И напрасно.
Чтобы расширить сферу своего влияния, католическая церковь послала в армянские колонии «ловцов душ» из числа армян-католиков. Католичество же грозило армянскому народу, давно уже потерявшему государственность, а фактически и национальное единство, окончательным отрывом от корней, ассимиляцией, то есть фактически национальным самоубийством.
Микаэл вряд ли представлял всю глубину этой безжалостной реальности со всеми ее последствиями. Вся острота его борьбы с Екеняном определялась пока лишь тем, что тот был католиком. И такое отношение Микаэла к паписту являлось, без сомнения, следствием уроков Патканяна.
Микаэлу предстояло еще убедиться, что очень скоро встанут рядом с ним единомышленники, пришедшие на помощь. И исчезнет давящее чувство одиночества, он станет уверенней в своих силах, решительней и целеустремленней. И будет знать, что рано или поздно, но дело его увенчается победой!
Отцы города забеспокоились всерьез: все это попахивало уже откровенным бунтом. И дабы публично унизить Микаэла, они решили провести состязание.
В качестве свидетелей были приглашены врач Саркис Тигранян, выпускник Лазаревского института Давид Одабашян, Теодорос Хадамян и Арутюн Авагян, а судьями назначены священники Мартирос и Аствацатур.
Предложив учителю Мкртичу Екеняну и дерзкому дьячку Микаэлу одну и ту же тему, судьи потребовали, чтобы они изложили их на доске своими словами. «Пока Екенян успел написать две строки, — вспоминает Очевидец, — Налбандян закончил целое стихотворение».
Какое именно стихотворение он написал? К сожалению, Очевидец этого не уточняет. Кто знает, может, то были строки, которые родились в одну из тех ночей, когда он просил родных зажечь свечу, чтобы «записать пришедшие ему в голову мысли»…
Что же касается состязания, то победа Микаэла показала и его друзьям, и врагам, что этот дерзкий, прямой, ироничный юноша чрезвычайно далек от пустого бахвальства. Они убедились, что если он выступает с каким-нибудь вопросом или требованием, то всегда может без труда доказать свою правоту, пусть даже в ущерб себе. Они убедились также, что между словами и делами юноши существует поразительная гармония. Гармония эта казалась удивительной для душной и лицемерной атмосферы нахичеванских мещан.
И именно это качество — совершенная гармония его слов и дела — стала постоянным спутником всей прожитой Налбандяном жизни, тайной силой его морали и той великой веры, что питали к Микаэлу окружавшие его люди, идущие за ним его соратники и связывавший с ним свои светлые надежды целый народ.
Сознавал ли Микаэл, что этот прямой, честный и открытый способ борьбы отныне поставит его в неравные условия с врагом? Сознавал ли, что противник, всегда осведомленный о его планах, сам, однако, будет действовать тайно, с льстивой улыбкой на лице, исподтишка, и исподтишка же нанесет в удобном случае удар в спину? Понимал ли он, что именно в эти свои юношеские годы завоевывает себе не только почетную славу честного и искреннего человека, по отношению к которому даже слово «колючий» имеет доброжелательный оттенок, но и репутацию человека, которого даже симпатизирующие ему люди будут называть «нечестивцем», «мятежником», «недальновидным драчуном» и «смутьяном»?..
Вряд ли….
…После своего поражения Мкртич Екенян продолжал утверждать, что сочинения Налбандяна попросту списаны, что нельзя ему верить, даже если он и пишет при свидетелях, ибо он заранее зубрит все наизусть… С самого начала угадав, что безграничная ненависть к нему Микаэла рождена прежде всего утратой любимого учителя и близкого друга, Мкртич Екенян старался постоянно поддерживать накаленную атмосферу и возбуждать против Налбандяна ярость Арутюна Халибяна.
Микаэл чувствовал, что ему готовится новая западня. Пока у него не было никаких доказательств, но он был уверен, что предчувствие, пусть даже неопределенное, его не обманывает. Но что он мог поделать?.. Ждать? Ждать, чтобы окончательно запутаться в хитро расставленных силках, когда каждое его движение, каждое действие будут фактически все больше приближать его к неизбежному концу и поражению?.. И он снова избрал пусть сложную и трудную, но открытую и решительную борьбу.
Борьба, которую со всей серьезностью и последовательностью вел Микаэл, не имела никаких перспектив. Однако все значение и смысл ее заключались в приобретении жизненного опыта, в познании людей и, наконец, в том, что Налбандян сделал одно важнейшее заключение: «Там, где нет просвещения и воспитания, не может быть социальной жизни; а где нет социальной жизни, там царствует разделяющий и отдаляющий людей эгоистический принцип, на фундаменте которого не только нельзя ничего построить, но разрушается даже и то, что было некогда построено».
