которого награждали за вклад в овцеводство. Из нескольких десятков мужчин и женщин рыцарский титул в тот день Мик получал один.
– Сэр Майкл Филипп Джаггер, за вклад в популярную музыку! – торжественно провозгласил Мастер двора Ее королевского величества вице-адмирал Том Блэкберн.
Джаггер вышел вперед, улыбаясь, и шталмейстер протянул принцу меч, принадлежавший отцу королевы, королю Георгу VI, в бытность его герцогом Йоркским и полковником шотландских гвардейцев. Другой лакей поставил у дорожки традиционный табурет, обитый красно-золотистым бархатом. Мик поклонился Чарльзу, сделал шаг вперед и, взявшись правой рукой за деревянный поручень табурета, встал на колено и склонил голову.
– Посвящаю тебя в рыцари, сэр Майкл Джаггер, – сказал Чарльз, слегка коснувшись мечом сначала левого плеча Мика, затем правого. После этого Мик встал, а принц передал меч помощнику. Тем временем другой помощник подал принцу бархатную подушку, на которой лежала медаль, символизирующая новый титул Мика. Чарльз приколол ее на лацкан Джаггеру. После краткого рукопожатия и обмена любезностями Мик снова поклонился и сделал пять больших шагов назад, прежде чем повернуться и уйти.
– Я ну прямо озверел, когда услышал, – говорил Ричардс, все еще кипя от ярости. – Мне казалось, это бред – брать какую-то побрякушку из рук тех, кто когда-то бросал нас за решетку, кто хотел нас уничтожить. «Роллинги» совсем не про это, или я не прав? Я бы никогда не стал стоять на сцене с каким-то чуваком в короне на башке и с дохлым горностаем на плечах. Так и сказал Мику: „Я охреневаю – какая честь!“
Кит добавил, что Мик, наверное, расстраивается, ведь его посвятил в рыцари принц Чарльз, а не королева.
– Наверное, теперь он не столько «сэр», сколько «хер».
Старая подружка Мика, Марианна Фейтфул, которую однажды он спас от попытки самоубийства, была более снисходительной.
– Мик ужасный сноб, – сказала она о посвящении в рыцари. – Он всегда этого хотел. Так что я даже рада за него.
Когда Мик вышел из дворца в сопровождении гордых отца и дочерей, его обступила толпа журналистов. «Каково это, получить награду из рук истеблишмента, против которого вы так долго выступали?» – интересовались они.
– Мне кажется, того истеблишмента, каким мы его знали, больше не существует, – отвечал Мик.
И он добавил:
– Приятно, когда тебе оказывают честь, если только не воспринимать это слишком серьезно. Эти награды нужно носить легко, не напрягаясь, не раздуваясь от собственной важности.
Когда ему сообщили о негодовании Кита Ричардса, на лице Мика отразилось заметное раздражение.
– Прямо как капризный ребенок, которому не досталось мороженое. Дали одному – и хотят все. Ничего необычного. Я думаю, он и сам был бы не прочь удостоиться такой чести.
Потом он сказал:
– Кит любит поднять шум… Он не особо счастливый человек.
Ричардс же вовсе не питал иллюзий по поводу рыцарства. «Они прекрасно знают, куда я предложу им это засунуть, – говорил он о членах королевской фамилии. – Я бы их к себе и с острой палкой не подпустил, не то что с мечом».
Джаггер пребывал в прекрасном состоянии духа, испортить которое не мог никто, даже Кит.
– Думаю, люди будут называть меня «сэр Мик», – произнес он мечтательно, а затем задумался и добавил: – Но «сэр Майкл» тоже звучит неплохо…
Из своего коннектикутского поместья Ричардс позвонил Чарли Уоттсу, ударнику «Роллингов».
– Что за дерьмо? – только и спросил он.
– Ну ты же знаешь, он всегда хотел стать рыцарем, – ответил Уоттс, в свою очередь недоумевая, что Кит, похоже, не знал о заветном желании своего закадычного друга.
– Нет, нет, – пробормотал Кит задумчиво, вспоминая Мика, с которым вырос и которого, как ему казалось, понимает лучше всякого другого человека. – Я не знал, не знал…
«Дело в том, что Мик не любит женщин. Никогда не любил».
«Еще во время первой встречи с ним я увидела, что Мик влюблен в Кита. Так оно и есть до сих пор».
«Пока мое лицо печатают на первой странице, мне плевать на то, что обо мне пишут на семнадцатой».
«Мы с Миком знали друг друга, потому что жили близко, в нескольких домах друг от друга… но потом он переехал „за дорогу“».
