Не раз представлял, как бы складывалась их жизнь с Сашенькой, будь у них хоть один ребёнок. Всё свободное время ему бы отдавал, учил всему, что сам знает, девочке косички заплетал, а если пацан, учил бы его правильным мужиком стать и не прятаться за мамкину юбку. Только жизнь несправедливой оказалась: у Семёна два пацана растут, у него в доме тишина надоедливая и безысходная.
Он и погуливать начал, Москва кого хочешь совратит, девки со всей России на охоту слетались, как вороньё голодное. С ними и знакомиться не надо, сами подбегали в ресторанах, улучив момент, и совали бумажки с телефонами с плотоядной улыбочкой, а то и караулили у машин дорогих. Нюх у них на богатых мужиков, как у гончих. В расчёт ничто не бралось, есть жена или дети, главное – цели своей добиться и на содержание приличное пристроиться. Девки все красивые, цену себе знают, подороже свою молодость продать хотят. «И откуда они только взялись?!» – удивлялся Валя. Вроде в советских школах учились, скромность и девичья гордость им прививались. Что только времена с людьми делают?! Проституция всегда существовала, но не в таких же масштабах, что каждая вторая лёгкой жизни ищет, мечтает о состоятельном папике или об авторитете бандитском. Себя Валя не осуждал, дело обычное… Всегда мужику новизны охота, вот и у него такой момент настал. Увлечённости не испытывал – так, для удовольствия, как правило, на один раз. Осуждать-то не осуждал, но угрызения совести испытывал и начинал себя оправдывать как мог: мол, не одного его в этом вина, жизнь пресной стала.
А вот Семён, наоборот, в каждой точке своего пребывания имел по постоянной подруге и по надобности вызванивал – без особых кабаков и выгулов, правда, щедрый, и все его ждали с нетерпением. Сашу не забывал, но видел её редко, обычно на общих праздниках, в гости давно не захаживал – ноги не шли. Глаза не видят – сердце не болит. Иногда такая тоска накатывала, выть хотелось. Убедил себя, что всё оттого, что привык получать желаемое, и не в Александре дело. Добился бы своего, тут же бы и охладел. Не терпел неисполнимых желаний во всём. Присутствовала в этом некая недосказанность, и это бесило.
Лиза ждала второго ребёнка и тоже в Москву подалась, паровозом вместе с чиновником – тот резко в гору пошёл. Чинуша так и жил с женой, а к Елизавете наведывался с пухлым конвертом в съёмную просторную московскую квартиру, грозился дом в Каннах купить – на рождение второго, за поведение достойное и за молодость загубленную, и что жену законную не терроризировала. Такое ох как водилось в их кругах!
Лизка родила девочку.
– Саш, я мать-героиня! – кричала в трубку Елизавета. – Ты не представляешь, как здорово, что девка! А третьего можно опять мужика!
– Ты не боишься, сумасшедшая?! Он же никогда не женится на тебе, хоть пятерых ему нарожай!
– Вот откуда ты знаешь?! Ладно, не суть. Крёстной будешь, через сорок дней крестить будем, как положено. Мой совсем головой тронулся, верующим стал, козёл старый! Чем богаче, тем ближе к Богу, представляешь! Он каждое воскресенье на службу ходит со своей. Она молчит, хоть и всё знает. Во всём ему потакает. Хитрая! Чует, что всё может потерять, если рот откроет. Я-то с ним только лаюсь. Ничего, пусть терпит! Пока мне квартиру не купит в Москве, не слезу! А то дом в Каннах! Вилами по воде! Правда, детей любит, не отнимешь. Девчонку увидел – затрясся от радости. Лысина вспотела, сверкает точно нимб. Умора!
Александра Москву любила, но жить там не могла: суетливый город, падкий до чужой славы и денег. Ей хотелось быть собой, а там надо соответствовать – уже не свобода.
Она понимала, Вальке в Москву надо, из-за неё торчит в Питере, хотя в последнее время чаще стал ездить и её звать совсем перестал.
Валентин видел, как их жизнь с Сашей тихо начала разваливаться. Внезапно срывался, уезжал, а потом не знал, как загладить свою вину. Любил он Сашку, но что-то пропало, уходила надежда. Дом становился пустым и неуютным, многое теряло смысл. Да ещё эта девица из Ростова, несколько раз притащил в отель, и на тебе! – «жду ребёнка», «рожать буду», «грех на душу не возьму»…
Валентин сходил с ума, одно дело – погуливать по-тихому, другое дело – ребёнка на стороне завести, хоть и долгожданного, но от недостойной женщины. От Сашки хотел, только от неё!
Девка рыдала днями и ночами. Жизнь стала невыносимой. Звонила ему в любое время, пришлось звук отключить и вечно переворачивать телефон. Валентин понимал: ребёнка придётся на себя записать, помнил, как сам рос без отца – нагулянный, с прочерком в свидетельстве о рождении.
«Надо решиться и рассказать Саше, она мудрая, поймёт, а если нет, то в ногах валяться, но не дать ей уйти!» От одной мысли, что Александры больше нет в его жизни, становилось дурно. Хотелось стать крошечным, а потом и вовсе раствориться.
Семёну рассказал. Тот только у виска покрутил.
– Дурак ты, Валька! Пошли её куда подальше, скажи, что ни копейки не дашь. Посмотришь, как она запоёт! Вот моду взяли, шкуры! И не будь идиотом, молчи, Сашке ни слова – потеряешь её, не простит!