Жизненный опыт есть жизненный опыт, и всю ценность его Микаэл поймет лишь впоследствии, однако в эти недели и месяцы он уже начинал осознавать, что в армянской общине вообще царит удручающее положение. Духовная и гражданская власть и богатство в Нахичеване-на-Дону оказались сосредоточены в руках невежественных, самоуверенных и чрезвычайно довольных собой людей. Они уже нашли удобную форму и выступали от имени нации и народа, выступали как его «благодетели и отцы», меценатствовали нескольким льстецам и прихлебателям. А эти «избранные», в свою очередь, трубили об их благодеяниях. Поэтому можно себе представить состояние семнадцатилетнего Микаэла, уже понявшего, как могущественные отцы города пытаются подкупить народ…
Он видел, как несправедливо поступил католикос по отношению к его учителю. А вскоре всю силу несправедливости испытал и на самом себе, когда католикос счел, что Микаэл, будучи ребенком от четвертого брака, не только не имеет права быть служителем церкви, но и подписываться «дьячок».
Он, несомненно, был одинок… Но этого юношу бунтаря ждало еще одно испытание…
…Вардуи была почти одних с ним лет. Отец ее скоропостижно скончался, оставив двух беззащитных существ — жену и дочь.
Они жили «на жалкой улочке, на окраине города, — через несколько лет вспомнит Микаэл, — домишко деревянный, с тремя оконцами, выходящими на грязную улицу… Обстановка в доме была очень простой и бедной».
Каждый благовидный предлог встретиться с Вардуи наполнял Микаэла радостью, ибо по нахичеванским нравам «считалось неприличным, когда девушка разговаривала с молодыми людьми». Тайные встречи исключались начисто, так как «в таком городе, как Нахичеван, если даже ночью на чей-нибудь дом опустится летучая мышь, то наутро это становилось известно всему городу».
Жители не особенно охотно общались между собой. Только родственники иногда навещали друг друга. Девушек же можно было встретить лишь один раз в году, да и то в церкви. Весь год парни ждали этого единственного дня, 23 апреля, чтобы хоть приглядеть себе невест. Но и после выбора невесты не все было просто и ясно. Чтобы сбылось заветное желание и они могли жениться на своей избраннице, парни давали обет совершить паломничество в далекий Муш, к могиле святого Карапета. Такое паломничество из Нахичевана-на-Дону до Западной Армении длилось два-три месяца.
Влюбленный Микаэл мог вообразить себе, как Вардуи. презрев всяческие условности, предрассудки и, наконец, ложный стыд, спешит на свидание с ним сквозь тьму и туман, «когда на улице слышен лишь голос ночного сторожа, который сонно кричит время от времени, механически стуча колотушкой»…
Но все эти грезы исчезали и испарялись в той действительности, где Микаэл должен был удовлетворяться лишь тем, что мог на несколько минут видеть Вардуи и перекинуться с ней парой слов. А сколько всего было у него сказать девушке, которая, как знать, может предпочесть более богатого жениха, отказавшись от любимого, но, увы, бедного дьячка…
…Воистину: испытания, выпавшие на долю Микаэла, были тяжелыми. С одной стороны — несправедливость, фальшь, грубая сила, с другой — жалкие и несчастные люди во всей их беспомощности. А еще страшное чувство одиночества. И наряду со всем этим первые порывы любви, не принесшие с собой никакой радости.
РАСПРАВА
…И все у меня будет вот так — с боем.
Я нигде не вижу свободных людей, и я кричу: стой! — начнем с того, чтобы освободить самих себя…
Весной прошел слух, что начальником епархии Нахичевана-на-Дону и Бессарабии назначен архиепископ Маттеос Веапетян, который, насколько знал Микаэл, был в хороших отношениях с Габриэлом Патканяном. Хотя угроза католикоса насчет «незаконнорожденности» Микаэла оставалась еще свежа в памяти городского духовенства, Налбандян все же питал надежду, что новое начальство поможет, вероятно, ему получить духовный сан.
Он поспешил подать в общественное собрание заявление о том, чтобы его исключили из лиц гражданского сословия. Учитывая тяжелое материальное положение Микаэла Налбандяна, общественное собрание выдало ему надлежащее свидетельство, постановив одновременно до новой переписи выплачивать за него все государственные подати.
Именно в эти дни должен был прибыть в Нахичеван архиепископ Веапетян. Написать и прочесть ему приветственное послание поручили Микаэлу.
И когда 2 апреля 1848 года во время торжественной встречи архиепископа Микаэл читал свое умное краткое приветствие, написанное на прекрасном грабаре, он вряд ли мог представить, какой решительный поворот должен произойти в его жизни.
Маттеос Веапетян заинтересовался красноречивым и умным дьячком, не только послание, но и личность которого оказали на него благоприятное впечатление. Архиепископ даже припомнил мальчика, которого не в столь уж далеком прошлом Патканян представил ему как своего самого лучшего и верного ученика.
Гаянэ, сестра Микаэла, рассказывает:
«Отца пригласили к епархиальному начальнику. Преосвященный расспросил его о нашей материальной обеспеченности и вообще о семейном положении. Потом, уже в конце разговора, он получил согласие отца взять моего брата, дьячка Микаэля, секретарем епархиальной консистории».