– А как мы их различать будем?! Они же похожи как две капли воды! – рассмеялся Сёма. – Чудеса да и только! Спасибо тебе, Маргош… Надо же, какие красивые!
Марго гордо, с видом победителя уселась в машину. Сзади уже сидела нянька, поджидая детей, охранники суетились вокруг. Всё стало по-прежнему. Ещё недавно полыхавшее чувство единения с Марго исчезло. Он не спал всю ночь, когда она рожала, и сердце заходилось от одной мысли, что с ней может случиться нехорошее. Не о детях думал, о ней! А сейчас вся нежность мгновенно перекочевала к этим двум маленьким человечкам. Остались лишь огромная благодарность Марго и осознание, что теперь она навсегда рядом.
После роддома – напрямик в загородный дом. Мама Семёна всем руководила, самолично детскую подготовила и всё, что надо для внуков, купила с избытком.
Молчали. Глупо было предполагать, что Маргарита не почувствовала резкой перемены в поведении Семёна. Она сидела, опустив подбородок на грудь, и внимательно разглядывала сына, второй безмятежно спал у няни на руках. Семён лишь изредка оборачивался и старался не сталкиваться взглядом с Маргаритой. Чтобы не создавать тягучую паузу, он со всей любезностью, на которую был способен, наконец обратился к ней:
– Дорогая, одного Александром назовём. Второму пусть мама имя даст, а то обид не оберёшься. Ты не против?
– Твои сыновья, ты имена и давай! А что вдруг Саша?! Я думала, Валькой в честь друга назовёшь, – ехидно подколола Маргарита, видно, промелькнуло в голове что-то, но слово «дорогая» смутило, и она осеклась.
– Я реально счастлив, пока не могу осознать всего! Проси, что хочешь, за рождение пацанов!
Маргарита, не задумываясь, как будто давно на уме держала:
– Квартиру на меня перепиши. И ещё пару небольших подари, чтобы сдавать могла… Или, может, бизнес какой открою… Салон косметический хочу! Устала я от неопределённости, а так хоть знать буду: не пропаду с детьми.
Сёма посмотрел с удивлением: «Вот тебе и молчаливая Маргоша!» Такая она ему явно нравилась больше.
– Я согласен, завтра юристам всё скажу.
И засмеялся. «Неужели она думает, что я когда-нибудь оставлю моих детей! Плохо же она меня знает!»
На следующий день приехали родители. Любовь Исааковна попеременно брала на руки то одного малыша, то другого, нежно шептала им «Агу» и поправляла волосики, которые настойчиво вылезали из чепчиков.
– Ну точь-в-точь как Сёмочка! И глазки такие, и носики! Генрих, скажи! Ты помнишь Сёму, когда мы принесли его из роддома?
– Конечно! – довольно хмыкал Генрих Давыдович и, заложив руки за спиной, ходил взад-вперёд по детской комнате.
Через месяц после появления в доме малышей решено было большой праздник организовать, да так, чтобы всю жизнь помнить. Народу позвали разного, близких и просто важных.
– Маргош, может, мать свою позовёшь? Ведь ни разу её никто и не видел, а отец вроде бросил вас давно…
– Сём, какая мать?! Хочешь, чтобы напилась и всем праздник испортила?
Впервые сказала, что мать у неё пьющая.
Маргарита мать любила, жалела сильно, но презирала за слабость и жизнь никчёмную. Отец бросил их, когда Маргошке было лет пять. Она ничего не помнила, по старым фотографиям понимала, что жили они правильной жизнью, может, не богато, но достойно, и с карточек на неё смотрела счастливая и красивая мама. И с чего она пить начала, непонятно было – болезнь, видно, от которой не спрячешься.
Марго помогала ей, спившейся, потерявшей всё, что можно потерять женщине. Сколько ни дай, всё пропьёт с дружками случайными! Помнила, как ей хотелось бежать из дома, куда глаза глядят, хоть с самим чёртом. Хорошо, Сёма подобрал. Но она твёрдо знала, что к спиртному не притронется и жизнь матери не повторит.
Устройством праздника Семён занимался лично, Марго не дёргал – хоть и при няньках была, забот хватало. Всё по высшему разряду заказал: и шатры на случай дождя, и сцену для артистов, даже салют убедительный.
Алевтина долго артачилась, отказывалась ехать.
– Что мне на чужом празднике делать, когда своя невестка родить не может? Чужая, холодная, даже на колкости молчит, слова не вымолвит!
Вроде ничего плохого о ней сказать не может, а душа не принимает невестку. «Не любит она Вальку моего, ох, чувствую, не любит», – причитала про себя Алевтина.
Сколько раз Валентин уговаривал мать к ним переехать, да всё напрасно. Да как она сможет всё это видеть? За сына и так сердце не на месте, а он, глупый, ничего не видит, души в ней не чает!
Гости собирались ко времени, с погодой повезло – ни облачка. Все охали и ахали, как роскошно и со вкусом всё устроено. Довольная Маргарита суетилась между гостей. Выглядела она безупречно, даже расцвела. Лизка поглядывала с завистью: «Только родила, а уже худая, зараза!» И прикидывала: неужели Семён на ней женится?