«Он всегда говорил, что больше всего на свете хочет стать богатым».
Глава втораяВ соседних домах, но в разных мирах
Дартфорд, графство Кент
Они родились в одной больнице, только с разницей в 145 дней: Мик – 26 июля 1943 года, Кит – 18 декабря. Встретились в возрасте семи лет. Тогда Мик (Майк, как звали его родные и друзья) был примерным учеником, любимцем учителей и заодно самым высоким в классе. Кит же, напротив, был коротышкой, который постоянно прятался от хулиганов, преследовавших его по дороге из школы домой.
Через несколько лет они подружились, и дружба эта коренным образом изменила популярную музыку. А пока они сами росли и вырабатывали характер, окруженные звуками, видами и запахами Дартфорда, лондонского пригорода, в котором прошло их детство.
«Едкая смесь конского дерьма и угольного дыма» – вот что запомнилось Киту из своего детства больше всего. Для него послевоенный Дартфорд был «местом, откуда лучше побыстрее слинять». Но и Кит, и Мик позже признавали, что эта малоприятная атмосфера сыграла важную роль в раскрытии их талантов.
Джо Джаггер отметил первые признаки будущей гениальности в первые минуты жизни Мика, как и медсестры, дежурившие в тот день в Дартфордской больнице имени Ливингстона. Они единодушно согласились, что из всех новорожденных Майкл Филипп Джаггер не только кричит громче всех, но даже перекрывает изматывающий нервы вой воздушных сирен.
Ураган, в «перекрестном огне» которого появился маленький Майк, был делом рук человеческих. Основной удар во время бомбардировок 1940–1941 годов, в ходе которых погибли семьдесят тысяч мирных жителей, пришелся на центральный Лондон, но Джаггерам выпала незавидная участь поселиться в районе, известном как Кладбище, – узком промышленном коридоре между юго-восточным побережьем Кента и Большим Лондоном. Именно по нему пролетали безжалостные бомбардировщики гитлеровских люфтваффе.
Новый член семейства Джаггеров был слишком мал, чтобы в его памяти остались сознательные воспоминания об ужасах войны и даже о разрушенном соседнем доме, в котором погибли восемь человек. Но нет никаких сомнений, что глубоко в его подсознании оставили свои следы кошмарные звуки войны: угрожающий вой беспилотных ракет «Фау-1», отрывистые выстрелы британских зениток, оглушающие взрывы немецких бомб. Всю свою последующую жизнь Джаггер неизменно содрогался, услышав вой сирены – любой сирены, и по спине его пробегал холодок.
Город Мика также был известен своей фабрикой фейерверков, основанной Джозефом Уэллсом в 1837 году, и лечебницами для душевнобольных в духе Диккенса. Какое-то время там располагалось целых пять подобных заведений, которыми заведовал драконовский Попечительский совет метрополии. Фабрику фейерверков сровняли с землей в 1953 году с помощью взрывчатки, погубив при этом четырех рабочих и выбив стекла в сотнях домов по всему Дартфорду, но психиатрические больницы сохранились до наших дней. Даже после войны, когда налеты прекратились, сирены здесь завывали по меньшей мере раз в неделю, оповещая местных жителей о том, что из дурдома сбежал очередной опасный пациент.
В таком немного сюрреалистическом окружении Ева Скаттс Джаггер пыталась поддерживать образ типичной британской домохозяйки. Она любила принимать гостей с очаровательной улыбкой, но, как вспоминал один друг семьи, «была немного снобом и задирала нос».
По всей видимости, она старалась преодолеть комплекс неполноценности, доставшийся ей от австралийских родственников. Как и многие эмигранты из Австралии, обосновавшиеся в Англии, Ева была убеждена, что ее гнусавый выговор и простые манеры выдают в ней выходца из грубой среды бывших каторжников.
Этот страх перешел к ней от матери, коренной жительницы Лондона, переехавшей в Сидней вскоре после замужества. Бабушка Мика – несостоявшаяся певица, питавшая особую страсть к Гилберту и Салливану, – постоянно сокрушалась по поводу этого своего решения. В 1913 году у нее родилась дочка, и, вместо того чтобы усваивать правила этикета и манеры, девочка проводила много времени с отцом и братьями в доках Сиднея.
Желая избавить дочь от незавидной судьбы и вернуть ее в более «цивилизованное» окружение, мать Евы поставила мужа перед выбором – собрать как можно скорее вещи и переехать в Англию либо оставаться в Австралии одному.