– Саш, тут дело такое! Мама прилетает, как чувствует! – затараторил он, пытаясь скрыть волнение. – Давай оградим её от наших проблем… Близко всё к сердцу принимает, а сердце у неё ни к чёрту!
Алевтина рвалась к сыну. Душа непривычно болела, неспокойно. Приехала, а у Вальки вроде всё путём, может, зря волновалась, только Саша чересчур любезной показалась, обед на даче закатила и даже своих родителей пригласила. «Такой тёплый день получился! Зря на невестку наговаривала». Правда, когда уезжала, для порядка спросила, всё ли у них по-человечески. Если что и бывает, так дело житейское, женщина должна уметь прощать и мудрее быть.
– Ты береги его, Сашенька, – говорила Алевтина, прощаясь. – У него же нет никого, ты да я и родня дальняя. А я ведь не вечно буду, дурная стала, устаю быстро, давление скачет, ноги отказывают. Если со мной, не дай бог, что случится раньше времени, только на тебя ему и опереться. Корю себя, что мало времени Валечке посвящала – работа, с работы приду – по хозяйству дел невпроворот. А он вечно по яслям, садикам да на продлёнках. Иногда так выматывалась, что и голос на него повышала и тряпкой гоняла за шкодства всякие. Уж как он стыдился маленький, что без отца рос! В городке нашем от людей ничего не скроешь. Как ни старалась его от сплетен уберечь, куда там, у баб языки длинные и злые. А он сумел авторитет у себя дома заработать, по сей день друзья добрым словом вспоминают. Если кто с какой просьбой обращается, никогда не откажет. Сестре моей двоюродной с Владивостока квартиру купил, ютились впятером в бараке. Сына её старшего в Москве водителем пристроил. Младшему в институт поступить помог. Своей классной руководительнице каждый год на День учителя огромный букет передаёт через наше городское начальство и большую коробку продуктов. Много добрых дел для города сделал. Хороший он, человечный. Ты храни его и не обижай по пустякам. Я ведь поначалу тебя невзлюбила, – хихикнула Алевтина и хитро прищурилась. – Думала, гордячка ты избалованная.
– Да что вы! Я к вам со всей душой… – начала было оправдываться Александра.
– Всё хорошо, доченька! Мой сын тебя любит, значит, и я любить должна.
Как в воду глядела Алевтина! Вернулась домой, пожила недельку и не перенесла инфаркта. Видно, много обиды за жизнь свою одинокую накопила, не выдержало сердце.
Стояла золотая осень, необычно тёплая. Бабье лето. Неслучайно, наверное. Валька ругал себя, что не заставил мать в клинику лечь на обследование: «Не уберёг!» Знал про её больное сердце, должен был за руку взять, насильно увезти и рядом находиться! А то на её отказ лишь плечами пожимал. Не думал, что так серьёзно всё. Александра сама сказала Вале, что поедет вместе с ним. Куда его одного отпускать, как мальчишка рыдал от такой новости. Никогда не видела его плачущим, знала, что и не увидит больше никогда. Любил Валентин мать редкой сыновьей любовью, всей душой был предан. Не мог представить, что однажды её не станет.
В церкви пахло ладаном, свечи торжественно переливались в полумраке. Саша боялась смерти, а Алевтину не испугалась – лицо у неё доброе было, добрее, чем при жизни, и только слышался голос, как бы издалека, тихий: «Нет у него никого, только ты да я!»
Похоронили Алевтину рядом с матерью, которую она и не помнила вовсе, в ту пору пятый год ей шёл, сестра старшая вырастила, тоже рядом лежала, одинокая была. А где отец Алевтины, Саша не знала, да и спрашивать было неудобно. Вот так и вернулся Валька в родные места – впервые с тех пор, как после армии в Питер укатил. Поминки устроили в ресторане. Народу много пришло. Все выпивали и слова добрые говорили. Особенно долго говорила сестра двоюродная из Владивостока, после каждой фразы всхлипывала и размазывала по лицу горькие слёзы. Они с Алевтиной очень дружны были в молодости, пока она не уехала вслед за мужем во Владивосток. Валя скупо промолчал все поминки, погружённый в свои мысли и воспоминания. Не узнал он родные места, изменился городок, разросся.
По обычаю, собрались на девятый день на кладбище. Выпили, помянули Алевтину. Глава администрации приехал Вальке руку жать за всё, что для народа делает.
– А с домом-то что?.. Может, приезжать когда будете?.. Лично прослежу и за могилкой, – суетился глава. – Нам вот площадка нужна спортивная, поле бы футбольное… Может, подумаете? Молодёжь спивается, заняться-то нечем… А из нашей глухомани только вы, Валентин, и выбились в люди.
– Дом отдайте нуждающимся, а с остальным подумаем.
Взял из дома только фотографии семейные да мамину кофту любимую, на память. На речку один сходил. Сел на бережок, как с мамой в детстве сидел, сорвал соломинку – и в рот. Перед глазами Алевтина стоит и так по-доброму улыбается, точно живая и молодая, какой он её мальчуганом помнил. Тряхнул головой, видение исчезло, тяжко на душе стало. Лёг навзничь, в небо голубое уставился. А по небу барашки белые плывут, и слышен шелест листвы на деревьях, птицы грустную песню поют, Алевтину поминают. К классной своей зашёл, дорогу не забыл. Подъезд всё так же пах кислыми щами, и все лестничные стены каракулями разрисованы.