Генрих Давыдович гордился сыном и внукам был несказанно рад, ещё и Марком назвали, уважили, в честь старшего брата. Другой – Александр, тоже имя достойное. Он и к Маргарите потеплел, расцеловал при встрече, искренне. Кругом стоял гомон, все о чём-то болтали, дети всех возрастов бегали по участку.
Александра стояла в стороне, наблюдала, как отец о чём-то оживлённо спорит с Семёном, и Валька рядом. Валя всегда больше слушал, и не оттого, что неумный, просто человек такой. Сто раз за день скажет «люблю» и всё – Саше хотелось большего. На слова был скуп, да и ласков только по ночам.
Александра осознавала: Сёма другой, все свои чувства по нотам разложит, если полюбит. Она испытывала странное смущение от его взгляда, в нём скрывалось больше, чем симпатия, больше, чем влечение. В его взгляде была страсть. Вот и сейчас она понимала, что он смотрит на неё, словно ждёт ответа. Только-только всё в душе успокоилось, стерпелось и опять!
Нянька с Маргаритой вынесли детей на смотрины. Саша подошла последней.
– Какие славные! – сказала и подумала: «Дети – это неотъемлемая часть жизни, они просто должны быть, и всё».
Валентин про детей не напоминал, не торопил, боялся обидеть. Саша по врачам бегала, те только руками разводили, пока не предложили Вале обследование пройти. Врач была близкой подругой матери, позвонила, попросила срочно заехать.
Проблема была не в ней, а в Валентине. Шансов мало.
Александра молча выслушала. Уходя, попросила никогда и никому об этом не рассказывать, анализы порвать. Знала: Валентин не переживёт этого, руки на себя не наложит, конечно, но прежним не станет. «Как странно устроен мир, я не хочу детей, но могу, он хочет, но не может».
Семён двигался дальше. Банковское дело, начавшаяся приватизация – только успевай! Валентин диву давался, откуда в его башке столько, понимал, что без Сёмки прозябал бы в Свердловской области до скончания века, хотя тот убеждал в обратном:
– Нет, Валёк, ты парень непростой, со стержнем, и без меня бы дорогу нашёл. Правильный ты человек, надёжный, и в первые не метишь. Редкое качество, поверь! Знаешь, как бывает? Сначала вместе, а потом битва начинается, кто главней, и всё рушится, расходятся люди. А ты меня ценишь, и зависти в тебе нет.
Семён был блестящий аналитик, чувствовал, на кого опереться, с кем можно дело иметь. Они были уже не просто «крепкие ребята», они имели и вес, и влияние в смутное время, и власть имущих держались – в этом Сёма был непреклонен.
– Увидишь, Валь, закончатся лихие времена, а мы в правильном месте, с правильными людьми и чистые. А если что и делали, так законы такие в стране были, грех не воспользоваться! Зато сколько рабочих мест по всей стране даём!
Вале часто стыдно было за богатство своё чрезмерное. Совестливый, не возгордился. Он по-тихому помогал детским домам, на родине больницу отгрохал, да много чего сделал…
Сёма мотался между Москвой и Питером, потом плюнул и переехал в столицу. Иногда по выходным прилетал.
Маргариту с собой не брал, жили каждый своей жизнью, только дети объединяли, хотя считал её родным человеком – честная она была и благодарная, и родители к ней привязались за отношение к внукам безупречное.
Марго понимала: рано она его встретила – глупая была, озлобленная жизнью, замкнутая. Семён, кроме длинных ног и эффектной внешности, ничего и не видел. Как аксессуар красивый рядом ползала, гордость мешала любви просить. Просить поздно теперь, и дети ничего в таком деле не решают, вот и живут они с Семёном как родственники. Мужики так устроены: если охладели, так раз и навсегда, если не полюбили, так и не полюбят.
Она мечтала о любви страстной – чтобы душу выворачивало, со слезами, чтобы за руку по улице и на мостах целоваться до одури. Тому виной были сентиментальные романы, которые она глотала один за другим в юности. Всё, что описывалось в них, так не походило на то, что окружало Маргариту: и вечный беспорядок в доме, и мамина унылая жизнь. Ей хотелось вырваться из этого замкнутого круга, найти человека, который вытащит её из трясины, покажет, как может быть по-другому.
Шли годы, она взрослела, но ничего не менялось: на пути попадались лишь искатели лёгких, ни к чему не обязывающих отношений, серые и безликие. Ей и в голову не приходило продавать себя, но от денег никогда не оказывалась. Надо было выживать и тащить на себе уже безнадёжно падшую мать. Почти разуверилась, что встретит своего принца, пока судьба не подбросила ей Семёна, точно выигрышный лотерейный билет. Семён возвысил её до своего уровня, дал всё, о чём она только мечтала, кроме надежды на взаимную любовь. Остались лишь тёплые воспоминания о беременности, когда казалось, что Семён изменился. Даже такого маленького срока хватило, чтобы наконец стать счастливой и жить этими воспоминаниями.
Сейчас мужчины бегали за ней толпами, но второй Семён, видно, не родился. А от других к горлу подступала тошнота.
Валентин держался, не хотел переезжать в Москву – ну если только на несколько дней, по делам, даже за границей ему спокойней было, да и Александра слышать о переезде не хотела. Он по-прежнему обожал Сашеньку, но в душе росла обида, когда смотрел на Сёмкиных карапузов, один прямо копия Семёна, до смешного.