Валентин был раздавлен. Он не жил и ни на что решиться не мог. Домой придёт, в глаза Сашеньке смотреть сил нет, душа на части рвётся!
Александра не понимала, что с Валькой. Ласковый стал чрезмерно, проходу ей не даёт, а глаза на мокром месте, как у обиженного ребёнка. А то и голос повысит без повода, словно ищет, к чему бы придраться, главное – взгляд отводит.
– Валь, что происходит?
– Ничего.
– Как ничего?! Я что, не вижу? Тебя как подменили. Всё равно придётся рассказать, что случилось. Рано или поздно придётся! Тебе же самому легче станет.
Не выдержал, рассказал на одном выдохе, не пожалел ни себя, ни Сашу.
Она смотрела на него большими удивлёнными глазами, ломала пальцы, а потом просто сказала без зла и иронии:
– Это не твой ребёнок, Валя… У тебя не может быть детей. Не веришь, сходи к врачу.
И тихо ушла спать в гостевую.
Полночи не спала, но ни слёз, ни упрёков не было, Валентина жалела и ненавидела. «Сама виновата, – думала она. – Нечего было в благородство играть, сносить упрёки Алевтины, может быть, и другое какое решение нашли бы, безвыходных ситуаций не бывает! А теперь что? Никогда, наверно, не забуду».
Вся Сашкина жизнь держалась на огромном уважении к мужу. Теперь он казался слабым и обычным. Непонятно, как жить дальше.
– Как-нибудь справлюсь, – сказала вслух и почему-то вспомнила Лизу, её сожителя и супругу, которой гораздо трудней, чем ей.
Проснулась рано, на душе как с похмелья. Ей долго не хотелось вставать. Лежала и тупо разглядывала потолок. По потолку разгуливала откуда-то взявшаяся муха, и Саша начала, не отрываясь, следить за ней. В голове проскальзывали мысли, но больше полное равнодушие и безразличие. Тянуло внизу живота и ломило в ногах. «Странно, ничего не чувствую, а организм страдает. А что я должна чувствовать? Обиду, горечь? Лить слёзы, кинуться на него с кулаками? Он взрослый человек, сам принимает решения, как поступать. Есть ли в этом моя вина? И да, и нет… Мы оба запутались. И что дальше? Не знаю, вернее, не хочу знать. Всё будет, как должно быть. Противно? Если задуматься, то да. Но я не хочу думать, не хочу предполагать, давать оценки… Ничего не хочу!» С трудом спустила ноги с кровати, коснулась ими холодного пола и вздрогнула всем телом. Набросила халат и, пошатываясь, вышла из комнаты. Больше всего не хотелось сталкиваться с Валентином. К счастью, он уже ушёл.
На столе в гостиной записка.
«Если тебе трудно меня видеть, могу переехать на дачу. Саш, я совершенно запутался. Наверное, мы оба в чём-то виноваты, хотя, скорей всего, виноват я один. Я очень люблю тебя! Не оставляй меня! Я не прошу простить, наверное, это невозможно. Я сам себе противен. Ничего не хочу объяснять, ты сама всё понимаешь».
Александра всегда была абсолютно уверена в Вальке, знала, что любит. И не просто любит – обожает!
Почему же она посчитала случившееся совершенно естественным? Да, она ценила его, но отвечала ли на его чувства? Нет! Узнав, что Валя не может иметь детей, правильно ли поступила? Может, надо было сказать и вместе решить, что делать дальше? Она хоть раз усомнилась в правильности диагноза? А если произошла ошибка? Скорее всего, для неё так было удобней, главное – не её вина!
Тысяча мыслей закрутились в голове. Помощи ждать не от кого, родителям не скажешь, одна близкая подруга – Лиза, да и та далеко. Кто счастливый, так это Валька, у него много друзей и приятелей, один Сёма чего стоит! Семён! Она могла его легко представить, закрыв глаза. Хорошо помнила тонкие пальцы, мальчишескую худобу, длинную чёлку цвета горького шоколада, которая всё время падала на глаза. Знала этот красивый жест рукой, когда поправлял волосы. Ей даже показалось, что очень нравится ему. Или она всё придумала? Слишком захотелось в это верить. Она не видела его сто лет. Семён явно избегал встречи. Значит, не показалось! «Господи, мне надо думать, как жить дальше и что сделать для этого, – пронеслось у неё в голове, – а я вдруг в самый “подходящий” момент начала думать о Семёне. И ляпнула сгоряча о бесплодии! Как Вале сейчас трудно это принять! Как трудно!»
Девицу ростовскую Валентин послал. Послал, куда советовал Сёмка, правда, денег дал. И не просто дал, а встретился и посмотрел на всё совсем другими глазами, даже неприятно стало. Врачу Александры не поверил, будет время – разберётся! Беспокоила сама Александра и её молчание. Что она думает? Чего ждать? Он надеялся: пройдёт время, и всё уляжется, цветы каждый день слал с водителем, чтобы знала: виноват и раскаивается.
Александра бродила несколько дней по пустой квартире, нечёсаная, в пижаме. Есть не могла, подташнивало. Жевала яблоки и пила крепкий кофе, подолгу стоя у окна. Валентин маялся на даче, на работу не ездил, засел, как сыч, даже на прогулки не выходил. Домработница готовила ему еду, убирала и пряталась в своей комнате, вид Валентина пугал её – небритый, молчаливый. Он открывал очередную бутылку виски и пил маленькими глотками прямо из горла весь день, пока не сваливался на диван и не засыпал прямо в одежде. Положение спасла Алевтина.