– Как же ты теперь без матери, Валечка? Справишься? Ведь она твоя путеводная звезда была.
– Была и останется, – прохрипел Валентин, слёзы душили.
– Ты прости, что на похороны не пришла. Ноги болят, совсем выходить перестала. Спасибо, соседи помогают, и ты балуешь вниманием.
– Хотите, я вас с собой в Питер заберу?! У нас на даче места полно и уход достойный организую. Сиделку найму.
– Что ты, Валечка! Поздно мне переезжать. Здесь вся моя жизнь прошла, здесь и умру. А за заботу спасибо!
Она тихо утирала слёзы и нервно теребила в руках носовой платочек.
– Это я не плачу… не подумай… От старости глаза слезятся…
Назад летели, хотел Валя повиниться, объяснить, прощения вымолить, но Саша не дала:
– Давай вычеркнем всё лишнее из памяти… Никогда не напомню, не упрекну! Не было ничего, и точка! Так легче жить и тебе, и мне, а время и не такое стирает.
Валька расчувствовался, опять чуть не разревелся: «Ранимый какой-то стал! Столько сил душевных ушло! В себя надо приходить, совсем дела забросил, Сёмка один всё тянет, и не упрекнул ведь, слова не сказал. Настоящий, понимает, ждёт, и от Сашки таких слов не ожидал».
Саша обиды не держала, хоть горечь и осталась. Раз не ушла, надо отношения строить. И отпустить. Как-нибудь всё равно устроится.
Александра всегда на судьбу полагалась: что суждено, то и будет, а наломать дров не в её правилах, тяжелее разгребать.
Зима пробежала непривычно быстро. Валентин мотался по всей России, домой приезжал редко. Сашу с собой звал, но вместе как-то не получалось. Правда, Новый год вдвоём встретили – вдали от дома, в заснеженной Лапландии. Встречали по всем правилам – с ёлкой и оливье, – а потом гуляли по заснеженному лесу, по лунным дорожкам, мечтали оленя северного встретить. Провели три дня в маленьком коттедже уютного отеля. По вечерам грелись у камина в одинаковых лапландских свитерах с задорным орнаментом, варили глинтвейн, стояли у окна, разглядывая звёздное небо, соревнуясь, кто лучше знает астрономию. Катались на собачьих упряжках, и Саша влюбилась в голубоглазых хаски.
– Хочешь щенка? Будет у нас вместо ребёнка!
Александра шутку не оценила, дулась целый час, делала вид, что с интересом разглядывает рекламную брошюрку отеля.
Вале Финляндия нравилась – спокойно, домовито, люди хорошие, семейные, пятеро детей в семье не редкость. Александра видела, как Валька смотрит на детвору белобрысую, сердце щемило. Назад ехали с лёгкой грустью. Из-под колёс летел белоснежный снег, с двух сторон трассы сосны огромные, укутанные белым покрывалом. Однообразная картинка навевала сон, и Александра на несколько минут засыпала и тут же просыпалась, следя за дорогой, точно без неё Валентин не справится, заснёт вместе с ней и потеряет управление. На пути попадались огромные фуры, и Саша вжималась в сиденье, когда на большой скорости Валя обгонял их. Особенно страшно было, когда во время обгона впереди на расстоянии мчалась встречная машина.
– Валь, не гони! Мы не торопимся на тот свет!
– А я и не гоню! Еду с разрешённой скоростью. Спи давай, командир.
– Заснёшь тут! – ворчала Саша и продолжала следить за всеми манёврами Валентина.
– Валя… – робко начала Саша. – Давай в Америку поедем… Разберёмся, в чём причина…
– Да, Саш, разгребусь немного с делами, и поедем. Пора что-то делать, а то Сёмкины растут, не догнать будет, а хочется, чтобы дружили, росли вместе…
Семён Новый год в Питере решил справлять. Маргарита ушам не поверила: «А ведь планировал на острова лететь с тварью очередной!»
Планировал Сёма, да передумал: захотелось со своими побыть, детей натискать, быстро растут, всё пропустишь, не отложится. Не хватало заумных бесед с отцом, мать-то каждый день звонила, всё один и тот же вопрос задавала:
– Что нового, Сёмочка?
А что нового за один день случиться может? Любила очень, единственный.
Марго радовалась: по-людски Новый год встретят. Уж очень редко Семён дома бывать стал. Правда, фотографии мальчишек просил присылать почаще и по телефону пытался разобрать их первые слова.
Марго не пожалела ни сил, ни времени, такой стол красивый накрыла и всё любимое Сёмочкино самолично наготовила. Платье белое надела, точно Снегурочка. Генриха Давыдовича с Любовью Исааковной пораньше пригласила, чтобы с внуками повозились. Те пришли, подарками навьюченные, и Марго перепало колечко старинное с сапфиром. А Семён торжественно вручил Маргарите шубу соболиную в пол, она о ней давно мечтала, намекала всячески. В общем, идиллия. Ещё порадовал, что дом в Каннах снял на лето. Значит, чаще приезжать будет, наиграется с детьми, и ей немного счастья перепадёт.
Ёлка горела разноцветными огоньками, Марк, радостно повизгивая, играл на полу в новые игрушки, а Саша не слезал с Сёмкиных коленок, ласково заглядывал ему в глаза и нараспев повторял: «Папа, папа». Картина была умилительной и вызывала у всех смех. Саша больше к отцу тяготел, а Марк к Маргарите, минуты без неё прожить не мог.